© Дана Делон, 2021
© Marta Syrko / Trevillion Images
© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2022
Моим верным читателям
ПЛЕЙЛИСТ:
the paper kites – Willow Tree March
NF – dreams
Daughter – youth
Kaleo – Way down we go
Hurts – Wings
One republic – apologise
Elliott Smith – between the bars
Ed Sheeran – Shape of you (acoustic)
Kaleo – Hot blood
3 doors down – here without you
Sam Tinnesz – when the truth hunts you down
Kaleo – all the pretty girls
Tibz – nation
Медленно открываю и закрываю глаза. Мечтаю. Когда же наступит миг, тот самый миг, когда я больше не смогу выполнить это простое действие? Я представляю, как смотрю на себя сверху: мои глаза закрыты. Они не открываются. Они просто закрыты. Покой написан на моем лице. Час пробил, теперь мое тело будет лежать без всякого движения, и я больше не буду его рабом. В комнату заходит мама, я чувствую запах ее духов и слышу тихие шаги. Я не открываю глаз. Я сплю. Так легче – проспать весь кошмар и всю боль. Я верю в жизнь после смерти, в другие миры и Вселенную. Еще я верю, что был создан для чего-то другого. Не для этого мира. На этот мир во мне обнаружили аллергию под названием «рак». Четыре года назад моя жизнь перевернулась…
Мама уходит. Я открываю глаза и сажусь. Это движение забирает почти все мои силы. Место, где я нахожусь, – это то ли больничная палата, то ли моя комната. Оно не похоже на комнату семнадцатилетнего парня из-за медицинской техники и огромного количества лекарств на тумбочках и столах. Оно не похоже и на палату из-за синих занавесок и моей мебели. Иногда я задумываюсь: что я чувствую к этому месту? Мама хотела, чтобы лечение проходило на дому: она считает, что дома человеку комфортнее, уютнее, спокойнее. Но что такое дом? Я не ощущаю себя дома. Я ощущаю себя никак и никем. Депрессия? Чертовски верно.
Тянусь к компьютеру и захожу в «Фейсбук». Страничка этой девочки все еще открыта, но новых постов нет. Уже три дня молчания – и я словно испытываю ломку по ее иронии и чувству юмора. Обычно она не молчит так долго, обычно она пишет по посту в день. Кликаю на фотографию профиля. Девочка на ней улыбается, и ее глаза блестят. То ли голубые, то ли зеленые, они выделяются на фоне длинных черных волос. Мне нравится этот контраст. Мне нравятся ее губы и форма носа. Я бы даже назвал ее красивой. Я бы даже добавил ее в друзья и написал ей. У нас много общего – музыка, фильмы, книги. Нам было бы о чем поговорить и что пообсуждать. Я бы дарил ей красивые букеты и водил в кино. Встречал после школы и покупал сладости. Я бы хотел планировать с ней каникулы, познакомить ее со своей семьей и быть с ней. Но все это возможно лишь в другой жизни или на другой планете. Со злостью закрываю крышку ноутбука. Глубоко вдыхаю, хотя делать это больно – но больно делать абсолютно все, – ложусь и замираю. Не шевелюсь, погружаясь в некую прострацию между сном и реальностью. Стараюсь заглушить злость, бушующую в душе. Не получается. Внутри меня один за другим взрываются вулканы. Хочется кричать, рвать и метать. Но я не могу – слишком сильную боль вызывает любое мое движение. Вдох, выдох. Вспоминаю ее улыбку и успокаиваюсь. Осторожно поднимаюсь. Нужно принять обезболивающее, но это потом. Я тянусь к компьютеру. Открываю крышку, жду, пока перезагрузится ее страничка. И… она пуста. Две секунды полного непонимания. Вновь перезагружаю страницу, но результат тот же. Страница пуста. Нет ни одного поста. Ни одного. Я смотрю на время: прошел час. За этот час она удалила все, что помогало мне улыбаться. Все, что дарило новые эмоции в течение последних трех месяцев. Удалила все полностью, без остатка. Вновь хлопаю крышкой и нажимаю на красную кнопку. Обезболивающее попадает в кровь и забирает с собой всю боль. Всю – и во мне остается лишь пустота.
