Дан Берг
Свой своему
Занемог старый виленский учитель. По всей империи единодумцы его постились и читали псалмы, молили небеса не забирать душу праведника. В праздник кущей скончался хранитель старых и зачинатель новых установлений чистотой веры, преданный недруг хасидов. В траур погрузилась община божинских хасидоборцев.
В смерти великого знатока слова божьего и радетеля общего дела хасиды узрели не утрату, а избавление. Раби Айзик желал бы удержать учеников от неправедного ликования, да где там! Зато соперник его, цадик раби Меир, ободрил своих почитателей, и те затеяли веселый праздник. Три дня обжорства, пьянства, плясок, хороводов и жарких молитв.
Портной Пинхас, коробейник Хаим, меламед Яир – все хасиды раби Меира – вдохновенно распевали на все лады: “Гоненьям конец, и радость для всех – верой простой заживем без помех!” Сочинением этим весьма гордился Берл, тоже хасид раби Меира и младший сын богатого лесоторговца Авигдора.
Иссякло терпение скорбящих хасидоборцев. Вооружившись чем попало, ведомые праведным гневом, молодые ешиботники двинулись в сторону лесной поляны, где царило нечестивое веселье. И случилось нечто такое, что достойно горького сожаления и сурового осуждения.
Жестокое побоище произошло на краю леса. Ни то, ни другое воинство не признавало права противной стороны на место под солнцем. Неумелые, непривычные к схваткам, не знающие ни силы своей, ни слабости, бойцы били и калечили друг друга. Превосходящие числом хасиды одержали позорную победу. Два бездыханных тела были сброшены в овраг, а божинская тюрьма удостоилась принять арестантов в ермолках.
4
Иудей пролил иудейскую кровь! Не остановить преступление – способствовать ему. Стыдились цадики Айзик и Меир, каялся раввин божинских хасидоборцев, все еврейство Божина искало спасения в покаянных молитвах и суровых постах. Двойная мука томила душу Авигдора – сам он хасид, а зять покойный, мир праху его, – из хасидоборцев вышел.
Ицхак и сестра его Ревекка, берлинские гости Авигдора, оба неисправимые просвещенцы, дивились, ужасались и сострадали. Ицхак сочинял повесть о хасидах, и описал прискорбные события и вставил их в книгу с прибавлением собственных размышлений и предречений.
– Я полагаю, Ревекка, несогласие хасидоборцев с хасидами не в том, как правильно бога любить. Сие есть война самолюбий, – изрек Ицхак.
– Сие есть погром. С обеих сторон еврейский. Слабый лютует пуще сильного! – заметила Ревекка.
– Что свой своему учинить готов! – поддержал Ицхак.
– Надеюсь, выйдет польза из вражды – переймут достоинства враг у врага, – сказала Ревекка.
Ицхак уважительно посмотрел на сестру, и что-то записал в тетрадь.
Трюк
1
Молодые немецкие просвещенцы, Ицхак и сестра его Ревекка, гостят в украинском городе Божине. Визитеров принимает хасидское семейство местного богача Авигдора: супруга, сыновья Дов и Берл, дочери Маргалит и Пнина. Берлинеры, как насмешливо прозывают правоверные евреи своих тлетворно образованных соплеменников, поселились в гостинице, принадлежащей хасидоборцу Шимону и сыну его Ашеру, вставшему на тупиковый путь просвещенчества.
Сей чудесный случай соединения хасидов, хасидоборцев и просвещенцев молчит об утопической толерантности, но громко кричит, как для молодых да бессемейных сердечные дела перевешивают умные слова. Воистину слово отважно, а дело важно. Ближайшие события – тому порука.
2
Доселе не знала счастья недавно овдовевшая Маргалит. Почивший, мир праху его, выходец из жестоковыйных виленских хасидоборцев, склонил главу пред выгодами женитьбы на дочери богатого хасида. Талмудист не нежил лаской, да и смелым делом не увлекал горячую и быструю разумом жену свою.
Маргалит хотела мужа-вожака, чтоб шел впереди, но лишь на полшага. Не мил супруг, растворившийся в святости книг. Их мужчины для мужчин сочиняли и ревниво стерегут от женщин ключи к высоким воротам. Нет в этом беды. Зачем скрывать суть, надевая на нее личину? Не нужен Маргалит сумрачный замок, из букв-кирпичей сложенный. Ни страсти, ни честолюбию не помогут темные своды.
Душно в Божине. Безотрадно. Как найти друга верного и под стать? Явился Ицхак, просвещенец этот. Намек судьбы? Спасибо отцу, по коммерческому делу свел ее с гостем. Умен берлинер, смел, тверд, обходителен и, что диво, в женщине равную себе видит. Красив собой, статен. Не наденет черный замасленный мешок-лапсердак. Одежда чистая, влитая. Пальцы костистые, живые, а не пухлые и вялые, как у того…
Ицхак в человека верит, не твердит, что всё от всевышнего, а люди – рабы его. А верит ли в бога? Этот вопрос пугает Маргалит. Он с книгами не расстается, но не ради милости господа, а чтоб знания с трудом слить. Он многого в жизни хочет. Это Маргалит по душе. “Я увлечена, – думает она. – Конец увлечения – печаль. Увлечение не в нашей власти, а печаль одолеть можно. Или влюбилась я? А он любит меня? Бог в помощь, и счастье придет!”
