Дания Жанси
Путешествия Лейлы
– Интересненько, гениальненько … Так, то есть, возможно, были, но не уверены?
– Думаю, что была. Экчуалли, я побывала в пятидесяти четырех странах.
– То есть вы, моя замечательная, не уверены, в каких странах были или нет, но точно знаете, что были в пятидесяти четырех?
– Ну да, я как раз считала в аппликейшине на телефоне недавно, знаете, есть такое, лайк спешл?
– Эм-м … поясните, прекрасная наша… – Лицо Альфредо задвигалось, на миг оживилось.
– Ну, это такое приложение, не помню, как называется.
Доктор кивнул, Лейла продолжила безучастно:
– Вы пойнт … отмечаете страны, которые посетили, телефон их автоматически суммирует, ну, считает.
– Что, телефон что-то считает?
– Ну, не телефон, приложение… – Лейла устала от показной дружелюбности и отсутствия смысла.
– Приложение к чему, моя драгоценная?
– Э … приложение на телефоне, – закатила к потолку глаза, как с медсестрами, когда те не понимали очевидного, – ну, давайте я вам покажу. Можно воспользоваться вашим телефоном, пожалуйста?
– Простите?
– У вас нет телефона? – Лейла невольно повысила голос, хотелось быстрей закончить с этим.
– Есть, разумеется, есть, но здесь, боюсь, воспользоваться им не получится никак. Не волнуйтесь. Не волнуйтесь.
Лейле стало не по себе. Не любила она эти «не волнуйтесь».
– Ох, слушайте-ка … И лайк, какое вы имели право забирать мой? Да что это за буллшит вообще? – Внутри рос огненный шар, готовый вырваться наружу.
Что за идиоты, в самом деле. Может, они вообразили, что находятся где-нибудь в штаб-квартире Пентагона? С чего все здесь делают вид, что мобильной связи не существует? Допустим, нельзя проносить телефоны внутрь здания, такое бывает, но дураков-то зачем из себя строить, а тем более из других. Больше всего, даже после многих лет в корпоративном мире, Лейлу задевало именно это вежливое игнорирование.
– А вдруг мне срочно надо кому-то написать? Ну вдруг?! – почти кричала она. Откуда им знать, что по большому счету и писать некому. Или уже залезли в голову. – Вотс гоинг он? Где мы вообще? Может, все-таки ответите на мои вопросы? Еще и спрашиваете непонятно что.
– Вы, вы … вам надо успокоиться.
Лицо Альфредо стало красным, оно лоснилось и подрагивало. Рыбьи глаза раздувались через линзы очков.
– Вам надо успокоиться, не волнуйтесь, не волнуйтесь, не переживайте, – повторял он, как в трансе.
В ее горле и груди клокотало. Несмотря на ощутимую дрожь, Лейла вдруг ясно осознала, что разговор пошел не туда и может слететь в кювет. Повернулась снова к доктору и почти ровным тоном, каким говорила бы с не вполне адекватными коллегами или партнерами, выдавила:
– Да, окей, вы правы, у меня болит голова, надо отдохнуть. Давайте поговорим немного позже.
Она терпеть не могла непрофессионализм в любом проявлении. Это доктор, не она, перешел сейчас какую-то черту. В конце концов, Лейла – пациент, она отвечала на его вопросы, нравилось ему, что он слышит, или нет. В любом случае, окей, это Лейла будет вести себя как на работе.
Доктор Альфредо кивнул, сминая блокнот:
– Спасибо, мы отлично поработали сегодня. Отдохните теперь, расслабьтесь.
Он встал и вышел с нарочито серьезным видом.
* * *
Итальянец еще несколько раз заходил и спрашивал что-то. Лейла не вникала, отвечала короткими фразами. Не надо спорить, здесь она явно не в выгодном положении, хотя у нее и вызывало сомнения ментальное здоровье других. Говорите, думайте что хотите, Лейла будет вежлива и отстраненна. Хотя медсестры-филиппинки все больше раздражали.
