Даниил Сергеевич Пиунов
Дитя смирения
– Квадратик черный висит у него. Мне Сонечка рассказала, она к нему хотела зайти, какой-то инструмент ей нужен был. Приходит ко мне, говорит: «Баб Фрось, а Аркаши то…». И рот раскрыла представляешь? Стоит с разинутым ртом и выговорить не может. Поднялась я короче с ней, благо не так низко живу, всего-то на седьмом. И правда, большой черный квадрат, как у этого, ну как же его…
– Малевича что ли? – предположила Тамара, у которой к тому времени закончились семечки.
– Да, точно. В общем жуткая картина, но я сейчас только подумала. А на кой хер, скажи мне, я вообще пошла на девятый? Мне этот Аркаша кто?
– Конь в пальто – прыснула Тамара и громко заржала, как полуживая кляча на последнем издыхании.
– Вот-вот. Ну ты рассказывай, как там у Юльки? Уже в школу готовятся?
Разговоры о родственниках и рассаде хорошо чередовались с новостями об очередном исчезнувшем человеке. Тема эта никогда не поднималась в СМИ и уж тем более в речах правительствующих, но тем не менее находила живой отклик у некоторой части неравнодушной молодежи. Старики посмеивались над ними, родители же советовали не лезть, «куда не следует». Советы эти напоминали предостережения, как в детстве: «Не влезай – убьет!». Кто знает, быть может, и свидетели мезозоя, и бывшие пионеры были всегда правы?
Меж тем Перепелкина все слушала и слушала, копаясь в своем огородике-саде. В одном ухе у нее играла попса, а другим она ловила каждое слово. Елизавета Ивановне, особо не предпринимающей ничего для изменения окружающего мира, тем не менее было уж очень интересно, что у кого и как.
«Странно, чего Аркадию все не нравилось? Говорила я ему, заканчивай эти игры. Тоже, конечно, придумали. Общественное движение. Если это движение, то нужно куда-то двигаться, а они только критикуют и стоят на месте. Наверное, отправили его в другой город. А, впрочем, не моя забота. Может и новый сосед появится, будем дружить. Я уже полила эти или еще нет?».
Мысли Перепелкиной были всегда наполовину в огороде, даже, когда она перебегала в партер с балкона, стараясь остаться незамеченной. Свободное место всегда оставалось, тем более на постановках, идущих не первый год. Привыкшая экономить и обманывать систему раз за разом, Елизавета Ивановна приноровилась жить с комфортом даже в таких скотских условиях, в каких существует добрая часть человечества. Вернувшись домой, женщина включила телевизор, начала готовить домашний попкорн, чтобы хорошо расслабиться перед ящиком. По нему, правда, крутили одну шелуху. Политика, митинги, теракты, падение курсов валют. Все это так осточертело Перепелкиной, что она со всей ярости взяла и вдавила своими наращёнными ногтями в кнопку пульта. После пульт полетел в помойку.
Через неделю погода испортилась. Шел постоянный дождь, а местами непрекращающийся ливень. Изредка захаживал в здешние края и град. Елизавета Ивановна с грустью на лице рисовала всякие рожицы и фигурки на окнах. Вообще-то она была в отпуске, однако женщина и не думала, что будет вынуждена днями напролет сидеть дома. В конце концов наступил тот самый момент, который наступает всегда, в независимости от твоих желаний: кончились майонез и фасоль. Елизавета Ивановна вышла из квартиры и, захватив новый зонт-трость, лениво побрела по каменной лестнице. Уже на пролете пятого этажа она уловила до боли знакомый запах кислой капусты. И действительно, прямо перед ней в своих испражнениях валялся алкоголик Пашка, избивавшей свою дочь и жену. Перепелкина поморщилась, но переступила через потное, обделавшееся существо, и, когда она случайно задела каблуком его куртку, то невзначай заметила, как из ее карманов посыпались какие-то таблеточки. Улыбка озарила лицо простушки, которая наконец разгадала так давно терзавший ее секрет. Теперь ей вмиг стало понятно, кто разбрасывает шприцы у ее подъездов, и почему Пашка так звереет в приступе ссоры с женой.
