Дарина Долен
Клуб Анонимного Детства
Поле
Здесь первый раз мы отпускаем руки,
Над этим полем вековым.
Наш поцелуй не будет ярким,
Скорей, унылым и простым.
Не прозвучало обещаний,
Не льются слезы по щекам.
Упавшие на дно молчанья,
Лишь сердце в горе вторит нам.
И ничего ведь не случилось,
Лишь руки в руки не сложить.
Любовь в окошко к нам ломилась.
А нам осталось пережить.
Машенька (Петров батог)
– Ты уже давно не по тем дорогам ходишь, герой, темно у тебя в сердце. Зачем ты пришел? Али просто от тоски забрел в мои владения?
В теплом полумраке небольшой хижины трещали поленья, покосившееся от старости окно таило в себе загадки старого леса. Величественные деревья стремились к небу, но сейчас они спали, стволы разрослись до такой могучести, что как будто ощущали собственную важность. Лишь светляки играли в темноте сочной зелени, столько забавы сами себе напридумывали – только держись! Вот цветок подсветить, глянь какой красоты – голубого цвета лепестки сказочные! Вот в коре спрятаться, белке – лесной собирательнице – сон нарушить. Вот друг за другом гоняться, чем не забава? Теплое полотно света от окна разливалось на небольшой сад и служило опорой в волшебной тишине той самой ночи. Немного растений старушка посадила в саду своем: в основном травы лечебные да волшебные, на всем свете человеческом, может, пара еще грядок таких сыщется.
Птахи умолкли, время остановилось. Молодой витязь неслышно плакал, опустив тяжелую голову в израненные нескончаемыми боями руки. Нечего ему было сказать ведьме, а точнее, так много он в себе нес, что вот-вот сломается. Был он беден деньгами, но не сердцем, за каждого просившего – душу разрывал, в бой бросался. Но не отвечали люди благодарностью, лишь изредка кашей манной угощали да в сени пускали переночевать. Полно у них самих проблем было, не до витязя, не до сердца его. Как проблему решишь, так и знай путь-дорогу, далее им жить надобно, а ты тащи свой меч дальше.
– Не знаю я, что ответить тебе, женщина. Вот, плащ изорван…
– Дело тут не в плаще, милый мой, а в сердце твоем. Вижу тоску, непомерной она стала, больше, чем ты сам.
Что тут ответишь? Права была ведьма, врать ей толку никакого нет. Глаза эти – зеленые – как у кошки в темноте светятся, сразу в душу глядят.
– Не знаю я, что ответить тебе. Врать не стану: в бою я хорош, а как с такими ранами справиться… Не умею. Сколько я в глаза людям смотрел, а родных не видел. Недавно вот с Далайна вернулся, с чудищем многоруким боролся, людей спасал, а пока обратную дорогу искал, заблудился.
– А куда шел-то, молодец?
– Обратно к эльфам в Ривенделл, красиво там, глаз радуется.
– Не бывала там, роднее мне мое болотце, никто не указ. Вот недавно Радагаст на своих зайцах по делам несся, рукой махнул и исчез. Знатные у него зайцы!
– Да, слыхал.
Пока суд да дело старушка в своих закромах баночками звенела: посудину достанет, в руках повертит, да обратно на полку деревянную ставит, все не то ей. Герой наш уже в три погибели на стуле согнулся под тяжестью своей ноши, но вдруг почувствовал: что-то теплое о ногу трется, он глядь – кошка белая с глазами разными, один глаз голубым камушком светится, второй – изумрудным. Да так смотрит, что растерялся герой, а она возьми, да и на руки прыгни. Мурлычет, трется о грудь израненную, а у него глаза на мокром месте, как покатились слезы по щекам красным и не остановить их. Не с руки перед бабой реветь, да куда денешься, нет мочи терпеть. Больше нет.
– Ты, герой, поплачь немножко, ничего постыдного в мужских нет слезах.
А наш витязь хоть и сломанный, но гордый остался, спиной к бабульке повернулся и давай на пламя смотреть, сапоги свои рваные да сырые поближе к огню поставил. А кошку с рук не гонит.
– Совсем ты голову повесил, богатырь. Расскажи хоть что-то, а то знай в пламя уставился! Я похлебку пока сварю.
И тут была права старушенция, совсем паренек расклеился.
