bannerbannerbanner
полная версияПросто друзья

Дарья Белова
Просто друзья

– Обещаю. Мила, ты правда его так любишь?

– Как только услышала его имя, – опускаю взгляд. Смелость ушла, осталась пустота, что играю судьбой того, кому я не нужна.

– Тогда береги его.

Глава 41.

Глеб.

“ – Тогда береги его.”

Захлопываю тетрадь.

Должен что-то почувствовать. Например, злость, обиду. А может, гнев. Что-то же должно быть после того, как узнал, что именно из-за нее, из-за Милы, меня женили. Как безобразного мальчишку, которого просто надо загнать в эту самую клетку. Ведь не слушаюсь, бунтую, делаю так, как считаю нужным. Что это было? Наказанием? Спасением?

Но понимаю, что я не чувствую ничего. Глухо и пусто. Словно никаких чувств и не было. Я чистый холст. Рисуй, что хочешь, пиши, что считаешь нужным. Если взять синий, то можно нарисовать море или глубокий океан. А если взять голубой, то небо. Желтый – солнце, зеленый – деревья, коричневый – земля. И вот, картинка уже есть. Она цветная. И жизнь преобразилась красками. Они обычные, с нормальными названиями. Нет никаких ультрамариновых, пепельных и лазоревых. Но проблема в том, что я не хочу брать краски и раскрашивать свою жизнь.

Или наоборот, я не чистое и белое полотно. Я смесь всех имеющихся красок, что в сумме дают грязно-коричневый, а может, и вовсе черный. Как бездна, как пропасть, в которую я и упал. Моя жизнь – черная картина, у которой даже нет рамки. Ее грубо выбили, оставив корявую бахрому на полотне.

Отворачиваюсь к окну. Там снова дождь, он не прекращается. Словно хочет смыть все, что мы натворили. Есть желание выбежать на улицу и ощутить холодные капли на своем лице, на теле. Они бы стекали вниз и оставляли дорожки от красок, что внизу смешивались бы в некрасивый и безымянный цвет.

Дверь открывается тихо. Мила заходит и замечает меня у окна. Ее не вижу, просто чувствую спиной. Она напряглась и оглядывает свою комнату. Думает, я навел здесь беспорядок. Впрочем, вспоминаю стаканчик с ручками и карандашами. Пару из них закатились как раз за стол. Довольно улыбаюсь себе.

Глаза красные, немного опухшие. Не удивлен. Но уже не трогает.

– Ты что здесь делаешь? – голос низкий, немного охрипший.

– Да так, читаю… показываю на ее дневник.

Паника, что отразилась на ее лице, не сходит ни через секунду, ни через две. Думал, она возьмет себя в руке. Но нет. Она так и стоит, поглядывая то на тетрадь, то на меня. В голове ворох мыслей: что именно я прочитал, как долго я читал?

– Да, я прочитал все. Интересное чтиво, надо отметить, – прохожу через всю комнату и усаживаюсь на край кровати, по-свойски закинув ногу на ногу. Улыбаюсь широко, но это игра. Мне вовсе не весело и не смешно. Мне больно. Да, пожалуй, одно чувство все-таки есть – боль.

Мила тихо подходит ко мне и садится рядом. От нее пахнет холодом, немного весной и шоколадом. Мое наваждение, мой запрет. Она протягивает руку, чтобы я вложил в нее свою. Зачем? Просто смотрю на открытую ладошку с длинными пальцами, аккуратными. Кожа нежная, всегда была. Вспоминаю, как она гладила меня ими, как пыталась оттянуть волосы, когда покрывал поцелуями ее тело, ее грудь.

– Мы договорились, что, если я почувствую опасность, что ты свернул не туда, что тебе будет нужна помощь, я обязательно ему сообщу. Это было условием нашей сделки.

– Значит, чувств все-таки не было? Только расчет? – мне отчего-то важен ее ответ. Я жду его, затаив дыхание.

– Почему же… Все, что ты прочитал, все правда. От первого до последнего слова.

