bannerbannerbanner
Ночной шум

Даниил Путинцев
Ночной шум

Полная версия

– Я как раз пытаюсь это забыть!

– Какие соображения об убийце? Кто он? Какое имеет происхождение?

– Я считаю, рептилия имеет неземное происхождение.

– Инопланетяне?

– Другая форма жизни. Во всяком случае, биологической науке этот тип неизвестен.

Оченёв заметил, что Людмила и Геннадий желают пообщаться, сослался, что надо отлучиться в буфет, хотя, еды хватало на целый взвод, и покинул номер.

Побродив по коридору и вернувшись, Роман, осенённый ревнивой мыслью, неслышно вошёл в номер и застиг торопливый поцелуй.

– Куда мы спешим, проклятые, не видя своей половинки? – жарко шептала она. – К какой-то другой, к чужой, к другому, чужому… Неужели, нельзя воспротивиться силам, что нас разводят?!

Оченёв беззвучно ретировался в коридор. Но Людмила успела заметить его тень на стене.

Спрятавшись за колонну, он выждал пока Гюйс уйдёт и вернулся в номер.

Людмила ничего не стала скрывать. Она призналась, что между ними до ранения был скоротечный роман.

– Но этот поцелуй – прощальный! – заключила Людмила в утешение.

– Вполне можно было обойтись рукопожатием!

– Не будь собственником. Так лучше, легче жить.

– Ну и живите! А мне жить так надоело.

– Почему?!

– Я сыт этой жизнью по горло. Вокруг одно и то же, ложь, лицемерие, нигилизм…

– А зачем воюешь с застройщиками? Значит, во что-то веришь?

Он вздохнул. Как объяснить, что просто наступили на горло, дышать не дают. Когда у тебя прямо под носом тридцатиэтажный монстр, надо шевелиться, отстоять своё право на комфорт, добиться справедливости.

– Но вы же всё равно не верите в такие идеи, товарищ капитан, это же очередная игрушка…

– Придётся поиграть, – решительно взяла она его под руку, – а то жить расхочется.

– Вы всё равно не верите ни во что! Один секс на уме…

Она влепила ему пощёчину.

Он стремительно вышел. Через минуту вернулся, взял её за плечи.

– Извини…

– К жёнам и мужьям не ревнуют!

– Настроение – хоть увольняйся.

– Уволишься – вообще упадёт.

– Ненавижу нуворишей, и помогаю разыскивать их убийц!

– Отстань, и так тошно! – отозвалась Людмила, но вырываться не стала.

– Что ж мне делать?

– Иди, проветрись.

Глава 6

Он без цели прогуливался вдоль реки, потом ноги сами привели его в дендропарк. Там на удивление легко дышалось среди редких пород хвойных деревьев. Вокруг чуть ли не дореволюционное здание, жёлто-красная листва на пожухлой траве, небо, не загороженное домами, настраивали на сладкий ностальгический лад. Словно вернулось время, когда люди жили, не заботясь о набивании сумы, не теснили друг друга с земли и не знали слово «конкуренция». Они просто работали, дружили, любили, воспитывали детей, а говорить о карьере – было всё равно, что материться на советском телевидении. Оченёву страстно захотелось вернуться в ту эпоху, хотя бы в мечтах.

Но рядом уже рыли котлован под очередной фундамент многоэтажки. Наступление на свежий воздух, чистые помыслы и спокойную жизнь в Щупкино велось по всем фронтам.

Возле клумбы с кучей песка замаячила знакомая гигантская фигура. Он держал в руках чёрную шкурку какого-то животного, которая переливалась искрой или проседью на осеннем солнце.

– В охотники подался? – поинтересовался Роман, поздоровавшись.

– Вот такие шубы носят миллиардеры и монархи, – ответил Алексей. – Чёрный соболь. Его здесь разводят.

Роман пригляделся. В руках тот держал мёртвого зверька. Гигант жестом позвал за собой.

Они двинулись по аллее, пересекли поле, огороженное жестяным забором. Приблизились к лесу. По дороге Попович рассказал, что директор зверосовхоза, где вывели уникального соболя, по-крупному проворовался. Провернул афёру, вывез куда-то самый ценный мех, продал племенной завод за копейки и разорил хозяйство на полмиллиарда рублей. Мошенника нашли и, учитывая, что тот вернул дырокол и прогнившие деревянные клетки, дали шесть лет условно.

