Даниил Путинцев
Ночной шум
Россовцы взяли свои стопки, оставив четыре нетронутыми. Оченёв налил в ещё одну и вопросительно посмотрел на Гюйса. Тот кивнул, и военврач присоединился к остальным.
С минуту молчали, потом снова сели за стол. Разговор не клеился.
Гюйс вспомнил ту межведомственную разборку. Его и ещё двоих окружили, он пошёл на прорыв, не вытерпев шквального огня, который открыли по ним. Посчитал, что спасает всю группу. Если б немного выдержал, то подоспела подмога, и ребята остались живы, а он не получил бы ту подлую пулю…
Садовская стремительно поднялась.
Она одарила Гюйса откровенным взглядом, когда покидала номер. Роман помрачнел, готовый уже отказаться от новой работы. Что-то кольнуло сердце. Нужны ему тревожная жизнь, сложные запутанные отношения? У этой Садовской, наверняка, служебный роман с начальником, а он, новичок, размечтался!
Через минуту Гюйс тоже поднялся с места, крепко пожал ему руку.
– Постой, Ген, мы как-то не договорили…
– А что там говорить и так ясно.
Обнял его и исчез за дверью. Оченёв долго смотрел вслед.
– Вы – мечта любой жены! – нарушила молчание Людмила. – Выдержали самое трудное испытание – женщинами, не поддались…
– Старею, наверное, товарищ капитан! – улыбнулся он.
– Ну, что ж, старичок, давайте побалую вас домашним.
Она достала из сумки пироги с вишней, капустой, рисом, яйцом и зеленью, сметанник.
– Решили меня изнутри взять! Путь к сердцу мужчины лежит через стол.
– Не только, – она многозначительно остановила на нём взгляд.
Он не выдержал, моргнул и, скрывая смущение, откусил аппетитную плюшку.
– Сама пекла.
– Мне кажется, от вас ещё ни один кандидат не ускользнул!
– Я не ищу их, но могу выбрать. Одного и надолго, если не навсегда.
Он застыл с набитым ртом.
– Я – в душ! – улыбнулась она.
Роман испуганным жестом обвёл номер.
– Это мои апартаменты, – успокоила она.
Он вскочил. Сердце заколотилось.
– Вы?!..
– Я, что, не женщина?
Оченёв взял её за плечи и пристально посмотрел в глаза.
– Почему я?
– Можете уйти.
Она набросила на плечо полотенце и не спеша скрылась в ванной.
Он метнулся к выходу, взялся за дверную ручку, замер на пару секунд, потом отпустил и возвратился к столу.
Когда вернулась из душа Людмила, пирог с вишней был полностью уничтожен.
– Вы за этим остались?
– Я, что, не мужчина?!
Она, ничуть не удивившись, протянула ему другое полотенце. Халат распахнулся, обнажив красивое налитое соком тело тридцатилетней женщины.
Оба полотенца сиротливо сползли на палас.
Он млел под чудесными руками, делающими массаж. Как долго он лишал себя этих радостей жизни! Целый год без женской ласки, и вдруг такой сумасшедший день. Влюбился в двух красивейших дам. Надо же! Ещё вчера болтался, как цветок в проруби, а сегодня уже попал в такой букет…
– Это только начало! – отозвалась она его мыслям, разминая плечи и скептически оценивая фигуру.
Он поёжился. Да, пузо пора убрать, майор, а то вон как всерьёз выступило…
Она на мгновение прекратила массаж.
– Что решил?
Он приподнялся на локтях.
– Не знаю.
– Ну и сиди тут, как сыч! – упрекнула Людмила. – А мог бы ещё работать, создать семью, завести детишек…
– Ты делаешь мне предложение?
– Ты нужен людям, и не только как массовик-затейник из ДК.
– Да я готов с тобой всю жизнь идти рядом.
– Ну, так иди!
Он развернулся и заключил её в объятия, нежно поцеловал, подумал и хмуро отстранился.
– И многие с тобой шли рядом?
– А ты ревнивый! – не обиделась она. – Немногие.
– Я не то хотел сказать, – Роман прижался к её груди головой. – Ты знала тех четверых?
– Товарищ Отелло, я прекрасно поняла, что вы хотели сказать.
И слегка пощекотала подмышками, он дёрнулся, хохотнув.
