– Страшная история, – поежилась я.
– Отвратительная, – передернулась Диана.
– А почему ты сказала, что убийство произошло в моей спальне? – запоздало удивилась я. – Насколько я поняла, Мишу лишили жизни в лесу.
– Кто сказал такую глупость? – изумилась Диана.
– Ты, – напомнила я, – в самом начале разговора.
Ловиткина поджала губы.
– Понятия не имею, отчего это брякнула. Вероятно, ты меня неправильно поняла.
У меня отлегло на душе. Конечно, не очень приятно знать, что в твоем уютном домике ранее жила девушка-убийца, но совсем жутко услышать о совершенном в нем кровавом преступлении.
– Федор и Вета отсюда сразу уехали, – завершила рассказ Диана, – дом супруги продали, он потом несколько раз из рук в руки переходил.
– Диана Эдуардовна, – заглянула в столовую домработница, – там Егор приехал, аквариумы с черепахами чистить надо.
– Иду, – неохотно ответила Ловиткина.
Я поднялась.
– Мне пора.
Диана кивнула.
– Хорошо, спасибо за помощь с зубом. Прости, что не предупредила тебя о «стоматологической операции». Побоялась – если узнаешь, не сможешь с нужной силой рвануть дверь.
Я засмеялась.
– Да уж, не каждый день представляется возможность драть клыки соседям… Думаю, огромное количество людей с удовольствием бы проделало подобное.
– Точно, – хихикнула Ловиткина.
Едва переступив порог нашего дома, я услышала писк телефона и побежала искать свой мобильный. Аппарат нашелся в столовой, на диване.
– Лампуша, – чуть задыхаясь, произнесла Катюша, – у нас остался лак для паркета?
– После ремонта в кладовке стоит маленькая баночка, – подтвердила я. – А зачем тебе?
– Я утром заметила в столовой, около окна, странные царапины. Совсем свежие, похоже, какая-то из собак пол скребла. И плинтусу досталось. Подмажь, пожалуйста, а то темные пятна появятся, – попросила Катюша. – Я уронила плед с дивана, стала его поднимать и увидела.
– Конечно, покрашу их лаком, не беспокойся, – пообещала я. – У меня же отпуск. А что положено делать женщине в свободное время? Приводить в порядок запущенное хозяйство.
Катюша рассмеялась и отсоединилась, а я стала искать повреждения и обнаружила их там, где говорила подруга, – в непосредственной близости от окна.
Чтобы представить себе фронт предстоящих работ, я присела на корточки и стала изучать царапины. Это безобразие явно совершил кто-то из собак, причем преступник стопроцентно мопс. У Рейчел и Рамика слишком большие лапы и мощные когти, если стаффордширихе или двортерьеру взбредет на ум рыть подкоп, от паркетин останутся одни стружки и плинтус не устоит.
– Эй, Муля, Феня, Капа, Ада, идите сюда! – закричала я.
Четыре бежевые тушки, энергично виляя скрученными хвостами, немедля явились на зов. Я внимательно оглядела их складчатые мордочки.
– Значит, так, милые мои, не бывает идеальных преступлений, встречаются нерадивые, ленивые, тупые следователи, которым неохота сопоставлять улики и рыться в фактах, или они не способны делать логические выводы, вот почему некоторым преступникам удается избежать наказания. Но я не принадлежу к оному племени. Живо показывайте лапы!
У Мули оказались слишком тупые когти, поэтому я сразу сняла с нее подозрения, Феня с Адой тоже не заинтересовали «эксперта», а вот Капа… Мало того, что у нее был частично обломан «маникюр», так еще и в подушечках передних лап обнаружились занозы.
– Ты меня поражаешь, – покачала я головой, направляясь к аптечке. – Рыть окоп в столовой? Зачем? Ты хотела выйти на улицу? Поленилась добежать до двери?
Внезапно вспомнился сон, привидевшийся мне после того, как я, выпив чаю со снотворным, свалилась на диван. В моем сне я наблюдала за Капой, которая яростно скребла передними лапами пол у окна. Значит, находясь в полудреме, я и на самом деле видела мопсиху.
Я выдвинула ящик, где мы храним аптечку, послышался характерный скрип, и собак как ветром сдуло из столовой. Мопсы расчудесно понимают: коли Лампа полезла к йоду и таблеткам, лучше побыстрее смыться, а то еще получишь укол в холку или в уши потекут капли.
