Дарья Донцова
Рваные валенки мадам Помпадур
Глава 3
Димон отвернулся к окну, а я опять спросила:
– Что вы от нас хотите?
Иван Сергеевич лег грудью на стол.
– После того как Сережа заболел, я изучил большое количество литературы и знаю: родители не всегда годятся в доноры, но, как правило, один из них может спасти ребенка. Я сразу поторопился в лабораторию сдать анализы и выяснил, что не подхожу. Но Люба должна подойти. Мать вообще чаще с ребенком во всем совпадает. Пожалуйста, узнайте, почему она отказывается! Уговорите ее! Умоляю!
Мы с Димоном переглянулись.
– Понимаете… – осторожно завел хакер. – Мы занимаемся несколько другими вопросами, они связаны с раскрытием преступлений.
– Очень сочувствуем вашему горю, – подхватила я, – но вам лучше обратиться к психологу, психотерапевту, мы не компетентны в вашей проблеме.
– Ха! – выкрикнул Иван Сергеевич. – Все мозгоправы шарлатаны, дают глупые советы, а дурочки вроде Любы на них ведутся и давай все их указания в жизнь воплощать! К психотерапевту придется годами ходить, все они одно твердят: «Вашу проблему быстро не решить, необходимо проводить длительные сеансы, в течение года как минимум». Но у нас нет двенадцати месяцев на душеспасительные беседы. Нет! И я не уверен, что Люба согласится пойти на это, она всегда смеялась над теми, кто обращался к психотерапевтам. Жена говорит: «Со своей головой самому разбираться надо».
– Может, ваша мать или теща попробуют выяснить правду? – робко предложил Димон.
– Они умерли, – сухо сказал Иван. – И моя мать, Анна Егоровна, и теща, Мария Николаевна. Никого нет!
– Вы упоминали лучшую подругу жены Галину, – вспомнила я, – супругу ее начальника, профессора Бутрова.
Добров опять потянулся к воде.
– Она тоже покойница, скончалась от язвы желудка. Никого нет! А счет идет на дни. Придумайте что-нибудь.
Я разозлилась на Приходько. Он определенно знал о проблеме Доброва, ему следовало категорично отказать Ивану Сергеевичу, но Федор не захотел выглядеть сволочью в глазах владельца косметической фирмы и отвел сию роль нам с Димоном.
– Умоляю, – прошептал Иван Сергеевич, – вы последний шанс Надюши. Посмотрите.
Добров вынул бумажник, открыл его и сунул мне под нос. Я увидела фотографию ничем не примечательной девочки. Простое круглое личико, серо-голубые глаза, темно-русые волосы, чуть крупноватый нос и широкий подбородок. Не красавица, но и не дурнушка, таких детей много, они не привлекут ничьего внимания. Среднестатистическая российская малышка.
– Правда, она прелестна? – воскликнул Иван Сергеевич. – В дневнике одни пятерки. После смерти Сережи она сказала: «Я буду отличницей, чтобы вас радовать!» И держит слово, ни одной четверки! Еще она великолепно рисует, у дочери божий дар. Пожалуйста! Умоляю! Найдите подход к Любе! С женой что-то происходит, я теряюсь в догадках! Это «что-то» не дает ей стать донором. Федор сказал, что вы часто работаете под прикрытием, внедряетесь в какую-нибудь организацию, входите в чужую семью, прикидываясь дальним родственником, и можете все разведать. Неужели смерть маленькой девочки ничто по сравнению с пойманным преступником? Я заплачу любые деньги! Продам бизнес.
Я отодвинула фотографию:
– Мы попытаемся.
Димон опять пнул меня под столом.
– Мы попытаемся, – повторила я, – но не гарантируем успешного результата. Если Люба отказывается помочь родной дочери, значит, причина весьма серьезна. А у нас мало времени. Мы не психотерапевты, годами одним делом не занимаемся. Надеюсь, вы понимаете: ваша жена не раскроет душу посторонней женщине. Мне надо с ней подружиться.
Иван Сергеевич стал судорожно ломать пальцы.
– Вчера Надюше начали давать новейшее, очень мощное лекарство. Это последняя попытка остановить болезнь медикаментами. Курс рассчитан на две недели. Если анализы улучшатся, у нас появится шанс. Если нет, потребуется срочная трансплантация.