В потоке ничегонеделания пришла, казалось, остроумная идея. Лейла надавила на кнопку вызова, а когда вошла медсестра, тоном недовольного покупателя спросила:
– А вы можете позвать вашего супервайзера? Ну, то есть не вашего лично, а всех врачей вообще? Лайк менеджера, а?
Филиппинка, на этот раз шустрая Лавли, как всегда послушно кивнула. «Опять со всем соглашаются и ничего не сделают», – досадовала про себя Лейла. Но спустя пару часов медсестра вернулась, а с ней – тот подозрительного вида худощавый араб, Лейла уже видела его мельком. В дверях остановился и доктор Альфредо, вперился в комнату круглыми стеклянными глазами, потом ушел.
Вошедший представился: доктор Даниэль Натансон, владелец клиники. Расспрашивал о самочувствии, а она млела от благородного низкого голоса и красиво построенных фраз. Мудрое, злое, совсем негармоничное лицо – дохнуло холодом картин любимого художника Врубеля. Лжеараб напомнил отца и одновременно бывшего бойфренда, Джонни. Что долго потом удивляло Лейлу, этот доктор сразу назвал ее по имени, еще до того, как она успела представиться.
Даниэль с ходу объяснил, что у нее небольшая травма головы, тело заживает после ушибов и гематом, что в целом она легко отделалась. Что она пока на сильных обезболивающих, и потому все может казаться необычным. Что должна быть к себе добрей, дать организму время на восстановление. Что все будет хорошо и о ней позаботятся.
– Вас нашли выброшенной на берег Средиземного моря, почти как Афродиту.
Лейла впервые за многие дни засмеялась, поймала взгляд доктора. Думала теперь, что же понравилось больше – шутка, комплимент или тот, от кого они исходили. Встрепенулась:
– Но это же точно входит в мою страховку, ю шуа? У меня международная страховка «Алрозан». Мне же не надо будет потом ни за что платить самой, правильно?
– Не стоит ни о чем беспокоиться. Вы наш особенный гость, – успокоил Даниэль, – оплачивать вас ничего не попросят.
Отлично, хотя бы по одному вопросу ясность. С этими медицинскими счетами надо осторожней, где ни окажешься. Посыл нового доктора тоже казался здравым: все отпустить и быть к себе добрей. Довериться надежным рукам опытного врача, которому и она, кажется, понравилась. Даниэль объяснил: они продолжат обследования, чтобы убедиться, что с ней все в полном порядке. Но не надо пока думать ни о чем, гораздо важнее набираться сил. Доктор добавил, что все это в знак уважения к их общему другу-художнику.
– Видишь, даже здесь его картина. Чтобы как дома. – Он указал на большое полотно напротив кушетки. Лейла и раньше подолгу всматривалась в эту абстракцию, похожую то на пустыню и оазис, то на экзотический берег у моря.
– Да, спасибо, – хотя совсем не понимала, о ком или о чем идет речь. Иногда случалось, что на английском Лейла не до конца улавливала некие тонкости, очевидные для остальных, и она не любила этого показывать.
– Доктор, подскажите, лайк а все-таки могут мне дать какой-нибудь девайс с выходом в интернет, пожалуйста?
Тот уже стоял в дверях:
– Все хорошо, Лейла, не волнуйтесь, вам нужно отдыхать, направьте силы на восстановление.
* * *
Появилось новое развлечение – каждый день Лейла выходила в сад рядом с палатой. То, что все здесь и она сама называли садом, было малюсенькой оранжереей в прозрачном кубе, с черными шлангами, тянущимися к рядам цветов и пальме. Растения тоже были будто под капельницей. За стеклами день ото дня передвигались барханы, едва меняя форму, но сохраняя направление песчаных волн. Много отдыха и сна, легкая еда, тишина и какой-никакой, но садик с цветами. Вакуум покоя, пусть все идет как идет. Лейла смаковала все новые оттенки «от тебя ничего не зависит». Никто ничего не ждет. Она нежилась в пустоте мыслей, в мягких мелодиях, которые играли повсюду. Только бы не пошатнуть волшебное ничего-в-нигде.