– Всё-таки ревнивый! Нет, я не знала этих парней, только со слов Гены.
– Боюсь, я не всё понял.
Людмила взбила ничейную подушку и легла на своей половине.
– В РОСС каждый знает только свою группу численностью пять человек, – продолжила она. – Эти четверо погибли за полгода до нас. Выжил один Гюйс.
– То есть, вы с ним только полгода? – уточнил Роман.
– Да. Гена теперь придирчиво отбирает новую группу. Нас пока трое, и ты четвёртый, непонятный…
– Ты ему тоже психологически помогла? – вырвалось у Оченёва.
Она с жалостью покосилась на него и покачала головой.
– Тогда в перестрелке пуля пробила ему мочевой пузырь, ну и что-то рядом. Ты – врач и должен понимать, что в этом смысле он…
– Прости…
Она прижалась к Роману, взъерошила ему волосы и попросила:
– Потуши свет. Скоро утро.
Он выключил торшер, поворочался немного и потянулся к ней.
– Что такое? Опять?
– Не могу заснуть!
– Долго непочат был? – посочувствовала Людмила.
– Нет, от твоей подушки исходит такой запах, так привораживает и так всё хочется, хочется…
– Ну, сколько ж можно! Терпи…
Он отбросил подушку на кресло и повернулся к ней спиной.
Засыпая, она потянула носом воздух и довольно улыбнулась. Подложенная под простыню травка подействовала. Не зря её подпольная кличка была сначала «Мамуля», а потом – «Химрота»…
Остаток ночи Оченёв почивал крепко, без сновидений, и словно летал по воздуху, как все влюблённые.
Утром в сладкой дрёме в предвкушении повернулся на другой бок, но рука нащупала лишь записку.
Роман присел на кровати и прочитал:
«Ну, ты и соня, женишок! Завтрак, обед и ужин на столе. Я побежала добывать для нас мамонта. Твоя Л.
P.S.: Письмо в целях конспирации сразу после завтрака съесть…»
Оченёв умылся, отворил дверь на балкон, вдохнул пряный от листьев воздух и приступил к физзарядке, которую делал всю жизнь. Руки, ноги, пресс. Растяжка, стойка на голове, кувырки через голову. Кровь забегала по проснувшимся венам. Наконец он оделся и обратился к окну. Вокруг что-то поменялось, свежесть заполнила Романа и позвала на новые свершения.
«Определённо, влюблён, – подумал он. – Вот только в кого?»
В дверь постучали.
Глава 4
На пороге возникла Садовская, за нею скромно стоял Гюйс. Оченёв жестом пригласил их в номер, подошёл к столу и принялся строчить заявление о приёме на работу.
Гюйс невозмутимо сложил подписанный документ в папку, пожал новобранцу руку и хлопнул в ладони. В номер сразу вошла Мамыкина с тазиком воды.
– Наступай, майор! – распорядился подполковник.
Оченёв, вздохнув, снял носки, задрал брюки и встал в посудину с холодной водой. Непроизвольно дёрнулся.
– Мы посвящаем тебя в РОСС. И желаем тебе не сесть в лужу…
Тут же завербованный ощутил, как по спине побежала холодная струя. Это Людмила вылила ему за шиворот стакан воды.
Оченёв взвизгнул и выскочил из тазика.
Когда смех утих, Гюйс посерьёзнел и пригласил к столу. Доедая вчерашние яства, россовцы обсудили предстоящее дело о местных рептилиях.
– Если найдём их, то всем выпишут Нобелевскую премию, – пообещала Людмила. – В хозяйстве сгодится.
И подмигнула Роману. У того отлегло от сердца. Никакой натянутости и напряжённости в отношениях после ночи не возникло. На душе стало легко, свободно и радостно.
Гюйс кратко изложил план. Мамыкина должна была заняться сбором документации. Садовская и Оченёв, как самый примелькавшийся в Щупкино, идут разведывать обстановку в городе и собирать сведения о погибшем.
–Ваши действия, майор?
Подполковник испытывающе посмотрел на него.
– Внедриться в НКВД.
Все оживились.
