Дан Берг
Шимшон
Длила проведала, что Шимшон требует женщин, и тюремные власти не отказывают. Богатые филистимляне охотно приводят ему своих девственных дочерей, дабы те понесли и родили богатырей. Суеверные язычники полагают, будто сила отцовым семенем наследуется, и не ведают, что источник любых достоинств – только Божий дар. Любострастие Шимшона огорчало Длилу, и в сердцах она как-то назвала его племенным быком, но потом устыдилась – неосновательны ее притязания на верность.
Тяжкие муки совести толкали Длилу в объятия мазохизма. “Я пойду к его родителям, – говорила она себе, – я хочу слышать, как они проклянут женщину, лишившую их единственного сына!”
Длила пришла в Цору, и не проклятиями встретили старики злополучную невестку, но теплом сердечным. Они слушали повесть о любви Шимшона и Длилы, а она внимала воспоминаниям стариков о хмурой бездетности, о великом счастье, посетившем дом их, о трудном росте чада, о непомерно тяжелой миссии, на него возложенной, которая и их старческие спины пригнула к земле.
Флалита то и дело утирала слезы, а Маноах прерывал свое молчание редкими вздохами. Так расчувствовалась Длила, что шепнула на ухо свекрови, что носит под сердцем их внука. И Флалита просияла, и обняла невестку, а догадливый Маноах погладил молодую по руке.
***
Братья поведали сестре, мол, старейшина задумал перетянуть Шимшона на сторону филистимлян, обещано ему благ немерено, если отречется от старого и примет новое. Они пожаловались ей, будто арестант притворно не понимает обращенных к нему речей. Довольно дури – пусть сменит маску! Поэтому они просят ее навестить назира и склонить к разумному. И родители должны пособить плану старейшины – ведь хотят же они, чтоб чадо их осталось в живых!
Горе не погасило огонек хитроумия Длилы. Она задумала уговорить возлюбленного согласиться для начала с филистимским головой, а потом они убегут в Египет. Сходство второго плана с провалившимся первым не озадачило ее. Воодушевленная надеждой, она решилась на встречу с Шимшоном.
– Милый, поверь, я не виновна! – с порога воскликнула Длила, как только вошла в келью Шимшона, – я тоже жертва!
– Только не плачь! – сказал арестант, – мне не в чем тебя винить! Я рад видеть тебя живой.
– Правда? О, как я счастлива! Конечно, я жива! О себе скажи два слова.
– Мне хорошо. Хотя, порой, грызет тоска. Какая причина привела тебя ко мне? Ведь тяжело восставать из мрака, и солнце слепит глаза.
– Горе швырнуло меня во тьму. Но ты не держишь зла, и свет мне в радость. Я кое-что задумала. Есть план – спасти тебя, меня и любовь!
– Не надо спасения! Оставим все, как есть. Мне хорошо здесь, а ты, Нимара, ворочайся к себе в могилу!
– Что ты сказал?
– Вернись, Нимара, в царство мертвых. Бог даст, и скоро встретимся.
– Боже мой! Как страшно!
Она наспех поцеловала Шимшона в лоб и стремглав выбежала из кельи. “Теперь ваша очередь!” – бросила она дожидавшимся старикам, удерживаясь всеми силами от слез.
– Сынок! – вскричала Флалита, обняла Шимшона, зарыдала.
– Сын… – произнес Маноах и замолчал, скрывая чувства.
– Мать, отец! – тихо проговорил Шимшон, обнимая родителей.
– Ты здоров? Сыт? – спросила Флалита.
– Да, все хорошо.
– Здесь были косы, – всплакнула мать, погладив сына по стриженой голове.
– Что думаешь о предложении старейшины? – солидно проговорил Маноах.
– Соглашайся, сынок! – выпалила Флалита.
– И план Длилы прими, а мы потом приедем к вам! – шепнул Маноах.
– Опять план? Один уж провалился. Кушит – она красавица, но придумывать не мастерица, – ответил Шимшон.
– Какая Кушит? О ком ты вспомнил? – вскричал Маноах.