Хотите произвести очистку души от дерьма? Начните со страницы в «Фейсбуке». Не знаю, почему и как это работает. Но удаление собственных постов, которые казались вам воплощением гениальнейших мыслей человечества, наверняка поможет успокоиться. Часа на два. А может, и меньше. А потом вы будете так же продолжать метаться, не зная, куда деться от гнева и печали. Давайте, назовите меня подростком, который принимает все слишком близко к сердцу. Который преувеличивает масштаб катастрофы и вообще склонен фантазировать и надумывать проблемы там, где их нет. Так ведь проще: смотреть на нас как на не понимающих жизнь дураков, свысока наблюдать за нашей глупостью. Ведь взрослые такие умные… Вы ведь умные? Три дня назад меня использовал парень, лишил девственности, бросил. А сегодня утром сосался с моей лучшей подругой прямо у меня перед носом. Пустяки? Вообще никчемная выдуманная проблема? Даже не знаю, что хуже: то, что он сделал это на спор, или то, что я такая наивная дура. Или, возможно, тот факт, что все это произошло в День влюбленных? Вопрос риторический и не требует ответа. И вообще, знаете что? Пошли вы все на фиг! И заберите с собой этот кусок дерьма, в который я умудрилась влюбиться. Да, именно влюбиться. Разве первая любовь не должна быть чем-то прекрасным? Вы ведь умные, вы должны знать. И не надо врать. Я сейчас скажу вам правду. Слушаете? Я вам скажу правду, и звучит она так: все первые разы просто полный отстой. Во время первого поцелуя я не могла понять, что вообще происходит и зачем люди топят друг друга в слюне. Во время первого секса мне хотелось орать на Господа Бога: «Почему, черт бы тебя побрал, мне так больно?» О первой моей любви и говорить нечего. Ею оказался парень, который стал со мной встречаться, потому что поспорил с друзьями, что порвет меня в течение трех месяцев. Романтично, воздушно, любовно. Вишенкой на торте оказался тот факт, что все это время он тайно встречался с моей лучшей подругой, которая помогала ему в его «миссии». Что должно быть в голове у девушки, которая помогает своему парню переспать с другой? Я вот тоже задалась этим вопросом, а ответ оказался прост: эта девушка меня тихо ненавидела и мечтала сделать мне очень больно. Самое отвратительное – у нее это получилось. Мне больно. Боль разрывает меня изнутри, и к глазам подступают слезы. Я моргаю, стараюсь выровнять дыхание и заглушить истерику. И мне это удается. Я не буду плакать в школе. Эти любопытные и сочувственные взгляды, перешептывание за моей спиной. Они не увидят моих слез.
Вы спросите: что за дешевый сценарий? Скажете: «Девочка, очнись! Такого не бывает в реальной жизни. Ты пересмотрела подростковых сериалов». Я бы тоже так ответила, не будь все это моей собственной жизнью. Тогда вы пожалеете меня и скажете: «Иди, деточка, домой, поговори с мамой». А что, если дом – это не дом, а просто место, где я ночую? А что, если мама – это не мама, а какая-то чужая женщина, которая меня родила? И что, если я живу с отчимом, который только и ждет, чтобы мне исполнилось восемнадцать и я свалила из ЕГО дома?
«Где же твой папа?» – спросите вы. Ответ: «Я не знаю». Устраивает? Я знаю, кто он. Знаю, что у нас одинаковые глаза и волосы. Еще знаю, что не вижусь с ним с двух лет и не имею понятия, где он в данный момент и с кем. А еще я точно знаю, что никому не нужна. Вы сейчас опять начнете говорить о подростковых гормонах. О том, что мне всего шестнадцать и я слишком остро реагирую. Но мне какая разница? Ведь то, что я чувствую, – полнейшее одиночество, боль и пустота, не знающая границ.
Перечитываю написанное. Хотите выговориться – напишите. Но публиковать не обязательно. Яростно жму на кнопку «удалить». Сначала просто исчезают буквы, затем целые слова, после не остается ничего. Просто белое пространство. Мы с ним чем-то похожи. В моей душе сейчас тоже пусто. Я бы даже сказала – стерильно чисто.