– Трусихи, – резюмировала я. – Все свободны, кроме Капы. Капуся, иди сюда, надо вытащить занозы, это неприятно, но не смертельно.
Продолжая звать Капитолину, я задвинула ящик, услышала тот же противный звук и насторожилась. Минуточку! Я внезапно вспомнила одну деталь: когда спала на диване, вдруг раздался скрежет, такой неприятный, что на пару минут я вынырнула из забытья, увидела истово орудующую конечностями Капу и снова крепко заснула. Но что могло скрежетать и отчего собака впала в раж?
Забыв про занозы, я вернулась к дивану, села на него и стала подпрыгивать на подушках. Нет, диван новый, он не скрипит. В столовой нет ничего железного, ржавого, что способно издавать «мелодию», подобную тарахтению старого трактора, переезжающего через рельсы. И Капитолиной овладевает охотничий азарт только тогда, когда она чует добычу. Может, под домом поселились мыши? Но у нас нет подвала! И что из этого следует?
Постояв пару минут в раздумье, я вышла во двор, порадовалась солнышку и пошла в ту сторону, куда выходят окна столовой.
Следующий час я самым тщательным образом исследовала стену коттеджа и отмостку, прикрывавшую землю около дома. Все кирпичи были на своих местах, ни один из них не вынимался, да и плитка выглядела образцово. Версия о том, что Татьяна открывала тайник, оборудованный снаружи здания, рушилась на глазах.
В конце концов я устала и бездумно огляделась. Весна пришла и в Мопсино. Правда, погода нестабильна, но вскоре зацветут тюльпаны, появится сочная зеленая травка. Кстати, птички уже весело поют по утрам. У нас на участке полно пернатых, но, к сожалению, мне неизвестно, как они называются. Это юркие маленькие создания с желтыми грудками. Одна из них свила гнездо вон на той невысокой шарообразной туе. Мой взгляд переместился на вечнозеленое растение, и я тут же расстроилась. Туя стояла, опустив ветви. Неужели деревце решило засохнуть? Хоть и не мы его сажали, шар достался нам от кого-то из прежних хозяев, но все равно жалко. Надо сказать о незадаче Катюше. Она давно увлекается садоводством, возможно, ей удастся спасти дерево.
Я подошла вплотную к несчастному деревцу и поняла, что оно еще и накренилось. Попыталась придать бедняге строго вертикальное положение, но туя неожиданно завалилась набок – земля у ее ствола оказалась свежевскопанной. Я побежала к сарайчику, зажгла свет и оглядела лопаты. Главный садовод в нашем доме Катюша, и она, как все хирурги, невероятно аккуратна и педантична. Профессия всегда налагает отпечаток на человека! Не удивлюсь, если узнаю, что моя подруга, завершив посадки, тщательно пересчитывает тяпки и прочее, дабы убедиться: в саду не забыты ни одни грабли. В сарае Катя навела немецкий порядок, каждая вещь имеет строго определенное место: ведра выстроились по росту, совки, мотыги, вилы вымыты до блеска.
Но среди царящей здесь хирургической чистоты резко выделялась одна лопата. Во-первых, она находилась в куче метелок, и во-вторых, лезвие было покрыто засохшей землей. Но Катюша никогда не поставит в сараюшку измазанный заступ!
Сердце затряслось, словно мышь, попавшая под ливень. Я схватила грязный инструмент и кинулась назад к туе.
Деревце легко вытащилось из почвы. Так-так… Кто-то уже на днях выкапывал его, потом плохо установил назад, не утрамбовал почву у корней, а не прекращавшийся ночью дождь размыл рыхлую землю.
Осторожно переместив тую, я стала ковырять лопатой почву и спустя некоторое время увидела ручку, торчавшую из грязи. Недолго думая, я потянула за скобу, послышался короткий, рвущий душу скрежет, и открылось нечто, напоминающее подпол. Вниз вела лестница, такая же железная и ржавая, как крышка люка, прикрывавшая вход в тайник. Вот какой звук разбудил меня, одурманенную лекарством, – Татьяна открыла люк. Привалова приехала за чем-то, спрятанным под землей. И что это было? Навряд ли золото-бриллианты. Татьяну арестовали не за грабеж или нападение на банк, она убийца, которая хладнокровно расправилась с мальчиком. Мопсиха Капа совсем не дура, она услышала посторонние звуки из сада и начала скрести лапами возле окна, пытаясь добраться до источника скрежета.