– Это Щупкинский суд, о котором я уже говорил, – заключил гигант и бережно убрал в целлофановый пакет серебристую тушку соболя.

Они вступили на территорию хозяйства, по которому вдоль дороги тянулись два ряда клеток. Практически у всех были пустые миски. Зверьки тревожно сновали по клетке, прячась в маленькие домики, и снова высовывая мордочки.

Алексей продолжил грустный рассказ. Вот этого соболя он и пытается хоть как-то спасти. Кормов нет, пятнадцать тысяч братьев меньших уже умерли с голода. Он уже письма везде поотправлял: в администрацию, в общества защиты животных, даже Президенту. Восемьдесят лет выводили пушнину, за ней из-за границы очереди толстосумов стоят, а тут один вор всё развалил… И хоть бы что!А этот вор из тех же «олигофренов».

– Хотели бы их потрясти? – спросил Роман.

– Присоединяйтесь.

– По закону я как бы не могу.

– А по совести?

– С вами.

– Вы по конституции имеете право высказать свою позицию. Успокойтесь, я не зову вас мочить здешнюю мафию!

Оченёв задумался. Становиться демонстрантом, пополняя ряды роковых борцов, не прельщало. Этот молодой великан верил, судя по всему, в несокрушимую силу закона. При этом явно имел юридическую подготовку, деньги и гражданскую позицию. Но главное – веру, терпение и желание бороться. Многие щупкинцы растеряли это с годами. Они сражались лишь когда их брали за горло и отбирали кровное. Дрались отчаянно, поодиночке, редко объединяясь. И всё кончалось одним – власть добивалась своего. Вседозволенно, цинично, бандитски группируясь.

Роман понимал, что победить нынешнюю власть невозможно, её можно только уничтожить. Всю Систему на корню. Потому что Система нащупала методы, которые безотказно работали и помогали ей обогащаться. Она научилась любыми способами грабить. Главное – забыть о чести и честности. Взывать к совести власти – это разговаривать о любви с проституткой. На троне сидели хищники. Они изобретали воровские законы, покупали суды, полицию, делали, что хотели. Честные люди, попав в Систему, перемалывались и либо выбрасывались вон, либо продавались, забыв о человеческом достоинстве.

Роман понимал, что такой безоглядный грабёж, словно рак, съедал не только страну, но и души жителей. Ещё вчера мощная держава рушилась сегодня с помощью Системы. Системы, навязанной врагами, которым неугодна сильная Русь.

Но что мог сделать рядовой военврач, пусть даже из отдела РОСС? Более того, получалось, Роман сам помогал Системе! Он расследовал убийства, пытаясь поймать тех, кто сокращал поголовье этих нелюдей.

– А вот последний в мире янтарный соболь, – задумчиво произнёс Попович, вынул из кармана коробку с вкусно пахнущим жидким кормом, в котором плавали кусочки рыбы, и вылил его в миску.

Ярко-жёлтый зверёк жадно накинулся на еду, косясь благодарным, почти человечьим взглядом на людей.

– Всех не накормишь, – тихо проговорил Роман.

Смотреть во влажные глаза-бусинки этих голодных существ было нестерпимо. Просто огромный концлагерь, где и так готовят на убой, так ещё перед смертью морят. У многих соболей шкура слезала от голода, холода и болезней.

Попович, оглянувшись по сторонам, открыл клетку, вынул оттуда янтарного, взамен оставил мёртвого соболя и затворил дверцу. Зверёк понюхал его ладонь, доверчиво лизнул.

– Мне всегда было жаль последнего из могикан, – спокойно пояснил он. – Ладно, пойду на акцию НКВД.

– Я с тобой, Большой Змей! – решительно сказал Оченёв.

Алексей исподлобья покосился на него, потом спрятал янтарного соболя в необъятную штормовку и широкими шагами направился обратно в город.

