Даниил Заврин
Темная вода. Сборник

Она стала ему как дочь. Как любимая и единственная дочь. А потому старому графу уже не требовалось доплачивать за её содержание. Брать деньги, да зачем? Бабье молоко было в те годы в избытке, и он без труда доставал его. На свои нужды у него расходов не было. Да он бы и бесплатно работал, пытаясь хоть как—то вернуть долг старой графине, этой добрейшей женщине, не давшей убить эту несчастную девочку, вставшей против воли графа, очень уж переживавшего за столь неприятный выводок.

А она росла, росла… И один раз, когда она в очередной раз спросила, почему у неё такие странные ноги, он решил, что больше не в силах уходить от этого вопроса и рассказал ей про русалочку, ту красивую сказку, которую ему рассказывала когда—то его мать. Про народ из дальних морей, привыкший жить в воде. Алене очень понравилась эта история, и она всё меньше и меньше задавала ему вопросы про разницу их строения, полностью переключившись на историю русалок.

Дойдя до избушки, он вдруг почувствовал запах крови. Очень крепкий, такой, какой нельзя перепутать с чем—то другим. «Волк, медведь» ― первое, что пришло на ум. Но ни того, ни другого зверя он давно не видел, по крайней мере, поблизости, стараясь держать всех хищников на расстоянии, чтобы Алене ничего не угрожало.

Рванувшись в сторону избы, он резким движением открыл дверь. Кровь, много крови. Да, у неё бывали женские воды, но теперь крови было слишком много. Слишком обильное кровотечение, которое никак не походило на обычные женские выделения.

И тут он услышал вдох, после чего, словно преодолевая невидимую стену, медленно повернулся. Когда он её увидел, она лежала на полу с испачканными кровью руками и телом. Опустив взгляд, он увидел изрезанные ноги, которые она хотела разделить одним простым движением охотничьего ножа. Затем он услышал стон, увидел бледность, слабую улыбку и почти закатившиеся глаза.

Не в силах дышать, двигаться, он почувствовал, как подгибаются его ноги, опуская его перед ней на колени. Опытным взглядом охотника он понял, что она почти мертва. Жить ей оставалось лишь пару минут.

– Отнеси меня в воду, папа… ― тихо сказала она и медленно закрыла глаза.

Темная вода

Сейчас, стоя на краю этого темного бассейна, я вспоминаю лишь одно. Свое детство, которое прошло возле небольшого озера. Где летом можно было купаться, а зимой кататься на коньках, собираясь, как правило, где—то на середине. Ведь там было опаснее всего, и ничего не могло спасти тебя от мучительной смерти в случае раскола льда. Но тогда это не сильно пугало, наоборот, заводило. Ведь мы же были детьми, а детей, как правило, лишь подзадоривает опасность.

Там же я научился отлично плавать. Причем довольно неплохо, хотя в первый раз в озеро попал не по своей воле. Я тогда стоял на пристани и пытался разглядеть плавающих рыб, прежде чем моя сестра столкнула меня в воду. До сих пор припоминаю ей это, но, тем не менее, очень признателен за этот её поступок.

Шириной озеро было около километра и почти таким же в длину. В нём водились раки, рыба, на дальнем крае лягушки. На ближайшей же стороне наши мужики высыпали в озеро несколько тонн песка, превратив один из берегов в своего рода пляж, где усталые от жары и работы трудяги могли спокойно провести время.

Плавать я учился около двух лет. Точнее, этого времени мне хватило на то, чтобы я мог спокойно пересечь озеро, поставив для себя свой собственный рекорд. А дальше уже ничто не могло меня остановить от изучения этого прекрасного места. Исплавав его вдоль и поперек, я стал учиться прыгать и нырять, стараясь понемногу освоить как можно больше водных дисциплин. А потом я посмотрел «Челюсти». И что—то во мне изменилось.

Нельзя сказать, что я до этого не боялся воды, просто, скорее всего, после просмотра этого фильма страх обрел во мне более реальные черты, вооружившись ярким, сильным визуальным и музыкальным сопровождением. Он стал ярок и громок. Я стал слышать приближение его. Особенно, когда пытался войти в воду ночью.