Яростный стук в дверь будит меня. Мама входит без разрешения, и каждый ее шаг тяжелыми ударами отдается у меня в голове.
– Ты проспал школу, а вчера вернулся поздно в стельку пьяный.
Я не открываю глаз. Я знаю, она смотрит на меня своим убийственным взглядом. Сейчас она скажет, что не собирается такое терпеть.
– Я не собираюсь такое терпеть.
Мои губы расползаются в легкой ухмылке.
– Я сказала что-то смешное? – В ее голосе звучит сталь.
И я знаю: если сейчас перегну палку, все закончится истерикой, слезами, криками, мольбами о жалости. Поэтому я сажусь и открываю глаза. Они болят от солнечного света. Голова гудит, но я делаю усилие над собой и смотрю прямо на нее:
– Вчера отмечали восемнадцатилетие подруги Пьера. Прости, я должен был предупредить, но телефон сел, а номера наизусть я не помню, ты же знаешь.
Она долго смотрит мне в глаза, будто пытаясь понять, говорю ли я правду. Был ли я с ее обожаемым Пьером или с другими идиотами, которых она отказывается называть моими друзьями. В конце концов она отворачивается и вздыхает, словно принимая свое поражение.
– Раз уж ты не идешь в школу, проведи день с Микаэлем, – шепотом просит она. – Мне кажется, ему одиноко.
Я лишь киваю, и она уходит.
Микаэль… Мой брат-близнец, с которым мы были неразлучны. Микаэль, который лучше, умнее, спокойнее, а внешне – моя копия. Однако в его системе произошел сбой, и последние четыре года своей жизни он умирает от рака. Если в детстве нас не могли различить, то сейчас это не составит труда. Я достаю из-под тумбочки аспирин, встаю и тянусь к рюкзаку, который валяется на полу. Насколько я помню, там была вода. Запиваю и морщусь. Кажется, вода была несвежая, на вкус она отвратительна, но у меня так пересохло горло, что это не важно. Босиком, спотыкаясь о разбросанные вещи, бреду в свою ванную и долго стою под душем в ожидании, когда подействует таблетка. Микаэль – единственный человек на этой планете, который никогда не осуждал меня. Никогда не пренебрегал мною. И никогда не предавал.
Выйдя из душа, я выбираю одежду и, посмотрев в зеркало, вижу нашу общую фотографию, приклеенную к рамке. На ней нам обоим по восемь лет и мы совершенно не отличаемся, даже одеты одинаково. Разные у нас только взгляды: его – умный, а мой – озорной. Вот и все различия. Как же тяжело понимать, что часть тебя умирает! И как тяжело дается осознание, что ты ничего не можешь с этим поделать. Тебе не остановить эту лавину – рано или поздно она накроет дорогого человека и унесет с собой. Понять и принять этот факт практически невозможно. День за днем ты просыпаешься с дырой в груди, с абсолютной пустотой внутри и понимаешь, что не убежишь от надвигающегося будущего и никак не изменишь его.
Выйдя в коридор, я направляюсь в комнату брата. Я никогда не стучу, просто открываю дверь и вижу его лицо. Глаза Микаэля закрыты, ноутбук валяется на полу. Не знаю, спит ли он по-настоящему или всего лишь притворяется. Я ложусь на коричневый кожаный диван, сунув руку под голову. Ну что, поспим вместе. Когда-то мы все делали вместе. Как же я люблю его и как же не хочу, чтобы он умирал! Безнадежный страх сменяется гневом. С тяжелым сердцем я закрываю глаза, стараясь уснуть. Но щемящая пустота не хочет оставлять меня. Она следует за мной в царство Морфея.