– Четырнадцать дней, – щелкнул языком Димон, – мало как-то.
– Значит, надо успеть, – остановила я Коробка. – Начнем прямо сейчас. Димон, рой информацию по своим каналам. Нужно выяснить Любину биографию в мельчайших деталях. А вы, Иван Сергеевич, ответьте на мои вопросы. Заранее прошу извинить, если они вам покажутся бестактными, но времени на соблюдение китайских церемоний у нас нет. Если я поинтересуюсь интимными подробностями вашей жизни, не возмущайтесь, не конфузьтесь, а отвечайте быстро, четко, ясно. Необходимо срочно придумать мне легенду, причем такую, чтобы Люба пошла на доверительный контакт со мной.
…Около шести вечера я вошла в здание музея изящных искусств[6] и спросила у гардеробщицы:
– Где здесь отдел профессора Бутрова?
– Ступайте по коридорчику до двери с номером семь, только бахилки наденьте, – доброжелательно ответила старушка.
Я взяла у служительницы голубые полиэтиленовые мешочки, натянула их на дугги и, засунув руку в голенище, почесала лодыжку.
– Только Алексея Николаевича нет, – продолжила пенсионерка, – из сотрудников осталась одна Любовь Доброва, все в пять уходят, а она в последнее время до девяти сидит – видно, книгу пишет.
Я поблагодарила милую старушку, быстро добралась до кабинета, постучала, услышала вежливое «Входите», сделала глубокий вдох и выдох, призвала на помощь все актерские способности и вошла в большую комнату, заставленную столами и шкафами и заваленную всякой ерундой.
Худенькая светловолосая женщина оторвалась от толстой папки:
– Вы ко мне?
Я прищурилась:
– Ищу сотрудников профессора Бутрова.
– Я его заместитель, Любовь Доброва, – представилась дама, взяла со спинки стула шаль и закуталась в нее.
– Любовь Доброва? – повторила я. – Удивительное дело. Вы до невероятности похожи на мою соседку по парте Любочку Казакову. Мы дружили с первого класса. Ах, какие потрясающие пироги пекла ее мама Мария Николаевна! К сожалению, когда мы перешли в пятый класс, мои родители уехали из Москвы, и общение прервалось.
Люба привстала:
– Как вас зовут?
– Зина Савельева, – представилась я, – вернее, теперь Панферова. Я окончила университет в Екатеринбурге, вышла замуж, родила дочь – в общем, все как у людей. Муж, правда, не особенно много зарабатывает, теперь мужчины не добытчики, он преподает русский язык и… О господи! Извините! Я разболталась до неприличия! Вы просто поразительно похожи на мою любимую подружку Любочку, поэтому я и начала трепаться.
Доброва привстала:
– Зина! Вот это встреча! Я Люба Казакова, Доброва – моя фамилия по мужу.
Я отступила на шаг:
– Не может быть.
– Невероятно, – подхватила Люба, – прости, но ты…
– Здорово потолстела и изменилась, – улыбнулась я, – время не красит. Меня понесло в стороны после рождения дочки.
– И у тебя были темные кудрявые волосы, – сказала Люба.
Я засмеялась.
– Ну, это не проблема! Мужу я больше нравлюсь русой. Слушай, а как Мария Николаевна?
– Она умерла, – после небольшого колебания ответила Люба.
– Очень тебе сочувствую, – сказала я, – а Антон Семенович?
– Тоже, – уточнила «подруга».
– Вот жалость, – пригорюнилась я, – я их часто вспоминала. Твой папа здорово рисовал.
Лицо Любы слегка разгладилось.
– Было дело.
– Я очень любила ходить к тебе в гости, – затараторила я, – мои родители постоянно ругались, а у вас было хорошо. А еще кошка Муся! Мне не разрешали заводить животных.
– Муськи давно нет, – буркнула Люба.
Я без приглашения села на стул.
– Живешь по старому адресу, на Лесной?
– Нет, переехала к мужу, – без особой радости сообщила Люба.
Я сказала:
– Жаль, что не осталась в родительской квартире. Помнишь, в конце Лесной стояли полуразрушенные красные кирпичные дома? Нам туда ходить не разрешали, а мы один раз полезли, спустились в подвал, ты попала ногой между железными трубами. Я пыталась тебя выручить, а затем понеслась в милицию, благо отделение было рядом! Ой, как мы потом упрашивали участкового не сообщать родителям! И ведь не выдал!
