Когда-то я был человеком, около пятнадцати лет тому назад. С каждым годом, вспоминая это время, оно всё больше напоминает мне сон.
Тогда я мог вкушать краски жизни с её тяготами. Воочию восхищаться небом, которое, подобно голубой акварели, растекалось по моим настоящим глазам. Побережье никогда не оставляло равнодушным сердце. Голодная морская пена, как дикая кошка, шипела и кидалась на ноги. За низкими грядами лежала равнина, а за ней виднелась опушка леса. Зелёные краски на то время так пестрили. А сейчас кажется, что все голубые, все зелёные, все яркие тона покрылись дёгтем. Рьяный пожар поглотил их, превратив в тлен, и оставил за собой только темень.
Изменчивая память о былом времени говорит, что мне было около тридцати.
Просто, в один момент, всё изменилось.
Мне построили дом без окон и дверей, лоскут за лоскутом, камень за камнем. Шились лоскутные стены, возводился фундамент Обители Ткача. И голос твердил мне, что никогда я не уйду отсюда, а сам он будет всегда рядом со мной.
Камень за камнем, лоскут за лоскутом… меня замуровывали в тлене и темноте. Говорил он, что буду я сердцем нового ваяния его воли.
Никто не услышит, как я кричу. Не увидит слезу, их попросту не может быть, я же чёрствая кукла. Я – Пестель Путовски, Пряжа.
Одна надежда у меня – это чужие мысли и глаза, знания и чувства нитей и кукол.
Прошу же, Вибии Велл, раствори темень в моих лживых глазах, яви мне прелестные видения твоей жизни. Покажи мне свою Нить.
Улицы солёного апрельского утра. Я застал Вибию Велл по дороге к побережью, её драгоценному дикому пляжу.
Помню эти улочки, облицовки зданий, столбы с фонарями. За почти пятнадцать лет внешне город мало изменился.
Фасады зданий мешались бежевыми, простыми каменными и дощатыми материалами. Виб любопытно кидала взгляд в окна домов, к её разочарованию, почти все они были закрыты плотным тюлем.
Она положила ладонь на грудь, а в её мыслях прозвучало: «На месте». Виб нащупала маленькую тетрадь и карандаш – необходимая атрибутика, чтобы записать свои планы и идеи на ближайшие и будущие дни.
Однако, один из домов так и требовал остановиться и вслушаться в происходящее внутри. На первом его этаже за окном с открытой форточкой, выходящим на тупиковый закуток, раздавались очень однозначные звуки. Томные вздохи и выдохи, сладострастные скрипы и стоны. Слышно, как под его движениями, словно ходом маятника, проминались пружины и накалялся воздух. А частое её дыхание только сильнее возбуждало в нём кинематику, уменьшая амплитуду и повышая чистоту. Вынудив молодую Виб жадно покусывать нижнюю губу, доводя до красна.
И только, когда пружины затихли, и вся кинематика затухла, Вибия Велл смущённо с улыбкой сказала:
– Ой… – Прикрыла коротко своё невидимое вмешательство девушка. Хотя, самой хватило этого, чтобы фантазия доиграла свою роль, повысив градус внутри её тела…
Такого я и стараюсь избегать – вторжения в личное. Особенно, это относится к нитям, которые не ограничены в возможностях, в отличие от стерильных кукол. Все такие процессы, даже утренний поход в туалет, должны остаться без моего внимания, духовно тлеющего угля.
Вибия, минуя выход на главную площадь, всё с той же натянутой улыбкой прошла закоулками. Меж узеньких проходов, за одним из домов, она вышла к лестничному спуску на береговую. К слову, ему от силы года два, а то и год. Ранее, Виб выходила этими закоулками к портовой части Путов, где сонно пустовали, как и сами Путы, причалы. По ступеням пирса она спускалась на береговую, на мягкий вперемешку с мелкой галькой песок. Время идёт, её каждодневный поход облегчился.
С каждой дощечкой я вместе с Виб вслушивался в звуки прибоя. Море было спокойным, а пена не такая голодная, какой могла бы быть.
Этим мы схожи – любовью к морю.
Волосы Виб колыхнуло лёгкое дуновение, донёсся отчётливый шум прибоя, а на душе Вибии Велл стало несказанно тихо и мирно.
Волнующие её вульгарные мыслишки, как и кинематика, затухли.
Но вот моя душа готова разорваться, ведь теряю я её. Вновь меркнут краски. Море смешивается с небом в мёртвых тонах, а его шум более напоминает крики агонии. Я утопаю в фантомных болях и в мыслях тех, чьи Нити мог когда-то читать. Все они твердили своё, все они слоями покрывали друг друга. Это невыносимо терпеть…
Такое никак не миновать. Это знак, что Нити их уплотняются, принимают свой истинный облик после ночи.
Часть населения, обладающая Нитью, просыпается. Теперь, их души открыты для чтения, а мысли и ближайшие воспоминания не сокрыты.
И к этому остаётся лишь привыкнуть – к голосам их Нитей, что кричат в неразборчивом квартете. Не точное ли описание моей жизни – смирение? Раз за разом, задавая себе лично данный вопрос, ответ никак не удивляет, да и не сможет удивить. Он предельно заточен, как осиновый кол, и достаточно жесток, чтобы войти в моё воображаемое сердце.
Темно. Нельзя явить мне свет ни мольбой, ни собственной рукой. От того не могу посмотреть, а тот я Пестель Путовски, что и почти пятнадцать лет назад? Хотя бы внешне. Что, если я кто-то другой? Не отвергаю тот факт, что я – Пряжа, а имя Пестель лишь отголосок моей прошлой жизни. Однако, внешне кто я? Пряжа? Или же Пестель?
Верно же говорят, что первая мысль самая близкая к той, что нарекается верной. А я как-то себе ответил, что ни Пестель я, умерший ещё давно. Ни Пряжа, он только лицо для всех, кто за пределами моего гроба. Я тот, Нить кого я переживаю на моменте чтения. И поэтому мне ни к чему свет фонаря, малейший шорох или лёгкая игра шкатулки. Все эти прелести закрыты для того, чьё бремя жить кем-то, знать подноготную каждого из обладателей Нити.
Мне нужно уйти к ней, ублажить воспалённое сознание. Именно так. Вновь я прошу, яви мне свою Нить, Вибия Велл.
Вибия Велл… Как я допустил, что могу упустить такое важное в твоём дне? Отправная точка в утро – вода комнатной температуры из графина. Отправная точка в день – запись плана в тетрадь. Горе мне!