Первый раз это случилось спустя три недели после просмотра фильма, когда я с другом и двумя нашими общими знакомыми девушками пошёл ночью на озеро. Девчонки почти сразу же побежали к воде. Естественно, мы сделали то же самое. Только вот друг побежал напрямую, а я решил обойти с краю.

И первое, что бросилось мне в глаза, это абсолютно спокойная, тихая вода. Раньше это было незаметно, теперь же пугало. Вид акулы, медленно подбирающейся ко мне, постоянно поднимался в алых красках, но в тот раз я постарался пересилить себя и медленно вошёл в воду.

Зайдя по пояс, я оттолкнулся от песка и поплыл к резвящимся девчонкам. Я старался не делать волн и от этого ощущение, что всё озеро целиком и полностью зациклено на мне, постоянно росло. Мне казалось, что оно методично, не спеша, извлекает из глубины своего голодного монстра, готовясь спустить его в безумный скоростной забег.

Проплыв несколько метров, я вдруг понял, что не могу не оглянуться. Что, находясь в давно знакомом мне озере на четвереньках, я считаю нужным осмотреться. Как будто от этого зависела моя жизнь. Я развернулся. Поначалу я думал, что это займет секунду, но встретившись с мрачной ночной гладью, я замер. Тихое, молчаливое, непроницаемое, оно казалось мне единым целым. Я вдруг ощутил холод. Дикий тяжелый холод, который моментально парализовал меня. Я явственно представил пасть акулы, которая вот—вот потащит меня на глубину, ужас, а потом смерть. Не будет криков, не будет всплесков, лишь простой и тихий бульк.

Я не буду говорить, что я справился со своим страхом, увы, он вытащил меня из воды и уже не отпускал в неё без своего присутствия на протяжении всех последних лет. Так что с тех пор я почти не ходил на озеро, так как не мог доплыть даже до середины, тёмная вода меня пугала, и я ничего не мог с этим поделать.

Я поступил в институт, отучился. Получил диплом, начал работать и стал забывать про страх темной воды. Я с ним просто не встречался, так как почти не выезжал на природу и всё, что видел из воды, это ванну, где, естественно, ничего не боялся. И так было до той поры, пока я не стал мучиться остеохондрозом, лечение которого и привело меня в этот бассейн.

Двадцать пять метров длину. Чуть меньше ― в ширину, а в самой глубокой точке около двух метров. Это небольшой бассейн. А ещё тут нет парилки, а потому постоянно мало людей, так как просто душ привлекает не многих.

Плавать пришлось начинать с пяти заплывов. Мышцы здорово сопротивлялись, чувствуя возросшую нагрузку. Но главной проблемой стало не это. А то, что крепко засело в моей голове. Да, я понимал, что я взрослый крепкий парень и что в бассейне, в этой бетонной коробке, не может быть никаких тварей. Но каждый раз, когда я оставался один, я всё равно оглядывался, чувствуя, что меня вот—вот настигнет очередная акула, касатка или рептилия.

Но я решил, что сдаваться глупо. Ладно, я был маленький, ладно, я был в озере, где действительно есть живность, но бассейн? Да ещё полностью освещенный, нет, это уже перебор. Надо было переломить ход моей странной паники, и для этого я применил ряд методов.

Первый. Я старался не думать ни о чём, кроме количества сделанных мной заплывов. Второе. Я всячески старался вбить себе в голову, что это бред и позор, то есть пристыдить себя, но опять же, это всё плохо помогало.

К тому же, копаясь в психологической литературе, я узнал, что все иллюзии проецируются нашим мозгом, т.е. мы сами их создаем. А значит, создать образ акулы в воде вполне реально, не надо, думаю, объяснять, что дальше читать я, естественно, не стал, оставив книгу в стороне.

В общем, бился я как мог. Использовал все, что могло хоть как—то сдержать мою богатую фантазию и не дать ей возможности меня окончательно подмять под себя. И так продолжалось несколько месяцев, пока я, наконец, не понял, что, несмотря на все мои усилия, страх не то, что не пропадает, так еще и обретает новые силы, словно тренируется вместе со мной.

Сначала это проявлялось в том, что я стал периодически ощущать, что кто—то хватает меня за ноги, потом и вовсе стал наблюдать странные волны, двигающиеся в моем направлении. Бывало так не часто, но будучи всегда сконцентрированным, я четко фиксировал любое подобное проявление.