– Народный Контроль Внутренних Дел. Общество «Шумим, брат, шумим»… Оппозиция из тех, кого власть кинула. Выпускают листовки, устраивают акции. Меня недавно звали туда. Думаю, многое знают о местной мафии, и вообще о городе. Сегодня у них сходка.
– Прекрасно, – согласился Гюйс. – А я связываюсь с местной полицией и осуществляю общее руководство.
По дороге Марина подтрунивала над лихим любовником, чуть не сватала его к своей коллеге. Оченёв смущался и не знал, как себя вести. Потом выдал:
– Живёшь не с кем хочешь, а с кем получается.
Она оценила ответ, показав большой палец.
Остановились возле мемориала «Скорбящей матери». Бронзовая статуя женщина в платке прижимала к себе девочку, заслоняя её от опасности и не в силах спасти.
– Раньше здесь была интересная скульптура, – послышался хорошо поставленный голос. – Она могла бы защитить бедных щупкинцев.
Позади них переминался настоящий гигант, лет двадцати семи. Русый, с длинными волосами и бородой, высокий, крупный, центнера на полтора, молодой, щекастый богатырь в широкой штормовке. Весь так и полыхал здоровьем. Он сосредоточенно наблюдал за вечным огнём, колыхавшимся в медной звезде возле его громадных башмаков.
– И чья это была работа? – кокетливо поинтересовалась Марина.
– Местного художника, – ответил тот. – А потом взгромоздили на неё эту безвкусицу. Единственный плюс – фамилии солдат-героев, – он указал на полукруг пятиметровых столбов за фигуркой женщины и девочки и испещрённых многочисленными фамилиями. – Это святое.
– Так что за скульптор до этого был?
Оченёв хмыкнул. Старый знакомый Анатолий Голод. Эклектик, абстракционист и фольклорист, но прославился кибер-панком. Тогда он ещё не был известен, поэтому его работу сровняли с землёй.
Гигант достал маленькое портмоне, вынул из него фотографию, где ещё стояла скульптурная абстракция, напоминающая странных существ, вырывающихся из-под земли. Оченёв и Садовская переглянулись. Шедевр весьма напоминал памятник рептилиям.
Тот с невозмутимостью викинга убрал фотографию обратно.
– Анатолий всем раздавал фотки со своей скульптурой.
– Он протестовал? – спросила Марина.
– И даже вышел на демонстрацию против сноса, – продолжил гигант. – Позвал многих, но оказался один. Всем было некогда. Представьте, стоит одинокий человек и вопит: «Мы протестуем против произвола властей!» Цирк… Вы случайно не на собрание НКВД?
– Вы догадливы, – улыбнулась ему Садовская. – Идёте с нами?
Он повёл на неё светлыми глазами, в которых зажёгся и потух непонятный огонёк, и отрицательно помотал головой.
– Вы – мастер вербовки, – усмехнулся викинг.
– А вы подмастерье? – прямо посмотрела ему в глаза Садовская. – Как вас зовут? Жак де Моле1?
– Алекс Попович.
– Почему не Алёша Попович?
Неожиданно он развернулся и направился вниз к фонтанам, естественно спускавшимся длинной полосой вниз к реке и заканчивающимся у позолоченной стелы.
Она грустно посмотрела ему вслед. Уже второй адепт за день соскакивает! Неужели, теряет квалификацию?
Тут она перехватила взгляд Романа. Нет, в его случае очень даже получилось. Правда, через посредницу. Впрочем, какая разница, раз он здесь рядом с ней! Неофит ласкал её нежно-глупым взором и блаженно сглатывал слюну, как корова, которую доят. Вот доказательство того, что не потеряна квалификация.
Она саркастически посмотрела на него. Далеко пойдёт этот майор! Не успел насладиться одной победой и уже навострил лыжи к другой.
Она фыркнула и взяла его под руку.
Они вошли в магазин «Мелодия», но вместо музыкальной утвари внутри висела мужская и женская одежда. Продавцы лениво привстали и сели при их появлении, больше не обращая внимания. Откуда-то сбоку Садовская ощутила дуновение по ногам и направилась к открытой двери. Оттуда доносилось:
– Снегоплавильный комбинат – это конец зелёной деревне…
– Новостройки задушат нас!
– Одни мы пытаемся разбудить этот погибающий город…
– Почему застройщики всё время на ход впереди?
– Они знают о каждом нашем шаге.