Люба вскочила и бросилась ко мне:
– Зинуля! Это все-таки ты!
Я прижала к себе худенькую, как подросток, Доброву.
– Ну конечно! Кто ж еще!
А теперь оцените гениальность Димона! За час с небольшим он раздобыл телефон бывшей классной руководительницы Любы, пообщался, выяснил, что у девочки Казаковой была подружка-одноклассница Зиночка, чьи родители подались на Север за длинным рублем, разыскал эту женщину и соединился с ней по телефону. Уж не знаю, что Коробок напел тетке, но она рассказала про некоторые детские шалости, вспомнив историю с подвалом и добрым милиционером.
Вообще-то легенду для сотрудника под прикрытием за пару часов не слепить. Создание убедительной биографии – дело долгое, любой просчет может стоить члену бригады жизни. Необходимо учитывать мельчайшие детали, иметь ответы на все вопросы, спокойно сказать тому, кто спросит: «Слушай, твой дед работал в НИИ?» – «Понятия не имею, он умер до моего рождения, я не интересовалась биографией старика».
Но для Любочки хватило сообщения про случай с железными трубами: никто, кроме нее и Зины, в забаве не участвовал, и Доброва поверила, что видит подругу детства.
– Господи, Зинка, каким ветром тебя занесло к нам в музей? – радовалась Люба.
– Я владею небольшим издательством, – ответила я, – пытаюсь выжить среди конкурентов, решила сделать ставку на путеводители. Придумала оригинальную форму. Обычно просто указывают музей и его часы работы, а я решила еще взять краткие интервью у ведущих сотрудников, сделать несколько фото, представить хранилище в самом выгодном свете. Вы же вроде заинтересованы в экскурсантах?
– Ну конечно, – кивнула Люба, – все музеи мира зарабатывают на туристах и продаже сувениров. Не могу понять, почему Москва, в которой такое огромное количество уникальных коллекций, не привлекает народ из всех уголков России. Вот, например, американцы озабочены тем, чтобы дети знали родную историю. Школьников из любого медвежьего угла непременно привезут и в Нью-Йорк, и в Вашингтон, проведут по всем значимым местам, начиная от статуи Свободы и Пентагона до музеев, рассказывающих о быте переселенцев. А у нас ребенок из Твери не всегда попадет в Москву, а если уж родители его сюда привезли, то объектом экскурсии станут ГУМ, ЦУМ и прочие магазины. Пересекут Красную площадь, помчатся в торговые ряды, пробегут мимо Исторического музея, даже нос туда не сунут. Ну почему так?
Я вздохнула:
– Наверное, в Америке хорошо развита сеть дешевых отелей, зарплаты у них пожирнее, патриотизма побольше. Я с тобой согласна, надо, чтобы дети изучали историю своей страны и мира, поэтому и озаботилась путеводителями. Хочу предложить и вам. Людям, которые во время посещения экспозиции продемонстрируют мой путеводитель, вы покажете нечто особенное. Вот, например, с галереей современного искусства мы договорились: как только они увидят мое издание, дадут возможность человеку полюбоваться открытками тридцатых годов, они у них не в залах, а в фонде. Понимаешь?
– Неплохо придумано, – одобрила Люба, – но тебе лучше побеседовать с Алексеем Николаевичем Бутровым. Он должен завтра к полудню прийти. Слушай, что мы все о делах, расскажи, как у тебя жизнь течет. Ты замужем? Дети есть?
Я заулыбалась:
– Дочка, зовут Наденькой. Пошла во второй класс, хорошая девочка, но, к сожалению, она родилась слабенькой, долго болела. Мы с мужем ее постоянно лечили, потом нам поставили такой страшный диагноз, что и говорить не хочется. Лейкоз. Тебе лучше не знать, что мы пережили. Но сейчас, тьфу-тьфу, ничего. Хотя, конечно, было очень трудно, больницы, процедуры, не передать словами. Ну и еще я ее избаловала, любые капризы выполняла, ни в чем Надя отказа не знала, только скажет: «Хочу», – мы с отцом в зубах приносим. Сейчас приходится с ее характером бороться, в нашем лексиконе появилось слово «нет», а оно Надюше не очень-то нравится. Крайне трудно правильно воспитывать девочку с тяжелой болезнью, волей-неволей думаешь: сейчас откажу, не куплю ей новый компьютер, а вдруг…
Я махнула рукой и отвернулась к окну, Люба встала, открыла шкаф, достала коробку конфет, банку растворимого кофе, чашки, включила чайник и тихо произнесла:
– Я никогда не верила во всякие чудеса, но сейчас подумала, что кто-то послал тебя сюда специально.