И тогда—то я и понял, что все самые сильные явления происходили со мной лишь в том случае, когда в бассейне никого, кроме меня, не было. Ни медсестры, наблюдающей за нами, ни местного тренера, злобного лысого мужчины, который всегда старался выгнать и загнать посетителей точно по графику. Ни уборщицы, женщины крайне вольного поведения и нисколько не стесняющуюся голых мужчин в мужской раздевалке. Все работало именно тогда, когда я был один. И это частично меня успокаивало, так как я понимал, что проблема исключительно во мне. И так было до тех пор, пока я не рассказал администраторше, что плохо переношу одиночество в бассейне.

Её звали Наталья, она принимала деньги и выдавала ключи. А ещё хранила местную тайну, суть которой в том, что в бассейне, как только он открылся, утонул мальчик. Парню было около пятнадцати лет, и смерть настигла его на середине бассейна. Сердечный приступ. Так тогда поведали в новостях.

Порывшись в интернете, я нашел его фото. Широкоплечий, крепкий, он нисколько не походил на парня, у которого может быть слабое сердце. Местные СМИ постарались осветить такое событие, как только возможно. А потому местные чиновники едва не прикрыли сам бассейн. Помогли родители парня, они попросили не усугублять, ведь сына им всё равно уже не вернут.

Я не стану много говорить о том, что изредка слышал что—то вроде голоса или всплеска в душевой, когда там никого не было. Что иногда заглядывал в пустой душ и по два раза закрывал один и тот же кран. Это мне кажется глупым, наивным. Я хочу продолжить фактом. Спустя два месяца после того, как узнал о парне, я потерял сознание на середине бассейна, четко разглядев этого самого мальчика в воде. Это длилось доли секунды, но я точно запомнил его лицо без шапки. Это был он, тот самый парень.

И здесь я вроде мог бы спокойно закончить свое небольшое повествование, если бы не пару «но». Во—первых, я выжил, а во—вторых, сегодня я снова иду туда. В свой первый раз после выписки.

И тут, право, я даже не знаю, что было сложнее. Собраться с духом или выбить из медсестры и тренера возможность для повторного захода. Ведь я почти шантажом вынудил их прогнуться под меня, принять все справки и убедиться, что с моим сердцем всё в порядке. Что я всего лишь захлебнулся и не более того. Что под хорошим присмотром этого больше не произойдет.

Возможно, они правы, возможно, я буду и дальше плавать, гоняемый лишь собственными акулами и касатками. Но, если честно, мне в это не верится, слишком много фактов начинает рождаться вокруг всего этого. Фактов, которые не могут просто так исчезнуть. Тот же самый парень, привидевшийся в последние секунды. Подумайте сами, разве о незнакомых мертвецах мы думаем в последние секунды жизни? Я ведь даже толком захлебнуться не успел, просто свет погас и все. По идее, я должен был вспомнить своих родных, а не пытаться забить себе голову утонувшими мальчиками.

Но вернемся к началу. Как я уже сказал, я стою на краю темного бассейна. Так как узнал, что если немного переплатить сторожу, то можно прийти сюда ночью. Если честно, это будоражит больше всего. Всего пять тысяч рублей и вот вы один посреди темной воды. Прям как в детстве, где крайне много тишины и темной, мрачной, играющей с тобой жидкости. Может, именно с этого мне стоит начать свою окончательную победу над страхом? Сторож ведь пьет, он не будет сидеть и наблюдать, как ходят волны, он спрячется в каморку и будет лишний раз причитать о нашем правительстве.

Меня только одно беспокоит во всей это истории, то, что я успел вроде прочитать по губам утонувшего парня в тот самый печальный момент. Он, кажется, сказал «не ходи». Впрочем, это может быть лишь опять же глупый вымысел, этакий коварный план моего мозга, план, который также будет повержен. А теперь извините, но мне пора, меня ждет темная вода.

Пожарный

Сын

Ночь. Кажется, что городские огни нисколько не рассеивают этот мрак. Не пугают, не борются с темнотой, а лишь пытаются выжить, освещая пространство лишь для себя, обозначаясь во мгле. И так всегда. Каждую ночь. Сирена снова дико взвыла, словно гордясь, что свет их машины куда ярче, бросившись в эту городскую черноту.