Садовская и Оченёв хмыкнули: не удивительно при такой конспирации!
А на собрании страсти накалялись. Выясняли, где утечка информации, все обвиняли всех. Обзывали друг друга засланными казачками.
Садовская громко расхохоталась. В помещении сразу примолкли.
Оченёв вопросительно уставился на спутницу, мол, линяем или расшифровываемся?
– Именем закона! – резко выкрикнула она. – Вы окружены, выходите по одному, руки за голову.
Из дверей выглянула испуганная физиономия средних лет, а потом усатая наглая, скорее всего, из бывших военных.
– Нашли время шутить! – раздражённо проворчал последний. – Вы кто, ребята?
Роман внимательно оценил этого маленького человечка в камуфляже. Судя по голосу, это он кого-то обвинял в шпионаже.
– Вам слово «МОССАД» что-нибудь говорит? – строго спросил Оченёв.
– Проходите! – отрывисто бросил собеседник.
«Это, что, пароль? – подумал военврач. – Оригинальный НКВД!»
В небольшом зале за сдвинутыми посередине столами сидело человек пятнадцать мужчин и женщин зрело-пожилого возраста. На их лицах лежала неизгладимая печать борцов за справедливость. Такие всегда проигрывают фаворитам на ринге, но умело создают иллюзию, что в следующий раз точно побьют чемпиона. Когда россовцы вошли, Булавина, сидевшая у дверей, взвизгнула и по привычке ущипнула незваных гостей. И захохотала особым, рассчитанным на площадной митинг, смехом.
– Да, это же Ромка – шутник! Что ж твоя театральная комиссия из Москвы не приехала, а? Накрылись Канны? Вот и верь военным после этого!
– Мне-то вы поверили, – самодовольно усмехнулся усатый.
– Да как же тебе, вертолётчику не верить! – наградила она его порцией щипков. – Кто ещё так судится в Щупкино, как не ты, Боря!
– Хватит меня хватать! – раздражился тот. – Слушания вот-вот начнутся, а у нас стратегия не выработана.
– Надо просто сорвать слушания, и вся – стратегия! – заявил из угла носатый с залысинами. Его выдающаяся часть лица и густая щетина с лихвой возмещала недостаток волос на голове.
– Правильно, Самарканд Генрихович!
Неприметный мужчина в сером костюме плавно поднялся и покинул собрание.
Оченёв попытался выяснить, кто это. Но никто толком не знал ушедшего. Потом Самарканд Генрихович, нахмурив свой лоб заодно со шнобелем и залысинами, вспомнил, что это был человек из администрации города.
– И вы ещё удивляетесь, откуда утечка информации?!
– А хозяину «Мелодии» можно доверять? – поддержала Романа Садовская.
Все напряглись. Такая молодая, а поучает их, опытных оппозиционеров и подпольщиков!
– Нам нечего скрывать от людей! – закипел усатый. – Кто вы? Кто дал вам право поучать меня, кадрового офицера?..
– Да потому что вы – ЧМО!
– Что?!
– Член мужского общества.
Вокруг захохотали.
Он резко встал и молча вышел. Россовцы переглянулись: какой нервный товарищ!
– Девушка, – укоризненно покачала головой Булавина. – Наш Кузькин, вертолётчик, а вы его так приложили… Ай-яй-яй! Боря всю душу вкладывает в общее дело, борется, почём зря…
– Он, что, красна девица? – парировала Марина. – Что-то для вояки чересчур раним. Может, дело в другом?
– В чём? – насторожились все.
– В чём?! – повторила энергичная старушка с командным голосом. – Кто вы?
Садовская вынула удостоверение.
– Особый экологический отдел при Президенте России! Составляем отчёт по Щупкино.
Оченёв с трудом скрыл удивление. Марина невозмутимо продолжила:
– Что у вас тут происходит?
– Душат, почём зря! – проговорила командная старушка.
– Правильно, Лидия!
– Экологи в районе не работают, а только деньги получают.
– До нас дошли слухи, у вас тут змеи ползают, людей кусают… – забросила Марина пробный шар.
– Не людей, а «олигофренов»! – поправил Самарканд Генрихович.
– Сама природа против них, – злорадно добавила Лидия.
Булавина решительно поднялась.