– Голова болит, мне трудно говорить и думать, отец…
Шимшон сел на лавку, отвернулся от родителей, уронил голову на грудь, обхватил ее обеими руками. Флалита побледнела. Поцеловала сына в темя. “Оставим его одного. Лучше нам уйти сейчас…” – сказал Маноах и, взявшись за руки, старики покинули тюремную келью.
Глава 10 Последнее деяние
Старейшина вошел к Шимшону, когда тот рьяно вращал жернова. Четверо вооруженных охранников сопровождали филистимского голову, который справедливо полагал, что недоверие – близкая родственница мудрости, да и какое может быть доверие к бандиту-обрезанцу?
– Как поживаешь, иудей? – спросил для порядку старейшина.
– Слава Богу! – ответил Шимшон.
– Оставим богов в покое!
– Мелю муку, почтенный. Доволен. Не надо судить, не надо поучать. Жаль только, бить и убивать не могу…
– От тебя самого зависит возвращение к величию. Когда дашь ответ на предложение мое?
– О чем ты говоришь, почтенный?
– Шимшон, не притворяйся слабоумным!
– Слабосильный я нынче! С волосами, как видно, и сила и ум ушли.
– А ведь растет волос-то! – сказал старейшина, фамильярно погладив узника по голове.
– Руки прочь! Ты еще меня не победил!
– Ну-ну, не шипи! Подумай о судьбе народа твоего и о своей в придачу.
– К предательству толкаешь?
– Не толкаю, а тяну, и не к предательству, а к благоденствию. Запомни, Шимшон, через месяц мы справляем праздник в храме, и жрец спросит, созрел ты для мудрости или для казни. А пока мели муку и думай.
***
Длила стала навещать Шимшона каждый день. Она обращалась к нему, а он смотрел не нее пустыми глазами и не отвечал. То была месть? Или не узнавал? Не известно. Она умоляла ответить согласием старейшине и ее замысел принять. Но он не размыкал уст, и не кивал головой, и как знать, что на уме у него?
Флалита и Маноах были у него раз-другой. Нелегко старикам ходить из Цоры в Тимнату. Он мало говорил. Скажет “отец”, “мать”, обнимет, поцелует в лоб, опустит голову и замолчит.
Длила поселилась у родителей Шимшона. Полюбили ее. Все трое не теряли надежду. Ободряли друг друга. Вечерами вместе готовили слова вразумления, а утром Длила отправлялась к узнику и выкладывала ему, что накануне удумали, а потом уныло возвращалась, не солоно хлебавши. Утешая невестку, Флалита, бывало, ласково погладит ее по животу и подмигнет.
Настал праздничный день. Язычники собрались в своем храме – общим числом три тысячи человек. И Длила была среди гостей. Она ждала – вот-вот доставят Шимшона, и жрец задаст ему решительный вопрос, и невольник предпочтет жизнь и разум, а потом она шепнет ему на ухо кое-что, и он изберет любовь и свободу.
И вот привели закованного в цепи Шимшона. Глаза его лихорадочно блестели, как у человека, отважившегося, наконец, покончить с раздумьями, и изнывающего от нетерпения – скорей бы уж сделать драматический шаг.
Жрец и старейшина подступили к узнику и спросили громоподобно, каков его выбор. И во всю мощь своего голоса, чтобы слышали все не только в храме, но и на площади перед ним, Шимшон прокричал: “Слушайте меня, филистимляне! Отныне и навеки – я ваш! А теперь раскуйте меня!”
Всеобщее ликование охватило праздничную толпу. Язычники с площади бросились под своды храма – каждый хотел взглянуть на героя вблизи, коснуться рукой, услыхать слово. По знаку старейшины охранники освободили Шимшона от цепей. Длила кинулась к нему, обхватила за шею и произнесла сокровенное, их двоих касаемое.
Услыхав это, он взглянул на нее, как раньше когда-то глядел, и сказал: “Я узнал тебя, ты – Длила! Слушай меня. Я одинок, я в тупике, я не исполнил миссии, я принес горе всем. Я не достоин жизни! А дитя наше пусть живет!”
Шимшон схватил Длилу за плечи и отшвырнул ее далеко прочь – на самую площадь. Волосы его отросли, и сила вернулась. Он обнял могучими руками две главные колонны и потянул их, что было силы, и они надломились, словно тростинки, и крыша храма рухнула вниз и погребла под собой Шимшона и с ним бессчетное число язычников.