Активисты с транспарантами стояли на пикете против вырубки чащи возле Ярославки. На плакатах красовались надписи: «НЕТ СТРОЙ-БЕС-ПРЕДЕЛ!», «МЭРА ЩУПКИНО В СИБИРЬ – ДОБЫВАТЬ СТРАНЕ ИМБИРЬ»…

Когда они перебежали оживлённое шоссе между машинами, Оченёв увидел Садовскую, беседующую с пикетчиками. Она находилась в своей стихии. Общалась со всеми, улыбалась, по ходу что-то объясняя, кому-то в такт скандировала. Надоест разыскивать убийц – уйдёт в политические лидеры. Водители невольно притормаживали, глядя на шикарную блондинку в мини-юбке. Вокруг пикета стали понемногу кучковаться прохожие.

Оченёв залюбовался Мариной. Звезда! Какая органика…Ни дать ни взять – голливудская дива в самодеятельном театре Булавиной. Его мысли плавно перетекли к женщинам РОСС. Он понимал, что между Гюйсом и Мамыкиной отношения ещё не закончились, так что Садовская не у дел. И как бы ему хорошо не было с Людмилой, уже не чувствовал себя счастливым с женщиной, разрывающейся между мужчинами. Марина, наверное, ощущала себя, как несостоявшаяся невеста на чужой свадьбе. Эта мысль изрядно подбодрила Оченёва, который находился в любовной эйфории, наступившей после разговления от долгого воздержания. И он с лёгкой циничностью решил переключиться на более молодую. Видимо, тормоза, удерживающие от измен, с годами отказывают, у холостяков троекратно. Теперь он, как кот на сметану, облизывался на Марину.

А она с кошачьей пластикой бродила между пикетчиков, фотографировала их, обещала тиснуть статью в «Московский комсомолец», вызвать столичное телевидение. Здесь ещё верили в СМИ. Кузькин и Булавина громко привлекали прохожих речами против администрации. Те приближались, подписывали петиции против многоэтажек.

Вскоре Попович предложил переместиться к центру Щупкино.

По дороге Садовская разговорилась с энкавэдэшниками о вчерашнем случае. Они, материалисты, не поверили в потустороннюю силу. Хотя, одобрительно промычали, мол, а вдруг что-то такое есть, и возмездие, наконец, настигло буржуев…

– А как вы объясните, что перед смертью им являлись рептилии с картин, которые висели в их собственном доме?

– Мракобесие! – припечатал Самарканд Генрихович, поправив платком свой впечатляющий нос.

– Враньё, грязная игра, которую мы пока не раскусили, – сказал Кузькин, пожав плечами.

 

– Мне кажется, есть закономерность, неразгаданная нашей полицией, – негромко продолжил Алексей. – Столкнувшись с криминалом, пострадавшие, свидетели и следователи, прежде всего, обращают внимание на человеческий фактор. Не найдя виновных и не объяснив случившегося, они заходят в тупик и либо закрывают дело, либо вешают его на невиновного.

– А как, по-вашему, товарищ, надо поступить? – с иронией поинтересовалась Садовская.

– Взгляните шире! Сначала на тех, кого мало замечают – на детей и животных.

– Ну, это редко происходит, – разочарованно протянул Оченёв.

– А потом? – допытывалась Марина.

– Если не они, то обратитесь на окружающие предметы и явления. Порой жертвы вынуждены защищать свою жизнь от различных звуков, художественных красок, даже от ружья, которое стреляет само.

– Вот это мракобесие! – хмыкнул Кузькин.

– Ничуть, – с досадой отмахнулся Попович. – Если проследить всю цепочку, приведшую к убийству, несчастному случаю и прочим происшествиям, то найдётся материальное объяснение. Это не просто дьявольщина или измышление ума, а чёткое событие, которое логично вытекло из всего предыдущего поведения человека. Любые действия людей изменяют неживую природу, она как бы «оживает» и начинает отражать наши поступки, намерения и мысли.

Россовцы переглянулись: иногда дилетантам в голову приходят оригинальные идеи. Марина направила на Алексея такой долгий глубокий взгляд, что гигант на миг сбился. Он сглотнул слюну, ответив неожиданно нежным, чуть растерянным взором.

– Кто-нибудь ещё так в Щупкино считает? – в упор посмотрела на него Садовская.

– Приятель вашего приятеля!

Оченёв откашлялся, потом кивнул:

– Да, нечто подобное вещал Анатолий Голод. Он ходит ко мне в кружок НЛО.

– Мальчики, познакомьте меня с ним! Я обожаю такие экземпляры.