– Послушайте, нас ждут люди. Через час слушанья в собесе. Хватит заседать, товарищи! Пора в бой. Присоединяйтесь, Роман, вместе со своей боевой подругой!
– Пожалуй, да.
Все потянулись к выходу. По дороге Оченёв тихо полюбопытствовал:
– Что за экологический отдел?
– У нас хорошо с полиграфией, – подмигнула Марина. – Могу заказать даже удостоверение первой леди!
Тут ей позвонили.
– Иди, – ответив по сотовому, сказала она Роману. – Гюйс просил срочно вернуться. И после слушаний загляни в гостиницу к Мамыкиной.
Возле школы в окружении пожилых людей привычно переминался с ноги на ногу Алекс Попович. Он изменился до неузнаваемости. От сдержанного викинга осталась лишь оболочка, а поведением он напоминал Спартака, призывающего рабов к свободе.
Под ногами на чёрном асфальте мок под мелким дождиком раскладной макет из гуттаперчи и пластилина. На нём слабо угадывалась архитектура района, где над маленькими пятиэтажками возвышались, как динозавры над дикарями, небоскрёбы. Алекс указал на пришкольное футбольное поле метров в пятидесяти от них, где малышня играла в «сотню».
Оченёв сжал зубы от досады. Скоро на стадиончике будет стоять тридцатиэтажный монстр. А за школой, где стоит памятник трагически погибшему мальчику, прямо по нему проложат магистраль. Вот уж не позавидуешь тем, кто живёт рядом!
– Почему именно здесь? – тревожно полюбопытствовала молодая женщина с трёхлетним сыном, вглядевшись в план. – Какой ужас! Я же там квартирую.
Она, видимо, представила, как в двух метрах от её окон круглые сутки будут проноситься машины и мотоциклы.
– Так что же делать? Скажите!
Человек тридцать с напряжённым вниманием слушали Алексея.
– Если будем молчать – нас задушат смогом и теснотой. Как пауков в банке, куда выдыхают дым! А как всё происходит? Наступили нам на голову, посмотрели – молчат, и давай дальше топтать.
Вся группа НКВД приблизилась к месту сходки.
– Молодцы, что пришли, – вступила в разговор Булавина. – Листовки расклеили? Возродим политическое самосознание. Грабителей земли русской к ответу!
– Вывести бы их в чисто поле да поставить к стенке…
Это хмуро бросил в сердцах пожилой суровый мужчина с классическим лицом пролетария с советских плакатах. Суровое лицо, упрямая складка рта, вот только желание биться за светлое будущее в глазах пропало.
Оченёв пристально посмотрел на него.
– Раздайте нам «калашниковы», пойдём на этих спиногрызов, не думая, – подтвердил близнец плакатного пролетария.
Роман с сомнением покачал головой. Спиногрызы только и ждут, что народ поорёт, устанет и ничего не решит – не предложит. Тогда-то они по-тихому и примут свою резолюцию. И построят небоскрёбы людям на голову!
– А чего ты так стараешься, внучёк? – неожиданно спросила Лидия.
– Так у меня под носом уже стоит четвертак-урод, бабушка! – усмехнулся Попович. – Да ещё семь на подходе. Поздно спохватился. Отдыхаю, называется, на даче в ближнем Подмосковье… А у вас ещё можно всё остановить. По закону! Но для начала на слушания. Чем больше нас будет, тем скорее прислушаются. Общественное мнение кое-что значит.
– Один хрен власть своего добьётся! – возразил пролетарий. – Митингуй – не митингуй, всё равно получишь…
– Идёмте!
– Да пора, – поддержала Булавина.
За гигантом обречённо потянулись другие мужчины. Женщины решили прийти позже, дождавшись других жильцов. Оченёв приблизился к школьной крылечной колонне, на которой висела листовка с изображением тётки в платке времён революции, приложившей палец к губам:
«Не болтай, а действуй!»
Позади кто-то тяжело выдохнул. Потом взвизгнула одна из женщин.
– Ты, что, кидаешься, сволочь?!
Оченёв обернулся. За спиной стояло человек десять парней в чёрных, как у налётчиков, кожанках. Они, словно призраки, возникли из-за деревьев. Кто-то из них швырнул в женщин комок грязи. Другой кусок земли упал на макет. Отступать было некуда. Роман резко напрягся и расслабился, приводя себя в боевое состояние.