Брат спит на моем диване, и я точно знаю: он не притворяется. Его длинные волосы собраны в хвост. Грудь вздымается и опускается в беспокойном дыхании. Интересно, ему снятся кошмары? Я не бужу его, а внимательно всматриваюсь в каждый дюйм его тела. Он крепко сложен: тренировки по кикбоксингу дают о себе знать. Его майка задралась, обнажая левый бок и открывая моему взору угольно-черный текст татуировки. Она свежая, до сих пор покрасневшая, с нее еще не сошла корочка. Мы близнецы, мы оба похожи на маму. Только он действительно на нее похож, а я похож на ракового больного. Он красивый: черные волосы до плеч, здоровый цвет лица. А я серый, бледный и никчемный. Нет, я не завидую ему. Я счастлив, что он не проходит через то же, что я. Я счастлив, что он красивый, молодой, здоровый. Ведь он мой брат. Моя плоть и кровь. Если бы у меня был выбор, кому из нас достанется эта болезнь, я бы все равно выбрал себя. Самое смешное, я больше чем уверен, что он тоже предпочел бы взять страдания на себя. Только мне эта ноша под силу, а ему, пожалуй, нет. Я принял свою болезнь. Он бы не смог, он слишком любит жизнь и слишком полон страсти.
Рафаэль резко открывает глаза и смотрит прямо мне в лицо. Глаза у него темные, почти черные, в них не видно зрачков. У меня точно такие же глаза, только его опушены густыми ресницами, а мои ресницы давно поредели. Его глаза блестят, а мои тусклые. Вот и вся разница.
– Давно пялишься? – интересуется он. Голос его после сна звучит грубее обычного.
– Ты спал больше четырех часов, интересная была ночка?
Он ухмыляется и дерзко смотрит на меня. Вот это я люблю в нем больше всего на свете. Рафаэль – единственный человек на планете, который не смотрит на меня с жалостью.
– Не представляешь насколько. Мы были в клубе, и я ушел оттуда с двумя близняшками. И угадай что? Как только я рассказал им о тебе, моем дорогом брате-близнеце, эти две крошки решили назначить нам второе свидание. Ну что скажешь? Ты, я и близняшки? – Он утрированно поднимает брови. – Кстати, тот факт, что у них настоящий четвертый размер, должен перевесить чашу весов в твоей голове.
– Перевесить в какую сторону? Я не люблю большую грудь.
– Это потому, что в одной постели с тобой еще не было большой груди, брат мой. Все дело в отсутствии опыта.
Его серьезный тон смешит меня, и я ухмыляюсь.
– Ты сказал им, что твой брат умирает от рака?
Повисает пауза. Не знаю, зачем я произнес это вслух. Но выражение боли на его лице заставляет меня пожалеть о сказанном.
– Извини, Раффи. Просто вырвалось.
Он быстро берет себя в руки и швыряет в меня диванной подушкой.
– Любишь, чтобы тебя жалели, да? Думаешь, если скажешь телкам: «Я умираю, трахнетесь со мной последний раз?» – это сработает? – Наглая ухмылка на лице и озорные огоньки в глазах – в этом весь Рафаэль. – Не выйдет, братец, ты чертов Мика Делион[1]. Львиная кровь. Девки дадут тебе без всякой бредовой истории о последних шансах.
Он вскакивает с дивана.
– Я чертовски голоден, пойду уничтожу все продукты и вернусь. А потом сделаю тебя в ФИФА.
Резкая смена темы, поспешный побег с моего дивана. Моя фраза уколола его больнее, чем мне хотелось.
– Вызов принят, – отвечаю я без особого энтузиазма. – Раф, не мог бы ты, пожалуйста, подать мне компьютер? – Мне нужно еще раз убедиться. Нужно еще раз зайти на ее страницу.
Рафаэль смотрит на меня как на больного. Больного на голову. Он делает так всякий раз, когда я с ним вежлив, и это немного меня смешит.
– Вот, возьмите, сударь, – произносит он, протягивая ноутбук и отвешивая мне легкий поклон головой.
– Клоун, – улыбаюсь я.
– А ты маменькин воспитанный мальчик. «Рафаэль, бери пример со своего брата!» – с чувством говорит он, пародируя мамин голос.