На секунду мое благоразумие шепнуло: «Лампа, не лезь туда! Вероятно, внизу полно мышей и крыс».
Но я не боюсь грызунов. Меня смущала лишь полнейшая темнота. Поэтому, перед тем как заняться спелеологией, мне показалось правильным сгонять за фонарем.
Мощный луч света разбил тьму, я осторожно спустилась и обнаружила, что пол в подземелье выложен мелкой плиткой, а стены – очень старым белым, слегка потрескавшимся кафелем. Прямо у входа на стене был выключатель, я нажала на черную клавишу, под потолком вспыхнула лампочка. Стало понятно: это не погреб, в котором хранят соленья, хотя, очевидно, первоначально помещение готовили под склад банок, а комната, в которой некогда жила женщина.
У дальней стены стояла софа, прикрытая останками ватного одеяла, в изголовье лежали подушки. Здесь были тумбочка с настольной лампой, небольшой обеденный стол под покрытой плесенью клеенкой, стеллаж с подпорченными книгами, разваливающееся кресло, два стула и корзинка с вязаньем. Подвал имел нечто типа ответвления, прикрытого занавеской.
Я отодвинула полотно материи и обнаружила раковину, потускневшее зеркало и два ведра. Одно стояло под рукомойником и служило сливом, другое, прикрытое крышкой, очевидно, исполняло роль туалета.
В полной растерянности я вернулась в «жилой отсек». Для кого предназначался схрон? Наверное, тут было очень душно. Хотя сейчас никакого недостатка в кислороде я не испытывала – над головой был открытый люк. Вероятно, та, что сидела под землей, ночью проветривала убежище.
Почему я решила, что здесь жила женщина? Ну, для начала по подбору оставшихся на полках подпорченных книг – сплошь любовные романы и пособие по уходу за новорожденными. А еще к такому выводу подталкивала корзинка со спицами. Незнакомка мастерила крохотный свитерок из синтетической пряжи размером чуть больше моей ладони, но работу она не завершила, бросила ее тут.
Мне стало совсем не по себе. Я еще раз осмотрела помещение, выключила свет, выбралась наружу, тщательно закрыла люк, засыпала его землей, воткнула сверху тую, утрамбовала почву, полила деревце, помыла лопату.
Руки действовали автоматически, в голове тем временем теснились вопросы.
Кто сидел в подземелье? Беременная женщина, которая читала пособие по уходу за младенцами и вязала ребенку кофточку.
Не может быть! Но это был единственный правдоподобный ответ. Почему тетка пряталась? По какой причине подвергла себя заточению? За ней ухаживали? Конечно, какой-то человек должен был приносить ей еду, воду, выливать из ведра. Но почему его не заметили хозяева участка? Или они посадили в яму свою родственницу? Почему Привалова полезла в погреб? Какое отношение убийца имеет к будущей матери? Когда беременная ушла? Куда? С кем? Кто она?
У меня заломило в висках, но вопросы сыпались, как горох из порванного мешка. Эмигрантка, у которой мы приобрели дом, ни словом не обмолвилась о тайной комнате. Она о ней не знала? Или надеялась, что мы ничего не обнаружим? Но основной вопрос, самый главный, звучал так: с чего бы Татьяне Приваловой после зоны торопиться в Мопсино? Она убила сына Веты, преступление совершено давно, наказание за него она отбыла, но ведь глупо думать, что мать Миши с распростертыми объятиями примет падчерицу! И тем не менее Таня явилась домой, не побоялась совсем не радостного свидания с родственниками.
Я чихнула и тут же выдвинула новую версию. Нет, Привалова спешила не к мачехе, она хотела забрать что-то из подвала.
Но зачем звонить в дом, спрашивать Вету, интересоваться отцом?
Я пошла в ванную, тщательно вымыла руки, переоделась и позвонила Ловиткиной.
– Диана Эдуардовна уехала в город, – пояснила домработница Вера.
– Да? – удивилась я. – Вроде она сегодня никуда не собиралась.
