Данила Андреевич Трофимов
Аллергик
Вышла из класса и учительница, улыбнулась бабушке:
– Спасибо, что пришли и принесли Диме сменку. А то у нас, знаете, такие порядки в школе. Совершенно нельзя без сменной обуви…
– Иди учи, шалашовка, а не про порядки рассказывай, – сквозь зубы ответила бабушка.
Мы с раскрасневшейся учительницей молча вошли в кабинет.
Чих
Это был первый раз, когда я возвращался домой один из бара. С антигистаминных накрыло ещё больше, и поэтому центр Москвы, богатый на виды и питейные заведения, казался очень радушен, мил и приветлив.
Я шёл по Цветному бульвару, в центре его снимал воображаемую шляпу перед медными скульптурами клоунов. Они как будто куда-то опаздывали, и в этом я чувствовал особое родство их с московским мной, который ещё только чуть ступил во взрослую жизнь – первый раз напился, но уже жил в ритме вечного опоздания на пятнадцать минут.
И вот я кланялся, паясничал перед клоунами, за мной с лавочек наблюдали пьянствующие, хохотали немножко, но мне было всё равно – Москва хоть и маленькая, но это из области фантастики здесь встретить одного и того же человека дважды, так что хоть голый ходи – завтра же забудут.
Я надел наушники и двинулся вниз по бульвару к «Трубной», напевая под нос. Мне навстречу шли две девушки. Одна была такая красивая: на губах чёрная помада, как бы растрёпанные, но на самом деле тщательно уложенные золотистые волосы, глаза как будто безразличные, но внимательные и глубокие, а ноги …
И вдруг я чихнул. Опять всё из-за пыльцы. Чихнул так, что из уха вылетел наушник. Только поправил его и снова посмотрел на девушку. Она что-то мне сказала или показалось? Девушка уже совсем близко. Я вытащил наушники и спросил:
– Извините, вы что-то сказали?
– Вы чихнули, – улыбнулась она. – Будьте здоровы!
– А, спасибо. Спасибо вам большое.
И не останавливаясь, они с подругой прошли мимо. В тот вечер я поблагодарил весну за то, что благодаря ей на меня обратила внимание та девушка. Но вместе с тем корил Москву за то, что хоть она и маленькая, но никогда мне больше не повстречать ту девушку.
Сигареты
У нас кончились сигареты. В подъезде мы докуривали последнюю на троих: я, Алик и Паша.
– Курить хочется опять, – сказал Алик, как только кончилась сигарета.
– Думаю, смогу нарыть, – ответил я на это, – дома есть.
И мы пошли ко мне домой, но я передумал быстро:
– Бабушка дома, наверное, не получится.
– Блин, ну ты чё, – возмущались пацаны.
Паша, который считался другом Алика, разозлился:
– Ты нам должен.
– Ничего я тебе не должен, – я посмотрел на Алика, а тот отвёл глаза, – но курить я тоже хочу.
Стали придумывать, как достать сигарет. Решили написать письмо «от сестры». У Алика хороший почерк, он красивыми буквами выписал: «Пожалуйста, продайте моему брату сигареты «Мальборо» красные. Сама не могу прийти, заболела». И дальше фамилия, имя, число, время написали и подпись поставили.
– Ну что, кто пойдёт? – спросил Паша. – Давайте тянуть соломинки или типа того.
– Кинем монетку, – предложил я. – У двоих по-любому будет либо орёл, либо решка. Кто в меньшинстве – тот идёт.
Проиграл я, у меня у одного оказался орёл. С этой бумажкой Алик и Паша меня отправили в магазин, а сами остались ждать у входа. Я подошёл к продавщице, она на меня так ненавистно зыркнула, что я вместо того, чтобы протянуть ей письмо, зачем-то вытащил деньги и попросил жвачку.
– На! – единственное, что она сказала мне.
На ладони у меня лежала жвачка и три рубля. Я быстро вышел из магазина.
– Ну чё, прокатило? – нетерпеливо спросил Паша, переминавшийся с ноги на ногу.
– Нет.
– Не поверила?