С этими словами он закрывает за собой дверь. А я открываю ее страницу. Ее пустую страницу. Леа Санклер. Ноль постов. Ноль фотографий. Ноль интересов. Ноль информации. Что же с тобой случилась, Леа? Почему ты пытаешься стереть собственную жизнь? Стрелка зависла над кнопкой «добавить в друзья». Вдох. Выдох. У нас с ней сейчас есть что-то общее. Моя страничка тоже пуста. Только список бывших друзей, которые периодически пишут и интересуются, не подох ли я еще. Перевожу дыхание. Ты умирающий парень. Ты не боишься смерти. Нет, ты жаждешь ее и живешь в ее ожидании. Ты можешь умереть завтра или послезавтра и не боишься этого. Но тебя бросает в дрожь от одной мысли, что ты можешь добавить ЕЕ в друзья на «Фейсбуке». Ты сам-то видишь весь идиотизм ситуации? А вдруг она отклонит заявку? А вдруг ты завтра не проснешься? Пальцы трясутся. Один клик. Нужен всего один клик. Но я никак не могу решиться. Чувствую, как капля пота течет по лбу. Просто один клик, Мика. Или еще одна упущенная возможность. Дверь внезапно открывается, и, прежде чем я отдаю себе отчет в своих действиях, кликаю на «добавить в друзья». Я, черт меня подери, кликаю! Рафаэль вглядывается мне в глаза.
– Я слишком скоро вернулся?
– Нет, – быстро отвечаю я.
– Тогда почему у тебя такой испуганный вид, будто мама застала тебя за просмотром порно?
Я закатываю глаза:
– Ты просто придурок.
Он пожимает плечами:
– Ну что, готов к очередному проигрышу?
«Нет, не готов, – думаю я. – И ты даже не представляешь насколько…»
Год назад мне пришла заявка в друзья от некоего Микаэля Делиона, что было весьма любопытно само по себе, ведь его страница была копией моей. Точно такой же пустой и безликой. Я добавила его со словами:
– Дай угадаю. Ты тоже страшный?
Он оценил шутку.
– Не представляешь насколько, – был его ответ с подмигивающим смайликом.
И вот уже целый год я как на привязи. Я жду его сообщений, жду его мыслей, слов, предложений. И когда я получаю очередное его послание, на моем лице появляется счастливая улыбка. Он стал мне другом в трудный период, и за это я безмерно ему благодарна. Мне нравилось общаться с ним инкогнито. Он не видел меня, он не знает, какая я. Он не знал, где я учусь, что я люблю, какие у меня интересы. Я совершенно новый для него человек. А мне как раз и хочется стать новой.
Толстовки, скрывающие фигуру. Лицо без макияжа. И обувь на плоской подошве – никаких каблуков. Изменения кардинальные. За год из популярной красивой зазнайки я стала безликой серой мышью, которую не замечают в коридоре. И мне это нравится. Мне нравится то, какая я. Я не хочу привлекать внимание, оно мне не нужно. С Микой я чувствую себя самой собой. Я чувствую себя свободной. Как бы банально это ни звучало, но с ним я не должна соответствовать норме. Ему и только ему я могу без фильтра написать собственные мысли и, не перечитывая, отправить сообщение. И мне так любопытно его увидеть! Мне хочется посмотреть в глаза парню, с которым я общаюсь сутки напролет. Человеку, который знает все мои тайные страхи и переживания. Который читал о моих мечтах и надеждах. Человеку, чьи сообщения я жду с особой радостью. Я хочу увидеть парня, который смог преодолеть границы, которые я выставила между собой и внешним миром. Человека, у которого потрясающая душа. Но мне так страшно. А что, если он не шутил, когда писал «не представляешь насколько». А что, если это не парень вовсе, а девочка? Какая-нибудь странная девочка, которой нравится притворяться мальчиком. Множество страшных вариантов всплывает в моей голове. Но я точно знаю: я не смогу спокойно вздохнуть, пока не увижу его. Я готова. Сколько раз я откладывала этот момент! Мне нужно было душевное общение, но сейчас – сейчас я хочу посмотреть, какие глаза у человека, с которым я мечтаю. С которым делюсь сокровенным и которому доверяю любые, даже самые маленькие и незначительные, нюансы своей жизни. Трясущимися руками я набираю текст: «Пришли мне свою фотографию». Простая просьба, но как много от нее зависит! Палец застыл над кнопкой «enter». Перечитываю свое короткое сообщение. Проверяю на ошибки четыре жалких слова. Закрываю глаза и опускаю палец на клавишу.