***
Длила едва добралась до Цоры. Бела, как мел. Испуганный ужасным ее видом, Маноах поднес стакан воды. Он подумал, что беременность тяжела невестке – пусть отдохнет с дороги.
– Где Флалита? – слабым голосом спросила Длила.
– Прилегла с устатку, уснула.
– Сядь, Маноах…
– Я лучше поесть тебе соберу!
– Сядь, Маноах!
– Ну, сел.
– Шимшон погиб… – едва вымолвила Длила и поперхнулась страшными словами.
– Что? Как?
– Он убил себя!
– Флалита, просыпайся! – вскричал Маноах, вбежав в комнату к жене.
– Что случилась?
– Шимшон погиб! Мы идем в Тимнату!
– Вам нельзя туда! – давясь слезами, проговорила Длила, – вас убьют!
В первые часы Флалита не осознавала случившегося. Она слушала и не слышала Длилу – надрывную ее речь пополам с рыданиями. “У нас не будет могилы. Его тело не отыскать среди тысяч других…” – эти слова Флалита усвоила вполне.
***
Должно быть, небеса осведомлены отменно о всяком шебуршении на земле. Только рухнул храм, а уж ангел Пахдиэль тут как тут, спустился с высот, и побывал в Тимнате и примчался в Цору. Работы непочатый край – обмозговать события и записать для вечности. Досада и радость вместе вошли в ангельское сердце: безвременно окончилась миссия назира, но велик подвиг его последний.
Где взять слова, чтоб описать муки Маноаха и Флалиты? Страшнее иметь и потерять, чем не иметь совсем. И что за дело родителям до чужих смертей, коли своя катастрофа все перевесит? Нет больше сына, навсегда сгинул Шимшон. Он не погиб в бою, не умер от ран, не казнен врагами и даже не предан друзьями. Он убил себя сам!
– Он не подумал о нас, – нашла слово укора Флалита.
– Безумного нельзя винить, – нашел слово оправдания Маноах.
– Болезнь души – худший из недугов… – прошептала мать.
– Непоправимость – худшее из несчастий… – добавил отец.
– Мы виноваты, мы проглядели начало помрачения ума… – сокрушалась Флалита.
– Мы слепы! Его, вечно одинокого, не имели права отделять от себя, а мы… – поддакивал Маноах.
– Нам не долго осталось… – утерла слезу Флалита.
– Этим утешимся… – поддержал Маноах.
– Я вас не покину, – вставила слово Длила, – я рожу вам внука, он подрастет чуток, и вместе все покинем эту кровожадную землю.
– Ах, Длила, – промолвила Флалита, обняв невестку, – наши глаза закроются раньше, чем откроются маленькие глазки… Сердцу не принять утрату, и возмещения не будет…
***
Пахдиэль был безжалостен к старикам. Обвинил их в том, что не уберегли назира, судью Израильского. Указал им на маловерие и на недалекость ума. Длила едва удержалась, чтобы не наградить пощечиной посланника небес. “Безжалостный, жестокий ангел! Тебе принадлежит бредовый замысел исправить мир, и только ты – трагедии виновник!” – бросила Длила ему в лицо. Не придав значения ее словам, Пахдиэль принялся за работу писательства.
“Господи, Боже, прошу, вспомни меня и укрепи меня в последний раз, и я отомщу филистимлянам страшной местью! – вскричал Шимшон и уперся руками в два средних столба и обрушил крышу храма языческого, – и умертвлю я при смерти моей врагов больше, чем убил при жизни моей!” – так Пахдиэль изобразил в своей книге последние слова Шимшона, а другого ничего не написал.
Маноах и Флалита не удостоились увидать внука и умерли своей смертью, и филистимляне не успели их казнить за последнее деяние Шимшона. А Длила с тайной помощью братьев бежала с младенцем в Египет.
Подвиги древности не уняли вражду и не сдвинули чашу весов: ни победа, ни мир не случились в земле Ханаанской. С годами Господь всех прибрал, а написанное посланцем небес осталось навсегда для славы, поучений и упреков.
Обложка оформлена автором с использованием стандартных средств Word.