– Точно, – улыбнулась я, – имя ему банк «Маркус». Мне там в свое время кредит на организацию издательства выдали, теперь очень хотят денежки вернуть с немалыми процентами. Поэтому я и мотаюсь в Москву, ищу новые возможности для бизнеса.
Люба насыпала в чашки коричневый порошок.
– Некто специально прислал тебя сюда в самые тяжелые дни моей жизни.
– Что случилось? – испуганно спросила я.
Доброва села на стул и обхватила плечи руками:
– Последний месяц меня постоянно в ознобе колотит.
– К врачу не ходила? Может, у тебя грипп? – выдвинула я глупое предположение.
Люба помотала головой:
– Все намного хуже. Да я готова весь остаток жизни болеть, пусть меня бьет лихорадка, ломит кости. Дело в другом. У меня есть дочка, ее зовут, как твою, Наденькой, и она тоже второклассница.
Я всплеснула руками:
– Ну надо же! Нам понравилось одно имя.
Доброва поежилась.
– Надя больна, у нее лейкоз. Лечение особого результата не дало. Сейчас ее посадили на новое лекарство. Если через две недели врачи не отметят хоть крошечную положительную динамику… хоть капелюшечку… она умрет, как ее брат Сережа.
Люба разрыдалась, я бросилась к ней, обняла и, чувствуя себя полной сволочью, начала утешать, приговаривая:
– Успокойся, ты должна быть сильной, всегда есть шанс. Мою же вылечили. Сотни детей уходят из онкологического центра здоровыми.
Любовь внезапно перестала плакать, вытерла лицо салфеткой и горько сказала:
– Вам повезло, а над нами рок тяготеет. Сначала Сереженька, теперь Надюша. Может, дело во мне? Передала детям кривую генетику. Дурная кровь заразна! Ох, как мне страшно делается, когда про черную кровь думаю!
– Ученые пока не говорят о генетической природе онкологии, – сказала я. – Речь идет лишь о предрасположенности. И у ребенка двое родителей, не следует обвинять исключительно себя.
– Нет, – прошептала Люба, – я знаю, дело именно во мне. Сама не болею, а детей убиваю. Ну как английская королева Виктория, она ведь гемофилией не страдала, а ухитрилась подарить ее огромному количеству своих родственников мужского пола. Сын Николая Второго, последнего российского царя, практически не мог ходить, а кто виноват? Королева Виктория!
– Наука развивается, – остановила я Любу, – вам сделают операцию по пересадке костного мозга.
Доброва оттолкнула меня.
– Но Сережа-то умер! Я же стала для сына донором! У Нади нет шансов!
– Почему? – поразилась я.
– Муж не подходит, – пробормотала Люба.
– Остаешься ты, – решительно сказала я, – из пары родителей один непременно годится. Прекрати плакать, возьми себя в руки, немедленно сдай анализы. Слезами горю не поможешь, извини, конечно, за банальность, но от частого повторения простая мысль не стала неправильной. Жизнь Нади в твоих руках. Прямо завтра беги в лабораторию, не смей падать духом, будь уверена в том, что Надюшу непременно спасут! Твоя убежденность передастся девочке, дети всегда верят родителям, Надя поймет: мама не сомневается в благополучном исходе, и поправится.
Люба вцепилась пальцами в свои колени:
– Я не могу сдать костный мозг.
– Почему? – задала я главный вопрос беседы. – Назови хоть одну причину.
Глава 4
Доброва сжалась в комок.
– Не могу.
– Ты дура, да? – выпалила я. – Девочка в тяжелом состоянии, а мать растеклась, как подтаявшее желе? Не знаешь, что в такой момент тебе надо стать сильной?
– Я уже проходила это один раз, – промямлила Люба, – с Сережей. Очень тяжело потом восстанавливалась, и все мучения оказались зряшными.
– А Надя выздоровеет! – воскликнула я.
– Нет, – прошептала Люба, – господи, Зина, никто меня не поймет. Чтобы оценить положение, нужно очутиться на моем месте.