– Из бутика «Айзель» ее потревожили, – охотно разболтала хозяйские планы прислуга, – им новая коллекция поступила, вот Диана Эдуардовна и заспешила в центр. Клювом щелкать нельзя, в один час одежду раскупят.
– Когда Диана вернется? – поинтересовалась я.
– Вот этого не знаю, – призналась Вера. – Наверное, не раньше вечера.
От тоски я выпила две чашки кофе, потом решительно встала и направилась на другой конец поселка, к дому Тамары Макеевой.
На фоне добротных особняков из красного кирпича одноэтажный деревянный домик главной местной сплетницы казался похожим на хлипкий сарайчик, построенный одним из трех поросят. Не помню, как звали наиболее ленивого из славной компании: Ниф-Ниф, Наф-Наф или Нуф-Нуф, но даже он, наверное, лучше следил за жильем, чем Тамара.
Некогда синяя крыша избенки превратилась в грязно-серую, с наружных стен кусками свисала краска, у крыльца провалились ступеньки, от перил остались лишь воспоминания, а из-под разодранного дерматина, прикрывавшего входную дверь, торчали клочья желтой ваты.
– Ау, есть тут кто? – закричала я, минуя на редкость загаженные сени, забитые пустыми банками, бутылками и полиэтиленовыми мешками с тряпками.
Хозяйка не ответила. Я смело шагнула в кухню и чуть не задохнулась от смеси «ароматов»: сильно несло кошачьей мочой, переваренным мясом и грязным бельем. Внезапно к «букету» добавился аромат ландышей, и нежный, почти детский голосок пропел:
– Вы ко мне?
– Ищу Тамару Макееву, – быстро ответила я.
– Хорошо, что зашли, – отозвался сладкий дискант, – а то никак не познакомимся. Рада встрече. Тома.
Я повернула голову и увидела, как из-за жутко грязной занавески, скрывавшей от глаз внутреннюю часть избы, выходит хозяйка.
Наша семья никогда не ссорится с соседями. Наверное, мы все уродились на редкость неконфликтными, поэтому предпочитаем худой мир доброй ссоре и всегда вежливо общаемся с людьми, живущими рядом. Обитая в многоэтажной башне, никто из Романовых никогда не стучал скалкой по батарее, не звонил после полуночи в чужие двери, требуя сделать потише музыку, не шипел на подростков, сидевших по вечерам на скамейках, и не пинал ногами чужие пакеты с мусором, небрежно брошенные на лестничной площадке. Катя, Юля, Сережка, Вовка и я очень заняты, у нас едва хватает пыла, чтобы воспитывать Кирюшу с Лизаветой, на внушение хороших манер посторонним людям нет ни времени, ни желания. И в Мопсине мы придерживаемся той же политики: приветливо здороваемся с окружающими, но ни в какие местные коалиции не вступаем.
Услыхав от Дианы имя и фамилию «Тамара Макеева», я не представляла, как выглядит женщина, но, не знаю почему, решила, что ей под семьдесят. Однако сейчас передо мной стояла ярко накрашенная особа с тщательно завитыми волосами, которой по виду было столько же лет, сколько и мне.
– Тома? – пытаясь скрыть удивление, повторила я.
Макеева расплылась в сладкой улыбке.
– Верно, меня все так зовут. Тамара – как-то сурово. А ты Лампа, я знаю. Хоть мне собственное имя и не особо нравится, но твое вообще странное.
Я постепенно пришла в себя и вступила в разговор:
– Привыкла уже!
– Некоторые родители обзовут ребенка и не подумают, как ему потом жить, – развила тему Тамара. – Жили тут у нас Кошкины. Фамилия смешная, но милая. Василий и Нина Кошкины, приятные люди, учительствовали в местной школе. А когда у Нины родилась дочка, Вася окрестил малышку Клеопатрой. Мало того, что ребенка вся округа Клепой звала, так еще и в паспорте у нее напишут: Клеопатра Васильевна Кошкина.
– Забавно, – улыбнулась я.
– Да ты садись, – радушно предложила Тамара. – Чайку желаешь?
Не дождавшись ответа, хозяйка выставила на стол две не очень чистые кружки и включила электрочайник, украшенный засохшими пятнами жира. Я опустилась на засаленную подушку, прикрывавшую сиденье колченогого стула.