– Да запросто, – легко согласился Роман. – Он как раз ищет натурщицу для очередной своей рептилии, – и многозначительно добавил:

– Так что я назначаю вам свидание в мастерской модного художника!

– А вы не боитесь, что я получу место в гареме его террариума? – фыркнула она.

– Где вы ещё найдёте султана, который бы так воспевал и прославлял своих анаконд?! – серьёзно ответил он.

Они пришли на центральную площадь, где красовался памятник известному баснописцу и великому поэту. Бронзовые Пушкин и Крылов сидели спиной к городскому кинотеатру и глядели куда-то мимо фонтана, за которым притаилась, как ведьма перед глупыми клоунами, мэрия. Здесь Попович, сославшись на дела, попрощался и покинул пикетчиков. Напоследок Марина подарила ему тот взгляд, который, как путеводная нить, навсегда привязывал к ней мужчин.

НКВД сразу развил бурную деятельность. Вынули из сумок фартуки, детские совочки, венички, раскатали транспарант: «ПОМОЖЕМ НИЩЕЙ МЭРИИ ЩУПКИНО УБРАТЬ СВОЙ ГОРОД!» и принялись с серьёзным видом заметать небольшой пятачок между фонтаном и памятником.

Садовская хохотала и щёлкала фотоаппаратом всех желающих, которые проходили и останавливались возле активистов. Оченёв незаметно отвёл её в сторону и тихо проговорил:

– А правильно ли мы делаем?

Садовская вопросительно посмотрела на него.

– Расследуем убийства «олигофренов» и одновременно протестуем против них!

– Это называется «внедрёнка»…

– Хорошая отмазка!

Пикетчики, чтоб согреться от пронизывающего осеннего ветра, начали глумиться и поносить родную власть, которая не может привести в порядок даже центральные улицы.

Потом появилась Алина Покусаева, корреспондентка из «МК»2.

– Ей интересно всё: от женского топлеса до мужского комплекса, – тихо сообщила Садовская Роману. – Моя агентура, хотя, об этом даже не догадывается.

Рядом с Алиной крутился маленький, выделяющийся своими сутенёрскими усиками видеооператор.

Вскоре появился представитель мэрии. Серый чиновник без признаков индивидуальности. Из-под незаметной внешности легче дурить обывателей яркими обещаниями. Он с презрением следил за их действиями. Что делать, раз время от времени приходится бросать собакам кость! Самое интересное, что эти псы не понимают, насколько худа их жизнь. Если бы поняли, то давно бы устроили погромы, а так быдло быдлом. Впрочем, в этой стае всегда есть вздорная моська, которая поднимает визг, с которым надо считаться. Ишь, что-то учуяли и опять пытаются изменить свою собачью жизнь! Раньше таких отстреливали, теперь приходится с ними лаяться. Но даже бунтари до конца не понимают или боятся понимать, какую весёлую жизнь им выбрали те, кого они выбрали. Кто попадает на вершину даже с самыми лучшими намерениями, всё равно ломается в итоге. Честные здесь не задерживаются – низы не оценят, верха не поймут. Система иезуитская, перемалывает все благие намерения: или воруй, как другие или возвращайся к тем, у кого воруют. Третьего не дано. А если уж остался во власти, то научись обрабатывать жертву так, чтоб она верила, что её тащат в рай, а не на плаху. При этом нельзя терять лица.

– Что вы тут делаете? – вкрадчиво поинтересовался чиновник.

– Помогаем нашей доблестной мэрии очищать город от нежелательного мусора! – радостно возвестила Булавина. – Товарищи, к нам пожаловал сам товарищ Плановой!

– Ваша акция санкционирована? – поморщился серый чиновник.

– Да, у нас официальный пикет.

– Тогда вы обязаны проводить мероприятие молча. По закону на пикете нельзя произносить речей.

– А здесь, что, концлагерь? – поинтересовалась Садовская.

– У тебя язык острый, а у меня жопа небритая! – внезапно раздалось сзади и в транспарант врезался комок грязи.

Энкавэдэшники быстро обернулись. Позади, словно из-под земли снова возник десяток парней в кожанках.

– Что ты сказал? – побледнел Оченёв.