– Там нет последних дней, только твое выступление, день…– запинаюсь, – аварии. И все…

– Потому что той Милы больше нет.

– Хм… Ты знаешь, а я думаю, что никто и не знал, кто такая настоящая Мила Апраксина.

– Может, ты и прав.

Мы сидим на краю кровати. Близко друг другу, но очень далеко. Мы больше не близкие люди. И виноваты в этом оба. Как она писала? Мир? Мировое соглашение, когда победителей быть уже не может, потому проиграли все. Так оно и есть.

Мы сидим на краю кровати. А кажется, что на краю той пропасти. Мы все-таки не упали, еще тут, держимся. Но дыхание той свободы, что пьянит и давит, оно близко. Опасное, но желанное.

Мы сидим на краю кровати. И это последняя наша встреча, когда мы еще может хоть немного, но коснуться друг друга. Я кладу ей свою руку в ее еще раскрытую ладонь. Она сжимает ее, как-то отчаянно, с болью. Понимаю, что ей тоже больно.

– Глеб, я уезжаю во Францию, – голос тихий. Но каждый звук отскакивает от стен, как теннисный мячик.

Должен ли я ее остановить? Она говорила, что это ее мечта. А оказалась нет. Ее мечта – я. Несбыточная и далекая.

– Как обычно говорят? Удачи? Или ни пуха ни пера?

– Может, пожелаешь просто счастья?

– .. и любви?

– Любви не надо.

– Тогда просто счастья.

Мы сидим на краю кровати. И каждый хочет встать и уйти, но что-то держит, останавливает. Словно нас держит незримая связь, порвать ее уже невозможно, она сильнее стали.

Сдаюсь первым. Пытаюсь высвободить свою руку. Мила держит ее очень крепко, как за свое спасение. Проблема том, что я уже спасти ее не смогу. Не хочу.

– Ты… позвонишь? – надежда в голосе, в глазах.

Прикрываю веки. Делаю глубокий вдох и выхожу из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Глава 42.

Мила.

– Так, смотри, вещи я собрала, обувь тоже, украшения по минимуму. Что еще, косметика – только основное. Дорогая, будешь в Париже, что будет еще нужно – купишь. Может, тогда и часть одежды выложить? – мама говорит это больше себе, нежели мне.

Я просто сижу рядом и невидящим взглядом отсчитываю то, что мама кладет в большой чемодан. Джинсы – один, футболка – два, ночная сорочка – три…

– Угу, – соглашаюсь я.

– Да, книги и конспекты я упаковала отдельно.

– Угу…

– Мила, ну что с тобой такое? Это ведь была твоя мечта?

Моя мечта сейчас в той квартире, а может, где-то в другом месте. Я уже не знаю.

Руки чесались набрать ему, просто услышать его голос. Но я останавливала себя. Потому что уже не имела права. Помню, я счетала счастливые дни, проведенные с Глебом. Что ж, отсчет закончен.

Встаю с пола и плетусь в гардеробную, чтобы забрать свои пуанты. Отчего-то они уже не кажутся такими красивыми, как виделись раньше. Уродливая обувь, которая калечит ноги. Но тем не менее подхожу к чемодану и остервенело кидаю их. Они отскакивают от косметички и отлетают в сторону, на ковер. Мне бы подойти, взять их в руки и положить обратно, уже аккуратно. Но не хочется. Так вот стою и смотрю.

Мама сама подходит и укладывает их в чемодан, отодвинув ту самую косметику и вещи. Находит им место.

– Хм… – только и сказала я, хотя понимаю, что надо было бы поблагодарить маму.

– Мила, – мама присаживается на кресло и участливо смотрит на меня. Вижу, что глаза ее блестят по-особенному. Нет радости в них, нет счастья, хотя, по ее словам, дочь исполняет свою мечту. Я замечаю только сожаление и сочувствие.

Свою историю моего прослушивания я рассказала родителям в тот вечер, когда ушла от Глеба. Начиная с раннего утра, со своих переживаний, заканчивая прощанием с девочками. Кем мы стали друг для друга, так и осталось для меня загадкой.