Неожиданно подоспел Борис Кузькин, тоже появившись невесть откуда. Он направился прямо на парней.
– Вы кто, ребята? А? Вы, кто, а? – повторял вертолётчик, двигаясь на самого здорового.
Видимо, знал, что толпу можно остановить, воздействуя на самого сильного. Роман присоединился к нему. Парни, ни слова не говоря, вдруг быстро ретировались.
Оченёв вытер пот со лба. Кто это был? Наймиты администрации?
Женщины возбуждённо заговорили:
– Молодец, Боря! Мужчина… Разогнал эту шушеру.
Сам Кузькин остался олимпийски спокойным, будто весь день совершал подобные подвиги. Он неспеша сложил макет в большой целлофановый пакет, вынул китайскую губку для обуви с пропиткой, аккуратно вытер свои чуть замызганные грязью офицерские ботинки. Довольная улыбка пробежала под седоватыми усами.
Оченёв внимательно оценил его. Да, закалка военная. Не испугался, действовал решительно, чем впечатлил эту непонятную группу гопников. Чего они хотели? Почему так слаженно отступили?
Роман ещё раз смерил взглядом бравого усатого вертолётчика.
Глава 5
В одноэтажном щупкинском райсобесе кипели страсти по слушаниям об уплотнительной застройке. Здание не вмещало всех желающих поучаствовать.
В жарком тесном помещении люди атаковали чиновника, пытавшегося начать слушания. Он не ожидал такого наплыва народа. Ведь накануне в официальной газете тиснули маленькое объявление. А Попович, имевший зуб на застройщиков, умело поднял волну через трёх активных горожан. Пока чиновник старался навести порядок, Оченёв узнал много интересного.
НКВД много лет уже вели борьбу с продажной властью. В девяностых в Щупкино заправляли откровенные уголовники и бандиты. Они отстреливали друг друга до тех пор, пока не остался один, самый безобидный. Его и сделали мэром. После кровавых разборок это был долгожданный отдых. И под такую дуду очень комфортно стало воровать. Земли по бросовым ценам отряжались налево и направо. Предприятия банкротились и отдавались в нечистые руки. Почти все щупкинцы, чтобы выжить, ездили в Москву работать. Власть смотрела на них, как на досадную помеху, мешающую зарабатывать деньги. Коммуникации по городу изнашивались, трубы лопались, канализация прорывалась, свет в домах отключался, на ремонт старого тратилось столько же, сколько на строительство нового. Случись война – диверсанту раздолье. Перекрыл бы одну канализационную трубу, и люди бы сами сбежали из города. Куда денешься, если испражнения лезут обратно из унитазов?!
Но это не интересовало коммунальные службы. Они давно поделили весь мир на своих и остальных. Последние – чужаки, враги, с которыми поступают по законам военного времени. Только путаются под ногами и замедляют процесс обогащения! Ненависть, презрение к своим землякам определяли всю политику власти.
Потом был генерал Татарцев, которого назначил губернатор Московской области Гробов, сам военный. Новый мэр проворовался ещё больше, но при этом сделал что-то для города. Собрал предпринимателей, пригрозил, что задушит налогами, если те не перечислят средства на благоустройство города. Дельцы скрипнули зубами, затаив обиду, но раскошелились. Вояка сразу навёл глянец на прогнивший город. Коммуникации не заменил, зато отгрохал сеть фонтанов, мемориал, устраивал парады, показательные выступления десантников, поднимал патриотизм населения. И под бравурную музыку облегчал бюджет города.
Предпринимателям, в конце концов, надоело постоянно раскошеливаться, и они стукнули в соответствующие органы, откуда прислали проверочную комиссию.
Подсчитали бюджет, и оказалось, что генерал прикарманил двести миллионов. На него завели уголовное дело, хотели лет на пять упечь, но он вовремя свалился с инфарктом. А потом уголовное дело волшебным образом само собой рассосалось.
Оченёв усмехнулся. Судебная инстанция в Щупкино – это отдельный феномен. Там никакой логики. Предположим, раскроют дело Кеннеди и принесут его в щупкинскую прокуратуру. Найдут все доказательства, принесут все улики, доставят убийцу Кеннеди. Мало того, тот чистосердечно признается. И после этого совсем не факт, что его осудят. Даже, скорее всего, оправдают.