– Осуждаешь беспорядок? – вдруг спросила Макеева.
Я удивилась интуиции Тамары и изобразила недоумение:
– Беспорядок? По-моему, все как у всех, ничего особенного.
Хозяйка засмеялась.
– Не старайся, я всегда читаю чужие мысли. У меня и бабушка, и мама будущее предсказывать умели, я тоже гадаю, тем и живу. Ты, когда меня увидела, удивилась: в избе кавардак, а Тома в красивом платье и при макияже. Я с работы только что приехала. В загсе служу, всякие церемонии провожу, устаю очень – целый день с народом. На уборку сил не хватает, да и неохота с тряпкой бегать.
Я невольно улыбнулась. Может, Макеева и разнузданная сплетница, но она ничего из себя не корчит, честно признается в собственной лени. Абсолютное же большинство женщин, даже записных нерях, стало бы сейчас оправдываться, а Тамаре плевать на мое мнение.
– Правильно, – кивнула Макеева, снова прочитав мои мысли, и разлила кипяток по чашкам, – я не считаю нужным выделываться. Мой дом – моя крепость! Хочу на полу ем, хочу на комоде сплю. Сама ни к кому не лезу, но и к себе с осуждением не пущу. Тебе погадать?
Тамара так стремительно сменила тему разговора, что я растерялась.
– В смысле на картах?
– Ну да, – пожала плечами Макеева. – Иначе зачем пришла? Ко мне со всей округи бегут.
Тома выдвинула ящик стола, достала оттуда колоду карт и протянула мне.
– Посиди.
– Что? – поразилась я.
– Первый раз тебе гадают, – объяснила Макеева, – надо сесть на картишки.
– Зачем?
– Хочешь правду узнать? – сузила глаза Тома. – Тогда не задавай лишних вопросов, делай, что велю.
Мне пришлось засунуть под себя колоду карт.
– Отлично, – заявила через пару мгновений Макеева, – давай сюда, начинаю!
– Подожди, – остановила я цыганку подмосковного розлива, – я еще ничего у тебя не спросила.
– А и не надо, – Тамара деловито разбрасывала по клеенке разноцветные картинки. – Только шарлатанкам вопросы нужны, я же тебе сама все расскажу. Ну, слушай… Хоть и считают все вас с Катериной сестрами, но кровного родства меж вами нет. Фамилия у вас одна и отчество совпадает, но ведь Андрей не редкое имя.
Я приоткрыла рот. Мое знакомство с Катюшей и ее семьей связано с обстоятельствами, о которых я очень не люблю вспоминать.[2] Судьба совершенно случайно столкнула меня с женщиной, которая не только была, как и я, Романовой, но и обладала тем же отчеством – Андреевна. Я никогда не скрывала своей биографии и не стыжусь своих родителей, но о прошлой жизни не распространяюсь и уж точно никому в Мопсине не говорила правды. Откуда Тамара узнала истинное положение дел?
Макеева разложила карты и подперла щеку кулаком.
– Скачем дальше на лихих конях… – протянула она. – Была ты замужем за плохим человеком. Выпал ему казенный дом, и дороги ваши разошлись. Не судьба вам вместе быть, но оно и к лучшему, потому что он плохо кончит. Звали твоего муженька… э… э… эту карту можно по-разному толковать, то ли он Алексей, то ли… Нет, здесь десятка червей. Михаил! Правильно?
Я чуть не свалилась с колченого стула. Когда Тамара завела разговор про наши отношения с Катей, я подумала, что Макеева могла случайно столкнуться на улице с Лизаветой или Кирюшей, порасспрашивать с пристрастием ребят и узнать от них подробности. Но Михаил! Конечно, взрослые члены семьи в курсе того, что произошло у нас с мужем, но дети ничего не знают, имени моего «бывшего» никогда не слышали.
– Вот где ты работаешь, не вижу, – честно призналась Тома.