– Да что говорить, бабуль, всю жизнь с тварями разными воюю, порой в глаза им заглядываю. Души там больше, чем в человеке. Я ж людям помогать хотел, думал, на радость себе да народу жить буду. А получилось вот что… Сижу у тебя тут в болотце, с дырою в груди.
Старушка знай посудой гремит.
– Нюни не распускай, про подвиг свой расскажи лучше, что за тварь-то многорукая? С чего ты туда поперся?
– А что говорить-то? Далайном то болото кличат, а вокруг земли людские. Народу там плохо живется, земля – как и не земля вовсе: жирхи да тукки вонючие на обед, это если еще повезет и изловишь их, а они твари изворотливые. Все там как болото вонючее. Давно там народ воет. Вот я и пошел с их монстром силою помериться. Дак он еще и богом тамошним оказался. Ерооол-Гуй этот чуть меня не пришиб! Парень там один жил, он землю строил, чтоб людям куда бежать да где жить было. На тех землях патрули все время шуровали – Цереги. Надоедливые, как мухи, много их, одного тронешь – так потом успевай отбиваться. А я ж не мух давить явился, а с достойным соперником биться! Пришлось как вору под капюшоном скрываться! Еще и нойт этот, короче, всем ботам трындец настал! Я до Гуя дошел, а он там с этим парнем – илбэчем – дерется да так лихо руки к нему тянет, а их много! Интересным тот парень оказался, мы ночь сидели, разговаривали, я узнал, что илбэч обречен постоянно строить и нет у него иной судьбы, кроме как земли возводить. Всего себя он отдал за свой дар али проклятие, не поймешь. При нем мир рушился и строился, а вокруг многорукий бог Далайна, и никуда от него не деться. Тоскливо там на этих землях, один день похож на другой и наполнен человеческими страхами, болью и криками. Подкосил меня тот мир, ничего хорошего я не нашел, да и тварь ту толком не добил, потому что сам илбэч ей и стал. Не сдюжил, уполз в свой Далайн, может, там и откинулся. Я на той вонючей земле, знаешь, одну штуку заметил: измельчал народ, подлый стал, дикий, никто руки не подаст, и ничего им толком не нужно. Живут как твари и помирают так же. А илбэч этот… Судьба у него такая – на все это смотреть. Я его с собой звал, да не пошел он, молвил только, что нужно ему о вечном подумать. А вечность длинная, и конца ей не видно. Я и подумал: да ну его, еще и сам в тварь эту превращусь. Пойду в другие края счастья искать, а то в такой тоске и сгинуть недолго.
– А ведьмака на своем пути встречал?
– Да, давненько. Мы с ним на большую тварину ходили, тоже в болоте сидела. Я уж и название ее забыл, но там другое болото было – мертвое, злое, детей таскало. Ну, мы твари кишки-то повытряхивали, потом пива в деревне попили, да он за своей Йеннифэр поскакал – опять у них там споры. Не может ее забыть, но и вместе им сложно. Но знаешь, бабуль, я тут подумал, что лучше уж так. Чем никак совсем.
– Угу, любовь лечит, и ради нее люди и живут. Только дурная она часто, любовь эта.
– Ну да. Я потом с другом ведьмака Лютиком переговорил: у них там такие страсти, уж столько лет минуло, а они все как плюс и минус – искры летят в разные стороны.
– Угу, слыхала. Конечно, молва о них в ведьминых кругах до небес стоит. Не любят эту Йеннифэр, завидуют бабы, хоть и ведьмы.
На время оба притихли. Герой наш знай кошку наглаживает да что-то в теплом свете горящих палений ищет, огонь ведь надежду дарит даже в самую страшную ночь. Только свет надежды держит человека над темной пропастью разочарований. Стало герою даже уютно, холодные пятки потихоньку согрелись, запах чечевичной бабкиной похлебки навеял мысли о веселых деревенских буднях и самых простых человеческих радостях. Вот ты поле вспахал да молока парного напился, траву покосил и в реку с тарзанки полетел, с мужиками силой померился, в лес за дровами или по ягоды сходил, а дома хлеб свежий из печи мама достала. А как вечер настанет во время июльских теплых дней, так беги к любимой под окна, цветы полевые в руке тащи.
– Я и к Бильбо по дороге заглянул. Все у них сейчас тихо да славно, по-хоббитски: сыто да пьяно.
