Дан Берг
Диалоги о камнях
– С удовольствием! – откликнулся Шломо, – не в пример человеку, камень не знает страха смерти – худшего зла в мире. Страх есть рабство. Над кем не довлеет он – тот свободен, и обратное справедливо. Полагая себя вольными, люди заблуждаются. Невежество – их лучший утешитель: не зная зла, они не страшатся его, и потому свободны, но мнимо. Истинная же свобода происходит не от неведения зла, а от отсутствия его. Вечная жизнь камней – их благодать, смертность человека – его проклятие.
– Речи твои, Шломо, витиеваты и требуют размышлений, – задумчиво произнес цадик, – какие-то нехасидские они и родят во мне протест, еще неосмысленный вполне. Пока вернусь к умствованиям Шмулика. Как мы слышали от самого молодого из нас, мол, сличая разные пути, в каждом найдем худое и доброе. Если верно это, значит и в славном бессмертии камней есть нечто плохое?
– Шмулик справедливо высказался в том смысле, что зло недурно уживается с добром, – сказал Шломо, – и вот пример: поскольку камни избавлены от страха смерти, им не нужны затеи с потусторонним миром и с бессмертной душой, и по той же причине не требуется им Бог. Разве похвально сие? Камни не верой живут, а надеждой. Счастье или горе камня могут продолжаться бесконечно долго. Пусть не в силах он изменить судьбу свою, зато упование на добрые перемены всегда основательно в бесконечной череде лет! Это великолепно, но есть и закавыка: ежели не существует у камней ада и рая, то откуда взяться понятиям о праведности?
– Вот видишь, Шломо, какие беды влечет за собой бессмертие! – торжествующе воскликнул раби Яков, – нет у камней души, Бога не знают, о праведности слыхом не слыхивали!
– Ах, Яков, зачем чужие беды перемалывать, коли своих девать некуда! – возразила мужу Голда, – пусть лучше Шломо продолжит о завидном!
– Я готов! – воскликнул Шломо, – итак, бессмертным камням нечего бояться старости, слабости, болезней. У них не пропадет аппетит, не выпадут зубы, не облысеет голова. Они не теряют умения радоваться жизни и не боятся необратимых утрат.
Как прозвучали слова эти, раби Яков уставился в окно застывшим взглядом, а Голда провела платком по глазам. Потом погладила морщинистую руку мужа, а тот благодарно посмотрел на престарелую спутницу жизни и протяжно вздохнул.
3
– Чему еще мы можем позавидовать? – спросила Голда, стараясь спрятать грусть за бодростью голоса.
– Не только рабства, но и неравноправия не знают камни. Они не владеют имуществом, и потому нет среди них ни бедных, ни богатых, ни слуг, ни господ. Им чуждо стяжание, а гонор толстосумов и униженность неимущих незнакомы им. Все их богатство духовного свойства, и растет оно год от года с бесконечных в прошлом времен. Равенство царит в царстве без царя!
– “Богатство их чисто духовное, и растет оно с незапамятных времен”, – повторил цадик мысль рассказчика, – все-таки я решусь утверждать: камни – это немые пращуры духа! – восхищенно воскликнул раби Яков, повторив придуманное им накануне выражение.
– Нет богатых и бедных, никто никого не угнетает, и все равны! – вскричал в восторге Шмулик, – не об этом ли писали пророки наши! Значит, мечты их – не воздушные замки, а абсолютная реальность! Жаль, что столь совершенное устройство бытия пока существует только в мире камней!
– Дорогой Шломо, – с нежностью произнесла Голда, – чувства и дела житейские говорят моему женскому сердцу куда как больше мужской книжности и умствования. Раскрой пошире двери в повседневность каменной жизни!
Раби Яков и Шмулик одобрительно закивали головами и приготовились слушать.
– Постараюсь, Голда. Начну с того, что у камней существуют цели и стремления. Им известны нетелесного свойства удовольствия, удачи, горести, счастье. Единственный источник всех тревог и радостей каменных сердец – мысли. Свои и чужие. Камни любят выделяться среди собратьев: кто больше знает, чьи думы глубже, кому доверяют и так далее. Возникает умственная иерархия, и следствие ее – почет одним и малость уважения другим. Честолюбия и тщеславия вовсе не лишена эта братия.
– Одиночество – несчастье камня, ибо слишком большое расстояние до соплеменников не дозволяет обмена мыслями, – продолжил Шломо, – а ведь своей волей бедный отщепенец ничего не изменит. Зато камни, что уложены в кладку стен, домов, дворцов, крепостей пребывают в гуще мыслей своих собратьев и людей и благодарны судьбе.
– Хочу обратить внимание моих слушателей на одно важное обстоятельство. Камни не всегда благонамеренны, но причинить друг другу телесный вред не способны, да и вообще, возможности их творить зло весьма ограничены. У людей жизнь сложнее. Они сперва воздвигают громады зла, а потом лицемерно корят и прощают себя. И то и другое они вершат сообразно естеству своему. Отсюда видно, что камням живется легче, чем людям, поэтому вторые имеют основания завидовать природе первых.
Тотальное обвинение человеческого рода в порочности вызвало неодобрение раби Якова, и он уж открыл рот, дабы осадить ученика, но Голда опередила мужа.
– А теперь хотелось бы услышать, как живут семьи каменного племени, – проговорила жена цадика.
– Я расскажу. Как вам уже известно, в мире камней не существует полов. Семья слагается из поколений. Под действием внешних сил от крупных камней откалываются мелкие части. Большие камни – это “взрослые”, а маленькие – “дети”. Разумеется, такое деление условно, ведь камни не способны расти, и поэтому, когда “дети” оперятся, из них выйдут “взрослые” малого размера.
– Позволь, Шломо, – прервал рассказчика Шмулик, – ведь камни вечны, выходит, взрослые и дети – все одного возраста? В чем разница меж ними, и что значит “дети оперяются”?
– Великолепные вопросы и в самую точку! – воскликнул Шломо, радостно потирая руки, – дело в том, Шмулик, что в мире камней мерилом зрелости служит богатство мыслей, а не прожитые годы. Откалываясь, частица уносит с собой лишь малую толику знаний. Одно слово – ребенок. Читая мысли взрослых, дети развивают свой ум, иначе говоря – оперяются.
– Однако, Шломо, – подал голос цадик, – ежели не случилось крупному каменюке потерять, скажем, бок – ведь землетрясения, извержения и прочие детородные катаклизмы редки, а сам камень ничего поделать ни с собой, ни с соседом не может – стало быть, такому бедолаге суждено бобылем век коротать?
– Вовсе нет, раби! Ты коснулся весьма чувствительной струны каменного душевного склада, – заметил Шломо, – дело в том, что, как ты выражаешься, бок, отколовшийся от каменюки, отнюдь не является потомком последней, он только пополняет детские отряды. Увы, встречается беспризорщина в среде камней. С другой стороны, всякий камень, желающий стать родителем, легко найдет себе неприкаянное дитя. У кого семеро по лавкам, те чувствуют себя счастливее малодетных и бездетных и тщеславятся перед себялюбивыми собратьями. Хотите знать, каков краеугольный камень каменной семьи? Вот он: лишь узы духа существуют, но не крови. Воспитал ребенка – и он твой! По существу, все камни – приемыши.