Он быстро оценил ситуацию. Драки не избежать. На пикете остались только пенсионеры да женщины. Кузькин куда-то пропал. Да и безликий чиновник благоразумно ретировался в мэрию. Роман – единственный мужчина, лица терять нельзя.

– Я сказал, чтоб ты заткнул пасть своей сучке и убирался, пока цел! – с угрозой придвинулся чернявый, по виду предводитель.

– Будет драка! – подтолкнула Покусаева спрятавшегося за её спину видеооператора. – Быстрее снимай, Эдик!

Тот мигом приспособил на её плече небольшую камеру и включил запись.

– Извинитесь, молодой человек, вы не правы, – тихо произнёс Роман, а сам быстро напряг и расслабил мышцы, разминаясь и будя в себе зверя перед схваткой.

– Это ты у меня сейчас в ногах ползать станешь, толстый!

Парни медленно пошли на них, но через секунду ползал уже сам чернявый. Марина в стиле капоэйра совершила сальто и пяткой залепила в лоб так, что оскорбитель, сидя в мутной луже, долго пытался сообразить, как он тут оказался и какой сегодня день. Эдик лихорадочно снимал схватку, чуть ли не между ног своей корреспондентки, находя выгодные ракурсы.

А Садовская колющими и рубящими ударами ног и рук методично отключала из сознания команду парней, попутно выполняя сальто и невероятные кульбиты.

– Я думала такое только в кино возможно! – восхищалась Алина. – Вот это рейтинг будет…

Видеооператор только показал большой палец.

Марина принялась добивать тех, кто ещё пытался сразиться с ней. Жёсткими тычками по болевым точкам она надолго успокаивала их.

Через несколько минут место у памятника было усеяно такими же застывшими неподвижными фигурами. Изредка по ним пробегала нервная судорога, свидетельствующая, что те скорее живы, чем нет… Пикетчики уставились на Садовскую, как на инопланетянку.

– Ну, девка, ты разошлась… – изумилась Булавина. – Вот поученье-то прописала! Ну, прямо голливудская горгона. Давайте сворачиваться, небось, уже милицию вызвали, «олигофрены» поганые…

Вдали возле моста у реки показалась полицейская машина.

– Тебе нельзя светиться, – шепнул Оченёв. – Встречаемся в мастерской!

Садовская тут же исчезла в стайке подростков, спешивших в кинотеатр.

Чернявый, очнувшись, привстал, захотел изречь что-то грозное, могучее, но лишь пустил горлом петуха и снова клюнул носом лужу.

Глава 7

Мастерская Анатолия Голода представляла собой подвал пятнадцать на десять метров, с сыростью которого сутками боролся калорифер. Художник жил и творил, в буквальном смысле, в андеграунде. Здесь стояла кровать с вечно мокрым бельём. Стол с нарезанными кусками ватмана. На нескольких мольбертах были натянуты полотна, в причудливых матрицах которых угадывались извилистые образы. Он, по его словам, «входил в контакт с Большим Огнём Галактики, и рука сама выводила то, что хотел Разум». Синие цвета создавали ощущение сумрачности и в самом помещении. Возможно, обстановка и диктовала сюжеты в духе гигеровского кибер-панка. Сам творец тоже соответствовал образу одинокого художника-авангардиста. Высокий, худой от голоданий, с длинными крашенными седыми волосами и аскетичным лицом древнего индейского божества, в обтягивающей тело одежде, с вытянутыми носками туфлей на каблуках, он походил на героев Модильяни, с их острыми углами и утрированно выпирающими частями тела. Внешность художника точно соответствовала его мыслям. Они кололи, будили тревогу, создавали дискомфорт и неясное раздражение.

В ожидании Садовской они беседовали за столом, на который дальновидный хозяин поставил не только свои полезные блюда – сырые овощи и фрукты. Тут была и колбаса, и рыбные консервы, и печенья, и кофе с чаем.

При этом Анатолий морально уничтожал этот вредный набор продуктов, разоблачая их вредный состав.

– Люди в жутком заблуждении… Почему? Потому что едят жаренную, пареную, копчённую, в общем, обработанную огнём пищу. А надо есть сырую, естественную!

– Ещё раз про морковь… – пробурчал Роман. – Посмотри на себя, до чего тебя довели диеты! Что толку от них?

