Даниил Сергеевич Пиунов
Растворившийся во времени
Следующий день он провел за телевизором, поглощая целыми ведрами разогретое до приемлемого состояния мороженное. Отвлекаясь от суеты будней, он искренне гоготал и умилялся новым диалогам, сюжетным ходам и абсурдным комичным ситуациям. Пожалуй, жизнь в кино ему была ближе, чем жизнь реальная, ибо в ней все было излишне настоящим и лишенным какой-либо игры, выдумки и художественного начала. Дмитрию Александровичу в такие моменты казалось, что его судьба могла оказаться совершенно другой, пойди он после девятого класса в театральное училище, как он и хотел. Давняя мечта Кротова могла исполниться в одночасье, если бы не строгий запрет мамы, ненавидевшей театр и цирк, считавшей актеров вторыми проститутками. Внимающий каждому слову юный Дима не имел права перечить радеющей за него матери, в которой он видел единственного друга, если не считать попугая Аристотеля, любившего побеседовать с мальчиком долгими зимними вечерами.
Ближе к вечеру Кротов почувствовал, что его глаза сильно устали от многочасового просмотра советских комедий. Он приготовился к дежурным ритуалам, связанным с принятием душа и чисткой зубов. Целый день он старался не включать телефон и тем более новости, чтобы не дай бог не разнервничаться от безумных сообщений о протестах, митингах, терактах, обвалах курсов валют и смертях известных личностей. Все это он предпочитал отложить до понедельника, ибо в свою обитель мужчина старательно не впускал всякую пакость и отрицательную энергию. И вот, когда Дмитрий Александрович прилег, потушив бра, он услышал разрывы то ли петард, то ли снарядов. Неожиданно весь двор озарился каким-то ярким светом, послышались звуки сирен, соседские собаки жалобно заскулили и залаяли. Звук сирен нарастал с каждой минутой, весь город начинал гудеть, подобно толстому и огромному улью. Копошащиеся в ту ночь шершни создавали страшные шумы, мешавшие дрожащему от каждого звука Кротову спокойно выспаться. Мужчина прятался под одеялом, плакал и шептал, моля о скорейшем освобождении от жутких верещаний. Однако, что сирены, что крики далекой толпы вновь и вновь набирали обороты, будто приближаясь к дому и к квартире Дмитрия Александровича, изрядно вспотевшего и перепугавшегося от непонятной сумятицы. Вновь прозвучали выстрелы, которые не были похожи на салюты. То были настоящие выстрелы из боевых орудий. Гулкое эхо проносилось над кроватью трясущегося Кротова, сердце у которого, не останавливаясь, билось сильнее и сильнее, причиняя страшную, ноющую боль. Дмитрий Александрович выполз из-под одеяла, постарался закрыть глаза и забыться, чтобы уснуть и перенестись в свой любимый мир снов, где он играл на сцене и ел мороженное, даря радость юным зрителям, приветствовавшим его бурными овациями.
И тут во мгновение ока боль утихла. Более Дмитрий Александрович не чувствовал, как нещадно стучало сердце, как плясал пульс и как раскалывалась от сирен и криков голова. Он вытянулся впервые во весь рост на кровати и мирно уснул, освобождаясь от оков, тянувших прежде на дно и не дававших почувствовать себя истинно счастливым человеком. Все казалось ему, что он перенесся в солнечный мир, где нету войн и несчастия, где каждый может обрести друга и любовь. Такую неимоверную легкость и воздушность обрел он, какую никогда не испытывал и не мог представить даже в самом сладком сне. В ту ночь произошло что-то сказочное и одновременно пугающее.