Молодежь собирается в гостинице, где поселились Ицхак и Ревекка. Ашер, молодой хозяин заведения, радушен со всеми. Божинский просвещенец слушает берлинского единомышленника вполуха. Украинец радикален меньше немца, хоть и стоят оба на одной почве.
Бдителен глаз у Маргалит. Отчего это Пнина, сестрица младшая, краснеет всякий раз, как входит Ицхак? А смотрит-то на него как! Украдкой смотрит, но Маргалит примечает. Стесняясь матери, Пнина привыкла поверять девичьи фантазии старшей сестре. А появился Ицхак – и захлопнулась раковина над маленькой жемчужиной. Только лощеного гостя видит и слышит юница. Не диво, что не разглядела, как сохнет по ней скромный Ашер. Зато от Маргалит не укрылся сей банальный факт.
3
Лесоторговец Авигдор спокоен за будущее старшего сына Дова. Оба они хасиды раби Айзика. Младший Берл, вертопрах, примкнул к раби Меиру, другому божинскому цадику. Дов рассудителен и умерен, уж он-то не впутается в некрасивую историю, как брат его. Свою долю богомольного хасидского жара старший уступил младшему, зато усердия и корысти у Дова на двоих.
Ицхак нашел в Дове благодарного слушателя. “Нас не любят за безделье и пустопорожние гешефты, называют паразитами, – говорил просвещенец хасиду, – пора начинать трудиться, мастерить, строить. И станем, как прочие народы. Нет, лучше прочих! Не так на других, как на себя походить нужно”. Дов внимал и мотал на ус. У Ицхака разговор толковый, плотью облеченный. Рабочие руки обещает. Капитал у Дова свой. Будет дело. Но позже, и не в Божине.
Если Ицхаку пришелся по вкусу сын Авигдора, то дочерей его возлюбила Ревекка. В особенности мила ей Пнина. Младшая имела то решительное преимущество перед старшей, что не превосходила жизненным опытом образованную берлинскую девицу. Эмансипированная Ревекка поделилась с братом идеей: “Позовем к нам Пнину с ответным визитом! Она восприимчива к новому. Я внушу милой девушке наши ценности. Вернувшись, она разбудит божинских дам!” Подумавши, Ицхак одобрил замысел и добавил, что со своей стороны пригласит Дова.
4
План Ревекки вселил страх в болящую душу Маргалит. “Неужто погаснет заря, и солнце не взойдет? – мучительно думала она, – Заморочит Ицхака влюбленная девчонка. Он умен, да незрел. Вот, мы две сестры, и спайка наша благословенна, незыблема, надежна. Для преданности нет основания крепче. Нашлась сила, что вмиг размыла основание. Силе этой мешать не стану. Нельзя отчаиваться. Должна я что-нибудь нащупать, изобрести, затеять”.
Игральная кость удачи повернулась к Маргалит счастливой гранью, как ей подумалось. По уши влюбленный в Пнину, несмелый Ашер подослал друга Берла разведать, что на уме у зазнобы. Дабы не конфузить младшую жемчужину, Берл обратился к старшей, зная, что меж сестрами не бывало тайн. Вопросец брата осенил откровением вдовью головушку. “Незрячий вы народ, мужчины! – притворно сердясь, воскликнула Маргалит, – передай приятелю-просвещенцу: Пнина без ума от Ашера, и где только глаза его?” Берл поспешил к другу с чрезвычайной новостью.
“Теперь Ашер воспламенится, – размышляла Маргалит, – и потребует от Шимона, родителя своего, немедленно снестись с отцом моим для скорейшего сватовства. Весь город знает, что Шимон получил жирное наследство от усопшего родича. Стало быть, Ашер богат. Отец и мать не упустят славного жениха, и быть свадьбе. И не придется Пнине повидать Берлин, а Ревекка возьмет с собой меня!”
Как задумала Маргалит – так все и вышло. Пнина открылась сестре, плачет. Та утешает: “Против родительской воли не иди. Не греши. И не горюй, глупышка! Разве Ашер плох? Уж коли судьба тебе соединиться с просвещенцем, так лучше с нашим, божинским, не с иноземным!”
Велик замысел, велико и деяние, и последствия не уступят. Вскоре после праздника пасхи Ицхак и Ревекка отправились восвояси. А с ними Дов и Маргалит. Каждый – со своим интересом.