– Если бы ты поголодал, то и мыслил яснее, чище, правильнее. А съел консервы, и начинаешь думать, как эта бедная, замученная термообработкой скумбрия в тесной банке перед кончиной! А она тебе поддакивает отрыжкой в животе… Представляешь, что у тебя в мозгах творится!

Оченёв тяжело вздохнул. Как оседлает своего конька, так не остановить до завтра! Эти йоги, экстрасенсы, фанатики диет всегда в ужасе от того, что Роман ест. Спорить с ними себе дороже. Всё равно останутся при своём мнении, а у тебя язык и голова только устанут.

– Почему же вы такие духовные, воздержанты живёте не дольше других? – всё-таки возразил он.

И пожалел. Анатолий на полчаса завёл лекцию, заменившую чтение Бхагавадгиты, Поля Брега и новейших физико-молекулярных теорий вместе взятых. Роман слушал разошедшегося просветителя, и чувствовал себя тёмным и маленьким. Оказалось, что вся его жизнь – чудовищное безумие. Военврач должен срочно сесть на сорокадневное голодание, перестать пить, касаться женщин, зарабатывать деньги, защищать себя и других, затем – немедленно превратиться из человека в луч света, чтобы устремиться к Разуму за пределы Галактики. Иначе, в следующей жизни он родится слепоглухонемым парализованным уродом.

– Какие у меня сроки на выполнение всей этой работы? – робко поинтересовался Оченёв.

– Вчера! – сурово глянул Анатолий.

– Что ещё, гуру?

– Отставить иронию.

– Отчего-с?

– От того, что опасно шутить и лукавить с необъяснимым. Сразу последует расплата!

Оченёв оживился от нового поворота разговора, и прислушался. Анатолий сразу оседлал любимого конька и начал грузить. Оказалось, Там в наши игры не играют, Там всё по-другому, Там жестоко учат, раз люди сами открыли ящик Пандоры. Откуда сыпятся удары из ниоткуда? Оттуда! Оттуда все «нехорошие» дома и предметы! С какой целью? Чтоб мы изменились и поняли, чего хочет от нас Тот мир. Там законы зэковские – не выполняешь свою задачу – растерзают. Рептилии.

Да, да, так нас предупредили Оттуда! Там пишут законы Вселенной и требуют их соблюдения.

– Так ты с нами, товарищ! – обрадовался Оченёв. – Будешь бороться с «олигофренами»? Их пора, как следует тряхнуть за одно место!

– Борьба – тупиковый путь, – покачал головой художник, – нужно тоньше воздействовать на людей и вести их к Разуму.

– Как? – нахмурился собеседник.

– Подавить ум, чтоб высвободить Душу. Он опутал мозги. Ум – это рептилии, то есть, инопланетяне.

– А где их летающая тарелка?

– Диспут затянулся! – грустно констатировал Голод.

Роман покосился на дверь. Что-то Марины давно нет. Он зевнул, прилёг на диван и не заметил, как веки сами слиплись. Сказался напряжённый день.

 

Людмила повернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Противный скрип и вой пронзал уши, разрушая перепонки. Завтра будет бледная, как поганка и варённая, как курица. Господи, забрал бы ты этих застройщиков к себе! А она ещё старается ради них… Их бы за решётку, а не защищать. Может, возмездие не зря пришло в Щупкино? Вот и ответ за окном! После минутной паузы шум вновь радостно загудел. Да, что они там, кран не могут смазать? Это же издевательство над человеческим здоровьем!

Женщина тяжело поднялась с кровати, оделась в спортивный костюм. Сон покинул её, как ветреный мачо старуху. Она вышла в коридор, постучала в номер Гюйса. Никто не ответил. Как можно спать в таком скрипе! В подтверждение опять раздался жуткий гул за окном.

Выйдя на улицу, Людмила направилась на стройку, откуда доносились звуки, напоминающие скрежет гигантского крана. Возле бытовки эксперт встретила Анатолия.

Тот выглядел более чем странно. Волосы взлохмачены, глаза были выпучены и горели безумным блеском. Он схватил её за плечи и торопливо заговорил:

– Они здесь! Я видел Их. Пришельцы в городе…

– Вы в порядке? – встревожилась Мамыкина.