Пожар. Большой дом. Много невинных душ. Как всегда мало времени и много огня. Михаил устало выдохнул. У него немного болела спина и ещё не отошли от недавнего ожога ладони. Но ничего. Это просто волдыри. Они сойдут. Как и всегда. Другое дело ― лицо. Оно останется таким навсегда.

Он стал натягивать перчатки. В саже, немного разные. Они практически висели на нём. Но это было лучше, чем идти в пламя с голыми руками. И всё же жалеть не стоит. Он просто не вытащил бы того парня, не сдав прошлую пару.

Машину затрясло. В команде был новый водитель, и он просто отвратительно вел машину, собирая по дороге все ямы, которые он мог поймать. Хороший парень, не дает заснуть. Всегда держит наготове. Может, так даже и надо. Ведь он вторые сутки уже толком не спит.

Михаил почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, затем привычный шум в ушах. Доктор сказал, что это от сотрясения, от той чертовой балки, которая так крепко приложила его на прошлой неделе. А ведь говорил, что пройдет. Что у сотрясения период два ― три дня. А тут ― почти неделя. И, кажется, все лишь хуже.

Он посмотрел на спину майора. На этот раз он ехал с ними. Хотел лично присутствовать на этом мероприятии, на месте битвы огня, света, тьмы и человеческих душ. Что ж, он ― медийная личность. Знает, что там будут журналисты. Ведь дело приобрело совсем уж скверный поворот. Целый кинотеатр отдан пожару. Михаил повесил голову. Да. Сейчас самое время вспомнить о маме.

Мама

Татьяна вытащила из печки пирог. С яблоками. Большой. Все, как он любит. Она бережно поставила его на стол. Яблоки, как можно так к ним привязаться, это же самое обычное угощение, но только не для её сына. Пусть он уже вырос и возмужал, но он всё ещё ребенок. Она улыбнулась и вытерла слезинку, вдруг появившуюся на морщинистом лице. Скорей бы он приехал. Скорей бы.

Сын

Да. Дело и вправду паршивое, буркнул кто—то из своих, пока они прикручивали шланг. Машин мало, кинотеатр большой, вывели не всех. По меньшей мере, двадцать человек ещё внутри. Главное, среди них дети. Дети, так его! Снова дети. Михаил тяжело задышал, кажется, опять этот чертов приступ. Приступ паники или как его ещё. Ещё одна небольшая странная болячка. И опять же, как сказал доктор, тоже не долгоиграющая.

Он тяжело поднялся. Запах гари, растекающаяся вода, пепел, липнувший к одежде. Да. Мать его, он снова в строю, на этом поле разгорающейся битвы. Где их бедный ЗИЛок снова должен вытащить человеческие жизни. Или нет? В этот раз всё будет иначе?

Вытерев рукавом пот, он посмотрел на здание. Кирпичное, крепкое и полностью охваченное огнём. Сложная задача. Но ничего. Они справятся. В их команде нет таких ребят, кто не полезет в огонь. Они вытащат их. Вытащат всех до единого. Потерпите, маленькие, потерпите немного. Михаил вдруг почувствовал, как снова заболели руки. Чертов шланг немного содрал кожу даже через перчатки. Это хорошо. Злее будешь. А это притупит страх.

Он снова посмотрел на майора. Хороший мужик, знает, когда нужно отвлечь журналистов, за ним они как за каменной стеной. Он посмотрел на ребят. Здесь все знали, что надо делать. Надо просто лезть в огонь. Задушить эту суку.

Мама

Татьяна Федоровна бережно взяла фотографию. Он тут совсем еще маленький. Совсем крошка. Улыбается. Знает, кто его фотографирует. Ну как ему ещё не улыбаться? Даже знакомый фотограф сказал, что это хорошее фото. Она ставит ее обратно. Уже вечер. Зимой темнеет быстро и она очень волнуется. Столько опасностей. Да и вечно лезет в неприятности. Ничего не боится, отчаянный. Она вздохнула и включила телевизор. Он почти не отвлекает, но это лучше чем ничего. Новости, сериалы, лишь бы хоть что—то, чтобы не думать, как там её мальчик в этой мрачной городской мгле.