Искупи грехи любовью
1
Кроме двух дочерей-жемчужин наградил господь богатого лесоторговца Авигдора и любящую жену его Двору сыновьями: старший Дов и младший Берл. Духовность хасидов города Божина, где проживает и процветает семейство, покоится на плечах двух цадиков. Авигдор и Дов – верные хасиды раби Айзика, а Берл прилепился к раби Меиру. Возмутительная самостийность Берла весьма огорчает отца и мать и служит им надежным объяснением сыновнего легкомыслия. “Умный живет своей головой и своим кошельком, – Авигдор говаривал Дворе, – стало быть, дармоед наш умен наполовину!”
Однажды, когда Авигдор и Двора сидели в горнице и нежно ворковали, вспоминая свою ладную юную любовь и годы супружеского благоденствия, вошла в дом немолодая и бедно одетая женщина. Робость и дерзость смешались в ее взгляде. Недоброе предчувствие кольнуло сердце Авигдора. Он знал худое и ждал развязки, и уж нельзя более скрывать от Дворы.
– Мир вам, праведные родители, – волнуясь, произнесла вошедшая.
– Мир тебе, – ответила Двора.
– Мир тебе, – повторил Авигдор, – кто такая будешь?
– Я мать, – достойно ответила женщина, и голос ее дрогнул.
– Не плачь и говори, – сухо сказал Авигдор.
– Зелда, моя дочь, в беде.
– Ты пришла за помощью? – спросила Двора.
– Я пришла за честью!
– О чем ты, бедная женщина? – вновь спросила Двора и тревожно взглянула на мужа.
– Сладкая жизнь и сладкое неведение. Берл склонил Зелду к греху!
– О, горе! – воскликнула Двора, и слезы брызнули из глаз ее.
– Обратим его в радость. У меня и у вас, благородные родители, будет внук.
– О, горе, горе…
– Вымогательство! – возмутился Авигдор.
– Сватовство! – твердо заявила женщина.
– Что это значит? – спросила Двора, побледнев.
– Берл хочет Зелду в жены, а девчонка хоть и любила другого, теперь смирится!
– Наглость черни! – вскипел хасид.
– Мы не чернее вас!
– Негодное наставничество Меира! – возопил Авигдор.
– Не горячись, милый. А ты ступай, добрая женщина, мы обдумаем дело.
– Посоветуюсь с раби Айзиком. Возьми пока это… – сказал Авигдор, протягивая деньги незваной гостье. Та ушла, не взявши подаянья.
2
Некий хасид раби Меира, человек простой и небогатый, погиб и оставил вдову и двух детей – сына и дочь. Милосердный Меир взял сына к себе в ученики, а дочь, красавица Зелда, осталась с матерью. Как-то Берл увидал ее и влюбился. В богатом доме его друга Ашера требовалась работница, Берл порадел, и Зелду приняли в дом.
Хасидоборец Шимон, отец Ашера, воспитал сына в строгих правилах. Ашер хоть и скатился в скверну просвещенчества, но душу сберег в чистоте, робел пред женщинами и на Зелду не глядел. Раби Меир знал ветреный нрав Берла и остерегал от греха. Но не цадик, а шальная недобрая сила правила страстями молодого хасида, и он зачастил к другу в дом, и не отходил от Зелды, и любезно говорил с ней, и жадно смотрел на девицу.
Случай, и открылось Берлу, отчего горячие его взоры не проникали в холодное сердце возлюбленной. Нравился ей простой парень, портной, да и тот был к ней чрезвычайно расположен. Зелде постыло прислуживать в чужом доме, хотелось хозяйничать в своем, и ожидала она желанной перемены в судьбе. Пылкий хасид решительно восстал против посягновения на любовь. Что стоит сыну богача тайно похлопотать о рекрутчине для бедняка?
“Я уподобился царю Давиду!” – гордился содеянным Берл. Восторг прикосновения к величию помог хасиду выстоять в мрачные дни упадка духа, овладевшего потерявшей жениха Зелдой. Время играло в руку сильному. “Я покорю ее сердце, а там, глядишь, и женюсь!” – раскидывал умом честный Берл. “Лучше без любви, да один, чем многих сластолюбцев покушения…” – думала проницательная Зелда.
Шумные застолья у раби Меира неизменно украшало доброе вино. Оно прогоняло грусть и заботы, разглаживало морщины на лбу бедняка, располагало к беседе, звало к праведности. А разве без рюмки хорошей водки задастся хоровод с песней и танцем? И мудрая хасидская сказка не расскажется и не услышится без капли хмельного. Да и что такое душа без желудка и селезенки? Нет дела богоугодной компании до угрюмых хасидоборцев, величающих собрания у цадика сборищем пьяниц и обжор. От зависти не придумано лекарство.
Жизнелюбивый Берл на совесть держался сей важной грани хасидских традиций и неизменно окрылял себя чаркой. Небесный глас подстрекал его растопить огнем горького зелья лед в душе Зелды. Вера в успех – лучшее снадобье против первых неудач. Да и у девицы сердце не каменное, и не век же противиться поклонению! Зелда не тянулась, боже сохрани, за лихим хасидом, но иной раз уступала и соглашалась пригубить.