– Ай, бездельники! Все свои ложки да вилки прячут! Ишь ты, столовое серебро, подумаешь, пару раз при мне из норы пропало! Моя ли в том вина, а? Вот и я про то же! Не пойман – не вор!
Кряхтит бабуля, гремит посудой, а ложки те на столе так и блестят начищенные. Заулыбался герой, знает ведь, что у хоббитов этого добра полны норы.
И все же думал герой о ведьмаке и его Йеннифэр, ведь как оно водится: мысли даже о чужой любви согревают сердце.
***
– Ой, ну хватит об этой любви, Маша! Скукотища. Так и доверь девчонке введение в историю написать…
Девочка с тугими белыми косами от неожиданности чуть из своего платьица не выпрыгнула.
– Митя! Мы же почти уже дальше пошли!
– Вот и я говорю! Нужно уже давно на подвиги собираться, правильно я говорю?
Митя, он же Дима, младший брат Маши – самый заводной и горячий парень в собравшейся компании. Пятеро ребятишек построили свой собственный волшебный мир под старым письменным столом в комнате Митькинового деда. Дед хоть и ворчливый был, но ничего детям не говорил, только одно:
– Детство – это святое!
Сам дед в пятнадцать лет на войну ушел, подтер цифры в паспорте и всю войну от сих до сих увидел. Вернулся после того, как на мине подорвался, в живот осколок попал, выл иногда ночью от боли, но днем никогда не жаловался. Дом сам строил и чинил, в лес да на рыбалку ходил, никогда пустой не возвращался.
Накрывали ребятишки стол пледами и тряпками, таскали туда бублики, печенье, сухарики и конфеты. Каждый из них волшебные книги читал и приходил в замок с новыми историями.
– Мне кажется, Митя прав! Засиделись мы у ведьмы, пора план на следующую битву готовить! – Стас, верный Митин друг и соратник, говорил чуть тише, но уверенно. Они вместе играли в «Танчики» или сражались на палках, которые представляли грозным оружием. Стас был правой рукой Митьки и всегда прикрывал его, если нужно было выкрутиться, соврать или отвлечь батю, пока кто-то из них тырил вяленую рыбу из сарая. Вообще, Машка у них была единственной девчонкой в компании, еще и чуть старше остальных. Но детство – на то и детство, что разницы особой нет, детишкам лишь бы весело было.
– Эй, Серый, Гера, вы чего умолкли? У нас тут голосование намечается.
Два брата притихли и уже придумали свою историю, в которой плыли на кораблях в дальние страны открывать новые горизонты, искать сокровища.
– А? Мы думали, может быть, лучше на корабль пересядем? Можно к речке сходить.
– Да ну. Вы что? Там же взрослые ребята со своими девчонками ныряют, снова тумаков получим. Нет уж, в замке безопаснее!
У мальчишек завязался спор: кто, куда и зачем. Одна Маша сидит, и все ее любовные грезы рассеялись. Только у девочки появились слезы на глазах, как одна из стен волшебного замка приподнялась и появилось доброе лицо Машиной мамы, возможно, она даже немножко подслушала их истории. Маша вздохнула с облегчением.
– Машенька, милая, помоги мне на кухне.
Ребятишки на миг замолкли и замерли каждый в своей позе: кто руками махал, кто в носу ковырялся. Маша отвернулась, чтобы мальчишки не заметили, смахнула горькие слезы и с радостью выскочила из душного укрытия на свежий воздух. Как только волшебная стена вернулась на место, горячие споры возобновились: речка или замок?
В теплом деревянном доме светило солнце, погожий летний денек во всю набирал обороты. Маша жадно вдохнула ароматы цветущего луга, который было видно из резного окна, в расплескавшейся зеленой палитре выкрикивали свои имена одуванчики, ромашки, клевер, зверобой, небесно-голубой цикорий и васильки. Под окнами мама высаживала пионы и кустовые розы, каждое утро в определенный период лета можно было пройтись по грядке, собрать клубнику, растереть ее с сахаром и добавить молока.
Маша еще раз посмотрела на замок, но не испытала чувство обиды, которое всегда появлялось у нее в компании мальчишек. На этот раз случилось странное: укрытие показалось небольшой кучкой пыльного хлама. Девочка улыбнулась и шмыгнула к маме на кухню.
Мама пекла самые пышные и чудесные пироги, все в деревне говорили про это. Даже злая соседка Ирка признавала, что у нее так хорошо тесто не поднимается. Накрытый белой скатертью деревянный круглый стол был заставлен разной посудой: в одной были ягоды, в другой – мука и сито, в третьей тесто ждало своей очереди.