Анатолий молча указал на ускользающую по забору тень женщины. После чего, с криком побежал в обратную сторону. Метров через сто он наткнулся на Оченёва, в недоумении притормозил, затем опять набрал скорость и исчез за поворотом. Роман последовал за ним. По пути спиной почувствовал чьё-то присутствие и обернулся. Из-за широкого дуба возникла загадочная брюнетка в чёрных очках. Скользящей походкой она приблизилась к нему.

– Кто вы? – хрипло спросил он.

Незнакомка указала в небо.

Роман задрал голову и замер.

Прямо над ним висел НЛО. Гигантская сигара с десятками иллюминаторов. Она поворачивалась вокруг своей оси, освещая фонарями стройку и болотный пустырь по соседству. Потом движение прекратилось, НЛО застыл в воздухе. Роман пришёл в себя, с изумлением осмотрелся. Брюнетка пропала без следа.

Он снова вздёрнул глаза вверх.

НЛО тоже исчез.

На персональной выставке доморощенного «Гигера» толпились не только щупкинские ценители живописи, но и москвичи, и иностранцы. Они бродили по музею имени Пушкина, где в солидном помещении висели полотна прославившегося провинциального художника. Общее внимание привлекала потрясающая картина. Точнее, её рама, создавшая объёмную панораму.

Все восхищённо наблюдали, как вдоль трёхметрового полотна под названием «Рептилоид» сновали миниатюрные самодельные «НЛО». Эти игрушки двигались вверх-вниз между приделанных на раме джунглей, труб, балок и светили красными лазерами во все стороны. Снизу из маленьких отверстий клубился пар, отчего лучи смотрелись ещё эффектнее.

Садовская пробралась сквозь толпу посетителей и неотразимым взором осчастливила художника. Это подогрело его красноречие, и творец вдохновенно принялся посвящать публику в своё мистическое видение мира.

– Они уже среди нас! Не верите? Приходите ночью за стройку, и сами увидите! – агитировал он. – Вот вы, девушка, наверняка, думаете, что всё это бабушкины сказки?

– Напротив, – серьёзно ответила Садовская. – Моя бабушка – дальняя родственница Армстронга. Долгими зимними ночами, нянча меня на коленях, он рассказывал про базы инопланетян на обратной стороне Луны…

– Вот! – торжествующе воздел художник палец вверх. – Мы не одиноки во Вселенной. Вы из Америки?

– Почти, – скромно прикрыла она пушистыми ресницами бездонную синеву очей. – Я – гражданка мира. По паспорту.

– Перед вами, дамы и господа, человек будущего! – загорелся он. – Скоро на земле исчезнут все границы, пропадут все различия во внешности…

– Это что же? – недовольно осведомился носатый Самарканд Генрихович. – Как китайцы будем?

– Какая разница, какими будем! – отмахнулся Анатолий. – Всё равно превратимся в луч.

– Это ещё когда! А пока я не хочу ходить раскосым да с приплюснутым шнобелем, как негрокитаец… – дёрнулся Самарканд Генрихович, широко распахнув большие глаза и с опаской потрогав своё главное украшение на лице. – Я – чистопородный армянин.

– У нас будут вытянутые, как у египетских царей черепа, – аргументировал Анатолий.

– Вот ещё глупости! Меня моя округлость вполне устраивает, я против всяких там яйцеголовых!

– Да какая разница? Хоть, квадратные! Всё равно превратимся в луч…– вмешалась Садовская.

– Иронизируете?

Носатый армянин недовольно повернулся к девушке, но тут же с головой окунулся в её синие глаза и там утонул.

– Люди загипнотизированы материальным миром, – печально констатировал Анатолий. – Это ловушка, которая закончится печально для их цивилизации.

Появившийся Оченёв осторожно взял свою коллегу под локоть.

– Анатоль, вы такой пессимист, потому что вечно голодны, – сказал он, – приглашаю вас и Марину в кафе.

– Вот ведь мужчина! – удовлетворённо кивнула она. – Ведь может быть хорошим, когда захочет.

– Да, все мужчины хорошие, когда хотят… – рассеянно заметил Оченёв.

Они спустились по широкой мраморной лестнице, попутно оценивая живопись французских классиков.

– Они тоже находились в заблуждении, – припечатал конкурентов Голод. – Смотрите, как прославляют плотские утехи! Свой талант бросили на вызов вожделения!!