Сын

Они говорят ― рисковать нельзя. Нужно бросить, оставить их там. Там, в этой чертовой огненной ловушке. Оставить на съедение огненной твари, оставить ей. Михаил взялся за голову. Эти голоса. Он снова их слышит. Они снова кричат. Снова плачут. Снова. Снова, снова. Он посмотрел на майора. Решительный парень. Сказал, как отрезал, дай бог ему здоровья. Таких бы больше, тогда, может, и не было бы проблем.

Он сплюнул ему под ноги. Точнее, на ботинок. И это неправильно. Нервы надо держать в узде. Ведь он подчинённый, а это начальник. А начальство всегда знает куда больше. Знает, что можно поставить на кон. Знает, сука. Знает. Дай бог ему здоровья.

Майор разворачивается спиной. Время отдавать другие распоряжения. И он, в общем—то, правильно рассудил, огонь полностью перекрыл оба выхода, войти в здание действительно невозможно. Их усилия просто тонут в этом огне.

Михаил отошёл к машине и устало на неё облокотился. Да, черт возьми. Да! Жри, паскуда. Жри их. Тебе отдали их. Наслаждайся! Вот, ещё одна порция свежего мяса в твой огненный рот. Ведь у тебя свои огненные законы. Тебе нужна жертва. Очередная жертва. Так на, бери. Доставка на дом. Ешь не хочу.

При мысли о доставке Михаил вдруг задумался и обернулся на их старый ЗИЛ. Стена, говорите. Кирпичная стена. Сев в кабину, сжав руль, он почувствовал, как болят его руки. А потом улыбка непроизвольно вылезла на свет. Ничего. Не надо переживать. Все равно он вряд ли дотянул бы до пенсии. Слишком нервная и опасная работа. А он заядлый трудоголик. Впрочем, не надо переживать. Он просто выломает стену. И сделает новый выход.

Он посильнее сжал руль. Но не от боли, не от страха, нет. Просто почему—то опять вспомнилась мама. Она ведь ждет его. Приготовила наверняка что—то. Он завел мотор и надавил на педаль. Сработал старый друг безотказно, как будто и сам всю жизнь готовился к этому моменту.

Что, к сожалению, нельзя сказать о майоре. Бедолага стартанул так, что даже шапка слетела. Не понимает, что человек не сможет остановить машину. Это уже невозможно.

Мама

Стук в дверь. Такой долгожданный. Сердце. Оно встрепенулось. Дождалась. Сорвавшись с дивана, Татьяна побежала к двери. Слишком уж долго в этот раз. Слишком.

А потом её зашатало. Это был не он. Это был незнакомый мужчина. На мгновение все пронеслось перед глазами. Неужели, неужели, что—то с ним произошло? Татьяна, попятилась.

– Мама, мама! ― раздался детский крик, и в квартиру вбежал ребенок. ― Мама, я люблю тебя, мама. Мама!

Не помня себя, она схватила его. Мысли сбились. В нос ударил запах гари. Боже! Но они же были в кинотеатре?! Она подняла глаза на незнакомца. Это был пожарный. Боже, теперь, все стало на свои места.

– Мама, – продолжал тараторить возбужденный сын. ― Мама, ты не представляешь, мы так испугались. Если бы не тот мужчина, мы бы умерили.

– Мужчина? Какой мужчина? ― спросила, она, подняв глаза на пожарного.

– Который погиб, ― мрачно ответил тот и стал медленно спускаться вниз.

Кулон

***

Сняв ботинки и раздевшись, Кристина уловила этот старый, почти выветрившийся из памяти запах прошлого, где помимо вещей и людей оставались некогда очень сильные чувства. Или нет? Неужели ей просто показалось?

Она посмотрела вдоль знакомого коридора и увидела закрытую дверь. Когда—то она легко пробегала по нему и без труда открывала её, прячась и от вечно докучавших взрослых, и от печалей да скуки.

Владимир. Его звали Владимир. Он был её единственным другом, с которым она выросла и проучившись до одиннадцатого класса, пока их пути не разошлись, и ей не пришлось уехать в Москву, где её ждал университет и работа. В дальнейшем ставшая перспективной.