Все. Сообщение отправлено. Доставлено. Прочитано. Сердце бешено колотится в груди. Тук-тук. Такое ощущение, что оно сейчас взорвется от перенапряжения. Он начинает что-то писать. Я задерживаю дыхание. Мой собеседник останавливается. Я все еще не дышу. Жду. Проходит минута. Перед глазами темнеет. Две минуты. Я закрываю глаза и не шевелюсь. Секунды медленно текут одна за другой. И мне уже кажется, что он никогда не ответит. Вдруг сигнал, оповещающий о новом сообщении, взрывает тишину вокруг. Резко открыв глаза, я вижу фотографию. На ней красивый брюнет средиземноморской внешности. Непослушные блестящие волосы доходят до плеч, взгляд черных глаз устремлен в камеру. Пухлые красные губы приоткрыты в улыбке. На левой щеке видна ямочка. Легкая щетина дополняет весь образ. Он сидит на кровати, а рядом на тумбочке стоят электронные часы, показывающие 22:43. Он сделал снимок две минуты назад. И я радуюсь. Я просто радуюсь. Вглядываюсь в глаза. Неужели эти потрясающие глаза принадлежат ему?
«Ты тоже пришли», – пишет он, возвращая меня в реальность. Я тянусь за телефоном, быстро делаю селфи и отправляю ему. Все. Я перешла Рубикон.
В последнее время Мика проявляет особый, несвойственный ему энтузиазм. Это не может не радовать. Мама ходит счастливая, и вся атмосфера в доме из серой и безжизненной превратилась в радужно-разноцветную. Я захожу к брату в комнату. Он опять смотрит в комп и даже не замечает моего присутствия. Просто пялится, будто увидел привидение.
– Что-то случилось? – спрашиваю я.
Он вздрагивает. Поднимает голову и фокусирует на мне свой взгляд, не отводя глаз, и продолжает смотреть не моргая.
– Мика, – говорю я, – в чем дело?
Он хватает с тумбочки телефон и кидает мне.
– Сфоткайся, можешь?
Я присаживаюсь на другую сторону постели.
– А зачем?
Верчу телефон в руках, не глядя на брата. Жду ответа.
– Я делаю для мамы видео к нашему восемнадцатилетию, использовал детские фотографии, а твоих взрослых маловато.
Я не говорю ему, что наш день рождения – второго апреля, а сейчас семнадцатое февраля. Я не говорю, потому что не хочу знать, по какой именно причине он заранее готовит для нее подарок. Я просто поднимаю телефон и улыбаюсь в камеру счастливой улыбкой.
– Держи.
Он медленно забирает трубку, словно обдумывая что-то.
– Мама сказала, что ты с кем-то переписываешься, – решаясь нарушить тишину, говорю я. Мне не нравится выражение беспокойства на его лице.
– Да, – коротко отвечает он.
Повисает очередная пауза.
– С кем-то, кто тоже болеет раком? – спрашиваю я, чтобы как-то продолжить этот диалог.
Он поворачивает голову в мою сторону и смотрит прямо в глаза.
– По-твоему, я не могу общаться со здоровыми людьми? – он говорит шепотом, но этот шепот громче всякого крика.
– Я не это хотел сказать, я…
Он перебивает меня:
– По-твоему, у меня нет никаких других интересов, кроме обсуждения своей скорой смерти?
– Мика, – резко обрываю я и встаю с постели, – я просто хотел узнать, с кем ты общаешься.
– Ты просто лишний раз напомнил мне, что я неполноценный человек, умирающий от рака.
Я ничего не отвечаю. Просто выхожу из комнаты, хлопнув дверью. Быстро спускаюсь по лестнице и выбегаю из дома, хватая на ходу шлем от скутера. Сегодня я не вернусь сюда. Сегодня я буду веселиться. За нас двоих. Это мой способ сказать судьбе: «Да пошла ты!»