Дарья Донцова
Астральное тело холостяка

Глава 7

Утром я проснулся от того, что мне на грудь сел медведь. Глаза открылись, и вместо Топтыгина перед самым носом я увидел задницу Демьянки.

– С ума сошла! – возмутился я и спихнул собаку на пол.

Псинка плюхнулась на ковер и продолжила храпеть.

– Эй, потише, зая, – пробормотал кто-то слева.

Я вздрогнул, повернул голову и увидел рядом растрепанную белокурую голову и тело в коротком шелковом платье. Из-под него высовывались красивые длинные ноги, одна из них была в сапоге-ботфорте на высоченной шпильке. Я отполз к противоположному краю кровати, встал и ощутил нечеловеческую головную боль. В мозгу метались короткие, как у Буратино, мысли. Кто я? Что за девушка у меня в кровати? Почему она в обуви? Который час? Какой сегодня день? Месяц? Год? По какой причине адски ломит висок? А еще неимоверно хочется пить!

Ощущая себя верблюдом, который только что завершил изнурительный переход через бескрайнюю пустыню, я, держась за стену, выполз из спальни и замер.

В коридоре прямо на полу спал Фред. Под голову он положил ботинки Бориса, а вместо одеяла использовал мою куртку. Изо рта гостя вырывался могучий храп.

Несколько мгновений я смотрел на дизайнера, потом осторожно перешагнул через него, вошел в столовую и увидел Бориса, который сидел перед ноутбуком.

– Что у нас происходит? – спросил я, и произнесенные слова колокольным звоном отдались в мозгу.

Борис оторвался от экрана и подпрыгнул.

– О господи! Ну и ну!

– Извините, если испугал, – прошептал я. – Никак не мог найти тапки, поэтому передвигаюсь босиком и вошел тихо. У нас есть таблетки от мигрени? У меня почему-то еще кружится голова и ноги дрожат.

Боря встал, достал из холодильника кувшин, налил из него в стакан мутную жидкость желто-буро-зеленого цвета, поперчил ее и подал мне со словами:

– Вам может показаться немного остро на вкус, но все равно выпейте. Залпом. Минут через десять самочувствие резко улучшится.

– Что это? – с подозрением осведомился я.

– Похмельный коктейль певца Воркутова, – пояснил помощник. – Он состоял в тесной дружбе с моим прежним хозяином. Тенор немного похож на Фреда, от него я и научился готовить эту смесь. Помогает всегда и всем. Не волнуйтесь, в ней нет ничего особенного, только огуречный рассол, чеснок, перец и несколько соусов.

Я не стал пробовать пойло.

– Борис, вы же знаете, больше одной дозы коньяка я не употребляю. В Литинституте студенты по части выпивки давали фору даже будущим журналистам, но я никогда не напивался до состояния поросячьего визга, знал меру.

Боря показал рукой на подоконник.

– От такого набора голова развалится, даже если всего по три капли из каждой емкости попробовать.

Я увидел батарею пустых бутылок. Там были представлены ром, водка, сидр, пиво, коньяк, текила, вермут, красное вино, херес, портвейн и в качестве завершающего штриха ликер «Авокадо», произведенный в деревне Северная Ямало-Ненецкого округа.

– Хотите сказать, что я все это употребил? – пытаясь понять, как в краю вечной мерзлоты умудрились выращивать авокадо, изумился я. – Откуда в моем доме столь оригинальный бар?

– Наш только коньяк, – пустился в объяснения Борис. – Все началось невинно – Фред сделал жженку. Жаль, я не заметил, что он в нее добавил. Вы сразу повеселели, выпили то ли пять, то ли шесть фужеров.

– Не может быть, – отрезал я, – вы ошибаетесь.

– Потом приехали гости Безумного, – продолжал секретарь, – и каждый привез по паре бутылок. Одна Алевтина прихватила еду – граммов триста карамелек «Банан с кактусом».

– С чем? – изумился я.

– Вкус банана с кактусом, – повторил Борис. – Конфетки оказались отвратительно сладкими, но вы их съели. Гости сидели до пяти утра, потом уехали. Фред с Алевтиной остались, поскольку не могли двигаться. Я уложил Безумного в вашем кабинете на диване, Алевтину в гостевой, вы ушли к себе. Я все убрал и сел работать.