Булавина посвятила россовцев в деяния судейства. Сотни частников, обманутых, ограбленных администрацией и нуворишами, остались без домов. Много гражданских и уголовных дел, толстосумы развалили ещё на стадии рассмотрения.
И на всё это наследство после генерала пришёл очередной мэр. Он понял, что все сливки сняты, земля распродана, остался воздух да заболоченные пустыри. Эти неполезные территории новый мэр быстро освоил – решил нажиться на высотках. Сразу нашлись застройщики из соседнего городка Иванеевка. Они наплевали на закон, запрещающий строить выше семнадцати этажей.
В переполненном коридоре райсобеса, который местные острословы окрестили «рай с бесами», застройщик Гуржин, тёмная личность плотного телосложения всё-таки решился вместе с замом мэра начать слушания. Он много обещал, делал вид, что идёт на компромисс, а сам жёстко гнул свою линию, как и подобает пятой колонне. Под недовольный гул Гуржин указкой водил по проектному транспаранту, невозмутимо разъясняя, как следует развивать город. Сразу нарисовал радужную картину. Возле речки пообещал провести мостовую, чтобы жители вечерами могли прогуливаться с семьями и отдыхать.
– Как прогуливаться, если по ней вы проложите магистраль, чтоб разрядить пробки! – возмутилась Лидия. – Что за ерунду городите, уважаемый?!
– Нет, нет, что вы, я буду настаивать… – уверенно отбивался он. – А вот здесь за мостовой удобно встанет красивый дом.
– Он же перекроет всё солнце нашей пятиэтажке! – ахнула мамаша с двумя детьми. – Мы не увидим даже рассвета.
– Стоп! – возмутилась рыжая молодая женщина. – Да ведь тут стоит мой дом! Где вы собрались строить?
Но Гуржина трудно было озадачить.
– Решим индивидуально, – продолжал бойко объяснять он. – Частникам выделим на выгодных условиях лучшие квартиры в наших домах.
– Да мне не нужна квартира! Я хочу жить в собственном доме, у меня дети растут, мы только что выбрались из городской системы и не хотим обратно.
– Я думаю, мы как-нибудь сумеем договориться… – многообещающе улыбнулся Гуржин.
– Знаем, как вы договариваетесь! – выкрикнул Самарканд Генрихович. – Сожжёте дом, и – гуляй, рванина…
– А чтоб вам было легче, я поставила у дверей канистру с бензином! – неожиданно заявила рыжая.
«Отличный пиар! – с восхищением подумал Роман. – Сразу станет ясно, чьих рук дело. Растёт наше население, растёт…»
– Вы уже так делали, когда сожгли трест на территории городского парка и построили на его месте двадцатипятиэтажку, – присоединилась Булавина.
– Ту самую, что перекрыла нам закат солнца, – согласно кивнула мамаша с двумя детьми.
– Да, да, а потом её отгородили забором и живут, как буржуи на выпасе, – высказался Самарканд Генрихович. – Мы для них плебеи!
– Белая кость с плесенью! – возвысила голос Лидия. – Нашим детишкам и внучонкам негде поиграть.
– Кто за всем этим стоит? – задумчиво произнёс Оченёв. – За этим произволом нуворишей, коррупции, криминала?!
– Мой ученик, – с гордостью ответила Булавина. И самой стало смешно:
– Да, да! – расхохоталась она. – Именно он, мой несравненный Румит Лабудянц.
Атмосфера на слушаниях накалилась до предела, и терпение администрации лопнуло. Они поняли, что пожар разгорается, и предпочли отступить.
– Слушания переносятся! – сдался серый чиновник, проводивший собрание.
Жители воодушевились, радостно загалдели и зааплодировали. Они одержали первую маленькую победу.
Роман покосился на Людмилу, которая в позе пляжной соблазнительницы сидела на диване, показывая насколько нужно красивые ноги из-под халатика. Она для него представляла тот тип, который всегда притягивает ценителей женственности. «Мамуля» не жеманилась, не надоедала, прекрасно знала законы общения, понимала природу сильного пола и умела им незаметно управлять. Так что к мужчинам относилась философски, как к детям, с которыми нужно и поиграть, и вовремя отшлёпать.