Я перевела дух. Никому из соседей я не сообщала, что являюсь совладелицей детективного агентства, которое создано на паях с Ниной Косарь, бывшим следователем районного отделения милиции. Наша контора не претендует на звание лидера, но вполне крепко стоит на ногах и заслужила хорошую репутацию. В апреле я всегда ухожу в отпуск. Почему для отдыха выбрала именно этот весенний месяц? Опыт подсказывает, что на рынке частных розыскных услуг есть два «мертвых» сезона – апрель и август. Еще штиль наступает накануне Нового года и в первые числа января. Нина – мать двоих сыновей-школьников, поэтому ей нужен август. Я не люблю ездить в жаркие страны, лежать на пляже и купаться, лучше всего мне в Мопсине, на диване, с книгой в одной руке и шоколадкой в другой, поэтому я бездельничаю в апреле. Ну а в дни царствования Деда Мороза мы с Ниной гуляем сообща. Не следует всем говорить о службе, в Мопсине я представилась менеджером.
Я покосилась на засаленные карты и быстро сказала:
– Спасибо, о работе не надо. Она не интересная, торгую понемногу.
– Сейчас ты решаешь какую-то проблему. Она тебя мучает, поэтому ты и пришла сюда. Спрашивай – отвечу, – кивнула Тома.
Прозорливость хозяйки настолько меня удивила, что я, недолго думая, брякнула:
– Кто жил в нашем доме раньше?
Тамара спокойно собрала колоду.
– Насплетничали про привидение? Ну, есть легенда про убитого купца. Вроде его дух по участку бродит и хозяевам мстит.
– Но это же ерунда? – дрожащим голосом спросила я.
Макеева пожала плечами.
– Я человек верующий, в церковь хожу, поэтому с призраками общаться не стану. Хочешь мой совет? Позови батюшку, пусть он коттедж освятит, тогда ничто черное к дому не приблизится. Могу с отцом Алексием сама договориться.
– Все так плохо? – испугалась я.
Тамара улыбнулась.
– Да нет. Мопсино давно существует, в каждом дворе своя напасть. У Леонтьевых вечно животные дохнут, никто не приживается; Карповы ребенка родить не смогли; у Прошкиных никогда денег нет. Болтает народ всякое. Дескать, прапрапрадед Олега Леонтьева людей на дороге грабил, собак убивал, кошек мучил, оттого на его дворе четвероногие погибают. А Матрена Карпова вроде местным бабам в тридцатые годы прошлого века тайком аборты делала, за что теперь ее внукам господь наследника не дает. Степан Прошкин как будто накануне Первой мировой войны, что в тысяча девятьсот четырнадцатом году приключилась, у местного церковного старосты казну украл, и в наказание за грех предка теперь семья вечно рубли теряет, какое дело ни начнут – прогорают с треском. А у вас привидение! Его, кстати, многие видели. Зинка Забелина чуть ума не лишилась, до сих пор ту историю вспоминает.
– Забелина? – переспросила я. – Никогда эту фамилию не слышала. Хотя со всеми жителями деревни я познакомиться еще не успела.
– Зинаида теперь в Кукушкино перебралась, – пояснила гадалка, – а участок свой Ефремовым продала, давно дело было. Очень уж ее тот неживой купец напугал! Но ты не бойся, вас привидение не тронет, оно тихое – по дому пошастает, повздыхает и спрячется. Если с ним случайно столкнешься, не ори, не убегай, веди себя спокойно.
– Хорошо тебе советовать, – вздрогнула я, невольно тоже переходя на «ты». – Боюсь, не смогу сохранить выдержку, завою от страха сиреной!
– Это неправильно, – поучала меня Макеева. – Купцу только того и надо, ему приятно людей пугать. Поймет твой ужас и захочет им постоянно питаться, будет из-за каждого угла на тебя налетать, руками размахивать. Надо с ним вежливо поздороваться, поклониться и сказать: «Доброго вам вечера, дядюшка, здорово, что навестили, вам на кухне ужин приготовлен». А потом уходи, но медленно. Только не забудь у плиты чашку молока и кусок хлеба оставить. Купец пойдет, увидит еду, полакомится и поймет: тут его не боятся.
– Отличный совет, – хриплым голосом выговорила я, – спасибо, не премину им воспользоваться.
– Вот и ладно, – одобрила Тамара. – Еще лучше, если ты его по имени окликнешь, тогда вы подружитесь, он вам помогать станет, потерянные вещи принесет, недругов отпугнет, домовым хорошим будет.
– А как его зовут? – тут же спросила я.