И он был очень хорошим. Не для всех. А для неё. Он вместе с ней воровал колбасу из магазина. Он понимал её шутки. Он никогда не говорил, что она сумасшедшая и смотрел на неё своим особенным взглядом. И да, возможно, а, точнее, уже наверняка, он её любил.

Кристина с благодарностью приняла чашку чая из рук его матери, тети Оли, которая всё так же заботливо усадила её за стол, выложив печенье и шоколад. Она была хорошей женщиной, только сильно сдала за эти годы, так как её сын мало того, что не уехал из этой дыры, так ещё стал верно и быстро спиваться.

Прищурившись и отпив ароматный чай, Кристина снова вспомнила закрытую дверь, за которой открывалась его комната. Владимир специально закрыл её. Так как не разговаривал с ней уже три года, удалив из друзей и поставив в бан в мессенджерах. Поэтому все, что касалось его жизни, она узнавала лишь от его мамы, которая постоянно поддерживала связь с их бывшей соседкой по лестничной клетке.

Красивая, умная, идущая по карьерной лестнице, она никак не могла понять, почему этот одаренный парень с явными способностями к программированию так и остался в этом зачуханном и забытом временем месте, променяв свою явно блестящую жизнь в столице на невнятные блага в этой дыре. Именно это она не могла ни понять, ни принять, постоянно высмеивая его за неспособность принять решение.

А ведь он был ей так нужен, когда учась, работая, она хотела лишь прислониться к нему плечом и уснуть, упав в безмятежный покой. Увы, это лишь сказка, никак не хотевшая становиться явью. И всё же она приехала сюда не для старых обид. Нет. После этих семи лет ей всё так же хочется его увидеть. И не важно, хочет он этого или нет.

– Ты так изменилась, Кристин, стала совсем взрослой, ― мягко сказала тетя Оля, расплываясь в усталой улыбке.

– Да. Время не пощадило, ― улыбнулась в ответ Кристина.

– Не говори ерунды. Ты только красивее стала.

Кристина ещё раз улыбнулась и снова сделала глоток. Время шло и ей уже не терпелось постучаться к нему.

– А что с Володей?

– Он немного занят и просил его не беспокоить, ― мрачно ответила тетя Оля. ― Давай лучше расскажи, как у вас там, в столице, дела.

– Но я пришла, чтобы увидеть его! ― настойчиво произнесла Кристина, испытывая странное неприятное предчувствие. ― И я его увижу.

– Но он этого не хочет. Это бесполезно. В последнее время он сам не свой.

Кристина буквально кожей почувствовала ложь. Скрытую упертую старческую ложь, которую по роду своей деятельности научилась распознавать даже в милых добрых соседках. Ей ещё у входа показалось, что тетя Оля повела себя очень уж странно, сначала отговаривая от визита, а потом угощая шоколадом. Видимо, она не хочет показывать ей то, что осталась от некогда умного хорошего сына.

– Пойду, постучусь, ― спокойно сказала она, поднимаясь из—за стола.

***

Поезд. Он всегда положительно влиял на её настроение. Эти вечно бегущие пейзажи и стаканчик теплого чая в железном подстаканнике не могли не делать мир лучше. И все же, в этот раз отвлечь ее у них получалось очень плохо.

Она коснулась щеки. На мгновение ей показалось, что по ней катилась слеза. Но нет, лишь тревожное ощущение, которое попыталось имитировать это сильное чувство. Она не плачет. Просто не получается.

Она откинулась в кресле и посмотрела на ладонь. Это был маленький дешевый матерчатый кулончик, некогда подаренный ей Владимиром в тот год, когда она закончила школу. Он тогда сказал, что сам сделал его, но она—то знала, что он купил его на блошином рынке, так как буквально за день сама была там и видела эту обычную безделушку.

Странно, но когда она вошла в комнату, когда увидела его, болтающимся на веревке, она кулон даже не выронила, сжав так, что захрустели пальцы. Как будто хотела проснуться. А ведь уже достаточно взрослая и должна понимать даже самые невероятные поступки. И всё же она его не выпустила. Кристина ещё раз посмотрела на кулон. Да, время не сделало его красивее. Лишь хуже, как и большую часть воспоминаний.

Она устало коснулась чашки чая. Наверное, по большой части, она взяла всё от этой поездки в прошлое, разве что осталось решить, что делать с этим кулоном, который она так долго хранила у себя.