«Такие бриллианты открываются не сразу, зато потом долго играют на свету всеми гранями и затмевают мимолётные увлечения мужчин мелкими камешками, – подумал он. – Ого, так я поэт! Сильно же зацепила меня эта ундина».
Украшал её и ясный ум. В сочетании с иронией – страшное оружие. Её научный подход к любой проблеме, как сообщил Гюйс, разрушил не один стойкий миф. Внимательно слушая соображения Людмилы о событиях в Щупкино, Оченёв восхищался выводами своей коллеги-подруги, которой увлекался всё больше и больше.
Они проанализировали происшествия в городе, обсудили странные поступки Кузькина, народное одобрение гибели «олигофренов» и перешли к общим рассуждениям.
– Чтоб не было уныния, справедливость должна восторжествовать, – проговорила она, рассеянно рисуя какие-то фигурки в блокноте.
– К чему это ты?
– Точнее, к кому. Так считает тот, кто решил наказать «олигофренов».
– Думаешь, это не наказание свыше, не божья кара? – поддел он.
Она широко раскрытыми глазами уставилась на Романа. От открывшейся бездны в её светло-серых глазах, ему стало не по себе. Людмила ничего не боялась ни на этом, ни на том свете. Почему?
– Нет ничего сверхъестественного, – словно услышала она его мысли. – Я – материалистка, поэтому и нахожусь на этой работе.
– Да, химики – атеисты, но есть ещё и алхимики.
Она вынула из тумбочки стеклянную банку с домашним грибным кисло-сладким напитком, глотнула сама, угостила Романа.
Потом ненароком изучая его реакцию, продолжила:
– Нам всем подсунули игрушки и заставили поверить в то, что они живые. А ничего этого нет. Это мошенники высшей категории! Людей дурят ложными идеями. На голом месте придумали такие теории, что невольно во всё это поверишь. А ничего нет!
– А что есть? – спросил Оченёв.
Он во все глаза смотрел на эту женщину. Кто сказал, что у женщин мало извилин в голове?! Вон как поворачивает…
– Богатые дедки делают хорошие бабки. Ты не боишься философствовать с женщиной, майор? – ласково потрепала она его по волосам. – Я мозги кому хочешь вынесу!
«Я давно с тобой голову потерял, – подумал он. – Мне интересно о тебе всё, ты мне интересна, как никто в жизни. Что это? Любовь?»
– Ты – совершенство…
Людмила чмокнула его в пересохшие губы и погрозила пальчиком:
– Льстец! – потом посерьёзнела. – Подбрасывает Сатана очередную игрушку, а мы забавляемся… Попробуй не верить в то, что мелькает перед глазами. Сразу всё остановится, уйдут страхи, глупые надежды, всё оголится!
Он отсел от Людмилы, покачал головой и нахмурился, подумав: «Страшно умная женщина!»
– Не смотри на меня так, милый!
– А любовь есть?
– Вот мужчины! Все разговоры с женщинами к одному сводят…
И оказалась права.
– Дорогой, а если у нас появится ребёночек?
– У нас в отделе, кажется, есть ещё одно вакантное местечко!
В самый разгар приставаний раздался условный стук в дверь.
Чтоб не оказаться застигнутыми на месте преступления, злоумышленники проявили запредельную расторопность. За считанные секунды они уничтожили все улики, придали лицам сосредоточенное интеллектуальное выражение и открыли номер. Правда, чуть учащённое дыхание не удалось скрыть от зоркого взгляда Гюйса. Тот усмехнулся в свою мушкетёрскую аккуратную бородку и осведомился:
– Много проанализировали?
Оба вытянулись перед ним во фронт.
– Товарищ полковник, мы как раз работали над преступной философией, – доложил Оченёв. – И пришли к выводу, что в ней нет смысла жизни!
– Почему?
– Потому что она стремится к смерти!
Гюйс налил яблочного сока, отпил глоток и поинтересовался:
– А кто преступник?
– Он по обе стороны баррикад, Геннадий Юрьевич.
– Я и не сомневался.
– Преступник сам стал жертвой.
– Не забывайте, майор, что мы как раз на его стороне, это он нам заказал найти своего палача.