– Сама придумай, – посоветовала Макеева. – Главное, чтобы имечко ему понравилось. Всякие там Арнольды-Эдуарды-Игнасио не подойдут, выбирай старинное русское. Знаешь, как от привидения ответ получить?
– Нет, никогда до сих пор не беседовала с призраками, – честно призналась я.
– Надо соблюсти несколько правил, – охотно поделилась секретами Тома. – Первое. Говори уважительно, но без подобострастия. Второе. Имена перечисляй медленно, он зашумит, когда приятное услышит. Третье. Ничего не бойся!
– Говорят, в нашем доме убийца жила, – жалобно пропищала я.
Макеева скрестила руки на груди.
– Брешут.
– Татьяна Привалова, – не сдалась я.
Тамара со вкусом чихнула.
– От народ! Ну что за люди? Вечно не туда носом лезут. Не переживай, обычное дело. Дочь приревновала отца к сыну. Сколько таких случаев! И убила Танька мальчишку в лесу, в овраге, никакого отношения ни к избе, ни к участку это не имеет.
– Разве Миша был сын Федора? – удивилась я.
Тамара махнула рукой.
– Болтали такое. Дескать, из-за измены мужа Ирка и померла, сердце у нее не выдержало. Федька с Ветой в городе познакомился, они в одном институте работали. Спору нет, Ирка Привалову совсем не подходила, она, земля ей пухом, совсем тупой была, по складам читала. А Федор ученый, сам книги писал. Правда, Ира хорошая хозяйка была, жарила, варила, пекла, банки закручивала по сто штук. Но только о чем Феде с ней говорить, об огурцах? Вот он и скорефанился с Иветтой, та ему ровня, имелись у них темы для беседы. На Ирке Федька по принуждению женился, по залету, – испугался, что за совращение посадят. Вместе они не один год прожили, а потом добрые люди стуканули Ирке: «Твой мужик вторую семью имеет, там сын родился».
– Это правда? – перебила я.
Тамара хмыкнула.
– Свечку я не держала. Ирка один раз, давно еще, ко мне прибегала, в ногах валялась, просила приворот любимому сделать. Но я ей объяснила: этим не занимаюсь, могу лишь карты раскинуть.
– И какой расклад вышел? – проявила я неуместное любопытство.
– Секрет, – серьезно ответила Макеева. – Что кому напророчила, посторонним не разбалтываю.
Тома начала тасовать карты.
– Тысячи детей живут с мачехами, ругаются со сводными братьями-сестрами, но не помышляют об их убийстве, – пробормотала я. – Можно сколько угодно сетовать на обстоятельства или говорить о несправедливости судьбы, но решение лишить жизни другого человека убийца всегда принимает самостоятельно. Приваловой исполнилось восемнадцать лет, она по закону ответила за свои поступки.
Тамара внимательно на меня посмотрела.
– Таню осудили, а Федя с Ветой уехали. Дом они продали, он несколько раз менял хозяев, последний владелец в нем не жил, сдавал его как дачу. Потом коттедж долго пустым стоял, а затем вы появились. Мой тебе совет: не копайся в чужом грязном белье, ненароком редкостную гадость нарыть можно. Если тебя так беспокоит история дома, то не следовало связываться со вторичкой, всегда лучше новый особняк строить, потому что у любой квартиры, если в ней люди жили, своя биография есть.
– Бывшая хозяйка нам ни словом ни о Приваловых, ни о привидении не обмолвилась, – возразила я.
– Вероятно, никто из тех, кто сюда переезжал, правды не знал, – защитила женщину Тома. – Федор хотел от недвижимости избавиться. А какой же продавец про свои неприятные тайны покупателю поведает? Расхвалил участок, поселок, цену чуть снизил – и положил деньги в карман.
Тамара зябко поежилась и накинула на плечи шаль.
– Похоже, дух пришел.
Я, тоже уловив дуновение сквозняка, испугалась.
– Чей?
Гадалка щелкнула языком.
– Не знаю, я не медиум, с загробным миром в контакт не вступаю, только кожей их ощущаю – холодно делается. Если температура внезапно понижается – стопроцентно дверь на тот свет приоткрылась. Может, Ира явилась?
Мне захотелось перекреститься. Необычное желание для женщины, которая даже «Отче наш» не сразу вспомнит.