Я потер рукой лоб. Вот интересно, сейчас расклад совершенно иной: Безумный спит в коридоре, а девица в моей постели. Боря снова подал мне стакан.

– Иван Павлович, выпейте. Отличное средство. Через короткое время реанимируетесь.

– Я не алкоголик, чтобы опохмеляться, – возразил я.

– Конечно, нет, – согласился помощник, – это из-за карамелек. Вы съели их все и отравились. На редкость противные конфеты, наверняка срок годности у них давно истек. Коктейль не от похмелья, он содержит перец, чеснок и хрен, которые обеззараживают желудок.

– Тогда давайте, – согласился я и опрокинул в себя пойло.

По пищеводу прокатился огненный шар, потом он взорвался и разлетелся искрами по всему телу. Мне стало жарко. Затем я ощутил, как в мозгу заплясали обутые в железные сапоги чечеточники. Из глаз полились слезы, из носа сопли, волосы на макушке зашевелились, свет померк.

– Иван Павлович, вы как? – донесся издалека баритон Бориса. – Садитесь скорей сюда. Вот так, вот так…

Я открыл глаза, поморгал и вдруг ощутил: голова не болит.

– Что вы сейчас чувствуете? – заботливо осведомился секретарь.

– Вроде жив, – пробормотал я. – Но на всякий случай пока опасаюсь шевелиться. Уже девять утра? А вы не ложились спать?

– Нет, – ответил Боря. – Вы же знаете, я спокойно могу обходиться без сна. Выяснил биографию отца Дионисия. В ней есть интересные моменты. Доложить?

– Конечно, – обрадовался я.

Борис сел к ноутбуку и стал читать.

…В миру его имя было Игорь Семенович, он сын Семена Олеговича Сидорова, известного советского журналиста, имевшего прозвище Палач, – родитель священника строчил фельетоны о деятелях литературы и искусства, и после публикации очередного опуса карьера творческого человека обычно заканчивалась. В приснопамятные советские времена народ верил прессе, а для начальников всех уровней материал в газетах «Правда», «Известия», «Труд», «Советская культура» был руководством к действию. Если Семен Сидоров писал, что поэт N хам, грубиян и алкоголик, то произведения автора переставали печатать, его не отправляли в творческие командировки по стране для встреч с читателями, и поэт становился нищим. Фельетон о балерине К., в котором рассказывалось, как морально нечистоплотная дама изменяет мужу с директором магазина «Меха», потому что хочет получать новое норковое манто к каждому празднику, навсегда закрыл для танцовщицы дорогу на сцену. К. уволили из театра и отлучили от зарубежных гастролей, по слухам, она уехала в глухую провинцию и работала там в клубе уборщицей.

Понимаете, какую власть имел Семен Олегович? Иногда он отвлекался от мира культуры и выдавал на гора статейки о каком-нибудь директоре завода, главвраче больницы или заведующем магазином.

Палач родился в тысяча девятьсот седьмом году, стал писать в начале тридцатых. Жил он в маленьком городке Тамбовской области, там же нашел себе жену, ее звали Надей, и стал отцом девочки, которой дал имя Елена.

Перед началом войны журналист перевелся в Москву. Его взяли на работу не куда-нибудь, а в газету «Правда», дали квартиру на Беговой улице. На фронте борзописец не воевал, в газете «Красная Звезда» не служил, на передовой не бывал. Чем Семен Олегович занимался в период с сорок первого года до Дня Победы, неизвестно. Где-то хранятся документы, проливающие свет на темный период жизни старшего Сидорова, но в Интернете их нет.

В сорок шестом году «золотое перо» снова начинает строчить фельетоны. Он вдовец, его жена и дочь погибли во время блокады Ленинграда, обе похоронены в общей могиле. Коим образом они оказались в городе на Неве, почему уехали из Москвы, неизвестно. Вскоре «карающая чернильница» женился на Розе Козловой.

В возрасте, когда многие мужчины становятся дедами, Семен вновь стал счастливым отцом – на свет появился мальчик Игорь. Рос он тихим, спокойным ребенком, постоянно сидел над книгами, благо в доме была прекрасная библиотека. Сын не доставлял родителям ни малейших хлопот – учился на «отлично», никогда не перечил взрослым, послушно ходил в музыкальную школу, на плавание, был хорошо воспитан. Так он и рос – октябренок, пионер, комсомолец, любимец педагогов.