– Мам… Мальчишки меня вообще не понимают, – глотая слюну заговорила Маша, запах, исходивший из духовки, наполнил кухню от деревянного пола до самого потолка.
– Правда? А почему ты так решила? – мама всегда серьезно обсуждала с Машей все ее мысли и приключения.
– Я им про Геральта и Йеннифэр рассказывала, а они ничего не понимают! А там такая любовь! Они жить друг без друга не могут! – Маше так нравилась история ведьмака, что девочка пищала от восторга, когда нашла книги у отца на полке. Правда, сначала ей было скучно: все эти горгульи и оборотни, сидящие в болотах и поедающие людей, вызывали у нее двоякое чувство. Вроде и весело, но чего-то не хватало. А когда появилась любовная линия, Маша вцепилась в буквы всеми фибрами, но, к ее разочарованию, приключений было много, а любви мало. Иногда Маша перелистывала страницы не читая, чтобы найти ту самую встречу и слова о самом сильном ведьмаке на свете, который убьет любое чудище, но не устоит перед прекрасной колдуньей, которая в детстве, между прочим, тоже не была красавицей! И они будут вместе, и он будет ей верен и отправится за ней на край света!
Каждый раз Маша с трепетом доставала новую часть истории о Геральте из Ривии, выуживая нужную книгу среди Лукьяненко, Кинга, Сорокина и массы литературы об истории. Папа девочки работал учителем в местной школе и был очень умным.
– Мальчишки – на то и мальчишки. Что они понимают? Они могут всю жизнь вот так под столом просидеть, – мама тихонько умилялась горящим глазам дочери, ее пылким словам и еще неказистым жестам: Маша размахивала руками, надувала щеки, хлопала глазами, пока рассказывала очередную историю из книги.
– Я раньше воображала, что наше укрытие с мальчишками – это замок, а сегодня смотрю – тряпки. Как ты думаешь, мама, любовь есть? Такая, как в книжках, как у Геральта и Йеннифэр, – девочка с выпученными глазами полными надежд смотрела на маму. Молодая, но умудренная опытом женщина старалась подобрать нужные слова.
– Конечно, милая, но есть секрет.
– Секрет? – Маша подпрыгнула на стуле и чуть не забралась с ногами на стол.
– Конечно! Ты знаешь, почему Геральт так любит Йеннифэр? Несмотря на то что иногда гуляет с другими, – мама вытерла руки и уперлась локтями в стол. Маленькую Машу распирало от любопытства, когда в книгах рассказывалось о других женщинах, она корчила рожицы и перелистывала эти страницы. – Йеннифэр же совсем не простушка, правда? Она и магию знает, и за собой следит, и по миру путешествует, и не горюет, если Геральта нет рядом, – мама внимательно смотрела в глаза девочки и понимала, что происходит в этот сакральный момент и насколько сильно от этого зависит будущее ее дочери. Маша не произнесла ни звука, она смотрела на маму и доверяла ей всецело. Она ждала слов.
– Такие герои, как Геральт, любят только сильных, самостоятельных, ухоженных девушек и волшебниц, обязательно образованных, понимаешь?
– Угу.
– Чтобы узнать любовь, нужны приключения, они бывают неприятные, например, тебя предадут в пути, ограбят, или кто-то погибнет. Но чтобы стать Йеннифэр, нужно все это пройти, ничего не бояться и никого не ждать! Обязательно учиться наукам и языкам, знать, как самой за себя постоять!
– И даже Геральта не ждать?
– А Йеннифэр ждала разве? Сидела сложа руки? Она училась, путешествовала, у нее были и друзья, и враги! А какая одежда!
– И она могла всех-всех заколдовать!
– Верно! Геральт влюбился не в простушку и не в девочку за пыльными тряпками, а в одну из самых могущественных и красивых женщин! – мама развела руками, словно показывая целый мир вокруг. Глаза дочери горели звездами и мечтами.
– Я тоже вырасту образованной и красивой…
– Конечно! А мы с папой тебе поможем! И совсем не обязательно сидеть со всеми под столом или еще где-то, если тебе тесно или скучно. Не бойся уйти, понимаешь, Машенька? Мир большой, чудес много.
С этими словами мама достала из духовки зарумянившейся пирог – самый вкусный на свете.