– Не поверила. Говорит, даже если болеет, то всё равно сама должна прийти.
– Гонишь. Она никому не отказывает. Там Зухра, такая тёмненькая и пухленькая, кольцами золотыми обвешана, она продаёт, да?
– Да, она.
– Ладно, дай мне денег. Я сам к ней пойду, всё разрулю.
– Я, короче, что-то затупил и с перепугу купил жвачку.
– На наши деньги? Ты офигел?
Паша толкнул меня, и я упал. Он бил ногами и не давал встать. Алик стоял рядом, – просто стоял, руки в карманах, и ничего не делал. Я схватил Пашу за ногу и попытался повалить, но тут он заехал мне другой ногой по лицу. Я сжался, в глазах поплыло и только услышал:
– Слышь, Лялик, возьми у этого козла жвачку и деньги.
Алик подошёл ко мне, залез в карман моей куртки. Я попытался ударить его. На прощание Паша снова залепил мне ногой по голове и разбил нос.
Я больше не общался с Аликом, а когда узнал, что он сел в тюрьму за угон, сначала обрадовался, а потом ужаснулся своей радости.
Почтальон
За свою работу мой друг Антон пообещал мне двести рублей. Я согласился.
Мы работали почтальонами. Раз в месяц нужно было обойти микрорайон, закидать в почтовые ящики счета за коммуналку. Начали с самой окраины района. Заходили сначала вместе в один подъезд, поднимались в пролёт между первым и вторым этажами (там обычно стояли ящики): я – слева, друг – справа, и раскидывали. И если вдруг не получалось запихнуть конверт в ящик с нужным номером, то мы запихивали их несколько в один ящик. Конверты рвались, но нам было всё равно – лишь бы быстрее сделать.
На выходе у одного из подъездов на Антона налетел пьяный мужик, целоваться хотел. Друг дал ему в зубы смачно, и мы убежали. Запыхавшиеся, остановились у дома номер четырнадцать.
– Для этого дома есть счета? – спросил я.
Антон кивнул, и мы зашли в подъезд. На каждом подъезде на входной двери стоял кодовый замок, но подбирать к нему код не приходилось – нужную комбинацию всегда видно: там, где кнопки темнее, туда и надо жать.
Однажды, когда мы раскидывали письма, на лестничную клетку из квартиры выбежала бабка в ночнушке с васильками, тряпкой давай нас колошматить: «Ах вы, наркоманы!» Друг мой всё-таки был нервный, злой мальчуган тогда – он ей тоже в зубы дал, но нежно, скорее просто чуть оттолкнул. Больше мы в тот дом не возвращались.
– Эта дура старая в прошлый раз на меня собаку свою спустила, я со страху вылетел в окно, через козырёк и как втопил, – рассказывал Антон. – Задолбало.
Он об этом говорил слишком часто, что его задолбало, и поэтому я всё надеялся, что он действительно уйдёт, а его место займу я. Какая разница, кем работать, от кого отбиваться: от пьяных мужиков или безумных бабок с собаками – лишь бы деньги получать, так, чтобы на новые диски с играми и музыкой хватало.
Не знаю, когда Антон перестал быть почтальоном, но обещанные двести рублей он мне так и не отдал.
Митя
Я пришёл домой, а рядом с приставкой Dendy – пакет. В нём куча картриджей. Я обрадовался, подумал на своего дядьку, который с нами вместе жил. «Какой Митя всё-таки молодец!» – хвалил, перебирая картриджи в пакете. А их принёс внезапно объявившийся отец. Но мама об этом не сказала. И так странно смотрел на меня дядька, когда я его благодарил потом три недели, старался всячески его задобрить: подогревал ему обед, освобождал телевизор, когда он приходил домой.
В основном домой Митя приносил краденое или заимствовал насовсем что-то у собутыльников. Так для моего первого компьютера появились колонки, за матерчатыми накладками которых я прятал сигареты, зажигалку и – для особого случая – презервативы.
Дядька был опасный всё-таки мужик. Сломал бабке моей по пьяни руку, прятал у себя в диване пистолеты, дрался с дедом, с отцом своим, когда тот пытался сделать потише телевизор, орущий на весь дом в пьяные Митины ночи.
Дядьку пытались устроить на нормальную работу. Пристроили кое-как в автосервис. На второй день Митя отказался вставать с постели и сказал: «Я никуда не пойду». Он не зарабатывал, но у него всегда имелись деньги. «За собачью жизнь – цена, меня забетонируют», – заключил Митя в последний день, когда я видел его живым. Ему не исполнилось и двадцати шести.
Ангелина
В голове ватно и мешанно, над головой – оранжево. Жирные точки фонарей гудят, и вместе с ними гудела моя голова.
– Дим, может, послать его?
От метро я шёл молча, а она работала в режиме радио.
– Может, бросить всё-таки? – повторила Саша.
Я смотрел на неё изредка. Её воспаленные алкоголем глаза, скорее всего, не сомкнуться до самого утра, и всё это время она будет задавать мне, себе, кому бы то ни было вопросы, на которые никто, кроме неё, ответить не может.
– Саш, думаю, тебе хватит на сегодня пива, – я попытался отнять у неё бутылку, но не получилось.
– Мне Костя позвонил. Позвонил. Я так боялась этого звонка, сама ему не набирала всю неделю.
– Ты уже говорила это.
Перед отъездом в тур по двадцати городам Костя поссорился с Сашей, она вызвала меня запивать свои боли. И напились.
На улице – ночь. Холодать начало по-осеннему, хотя лето даже на календаре не началось ещё. Оранжевый свет нашёптывал тепло, но обманывал. Холод начал подбираться ко мне, как только почуял, что я трезвею.
– Он сказал, – не унималась Саша, – что его заставила позвонить Нина. Она дала ему свой телефон. Со своего ему звонить не хотелось. Не хотелось. А не денег не было.
– Это ты как поняла?
– Сам сказал. «Вот, у нас тур кончается, скоро увидимся же. Готовишься? Побрила заросли?»
– Он шутит.
– За две минуты успел довести меня. Какой же у него поганый язык! Там люди вокруг, а он… чёрт! Зачем мне нужно говорить, что вчера он спал в одной кровати с ней? «Очень плохо, что между нами постоянно ходил кот, мешал обнимать Нину».
– А вдруг Костя просто хочет, чтобы ты приревновала?
– Сказал, сегодня опять с ней будет спать. Кот не помешает. Квартира другая.
Саша курила. Раньше, когда я сам ещё не бросил, она хвасталась, что курит только на концертах.
– Костя просто устал, – успокаивал я Сашу. – Не знаю, может, у него крыша едет. У них же это последний тур. (После пяти лет безуспешного музыкального рейвования Костя принял решение (читай – перерезать себе горло) группу распустить, и по этому поводу пребывал в чёрной депрессии.)
Саша не слушала меня. Я замолчал.
Мы двигались вдоль дороги. Мимо нас редко проносились машины. Окраина города спала, и только полязгивали поезда, подходящие к недалеко расположенной железнодорожной станции. Подул ветер. С сухого асфальта поднялась туча пыли и пронеслась сквозь нас.
Хрипло и прерывисто завыл гудок. На середине дороги я увидел девушку в белом пуховике с розоватым оттенком. Она стояла, пошатываясь, перед капотом машины. Водитель сумел вовремя затормозить, но, остановившись, продолжал сигналить. Когда гудок стих, водитель сдал немного назад, объехал девушку и поехал дальше.
– Чуть не сбил, – заметил я. – И куда торопилась?
– На смерть, наверное. Что мне с Костей делать? Вот ты, как мужик, скажи мне.
– Как мужик, я бы вообще не хотел это обсуждать. Ну, обижаешься ты по делу. До сих пор не ушла, значит, не так ужасно вам и живется.
– А недавно он говорит: «Может, я на тебе жениться хочу?».
Мы приблизились к девушке. Она уже стояла недалеко от автобусной остановки на краю бордюра. Её трясло. Она – несуразно пухлая и маленькая. Я оглянулся, когда мы прошли мимо неё, и увидел детские глаза. Она плакала и странно смотрела на проезжающие машины.
Саша бросила пустую бутылку из-под пива в урну.
– На чём ты там остановилась? – спросил я у Саши.
– Недавно он встречался со своей бывшей. Причем сказал мне об этом, когда подвозил меня до работы. «Я, кстати, сейчас к Насте, вещи надо передать. Заодно посидим в кафешке, чай попьём».
– Ладно, Санёк. Ну, ты же не дура.
– Костя просто встретиться ходил. Она же – семь лет его жизни! Семь лет.
– Ну да. Семь лет, а ты – два.
Я снова оглянулся на девушку. В её сторону нёсся черный, похожий на катафалк, джип. Девушка наклонилась вперед, но тут же дёрнулась назад. Машина пролетела, едва не задев её. Летящий вслед за катафалком ветер распахнул пуховик девушки.
– Видела девку?
– Какую?
– Мы сейчас мимо остановки шли. Кажется, она хочет под машину прыгнуть.
– Да ладно? – Саша обернулась.
Девушка так же стояла, пошатываясь.
– Давай подойдем, – предложила Саша.
– Может, мне показалось. Глупо получится, если мы придем, а она автобус ждёт.
– Идём.
Мы вернулись на остановку и встали за спиной у девушки.
– Подожди, Саш. Автобус едет, вдруг она сядет сейчас. Может, пьяная, вот её и трясёт. Посмотрим, ладно?
Но в автобус девушка не зашла, и как только двери его закрылись, она повернулась к нам:
– Что, никогда труп не видели? Так будет вам!
Мы подхватили её и посадили на скамейку у остановки. Девушка перестала вырываться, но мы не отпускали её.
– Всё хорошо, – повторял я, – всё нормально. Всё будет хорошо, чего это вы.
– Нет, не будет, – она прятала лицо в истрёпанном вороте пуховика.
Девушка смотрела как будто через нас. На дорогу. Её светлые волосы с тёмными корнями были мокрыми и слиплись. Девушка едва проглатывала воздух и бормотала:
– Я… я-я-я… я… б-б-бе-бе-б… я.
Мы с Сашей переглянулись. Я перестал держать девушку:
– Как вас зовут?
– А… а-а… я… Ангелина.
– А я – Дима. Это вот Саша. Что же вы, с таким именем и на такое хотите подписаться.
– Оставьте… меня.
– Мы так просто вас не бросим.
– Я никому не нужна совсем!
– Как никому? – вмешалась Саша. – Мы вот, здесь, с вами.
Ангелина рванулась к дороге. С трудом мы усадили её обратно.
– Оставьте меня! Так будет лучше! Я не нужна никому такая!
– Если бы никому не нужны были бы, нас бы рядом не стояло, – говорил я, и теперь Ангелину мы с Сашей держали вдвоем. – Мы точно не отстанем от вас, понимаете. Нужна или не нужна – это как хотите, но мы никуда без вас теперь не пойдем.
Пускай ерунду говорил. Главное – говорить что-то, отвлечь её. Ангелина улыбнулась. Она поправила волосы, прилипшие ко лбу.
– Видите. Всё хорошо.
– Нет, не хорошо! – девушка опять зарыдала. – У меня никогда не будет хорошо. Я беременна!
– А вы говорили своему молодому человеку об этом? – спросила Саша.
– Ты хочешь, чтобы она опять бросилась? – посмотрел я на Сашу.
– Не, ну а что?
– Да! – выдавила Ангелина. – Я сказала ему. Он обозвал меня, сказал, что это не от него и уж лучше б я сдохла. Дайте мне, отпустите! Я хочу сдохнуть!
– Ангелин, у нас у всех случается. Вот у Саши тоже с мужиком фигня, но ничего. Под поезд не собирается.
– Да-а, и не соберусь никогда. Никогда. Надо мне…
– Правильно. Потому что есть выход. Есть люди вокруг. Сегодня ваши люди, Ангелин, это мы. Скажите, вам есть куда пойти? Далеко живете?
– Да, давай мы тебя проводим до дома! – твёрдо произнесла Саша.
– А назавтра проснётесь – будет по-другому. Не нужно рубить с плеча.