Я набрала полную грудь воздуха и продолжала исполнять свою роль:
– Ну, я была на твоем месте, у меня за плечами больница, операция, но я старалась держаться. Пойми, больному ребенку намного хуже, чем родителям. Давай расставим точки над i. Отцу с матерью невыносимо потерять малыша, но умрет-то он, а не взрослые, вы останетесь жить. Надя считывает с твоего лица все эмоции. Если она заметит у тебя панику, то поймет: шансов на выздоровление нет – и перестанет бороться. В психологической литературе описаны случаи внушения. Если здоровому человеку твердить: «У тебя больное сердце, у тебя больное сердце, у тебя больное сердце», то он умрет от инфаркта. Назови хоть одну причину, по которой ты не можешь стать донором для Нади! Немедленно!
Люба закрыла глаза:
– Мой костный мозг! Я больна.
Я опешила:
– Чем?
Доброва вновь обхватила себя руками и затряслась, словно выброшенная на мороз кошка.
– Проклятие фараона.
Мне показалось, что я ослышалась.
– Проклятие кого?
– Фараона, – пролепетала Люба. – Много лет назад исследователи вскрыли древнее захоронение. Местные жители предупреждали: «Не нарушайте покой мумии, она отомстит». Руководитель группы посчитал все это бреднями. Умершего сотни лет назад правителя доставили в музей для изучения. Так вот, в течение года погибли все, кто так или иначе был связан с теми раскопками, включая пилота, перевозившего мумию.
Я села на корточки перед Добровой.
– Я слышала об этом. История была загадочной, пока уж не помню кто и в каком году не объяснил произошедшее. Когда ученые вошли в погребальную камеру, они вдохнули споры особой плесени, которые сохранились в гробнице. Вероятно, местные жители говорили правду. Как правило, в любой легенде есть рациональное зерно. Сказание веками передавалось из уст в уста, жрецы были умными людьми, они хотели предостеречь потомков от опрометчивого шага, запретить им нарушать покой мертвых.
– Нет, – уперлась Люба, – проклятие существует. Почему погиб пилот, а? Он лишь перевозил хорошо упакованный саркофаг. Ладно, археологи подышали воздухом со спорами, но летчик? Он не видел мумию, не заходил в склеп. Знаешь причину? Пилот похлопал по крышке гроба рукой и сказал: «Ну, старые кости, вам и не снилось, что будете летать. Небось живой фараон удрал бы в ужасе от самолета, а вот мертвый в моей власти. Вот так проходит слава земная. Сам правил огромной страной, колыбелью цивилизации, а нынче попал в распоряжение простого парня. Не бойтесь, косточки, доставлю вас в целости и сохранности». Понимаешь, он оскорбил фараона, а тот отомстил.
Я села на стул.
– Ладно, если тебе охота верить в сказку, спорить не буду. Но какое отношение госпожа Доброва имеет к давней истории? Только не говори, что участвовала в тех раскопках!
Люба схватила чашку и одним глотком опустошила ее.
– Нет. Но чуть более года назад мы… ну… в общем… короче… Дурная кровь! Мне страшно, я боюсь за Надюшу!
Меня охватил настоящий, ненаигранный гнев.
– Немедленно все выкладывай! И прекрати пороть чушь!
Долгова схватилась за голову руками и, раскачиваясь, словно китайский болванчик, начала говорить.
В начале лета прошлого года Алексей Николаевич Бутров отправился на раскопки. Около одного села он нашел захоронение молодой женщины, скорее всего представительницы богатого, знатного рода. Бутров надеялся обнаружить в могиле много интересного. Алексея Николаевича сопровождали Люба, несколько сотрудников и студенты-добровольцы. Кроме работы в музее, Бутров еще ведет преподавательскую деятельность, он великолепный лектор, поэтому около него всегда много молодежи.
Когда группа раскинула палатки и начала работу, к ним подошел местный житель, по виду старик, и нараспев произнес:
– Уходите: кто останется – обязательно умрет.
Бутров не первый раз столкнулся с агрессивной реакцией местного населения, поэтому спокойно ответил:
– Огромное спасибо, дед, но мы отсюда не уйдем до осени.
– Копать продолжите? – уточнил старик.
– Будем действовать аккуратно, – пообещал начальник экспедиции, – затронем лишь огороженный квадрат.
– Не надо, ребятки, – попросил дед.
Алексей Николаевич решил уладить дело миром. Вступать в конфликт с уважаемым жителем села не входило в планы ученого. Он вежливо продолжил:
– Здесь, под землей, хранятся уникальные ценности. Мы их достанем, отреставрируем, выставим в музее и снабдим табличкой с указанием, где найдены раритеты. Ваша деревня прославится на весь мир.
Бутров полагал, что старик обрадуется, но тот насупился еще сильнее:
– Не надо нам шума. Если нарушите покой княжны, все умрете. Так гласит легенда.
В Алексее Николаевиче моментально проснулся ученый.
– Какая?
Дед завел долгую историю, смысл которой легко укладывался в одну фразу: все, кто нарушит покой, умрут!
Когда старик умолк, Алексей Николаевич твердо заявил:
– Мы останемся. Простите, вам лучше нам не мешать.
– Лады, – кивнул старик, – мое дело – предупредить.
Захоронение было вскрыто. Ученых ожидала невероятная удача. В могиле обнаружилось огромное количество хорошо сохранившихся предметов и украшений. Алексей Николаевич ликовал, это был значимый шаг в его карьере. До сих пор все раскопки, проведенные Бутровым, не давали столь ярких плодов. Вместе с ученым приехала его жена. Галина взяла в руки кисть и тоже копошилась на огороженном квадрате земли в качестве волонтера. Алексей Николаевич, окрыленный небывалым успехом, решил расширить зону раскопок. Что-то подсказывало ему: могила не одна, рядом непременно отыщется вторая. И что бы вы думали? Бутров оказался прав.
Неподалеку от холма, под которым лежали останки княжны, обнаружилось еще одно женское захоронение, совсем не богатое. Умершая девушка была бедной, незнатной. Кто-то из членов группы, вероятно какой-нибудь студент, позвонил в газету и рассказал об экспедиции. Не прошло и суток, как в село нагрянули журналисты. Стоял июнь, время, когда светская жизнь в Москве замирает, ньюсмейкеры разлетаются по пляжам, и пресса готова на все ради любой новости. Корреспонденты моментально придумали легенду: княжна и прислуга были любовницами, богатые родители пришли в ужас, узнав, с кем состоит в связи дочь, и убили обеих.
Напрасно Алексей Николаевич пытался вразумить борзописцев, говоря:
– Ни малейших доказательств этому нет. Да, девушка, вероятно, была кем-то из свиты, ее могли похоронить рядом с княжной для того, чтобы она помогала госпоже в загробном мире. Но при чем здесь лесбийские отношения?
Разумный ответ на возмущенный вопрос Бутрова мог быть только один: потому что мы хотим привлечь к изданию большое количество читателей. Все выдумки «золотых перьев» в конечном итоге преследуют две цели – увеличить тираж и заработать себе имя создателя сенсаций. Найденных девушек назвали Татьяной и Ольгой.
– Точно! – воскликнула я. – Вспомнила! Как раз в те дни я подхватила грипп, провалялась неделю в кровати с температурой и от скуки постоянно смотрела телик. По какому-то дециметровому каналу шла передача о девушках, живших чуть ли не в пятнадцатом веке, Ольге и Татьяне, которых утопили за нетрадиционную сексуальную ориентацию.
Люба кивнула:
– Верно. Откуда журналисты взяли версию об утопленницах? Там рядом – ни реки, ни озера. Хорошо хоть не сообщили, что бедняжек расстреляли из автомата Калашникова. Но хуже всего то, что один из корреспондентов порасспрашивал местных жителей, и тот старик озвучил историю о проклятии.
Полоумный дед не испугался камеры, не засмущался съемочной группы, а прямо в объектив заявил:
– Гробокопатели умрут.
– Правда? Не верю! – решил подначить его парень с микрофоном.
– Да, – каркнул дед, – станут уходить по одному, постепенно. Я вижу, вижу черное облако.