Идиллию эту иногда нарушала то едва уловимая, то нарастающая неправильность. Но чего только Лейла не повидала уже, без остановки летая между разными точками на планете. Впечатления нагромождались завалами фото в архивах телефона или давно заброшенной полупрофессиональной камеры. Слишком много нового, яркого, так похожего на чужие мечты. За одной вспышкой такое-бывает-только-раз-в-жизни следовало много других, а она в этом хаосе старалась просто жить, надеясь когда-нибудь отоспаться. Странным образом мечта сбылась. Даже филиппинки не казались теперь такими невыносимыми.
Часто заходил доктор Натансон. При первом взгляде мрачный и насупленный, в разговоре он всегда преображался. Совсем не хотелось спорить с ним или перебивать его. Филиппинки обычно держались рядом с доктором, но на почтительном расстоянии.
– Вы делаете большие успехи в лечении. – Он всегда хвалил, а Лейла раскрывалась, как цветок в оранжерее. – Но слышал, у вас были какие-то конфликты здесь. Расскажите.
– Да ну, просто мисандерстендинг с персоналом. – Лейла думала о вязком Альфредо и медсестрах, но во время прогулки с Даниэлем даже они казались терпимыми. – Да неважно. Скажите, могу я все же воспользоваться интернетом тут где-нибудь, хотя бы отправить письма родным и на работу?
– Лейла, без проблем, давайте отправим письма вашим родным, я попрошу кого-нибудь помочь. – Доктор рассеянно смотрел на один из шлангов или траву вокруг него. – А насчет работы не беспокойтесь, у вас точно нет никаких проектов в ближайшие полгода. Так куда вы хотите отправить письма?
– Ну лайк как куда, на почту.
– Это я понимаю, а в какие страны?
– Эм-м … какая разница. Допустим, в Бельгию … эм … Ливан. Еще Россию и Англию. И в Эмираты… в Дубай.
– Вот это разброс, – растерянно улыбался доктор. – Вы меня озадачили, Лейла, честно. Так. В Ливан будет легко, и в Аравийский Союз … в Бельгию тоже. В Россию можно попробовать, но что там происходит на самом деле – только их царь и знает. А вот с Англией я бы на вашем месте был осторожней.
– Эм, простите? – удивилась Лейла. Возможно, английский совсем забылся за последние недели, или же она опять понимает что-то не так.
– Только вы уверены, что нужно отправлять все эти письма, вы помните точные адреса с индексами и префиксами? Может, лучше пока отложить, отправите потом из дома? Я обязательно попрошу, чтобы вам помогли.
– Да я про электронную почту… – Лейла еще надеялась, что недопоняла или не так сказала что-то. – Мне просто нужен любой компьютер с доступом в интернет, и все.
– Лейла, дорогая, я не знаю, что вы имеете в виду под электронной почтой. А то, другое название, которое вы употребили, советую забыть и больше не повторять. Я имею небольшое представление о нем совершенно случайно и в силу … впрочем, неважно. Все равно никто не поймет, и это может только доставить вам неприятности, поверьте.
Лейла пыталась тянуть губы в улыбке, но лицо не слушалось. Доктор тоже застыл, только складка меж бровей стала глубже, а зрачки быстро двигались вправо и влево. Несколько секунд не покидала уверенность, что она находится в затянувшемся эпизоде реалити-шоу с шутками и розыгрышами. Или ее обожаемый доктор, как и другие здесь, не вполне адекватен. Или Лейла оказалась внутри закрытой Северной Кореи, а там на самом деле вот так. Один вариант из трех.
– Простите, Лейлочка, я даже забыл о вашем нездоровье, настолько удивился. – Даниэль через мгновение взял себя в руки, от него повеяло привычной расслабленностью и покоем. – Вы, по всей видимости, где-то услышали это слово. Знаете, мы получаем осознанно только небольшую часть информации, остальное поступает в мозг, минуя сознание. Может, еще и последствия вашей травмы. С вами все в порядке? Не молчите же.
– Эм-м … да… – Лейла видела новое в Даниэле, фальшь или, наоборот, что-то подлинное. Он суетился и не казался уже таким мудрым и всемогущим.
– Все хорошо? Не беспокойтесь, все прояснится с вашим выздоровлением.
– Да, спасибо, доктор Натансон. Лайк ясности в голове и правда пока не хватает.
Не хотелось врать или ставить Даниэля в неловкое положение. Лейла пыталась смотреть с одобрением, уважением, не показать, что тот сказал что-то не то. Интуиция подсказывала: он по-настоящему заботится.
Его слова про интернет были бредовыми, но какой смысл спорить дальше. И даже хорошо, что пока не надо непрерывно проверять телефон в страхе пропустить важное сообщение или имейл. Политические новости или посты «френдов» тоже совсем уже не интересовали. Да и писать-то на самом деле некому … Разве что шефине перед началом очередного сезона. Ох, нет. Кстати, а что такое имел в виду Даниэль, говоря про ее работу? Неважно, к своим дурацким фешен-шоу и проектам с блогерами она точно не рвалась. В голове – долгожданная пустота, в теле – расслабление, пусть и с тошнотой иногда. Точно как после обморока.
* * *
– Лейла, а вы интересно сказали тогда, помните? Что мир вокруг стал как бы сходить с ума? А вы перестали за ним поспевать. – Доктор смотрел по-особенному, хотелось верить, что только на нее так. – Когда вы в первый раз почувствовали это?
Они гуляли вместе по садику, вжатому между стенами здания, как делали каждые несколько дней, когда заглядывал Даниэль. Похоже, он навещал ее всякий раз, как приезжал в клинику. Разговоры шли легко, доктор как бы угадывал и точно формулировал ее собственные мысли. Лейла давно мечтала о таком собеседнике или наставнике и не находила. Всегда в аккуратном халате, накинутом на костюм, с холеными руками, приятно пахнущий, он напоминал папу. Того героя из детства, который врывался несколько раз еще в Ташкенте в их с мамой жизнь. Не другого, затухающего и не интересного ни себе, ни окружающим старика, чужака в собственной стране. Хотя ей ли судить кого-то.
– Не знаю даже … ивенты, много ивентов, разных … чрезмерность, ту мач всего, излишества. Я, если пробую вспомнить что-то, отсчитываю года лайк теми фешен-шоу, на которые ездила или которые делала сама. А сколько их было… – Лейла поймала чуткий взгляд доктора, продолжила: – Только вот одно из последних … Так много было работы, хэлл оф работы, и уже без всякой магии. Каждая деталь до скуки знакома. Только кто же знал, что все пойдет не так, совсем не так. Это … эм-м …
– Что-то случилось тогда, расскажите?
– Эм … по… – Лейла замолчала, а дальше четко и старательно выговаривала каждое слово, – погибли люди. Несколько грузовиков вылетели на набережную, стали всех давить. Вы слышали в новостях, наверное, про Довиль?
Заглянула доктору в глаза. Тот легко покачал головой.
– Нет? Тогда это звучит странно, может, виерд. Или даже циникал. Но так ведь и было. Бежали карлики, их обгоняли … они танцевали там, в начале шоу. А люди все рвались в эти кабинки для переодевания, с именами знаменитостей. Только двери были ну … блокд. Много людей погибло. Страшная тр-р… – Лейла замолкла.
– Действительно, страшная трагедия, мои соболезнования, – закончил фразу Даниэль. – Вы видели погибших?
– Нет. Ай мин, во всяком случае, не помню. Что-то бережет от самых тяжелых моментов. – Вдруг она затараторила: – А еще, если говорить про сюр. Как-то я сидела ночами в офисе, еще в Лондоне, в пиар-агентстве, вычитывала русскую версию репорта о крушении самолета. Был у нас очень специфик клаент, компания по управлению катастрофами. Правда, потом, уже на новой работе, это я стала их клиентом. Но не важно … Я тогда лайк так сильно влюбилась: такая была матрешка из чувств внутри и еще страх. Так боялась, что опять поверю, а это окажется иллюзией, выдумкой. Глупо звучит, наверное …
– Расскажите про этого человека, похоже, это важно для вас.
Лейла осознавала, что говорит путано, но доктор на удивление хорошо ее понимал.
– Он был старше и уехал как экспат в другую страну, ну, работать. То мы переписывались целыми днями, то он исчезал. А ночами я вычитывала эти отчеты об авиакатастрофе. И там все повторялось про со-ма-то-гра-фи-че-скую иллюзию. Слышали про такое?
– Напомните, пожалуйста.
– Это когда все пять органов чувств говорят одно, а на самом деле все по-другому. Ну лайк … например, пилот уверен, что самолет задрал нос вверх, толкает штурвал от себя что есть сил, чтобы выровнять угол, но только уходит в крутое пике и через секунды … краш … носом в землю … Но то просто изначально ложные ощущения, слишком много усилий не в том направлении. Я так много об этом читала и писала тогда. – Лейла удивилась, сколько всего наговорила, что никогда еще не произносила вслух. – И вот так же бывает в отношениях, наверное … Ох, я в таком отчаянии была в те дни, даже спросила один раз в сообщении: не иллюзия ли он, мы?
– И как? – улыбнулся Даниэль.
– Ну, эт лист, я его не выдумала, – Лейла усмехнулась, – но потом да, была моя личная катастрофа. Но уже потом. И уже в другой части света.
– Расскажите, Лейла, я вас внимательно слушаю.
– Наверное, не стоит, доктор Натансон, извините, мэйби, в другой раз.
– Понимаю, не беспокойтесь. А было еще такое, когда реальность … расходилась по швам? Хорошо вы это сказали.
– Спасибо. Ю ноу, еще про моменты, когда все – сюр. Так было, когда я лет в восемнадцать попала в Мемориал Холокоста в Вашингтоне.
– Где-где?
– В Вашингтоне, который Ди Си, столица Америки, не штат, – объясняла Лейла.
– Америки, которая другой континент?
В вопросах доктора звучала необычность, но Лейла продолжала, так хотелось выговориться:
– Ну да. Меня привела туда одна подруга намного старше, чер … афроамериканка, ей тоже кто-то показал этот музей в восемнадцать лет. Там было лайк четыре или пять этажей, и все про эту катастрофу.
– Какую катастрофу?
– Ну как какую, Холокост. Ай мин, я и до слышала что-то про это, конечно, но отрывочно. А там все было так наглядно. Столько документов, фото, видео, даже товарный вагон тех времен. Но особенно поразили фильмы, агитационные фильмы нацистов. Рилли. Ты смотришь и вроде соглашаешься с каждым доводом: да, да. Но вот ролик заканчивается, а ты с ужасом понимаешь, к чему это все привело тогда, всего пятьдесят лет назад. А вот если опять кто-то сумасшедший, забавный поначалу, придет к власти, и все повторится. Так было страшно от этой мысли. Я потом много разного и с разных сторон узнала про весь этот кошмар. Но тот первый шок. Не понимала, до сих пор не понимаю: какой урок человечество должно усвоить – и все никак.
– Лейла, дорогая, не старайтесь думать сразу за человечество. У вас богатый духовный мир, вы творческая и ранимая. Я глубоко очарован вами. Только вы не допускаете, что все это, может быть, лишь плод вашего воображения?
– Ну о чем вы, доктор? Лайк, что вы имеете в ви-ду? – Она уже искала слова для начала следующей истории, из Израиля, но запнулась.
– Такого не было и не могло быть. Во всяком случае, в мире, который известен мне, ученым, да и всем вокруг. Может, это были сны? Ваши прекрасные сны? Во сне мозг тоже проделывает огромную работу.
– Не очень-то прекрасные. Ну ладно, мейби. – Лейла замолкла, встрепенулась опять: – Ну нет, не понимаю как это. И я вообще-то делюсь очень личным, – услышала в своем голосе капризные нотки.
– Я понимаю. Вы можете допустить, что ваш мозг пытается так уйти от каких-то других воспоминаний, возможно, более тяжелых? О которых и подумать боитесь.
– Не знаю. – Лейла задумалась о своей мимике, насколько она под контролем сейчас. Заморожена. Дистанция между ней и доктором стала вдруг огромной, как и со всеми другими. – Может, мне об этом почитать? Книги-то еще существуют?
– Лейла, старайтесь не перегружать себя, у вас сильная тяга к информации. Отпустите это. Дайте мозгу время для восстановления, ему и так пока тяжело. Все сложится само собой, но позже, поверьте. Не нужно для этого изучать энциклопедии, природой все уже придумано.
– Но вы же не хотите сказать, что лайк все, о чем я рассказала сейчас, это были сны?
– Возможно.
* * *
Сны. В клинике она видела их часто. Полеты над бесконечными зелеными долинами с реками и водопадами, свобода, счастье. Ветер, брызги воды. Лейла определенно летала так сама когда-то наяву, может, в парке виртуальной реальности? Грезила прогулками по городам, где бывала, по выученным наизусть Лондону и Москве. И тот самый, идеальный город с гостиницей за поворотом от площади, в которой на средних этажах – воздушный холл с видом на небо и крыши внизу. Она много раз видела сны про эту гостиницу, узнавала, но так и не могла вспомнить, где это. Было так и с большой, как из каменных замков, гостиной, на удивление уютной и теплой – в углу там горел настоящий огонь в настоящем камине. Дом.
Снилось, как взбирается по очередным горам с пленительными видами в Бутане, странах Африки или Европы. Как скользит по широким трассам Дубая, огибает полукруги дорожных развязок, которые уходят в небоскребы, море, пустыню, всегда безоблачное небо. Как плывет в кристальном озере Охрид в окружении гор Македонии и Албании или в прозрачном океане на Мальдивах мимо вилл на воде. Как рыбы и кораллы охватывают и замыкают ее в разноцветной подводной мозаике. Может, так же приснились и Музей Холокоста, и все фешен-шоу, и Довиль, и Джонни, и отчеты о крушениях лайнеров …
Приходил и тот белый сон, сковывал холодом. Когда не могу пошевелиться. И все вокруг как по-настоящему. Только на периферии зрения люди, их скорее чувствую, узнаю смутно. Белые тени. Это, кажется, мама, это сестренка, сидят рядом, говорят. Нет, не они, и не понятно ничего, ни слова … Делают что-то с моими руками и ногами, поднимают таз, опускают. Не ощущаю этого. Вижу размыто, краем глаза, догадываюсь. Сопортивляйся, Лейла. И как под тяжелым водным одеялом. Не подать ни знака.
Лейла решила не делиться больше ничем важным и с доктором Натансоном. Отвечала в общих чертах, сама задавала вопросы. И хотя Даниэль тоже не рассказывал о себе, между ними, Лейла была уверена, оставалось что-то особенное: симпатия, родство. С доктором было легко соглашаться, хотя это «Не волнуйтесь, Лейла» страшило даже из его уст.
А что, если она действительно сумасшедшая и все придумала? Нет, просто не может быть. Но пусть даже так, Даниэль же не просил отказываться от воспоминаний, по его мнению, ложных. И если правда все то, что говорит он, то надо дойти до своей настоящей памяти. Что такого ужасного могло случиться с ней? Наверное, все это какое-то недоразумение, вся эта клиника.