Данил Дёмин
Он
3
«Он постоянно витает в облаках», «Как не от мира сего, ей богу», «Спустись со звёзд на землю», «Земля вызывает …» – так Ему постоянно говорили все вокруг, Его это ничуть не смущало – пусть себе говорят, что им вздумается. Однако в последнее время Он стал задумчивее обычного, хотя, наверное, куда уж больше. Приступы повторялись всё чаще и совершенно спонтанно, случалось, даже в совсем не подходящих для этого обстоятельствах. Так, однажды поздним вечером Он задумался о чём-то очень важном, не заметил, как уехал на другой край города и чуть там не застрял, благо, удалось вызвать такси. Чаще всего Он думал о прошлом, реже о будущем, оно Его не привлекало, как Он в него ни вглядывался, оно казалось ему таким же пустым, как Он сам. Он думал о своём месте в этом мире, о том, кто Он такой. Он мечтал, но мечты эти не наполняли Его, Он желал их ощутить, загореться страстью хоть к чему-то, но всё безуспешно. Он не мог поверить во что-то одно, принять правильность или ошибочность одного и отвергнуть правильность или ошибочность другого, Он не мог верить и всё же принимал на веру всё, что Его окружало, Он не мог себя наполнить.
Он неспешно направился к своему дому и дошел за пару минут. Остановившись на миг, окинув взглядом свой грязный заплеванный подъезд, Он вошёл внутрь. Заученным движением рука потянулась к кнопке лифта. Не работает. Точно, ведь вот уже как вторую неделю обещают сделать. Снова подниматься по лестнице. Он не любил лестницы, они навевали неприятные воспоминания. Зачем-то Он каждый раз пересчитывал ступеньки, заведомо зная, сколько должно получится: 6+2 = 68 – почему-то так Он запомнил. Наконец Он оказался на лестничной площадке своей квартиры, вставив ключ, Он провернул его раз, другой, третий, дёрнул дверь на себя, она открылась.
4
Мама сильно заболела, поэтому отец теперь почти всё время был дома. С тех пор как я всё увидел, он очень сильно изменился: стал каким-то угрюмым, мало разговаривал и совсем не улыбался, будто превратился в другого человека. Он постоянно сидел на кухне и что-то пил, к маме заходил редко и ненадолго, а ухаживать за ней приходилось мне. Когда нужно было что-то купить, отец давал мне денег и говорил, что нужно купить, я уходил и, если задерживался хотя бы на пять минут, он кричал и говорил, что «хорошенько отлупит» меня, но так ни разу и не сделал этого. Гулять на улице мне, конечно, тоже было запрещено, так что я развлекал себя как мог: смотрел телевизор, спал, лежал и глядел в потолок, снова спал, и так по кругу.
Я даже не знаю, сколько времени так прошло, помню только как снег падал, а потом таял, как вещи из нашей квартиры постепенно исчезали. Маме лучше не становилось.
В один день отец с улыбкой и тёплым голосом прошлых дней подозвал меня к себе. От него так плохо пахло, что я, стоя вблизи, чуть не отвернулся и старался дышать как можно реже.
– Сынок, понимаешь, денег совсем не осталось, а жить нам как-то нужно. Так что ты должен пойти и заработать их, – он сказал это так легко, что и сделать то, о чём он просил, показалось мне очень просто. Да, легко, ведь у нас всегда были деньги, а значит, заработать их легко. Только как?
– Папа, но как я должен это сделать? – после этих слов улыбка и теплота в голосе отца снова пропала и сменилась теперь уже обычным холодным гневом.
– Откуда я знаю? Укради, попрошайничай, делай, что хочешь, только принеси их, принеси деньги и без них не возвращайся, – тут его замутнённые глаза засверкали и налились кровью. Я испугался и выбежал из дома. Оказавшись на улице и не зная, что делать, я сел на тротуар и начал тихо плакать, а люди проходили мимо меня, никому не было до меня дела, кроме меня самого. Когда я понял это, смог встать и пойти. Куда? Не знаю. Самое главное, что я шёл и с дорогой не чувствовал себя одиноким. Сколько я бродил, не знаю, но найти мне ничего не удалось, а в животе сильно урчало, не найдя ничего лучше, я побрёл домой. Постучав в дверь несколько раз, я ждал, пока мне откроют, потянув за ручку, я открыл её, как оказалось, она была не заперта. Отец сидел на кухне, его голова смотрела вниз, в руках, повисших как плети, был нож. С него капало. На полу образовалась красная лужа. Видимо, услышав, как я зашёл, он медленно поднял голову и уставился на меня. Его глаза уже не были затуманены или гневливы, в них страх играл с безумием и яростью. Он широко улыбнулся, покачиваясь и посмеиваясь, встал и пошёл на меня. Страх, холодный ужас тысячью игл пронзили меня, я смотрел на него, как мышонок смотрит на змею, перед тем, как та его съест. Тут оцепенение резко пропало и на его месте появилось что-то новое, какая-то сверхъестественная решимость: я швырнул в отца стулом и с криками выбежал по лестнице из дома.