Единственная претензия, которую можно было предъявить школьнику: его полнейшее нежелание заниматься общественной работой. Более того, Игорь отказался стать комсоргом школы. В ответ на возглас директора: «Сидоров, ты хоть понимаешь, от какой чести отказываешься?» – подросток ответил:

– Не готов занимать этот пост, пусть его получит более достойный комсомолец.

У любого другого ученика, который посмел бы проявить такое своеволие, начались бы большие неприятности, но Игорь оказался вовсе не столь наивным, каковым его считали окружающие. Потому что он к этим своим словам добавил следующее:

– Ваш сын, например. Он пользуется авторитетом у ребят, а меня никто слушать не станет…

Борис оторвался от ноутбука.

– Хитрый ход, не правда ли? Комсоргом действительно стал отпрыск директора школы, а про отказ Игоря никто не узнал.

– Но как вы все это выяснили? – удивился я.

Секретарь показал на экран.

– Здесь много интересного про Сидорова. Он сидел за одной партой с Зоей Ильиной, которая умирала от любви к своему соседу, но тот не обращал на нее внимания. Девочке хотелось быть поближе к предмету обожания, поэтому она тщательно прятала свои чувства и превратилась для парня в единственного друга. Ильина поступила в МГУ, затем сделала головокружительную карьеру, стала известной журналисткой, одним словом – звездой. Она долгое время преподавала в родном вузе, вела телепрограмму, была востребована и любима народом, выпустила автобиографическую книгу «Моя жизнь вне искусства».

– Явный отсыл к произведению Константина Станиславского «Моя жизнь в искусстве»^[3], – отметил я.

– Похоже на то, – согласился Борис. И продолжил: – Более трети книги посвящено детским воспоминаниям об Игоре Сидорове. Мне показалось, что автор, будучи четыре раза замужем за блистательными режиссерами и писателями, никак не могла забыть мальчика, который не заметил ее любви. Женщину заело, как говорят в народе. К сожалению, Зоя Федоровна скончалась год назад от тяжелой болезни. Об эпизоде с директором я прочитал в ее книге. И там же описано, какой скандал случился в доме Сидоровых, когда Игорь решил поступать в духовную семинарию. Вам сбросить книгу на почту? Купил ее в электронном виде на портале litres.ru^[4]. Забавное чтение.

– Сколько там страниц? – поинтересовался я.

– Семьсот девяносто восемь, – отрапортовал Борис.

– Лучше не надо, – отказался я. – Люблю автобиографии, но только тех людей, которые мне интересны. Ильина не принадлежит к их числу. Будет лучше, если вы мне просто изложите суть.

Мой секретарь развернул ноутбук экраном ко мне.

– Хорошо. Но сначала гляньте на портреты. Здесь два снимка: Зоя-студентка и современное фото.

Глава 8

– На редкость красивая женщина даже в зрелом возрасте, – восхитился я. – А в молодости выглядела прекрасной принцессой. Наверное, мужчины снопами падали к ее ногам.

– Судя по воспоминаниям, именно так, – улыбнулся Борис. – Да и официальная биография тому подтверждение: несколько мужей, все знаменитые, богатые. А вот Игорь не обратил на нее внимания. И детей Зоя не родила.

– Некоторые дамы жертвуют счастьем материнства ради карьеры, – заметил я. – Значит, Сидоров-младший пошел в семинарию? В советские годы это отважный поступок.

– Более чем, – согласился мой помощник. – Молодой человек определенно должен был понимать, что разрушит этим карьеру отца. Но, наверное, не предполагал, какая трагедия случится. Зоя пишет: «Из-за того, что Игорь избрал стезю церковнослужителя, его мать Роза убила Сергея Николаевича Нефедова, преподавателя МГУ».

– А он-то при чем? – поразился я.

Борис начал рассказ, и я постарался не пропустить ни одного слова.

…В библиотеке Семена Олеговича была масса самых разных книг. Старший Сидоров не наводил порядка на полках и скорей всего не знал, что среди старых изданий, которые ранее принадлежали тестю, отцу его жены Розы, было несколько духовных книг для детей. В частности, жития святых, перетолкованные для малышей, и адаптированный для детей Закон Божий. Игорь прочитал оба тома и понял, что Бог существует. Своим знанием мальчик поделился с Зоей, дал и ей почитать литературу, которая произвела переворот в его голове. Но на девочку рассказы о подвигах, совершенных в прежние века людьми во имя веры, не произвели ни малейшего впечатления.

– Сказки все это, – засмеялась пионерка, – придуманы попами, чтобы народ дурить.

Услышав эту фразу, Игорь перестал общаться с Зоей. Та поняла, что ляпнула нечто обидное для одноклассника, и прибежала просить прощения, соврала:

– Я тоже верю в Бога, а про попов специально так сказала – хотела проверить, как ты на мои слова отреагируешь.

Игорь опять стал дружить с девочкой. И начал искать духовную литературу. Интернета тогда не было и в помине, где взять интересующие его книги, мальчик понятия не имел. Но он решил жить так, как святые отцы. В тринадцать лет Игорь перестал есть мясо, соврав матери, что его от телятины-свинины тошнит. Роза провела сына по врачам, убедилась, что тот здоров, и сочла, будто он просто капризничает.

В шестнадцать лет Игорь впервые вошел в церковь. Храм был одним из немногих, где в советское время шли богослужения. Подросток попал на литургию. Ничего не понимая, застыл у какой-то иконы, но выстоял два часа, а потом вместе с очередью прихожан подошел к причастию. Батюшка посмотрел на подростка и спросил:

– Ты исповедался?

– Нет, – удивился Игорь. – А что это такое?

Священник тихо сказал:

– Ничего. Я тебя причащу.

Игорь на всю жизнь запомнил взгляд батюшки – тот словно посмотрел ему в душу. А когда подросток поцеловал чашу, на него вдруг снизошло нечто. Вечером он попытался объяснить Зое свои ощущения:

– Понимаешь, я как будто попал домой. В прекрасный, чудесный мир любви. Там намного лучше, чем здесь. Теперь каждое воскресенье буду посещать храм.

Через пару месяцев Семен вызвал сына в свой кабинет и налетел на него с кулаками.

– Ты что творишь?! Какого дьявола ходишь к попам?! Меня же с работы выпрут! С ума сошел? Не смей даже приближаться к вертепу под куполами!

Игорь попытался объяснить отцу свои чувства, заговорил о вере в Бога. Семен Олегович схватился за сердце, упал на диван, пришлось вызывать «Скорую».

Когда старшего Сидорова увезли в больницу с инфарктом, Роза заорала на сына:

– Хочешь нас с отцом убить? Несуществующий дядька, якобы сидящий на облаках, тебе дороже родителей?

– Откуда папа узнал, что я хожу в церковь? – недоумевал Игорь.

– Его вызвали в Первый отдел и спросили, почему его сын проводит время с безграмотными старухами, – объяснила мать. – Ты понимаешь, что из-за твоей дурости отец может лишиться должности? Мы станем нищими!

– В храме я не видел никого из знакомых, – пробормотал подросток. – Кто же мог папе на работу стукнуть?

Роза рассмеялась.

– Да попы же твои и стучат! Разве ты не знаешь? Их обязывают докладывать о всех, кто поклоны перед иконами бьет. И о том, что верующие на исповеди говорят, они потом в райком партии доносят.

Игорь побежал к Зое и рассказал ей о произошедшем.

– Не ходи пока в церковь, – посоветовала одноклассница.

– Вообще больше там не появлюсь, – отрезал Игорь.

И на самом деле перестал молиться. Он попросил прощения у родителей, продолжал старательно учиться и поступил по указке отца на журфак.

Преподавателем научного атеизма там был профессор Сергей Николаевич Нефедов, который знакомил слушателей с историей религии, не забывая повторять, что Бога нет. Он явно выделял студента Сидорова из толпы однокурсников. Как-то раз педагог позвал Игоря к себе домой, и тот увидел множество икон, религиозной литературы. Нефедов дал молодому человеку почитать книгу «Лествица», которую написал преподобный Иоанн Лествичник, игумен Синайской горы.

Потрясенный прочитанным, Игорь снова пришел к преподавателю и рассказал о том, что когда-то случилось с ним из-за посещения церкви. Профессор спокойно заметил:

– Ангел мой, в храме трудится много народа: певчие, алтарники, уборщицы, на свечном ящике женщина стоит. Почему ты решил, что стукачом был батюшка? Даже если и так, то надобно помнить: священники тоже люди, ничто человеческое им не чуждо. Но верят ведь не в человека в рясе, а в Бога.

Эти простые слова перевернули сознание Игоря. Сидоров крепко подружился с Нефедовым, часто бывал у него, слушал профессора, который вел с ним философские беседы, под предлогом того, что хочет писать диплом на тему, как церковники губят народ, стал ездить с Нефедовым по монастырям. К пятому курсу у Игоря не осталось сомнений: он пойдет учиться в духовную семинарию, и никто не сможет сбить его с выбранного пути.

Когда Игорь объявил родителям о своем решении, Семен Олегович опять свалился на диван и снова был доставлен «Скорой» в больницу. Роза велела сыну выбросить дурь из головы. Мать, наверное, думала, что Игорь и сейчас, как в подростковом возрасте, подчинится ей. Однако теперь она имела дело не с ребенком, чья зарождающаяся вера в Бога базировалась на чтении дореволюционных детских книг о житиях святых. Игорь стал иным человеком, поэтому мать услышала спокойный ответ:

– Нет.

Разразился скандал, в процессе которого Роза, знавшая о дружбе сына с профессором Нефедовым, заорала:

– Знаю, кто с толку тебя сбивает! Завтра же пойду в партком вуза и все расскажу!

– Ты этого не сделаешь, – покачал головой Игорь.

– Ха! – выкрикнула Роза. – Этого паскудника выгонят, уж я постараюсь! Он нам жизнь испортил и еще какую-нибудь счастливую семью развалит. Надо же, кровь дураков в тебе разбудил, мерзавец!

– Если пожалуешься на Сергея Николаевича, я расскажу всем, почему решил стать священником, – тихо, но четко произнес Игорь. – Хочу отмолить грехи отца, который своими статьями убил многих людей, ради сытой жизни служил «палачом». И о какой «крови дураков» ты говоришь?

Роза молча ушла в свою комнату, а Игорь уехал подавать документы в семинарию. Молодой человек стал там учиться, домой более не приезжал, с Зоей, которая не побоялась его навестить, встречаться не захотел.

Тридцатого декабря у Семена Олеговича случился инсульт, он умер. А первого января Роза зарезала Сергея Николаевича. Нефедова она подстерегла в подъезде, ударила его ножом в шею. А потом, держа в руке окровавленный тесак, пришла в милицию и сказала:

– Нефедов отнял у меня сына и мужа, я же забрала у него жизнь. Все по справедливости, как в их Библии написано: «Око за око».

Ее признали невменяемой и отправили на лечение. Игорь похоронил отца, запер родительскую квартиру и сгинул. Зоя Ильина с ним более не общалась…

Борис замолчал.

– Трагическая история, – вздохнул я. – А что с женой Игоря? Когда она умерла?

Секретарь откашлялся.

– Сидоров женился на сироте Анне Кочетковой. Она родила девочку и скончалась. Отец Дионисий уехал с ребенком в Бойск, куда его определили служить. Это все.

Я вдруг ощутил беспокойство. Попытался понять, откуда оно, но тут на пороге столовой возник Фред и заорал:

– Боря! У тебя в загашнике рассол есть? Ваня! Вот теперь ты суперски выглядишь!

Я хотел было сказать: «Спасибо, Фред, вы тоже выглядите замечательно», но меня смутило слово «теперь», и я спросил:

– Раньше я был совсем плохой?

Фред плюхнулся на стул и схватил стакан, поданный Борисом.

– Не сказать, что урод, но видок был тоскливый, аж плакать хотелось. Совсем без изюминки внешность, прическа, как у деда древнего. А когда я тебя постриг…

– Что ты со мной сделал? – отбросив от неожиданности вежливое «вы», осведомился я.

– Ребрендинг, – объявил Безумный Фред, одним махом осушая стакан. – Ух, как забирает! Боря, повтори. Ой, ой, пардонте…

Фред бросился в коридор в сторону туалета, а я посмотрел на помощника.

– Борис!

– Да, Иван Павлович, – быстро отозвался секретарь. – Чем могу служить?

Я встал.

– Когда я вошел в столовую, вы подпрыгнули на стуле и воскликнули: «О господи! Ну и ну!» Я подумал, что ваша необычная реакция при виде меня является простым испугом от моего неожиданного появления – я шел босиком, вы не слышали звука шагов. Но сейчас у меня зародилось сомнение: может, вас поразил мой внешний вид? Как я выгляжу?

Борис опустил взор.

– Вам идет. Хотя… В самом деле необычно, креативно. Молодежно!

Я пошел в ванную, глянул в зеркало и икнул – на меня смотрел мужчина с очень короткой стрижкой. И все бы ничего, но торчащие дыбом волосы имели ядовито-розовый цвет.

Глава 9

В Бойске я оказался около часу дня. Подъехал к церкви и залюбовался на нее. Старинный храм с высокой колокольней, белыми стенами и золотыми куполами выглядел благостно.

– Какая красота, – сказал я женщине, которая подметала дорожку, ведущую ко входу в церковь. – Когда был возведен храм? Похоже, он очень старый.

Тетушка молча продолжала орудовать метлой. Я решил, что она меня не расслышала, и громко повторил свой вопрос. Но ответа так и не дождался.

– Тысяча шестьсот какой-то год, – вдруг раздалось у меня за спиной.

Я обернулся и увидел полную даму в бархатном пальто с меховым воротником.

– Точную дату не назову, – продолжала незнакомка. – В те времена тут жил барин по фамилии Толстоногов. Батюшка – отец Дионисий, светлая ему память, – рассказывал, что дворянин очень хотел своих крепостных от пьянства избавить, вот и возвел церковь. Икона в ней висела, от винопития спасавшая. Но архитектор, который храм строил, сам любил залить за воротник, запил и утонул в Тараканке. Это речка наша, тут неподалеку течет, очень опасная, глубокая и с омутами. Пришлось Толстоногову другого зодчего нанимать, тот работу и завершил. А поскольку два творца здание строили, оно в разных стилях вышло. Колокольня вообще вроде платья с чужого плеча.

– А мне очень нравится, – улыбнулся я.

Женщина с метлой развернулась и ушла.

– Вы не местный, – отметила моя собеседница, – из Москвы.

– Верно, – согласился я.

– Не обращайте внимания, – вздохнула незнакомка, – с тех пор как у Брякиной сын пропал, она ни с кем не разговаривает.

– Вы про дворничиху? – уточнил я.

– Елизавета двор убирает, – пояснила незнакомка, – а заодно и храм моет. Отец Дионисий ее жалел, на странности внимания не обращал. Новый батюшка пока тоже ничего не говорит, но как он дальше себя поведет, никто не ведает. Не всякому понравится, что постоянно рядом мрачная бука. Мы-то про Лизкину судьбу знаем, а посторонние нет. Кое-кто жалуется на нее. И понятно почему. Люди у уборщицы спрашивают: сколько записочка стоит или свечка, а Брякина молча в сторону отходит, хотя нужно народ к свечному ящику направить. Обычно новая метла по-новому метет. Боюсь, шуганет теперешний батюшка и Лизку, и меня. Давайте знакомиться: Раиса, регент церковного хора.

– Иван Павлович Подушкин, – представился я. – Не подскажете, где дом Екатерины Сидоровой?

– Вон он, в паре шагов, – засуетилась Раиса. – Давайте провожу и…

Она вдруг замолчала.

– Спасибо, – поблагодарил я, двинувшись к указанной избе.

– Подождите! – крикнула Раиса. – Иван Павлович, вы журналист?

Я обернулся.

– Сделайте милость, – затараторила регентша, – не беспокойте Катю. Ей и так очень тяжело, отца ведь потеряла. Да еще про батюшку всякие гадости говорить стали, шептать, мол, он с собой покончил из-за того, что деньги, данные спонсором на строительство купальни, себе забрал.

– А это неправда? – задал я провокационный вопрос.

– Конечно, нет! – всплеснула руками Раиса. – Лучше уезжайте. Не пущу вас к Кате, хватит с нее! Отправляйтесь назад…

Не успел я опомниться, как регентша вцепилась в мою куртку и завизжала:

– Маня, запри дверь, к вам папарацца идет!

Из окна стоящего неподалеку дома высунулась девочка-подросток.

– Чего, теть Рая?

– Мать где? – завопила дама.

– Секунду назад вышла в магазин, – ответила школьница, – да вон она.

Из-за угла появилась Екатерина.

– Беги скорей в дом, запирай дверь, – заорала Раиса, вцепившись в меня клещом, – опять из газеты гаденыш припер.

– Рая, отпусти человека, – скомандовала Сидорова, – это мой хороший знакомый. Проходите, Иван Павлович. Наверное, хотите с дороги чайку попить?

– И я бы не отказалась, – начала нагло напрашиваться в гости Раиса, – в горле пересохло и озябла как дворняжка.

Екатерина приподняла бровь и крикнула:

– Маша!

Окно избы снова открылось, появилась та же девочка.

– Да, мама?

– Угости тетю Раю чайком, – попросила мать, – а мы с Иваном Павловичем погуляем и вернемся.

Раиса приоткрыла рот.

– Вы куда?

– Покажу господину Подушкину окрестности, он воздухом подышать решил, – не моргнув глазом придумала дочь покойного отца Дионисия. – Иди, Рая, ты же чаю хотела.

– Чайник уже вскипел, – сообщила Маша. – Тетя Рая, вам покрепче?

Делать нечего, пришлось регенту церковного хора отправляться в избу.

– Ловко вы от дамы избавились, – похвалил я клиентку, когда мы пошли по улице.

– Иванова хороший человек, – вздохнула Екатерина, – одна беда, очень любопытна, язык у нее на привязи не держится. Они с Лизой – как лед и пламя. Рая, едва что увидит, тут же всем сообщит, а Брякина слова не вымолвит.

– Елизавета с детства немая? – поддержал я беседу.

– Нет, от стресса замолчала, – пояснила моя спутница, – у нее сынишка погиб, семь лет ему тогда было. Максимка пошел с ребятами в лес без спроса и пропал. Неделю его искали и не нашли. Вот такая беда у Брякиной случилась. Я свидетелем того происшествия не была, еще в пеленках лежала. Папа мой в Бойске как раз в тот день, когда Максимка погиб, появился. Меня вырастила матушка Ирина. Я сначала правду не знала про то, что моя родная мать умерла сразу после родов, лет до шести считала мамой Ирину. Крошечная была, не соображала, что по возрасту она моему отцу в матери, а мне в бабушки годится. Когда в школу пошла, меня дети дразнить стали, поповской дочерью обзывали… Да еще Надя, дочка Раисы, затеяла песенку петь: «Катька приблудыш, ее коза в овраге родила». Я расплакалась и побежала матушке Ирине жаловаться.

Екатерина улыбнулась, вспоминая детство.

– Та нахмурилась и, видно, что-то сказала Раисе, потому что Надежда тогда язык прикусила. А мне матушка объяснила: «Твоя мамочка умерла в родах. Отец Дионисий с тобой поехал в Бойск на поезде, вышел на станции, сел в машину к Валерию Тарасову, тот его довезти взялся. Твой папа молчит, но я Тарасова хорошо знала, небось он денег с батюшки попросил. Такой уж человек был жадный. К тому же выпить любил. По пути машина в овраг свалилась. Двадцать девятого ноября это случилось. Как уж отец Дионисий и ты живы остались, одному Господу ведомо. Никакая ты не приблудная, законная дочь своих отца и матери, я тебе метрику покажу». И она же мне потом рассказала, что в тот день, когда мы с папой в деревне появились, пропал Максимка, его так и не нашли. Ребята без разрешения в лес отправились и самого маленького потеряли. Дней семь его всей деревней искали, но впустую. Елизавета на школьников накинулась, их трое было, тех, кто малыша с собой взял: Толя Винкин, Гена Палкин и Лена Горкина. Лиза детей в смерти своего сына обвинила, окна камнями в их домах побила и навсегда замолчала. А вот и дом Ветрова.

Екатерина открыла деревянную калитку, мы ступили во двор, поднялись на крыльцо. Сидорова постучала в ободранную дверь, потом приоткрыла ее и крикнула:

– Паша, Филипп Петрович, вы дома?

– Да, – донеслось из избы. – Кто там? Проходите.