Только позже отцу в кабинете я рассказала продолжение, как после поехала на гонки к Глебу, захотев поделиться чувствами от произошедшего, что сломали меня. О Глебе, о своем плане, о договоре с Павлом. Обо всем. Стало ли мне легче? Самую малость. Все-таки говорить и рассказывать живому человеку лучше, нежели бездушным страницам.

Маме всю правду говорить не спешила, слишком остро она отреагирует. И закончится все может печально. А портить отношения, если они еще возможны, между ней и Натальей Матвеевной мне не хочется. В конце концов, это только моя вина и только мне отвечать за содеянное.

Ужин проходит в тишине. Только слышен звук приборов и недовольные вздохи мамы. Ей не терпится что-то сказать, то, что рвет ее изнутри, но, очевидно, неправильно нарушать идиллию и спокойствие этой самой минуты.

Красивое слово “правильно” теперь режет не только слух. Оно проходит острым хлыстом по моим жилам, моим венам, по моему сердцу, оставляет некрасивые следы. И неизвестно, когда они затянуться. Да и заживут ли вообще.

Финал у моей истории открытый. И кто знает, что ждет меня впереди.

В аэропорт приезжаем как подобает, за два часа до вылета. Папа помогает с чемоданом, у мамы только моя ручная кладь – небольшая дорожная сумка, куда я положу верхнюю одежду, когда прилечу. В Париже сейчас погода теплее, чем в Москве. Это не может не радовать. Хочется уже солнца и тепла.

– Обещай, что будешь звонить каждый вечер, – мама украдкой вытирает слезу. Она прозрачная, но вижу едва заметный голубой блик.

– Конечно, все как и раньше, – давлю улыбку, после нее мама немного расцветает.

Папа обнимает крепко и целует в макушку. Он всегда так делает, когда мы расстаемся. Не важно, предстоит долгий перелет или поездка на другой конец города.

– Помни, что мы всегда тебя ждем. Будь аккуратной. И береги себя, – наставления папы. Как обычно емко, по делу, но с большой любовью.

– Еще.

– Что еще?

– Пожелай мне что-нибудь еще.

– Еще… – папа задумался, даже отвел взгляд в сторону. А потом посмотрел на меня тепло и сказал – любви, Мила. Желаю тебе любви. Но не ищи ее в другом. Сначала найди любовь внутри себя.

Мы прощаемся и еще раз крепко обнимаемся. А потом я ухожу в сторону стоек регистрации. Билет в бизнес-класс позволяет пройти без очереди. Раньше меня это радовало, сейчас хочется оттянуть каждую секунду.

Родители машут мне рукой. Папа улыбается, мама скрывает слезы. А я глазами ищу ЕГО. Сканирую толпу. Вдруг, он решит меня проводить, сказать хоть маленькое слово на прощание, поцеловать, пусть и в щеку? Одно лишь касание, невинное, почти неуловимое.

Глеб не появляется. Я забираю посадочный талон, паспорт и скрываюсь за зеленым коридором. Оставляя позади себя ту Милу, что полюбила Глеба Навицкого еще не зная кто он, что была счастлива все эти полгода, что познала нежность и грубость его рук, таких желанных и родных, что предала подругу, что украла чужую мечту. Оставляя позади себя и темную, и светлую Милу. Их больше нет. Осталась только я, Людмила Апраксина.

 

От автора:

Дорогие мои читатели, вы уже поняли, что нас ждет вторая часть истории про Глеба и Милу. Когда я села писать план книги, думала, что уложусь в один том. Но, что-то пошло не так. Мои герои оказались не готовы к тому, чтобы быть вместе. Они еще слишком юны и импульсивны. Им мешает гордость, а может, и эгоизм.

Кому станет интересно, чем же закончатся их приключения, прошу во второй том "Статус: все сложно"

Ваша Даша.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18 
Рейтинг@Mail.ru