Группа Бутрова была предупреждена о приезде съемочной бригады. Алексей Николаевич с коллегами пришли к телевизионщикам. Профессор был до глубины души возмущен поведением людей, которые сделали из его серьезной научной работы цирковое шоу, поэтому решил сказать свое слово. Можно лишь посмеяться над наивностью ученого, который счел, что теледеятели призадумаются, услышав здравые аргументы, смутятся, попросят прощения и уедут прочь. В тот момент, когда старик нес благоглупости про проклятие, Бутров не выдержал и воскликнул:
– Прекратите этот паноптикум! Господа, разве вы не видите, что перед вами темный, дремучий человек? Чем меньше образован человек, тем сильнее его вера в черную магию, проклятие, инопланетян и прочую лабуду. Давайте лучше расскажу вам об уникальном сосуде для хранения благовоний, который мы нашли в усыпальнице.
Но старик не дал себя в обиду, он ткнул пальцем в Галину и возвестил:
– Она умрет первой! На исходе лета заболеет. Ее съест желудочная волчица.
Жена Бутрова попятилась. Галя была здравомыслящим человеком, она понимала: болезни под названием «желудочная волчица» не существует. Но, согласитесь, неприятно, когда на вас указывают, громогласно предрекая скорую кончину. Мерзопакостный дед даже назвал день, когда Галине предстояло уйти на тот свет: второе сентября.
Увидав произведенный эффект, старикашка вдохновился и повернулся к Майе Матвиенко, студентке пятого курса, дипломнице Алексея Николаевича, и продолжил:
– А эта помрет в декабре, за день до Нового года. Желудочная волчица сгрызет ее изнутри.
– Велите ему заткнуться! – закричала Галя.
Владимир Каминский, сотрудник отдела Алексея Николаевича, ринулся было к деду. Володя в апреле развелся с женой и с той поры постоянно с кем-нибудь ругался – сдали нервы. Он явно хотел дать старику в нос, но тот гаркнул:
– Ты тоже подохнешь! В марте!
Каминский замер, и всем стало ясно: он испугался.
Оператор в полном восторге запечатлевал скандал, дед вел себя свободно, а ученые выглядели не слишком уверенно. Уж не знаю, имел ли старик экстрасенсорные способности, но он решил добить противника и завершил цикл предсказаний.
– Осенью желудочная волчица сожрет ее! – корявый палец старика указал на Любу. – А потом уж ихний самый главный в загробный мир уйдет, в декабре землю покинет. Его волчица напоследок оставит. Пусть на дело своих рук полюбуется! Послушал бы меня, не тронул могилы, ничего бы и не случилось. А теперь волчицу не остановить!
На этой стадии разговора Люба потеряла сознание. Очнулась она в своей палатке, около нее сидела бледная Галина, которая рассказала подруге, что случилось после того, как ее унесли.
– Мерзавец! – закричал Алексей Николаевич. – У Любы умер сын! Я с трудом уговорил Доброву принять участие в экспедиции, надеялся отвлечь ее от тяжких мыслей, вытащить из депрессии! Аты тут гадости вещаешь! Телевидение, почему вы снимаете происходящее? Немедленно прекратите и накажите пакостника!
– У нас свободная страна, каждый имеет право на собственное мнение, – парировал режиссер.
Бедный профессор не понимал, что телевизионщики в восторге от скандала. Если во время программы действующие лица начинают швырять друг в друга разные предметы, плескать в лицо водой, рвать волосы на голове у оппонента, то рейтинг шоу зашкалит за верхний предел.
Мало-мальски знакомый с закулисной стороной съемок человек не доставил бы радости съемочной бригаде, он удержался бы от бурного проявления эмоций, но Алексея Николаевича затопило благородное негодование, он кинулся на довольно ухмыляющегося деда. На помощь старику ринулся кто-то из местных, Володя Каминский засучил рукава и бросился защищать начальника. В общем, у теледеятелей получилась расчудесная программа. Хорошо хоть ее показали в середине августа, в пятницу вечером, около семи часов. В это время одна часть москвичей находилась в отпуске, а другая давилась в пробках, пытаясь съехать с МКАДа на загородные шоссе.
В конце августа зарядили затяжные дожди, экспедиция Бутрова свернула лагерь и уехала.
Любовь примолкла, потом опустила голову и еле слышно произнесла:
– Второго сентября Гале внезапно стало плохо, у нее пошла кровь горлом. «Скорая помощь» увезла мою подружку с диагнозом «прободение язвы желудка». Ей сделали спешную операцию, ее проводил главный врач клиники, друг Бутрова, Вениамин Михайлович Аверин. Но Галочка скончалась, все произошло именно так, как и предсказал старик.