– Какие мерзавцы! – с гневом откликнулся Оченёв. – Искушают, сил нет… Мне хочется схватить вон тот окорок или эту мясистую красотку, да совершить с ними что-то грубое, плотское!

– Как вы смеете при мне замечать других женщин?! – возмутилась Садовская.

Пришлось, целуя ручки, убеждать живую красавицу, что златокудрая Венера, рождённая из морской пены в сравнении с ней серая мышка из сайта знакомств.

Анатолий заказал кофе с пирожными.

– Вы же против вредной пищи? – поддела Марина.

– Это вам! – смутился художник. – Сам я в голодании.

Он спокойно наблюдал, как россовцы уничтожили аппетитно пахнущие вредные эклеры. Оченёв жестом предложил присоединиться. Тот с усмешкой отказался. Роман уловил эту кривизну. Высокий уровень притворства. Он один раз тоже голодал, так его бесило, что вокруг все жрали всякую гадость, и – хоть бы хны! А Оченёв почему-то должен страдать. И при этом ни одна собака даже не замечала, что подвергает его продвинутого нечеловеческому соблазну!

– Это тебя победил ум, чтоб ты выполнял его программу, – заявил Анатолий, когда россовец доел.

– Иногда надо потешить плоть. В жизни так мало удовольствий!

– Мало, но гоняясь за ними, уходишь от своей настоящей судьбы. Это ум вас отвлекает.

– Я думала, он наоборот помогает в жизни? – робко призналась Садовская.

«Лихо охмуряет! – подумал Оченёв про спутницу. – Знает, какой рычаг с кем нажать. Робость в красивой женщине – страшное оружие. Мужчина сразу распускает перья и интеллект. Ай да «МОССАД»!»

– Скованный умом, не видит жизни, – распространялся Анатолий. – Эго – мощная вещь! Как компьютер. Не знаешь его – не воспользуешься. Так и мозг. Он вбит в личность, и следует программе ума.

– И гороскоп может прочитать эту программу! – догадалась Садовская.

Художник в восторге взглянул на понятливую блондинку. Он с жаром объяснил, что гороскоп – схема жизни. Но это лишь шаблон. Экстрасенс, прочитав его, «предсказывает». И зарабатывает на других, потому что те поленились изучить себя сами. Если глубже заглянуть в себя, то откроется вся подноготная, а не только вводная часть, которой пользуются люди. Надо развить душу, чтоб перейти к Разуму и узнать цель своей программы.

Россовцы переглянулись: этот сумасшедший творец обладал мышлением технаря и даже эмоции систематизировал.

– Что за программа? – зевнула Марина. – Если можно попроще.

– Схема личности, ума, интеллекта, подсознания…

– Как? И подсознание – схема?

– Да, это система управления всего энергетического комплекса и самого физического тела, как материального носителя всего этого комплекса!

Оченёв почувствовал, что дуреет, как гуманитарий на лекции по высшей математике. Веки сами закрывались. Он нацепил на нос чёрные очки, подпёр подбородок ладонью и с умным видом приготовился вздремнуть. Садовская тоже кемарила, пытаясь пальцами раздвинуть слипающиеся глаза. Откуда-то из прекрасного далёка доносился убаюкивающий голос Анатолия. Тот не обижался на спящих слушателей и продолжал вещать.

Его убаюкивающие слова вылились в образы в уснувшей голове Оченёва. Из художника вылезла душа в виде гусеницы. Гигантские руки спеленали её в кокон, перекрыв связь с остальным миром. Она вспорхнула вверх, обожглась об солнце, упала. Ожила, увидела перегородки, стала отодвигать их. Ей открылись за шторами параллельные миры, в которых кишели странные существа. Рептилии. Пришельцы. Они на тарелках спускались перпендикулярно к нам вниз. Проникали через пространственно-временную дыру, в виде кротовьей норы. Вокруг них собирались толпы, поклонялись им. Они, как Учителя, ходили с указками, дотрагивались указками до голов. Посвящённый садился в позу лотоса, просветлённо созерцая стопы Кришны. Прекрасные гурии увешивали медитирующих гирляндами. Он блаженно задремал.

2Газета «Московский Комсомолец».
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru