Примером еще одной болезни, которая имела большое социальное звучание в Средние века, была золотуха, или скрофулез. При этом применительно к истории медицины золотуха выступает настоящим курьезом. Начиная с XVIII в., когда медики начали предпринимать попытки ее систематического изучения, выяснилось, что составить какое-либо однозначное представление о болезни трудно. Английский врач Уильям Каллен выделял четыре разновидности золотухи – вульгарную, скоротечную, американскую и scrofula mesenterica, характеризующуюся утратой аппетита, бледностью лица и вздутием живота. За несколько десятилетий до него Ричард Вайсман, королевский хирург Карла II, составил свое сочинение о болезни (1705), которое включало в себя не менее широкий перечень симптомов, от опухолей на шее до воспаления слезного мешочка и неестественного выпячивания глаз. Однако к концу XIX в. вопрос о золотухе для медиков утратил свое значение. После открытия в 1882 г. Робертом Кохом возбудителя туберкулеза выяснилось, что так называемая золотуха представляет собой одну из разновидностей данной болезни133.
Между тем в Средние века, причем только в Англии и во Франции, золотуха имела характер едва ли не национального бедствия. Данное обстоятельство вынудило историков задаться вопросом об исторической загадке золотухи. Первое, что вызывало смущение, состояло в том, что вплоть до XVIII в. золотуха не была предметом медицинского интереса. Кроме того, нигде, кроме Англии и Франции, она вообще не пользовалась хоть каким-то вниманием. Наконец, до XVIII в. ее не называли золотухой. В Англии, например, ее называли «королевской напастью». Так же именовалась она и во Франции134.
Марк Блок был первым историком, который всесторонне изучил роль золотухи во французской и английской истории, и сделанные им выводы впоследствии почти уже не подвергались пересмотру135. В частности, Блок показал, что вопрос распространении золотухи исключительно во Франции и Англии следует связать с вопросом о природе королевской власти. Именно в этих странах, где процесс формирования монархического правления шел наиболее сложно, но при этом имел решающее значение для судеб западной цивилизации, исцеление золотухи королями имело статус важнейшего политического ритуала. Согласно Блоку, во Франции золотуху впервые начали исцелять короли из династии Капетингов, взошедшие на престол в XI в. В Англии этим начали заниматься Плантагенеты, воцарившиеся в начале XII в. Как те, так и другие были королями-узурпаторами, поэтому для легитимации своего правления им требовались такие средства, которые могли бы получить широкую поддержку у подданных. Целительство и стало таким инструментом в руках королей. Как следует из приведенных у Блока примеров, наиболее часто к ритуалу исцеления золотухи прибегали те короли, чье положение на троне было наименее устойчивым. Таких примеров было достаточно как в Англии, так и во Франции.
С конца XV в., когда в обеих странах королям удалось подчинить себе большую часть знати, монархи, согласно Блоку, установили свою монополию на «королевское чудо». И они им регулярно пользовались еще несколько столетий. Лишь после Реформации и возникшего в обществе религиозного раскола королевский ритуал исцеления золотушных больных начал подвергаться сомнению. Однако в Англии даже после Реставрации королевской власти короли-протестанты из династии Стюартов все еще продолжали прибегать к исцелению. Во Франции в то же самое время успешно практиковал исцеление Людовик XIV. Но в век Просвещения ситуация окончательно изменилась. В Англии после прихода к власти династии Ганноверов короли – по политическим причинам – отказались от «королевского чуда». Во Франции по тем же самым причинам подданные отказались прибегать к чудотворным силам наследников Людовика XIV. Карл Х Французский (1824–1830) был последним на Западе королем, который еще пытался исцелять золотуху.
Чудотворные способности королей во Франции и Англии, разумеется, ставят вопрос о причинах, по которым народ в этих странах с легкостью допускал у своих монархов такие способности. Исторические исследования, посвященные этой проблеме, показывают, что в этом не было ничего необычного. У германских племен на Западе вожди традиционно наделялись их народами особыми магическими способностями. Эта традиция весьма долго сохранилась и у королей варварских государств эпохи раннего Средневековья. В условиях отсутствия устойчивых политических институтов власть держалась не только на силе, но и на выдающихся личных качествах правителя, которые расценивались подданными как магические способности. В условиях политической нестабильности раннего Средневековья в поддержании авторитета власти были заинтересованы все стороны – церковь, народ и, разумеется, сами правители. Во Франции и Англии, где начиная с XI–XII вв. королевская власть вступила в соперничество с папской властью, исцеление золотухи стало прекрасным поводом для укрепления авторитета в глазах подданных136.
Примечательно, что правители Англии и Франции имели популярность по всему западному миру. К ним обращались за помощью простолюдины со всей Европы. Возможно, эта популярность французских и английских королей-чудотворцев была обязана еще и тому факту, что после каждого исцеления короли дарили своим просителям монеты. Добившись монополии на «королевское чудо», короли обеих стран, несомненно, не собирались ни с кем разделять свое право на чудеса. Об этом прекрасно пишет У. Шекспир:
Но золотушных в язвах и прыщах,
Опухших, гнойных и неизлечимых
Он лечит тем, что молится за них
И вешает монетку им на шею.
Я слышал, будто этот чудный дар
Останется в роду его.
Шекспир, Макбет. Д. 4, сц. 3.Пер Б.Л. Пастернака
Еще одна причина этой связи между «королевским чудом» и «королевской напастью» – специфика самой болезни. Протекание туберкулезного лимфаденита характеризуется ритмичностью. За периодами обострения болезни обычно наступают периоды ее ослабления. «Королевское чудо» в этом смысле было легко осуществимым. Исцелению помогала не только вера в чудотворную силу монарха, но и отчасти сама болезнь. Королевский ритуал исцеления был простым и легко осуществимым. Король возлагал руки на пациента и обещал исцеление. Этого было достаточно.
Кроме того, следует обратить внимание еще на одну деталь. Для Средневековья, а затем и Нового времени золотуха, как и проказа, в глазах подавляющего большинства людей не была медицинским феноменом. Это была именно «королевская напасть». Современники акцентировали внимание, в сущности, только на одном из симптомов болезни – сильно распухшей шее. Все остальные признаки болезни, вероятно, просто не принимались в расчет. Вплоть до XVIII в. страдающих от золотухи даже не брали в больницы. В результате врачи не могли составить более-менее полное представление о картине болезни. Между тем нет смысла полагать, что золотуха была «новой болезнью». Уже в текстах античных врачей она была описана под названием «струма». Некоторые хирурги Средневековья, безусловно, также имели с ней дело, хотя и не часто. При этом сам статус их профессии и их медицинская квалификация были таковы, что хирурги не писали текстов. В сущности, первой работой такого рода была упомянутая выше работа Ричарда Вайсмана137.
Наконец, примечательно еще одно обстоятельство. Золотуха не считалась заразной болезнью. Как до прихода Великой чумы в середине XIV в., так и после этого едва ли кому Западе приходило в голову считать, что она может передаваться от одного человека к другому. Болезнь неизменно протекала в хронической форме и характеризовалась, как уже отмечалось, своеобразной мягкостью. Последнее обстоятельство делало ее весьма удобным объектом манипуляций. Не только короли допускали, что имеют полное право исцелять этот недуг, но и народ, несомненно, верил в то, что королям по силам избавить их от этой «напасти». Едва ли кем сознавалась возможность связи между этой «напастью» и летальным исходом. С золотухой жили как с неприятностью и сознавали, что она не есть наказание за грех. Но если так, то не было никаких причин не обращаться за помощью к тем, кто умел помогать народу, т.е. к королям.
Становление западной цивилизации началось, несомненно, в особый период всемирной истории. После падения Римской империи Западный мир утратил связи с остальными частями ойкумены. Почти шесть веков – с пятого по одиннадцатый – Запад развивался в ситуации, когда обмен болезнями между главными цивилизациями Старого Света прекратился. Это позволило народам на западе Евразии вступить в новый период своей истории – Средневековье. Безусловно, это не было самое здоровое время. Но все же оно было свободно от тех драматических потрясений, которые сопровождались появлением «новых болезней». Вплоть до прихода Великой чумы в середине XIV в. население западного мира страдало преимущественно хроническими болезнями, в том числе инфекционными.
В условиях деревенской цивилизации Средневековья все возможные формы социальной реакции на болезнь были предсказуемыми. Народ искал защиты у тех, кто пользовался наибольшим доверием и авторитетом. С самого начала таким авторитетом обладали лишь две силы – церковь и королевская власть. Священникам, безусловно, приходилось выступать в роли спасителей своих прихожан от некоторых природных катастроф, в частности наводнений, и, возможно, связанных с ними эпидемий малярии. Позднее церковь взяла на себя ответственность за проказу – болезнь грешной души. Королевская же власть во Франции и в Англии была сосредоточена на лечении золотухи – «королевской напасти», отравляющей жизнь простому народу. На протяжении весьма длительного времени медицинская реакция на болезнь отсутствовала. Не было и самих врачей. Лишь с их появлением ситуация отчасти стала меняться, хотя в главном еще долго оставалась такой, какой она была в момент зарождения западной цивилизации.
В первой половине XIV в. на восточных и западных окраинах Евразии стремительно распространилась эпидемия болезни, которую современники с ужасом называли Черной смертью. Неожиданность ее появления, как и масштабы разорения, которые она причинила, вызвали настоящий шок, сопоставимый с потрясением тех, кто пережил атомную бомбардировку в Хиросиме. Образованные люди на Западе называли ее pestilentia или pestis, что означает на латыни – «зараза», «мор», а кроме того, «погибель», «бич Божий» или «чума»138. В сущности, по сей день трудно сказать, что это была за болезнь и была ли это одна и та же болезнь. С конца XIX в., когда бактериологи, работавшие в Китае и Индии, выявили возбудителя распространившейся там бубонной чумы, сложилась устойчивая тенденция называть Черную смерть позднего Средневековья бубонной чумой. Свой вклад в отождествление Черной смерти XIV в. и глобальной эпидемии чумы рубежа XIX и ХХ вв. внесли и историки. В результате мы по сей день говорим о тождестве этих эпидемических явлений. Впрочем, среди специалистов то и дело возникают и отличные точки зрения, весьма неплохо аргументированные. Например, некоторые британские и канадские ученые начали выдвигать идею о том, что Черная смерть XIV в. на Западе была, скорее всего, не чумой, разносимой крысами, а сибирской язвой, переносчиком которой является крупный рогатый скот, или, что еще более логично, она представляла собой пару болезней – бубонную чуму и сибирскую язву, которые распространяли и крысы, и коровы139. В то же время некоторые российские микробиологи склонны считать, что чума XIV в., как и многие другие эпидемии, вообще не была заносной болезнью, а представляет собой грозное проявление периодически активизирующихся местных природных очагов инфекции, распространять которую могут практически любые носители140. Тем самым научные исследования эпидемии XIV в. далеко еще не закончены.
Вместе с тем роль этого события во всемирной истории давно уже хорошо ясна. Оно оказалось весьма значительным, если не судьбоносным, по крайней мере для западной цивилизации. С точки зрения знаменитой концепции «вызова и ответа», впервые сформулированной А. Тойнби, Великая чума XIV в. была тем грозным природным вызовом, который поставил Западную цивилизацию перед лицом гибели. Однако Запад, «переболев» чумой, сумел окрепнуть и выработать собственные защитные силы против нее, не столько биологические, сколько культурные, которые в последующем еще не раз смогли пригодиться ему перед вызовами других болезней. Память об этом трагическом событии оказалась вписана не только в интеллектуальные и художественные творения, созданные впоследствии, но и в многочисленные социальные институты, впервые возникшие в конце XIV в.
На протяжении уже более трех десятков лет одним из самых влиятельных исторических исследований, касающихся роли чумы во всемирной истории цивилизаций, остается работа американского историка У. Макнилла «Чума и народы»141. Она стала логическим продолжением его более раннего труда «Возвышение Запада», в котором он предложил свою оригинальную концепцию всемирной истории142. С точки зрения Макнилла, на протяжении большей части истории человечество было рассеяно по Земле, а наиболее крупные скопления людей – цивилизации – представляли собой небольшие острова в этом бескрайнем пространстве. Контакты между ними были ограничены, но когда цивилизации вступали между собой во взаимодействие, последствия для них часто были трагическими, прежде всего потому, что наряду с культурным и торговым обменом между цивилизациями начинался обмен болезнями. Современное состояние в истории человечества, которое характеризуется как период непрекращающихся контактов между народами, представляет собой, между прочим, эпоху глобализации болезней.
С этой точки зрения, Черная смерть XIV в. была следствием одного из таких контактов, в данном случае между Дальним Востоком и Дальним Западом. При этом оба они пострадали в результате этого взаимодействия, иначе говоря, чума не была болезнью китайской цивилизации. Макнилл был одним из первых историков, который указал на то, что эпидемия Черной смерти XIV в. обрушилась не только на Запад, но и на Китай. Работая в тесном сотрудничестве с китайскими исследователями, он сумел реконструировать некоторые подробности китайской истории Черной смерти. Согласно приведенным им данным, Великая чума началась в Китае на несколько лет раньше, чем в Европе. Первая крупная вспышка там была отмечена в 1331 г. За ней последовали другие. Масштабы человеческих жертв в Китае были колоссальны. Если в 1200 г. Поднебесную населяло около 123 млн человек, то к 1393 г. в ней проживало всего 65 млн человек, т.е. вдвое меньше. При этом чума в Китае пришлась на один из самых непростых периодов китайской истории – монгольское правление. Жестокость монголов в паре с эпидемиями стала причиной ужасного демографического упадка. Ясно, что главной причиной резкого сокращения населения в Китае была именно чума. Однако чума XIV в. привела также и к ослаблению власти монголов. В 1353 г. в Китае началось восстание против чужеземных правителей, и оно закончилось восстановлением китайской правящей династии. На престол взошли Мин143.
Как в Китай, так и на Запад Великая чума пришла из Монголии, точнее, из бескрайних евразийских степей. Таким образом, главную роль в распространении болезни в XIV в. сыграла созданная Чингисханом и его потомками Монгольская империя, простиравшаяся от Тихого океана до Средиземного моря. Задача Макнилла состояла в том, чтобы объяснить, как это произошло. Предложенное им объяснение оказалось интригующим, но небесспорным. В частности, он указал на то, что очаг чумы образовался в монгольских степях лишь незадолго до начала пандемии, при этом в Монголию бациллы чумы были занесены из тропиков Бирмы и юго-западной китайской провинции Юньнань, куда монголы совершили конный рейд в 1253 г. Именно оттуда они случайно завезли в Монголию черных крыс – главных разносчиков бубонной чумы, которые затем передали ее местным степным грызунам144.
Является ли это объяснение удовлетворительным? В соответствии с теориями, господствовавшими в науке ХХ в., на Земле существует лишь несколько природных очагов чумы. Один из них находится в районе Великих Африканских озер. Его открыл знаменитый Роберт Кох в самом конце XIX в. Другой – в районе восточных предгорий Гималаев, как раз на границе Бирмы, Китая и Индии. Очаг чумы в монгольских степях был открыт в 1911 г. группой российских ученых во главе с Д.К. Заболотным145. Является ли он древним или образовался благодаря самим монголам в XIII в.? Это и в самом деле остается не вполне ясным.
Так или иначе, но именно монгольские степи в XIV в. оказались эпицентром пандемии. Согласно Макниллу, монголы наладили грандиозную торгово-транспортную сеть, соединившую Китай и Запад, восстановив тем самым древний Шелковый путь. Правда, они перенесли его севернее тех маршрутов, по которым он проходил за тысячу лет до этого, как раз в евразийские степи. Благодаря этой трансконтинентальной торговой сети чума и распространилась по окраинам Старого Света. При этом уже к 1331 г. очаги чумы непременно должны были образовываться в степи, к северу от Китая, а к 1346 г. они должны были вплотную приблизиться к западным окраинам степи, в частности к Крыму. Подтверждения этим фактам, разумеется, найти тяжело. Однако в пользу этой модели Макнилл ссылается на один очень важный случай – эпидемию в несторианской общине купцов в районе озера Иссык-Куль в 1338–1339 гг.146 Данный факт является важным аргументом в его концепции транзита чумы из глубин Азии на Запад.
Последующие события являются хорошо известными благодаря многочисленным свидетельствам западных и арабских авторов. При этом некоторые из них оказываются настолько эмоциональными, что могут сбивать с толку. Например, сообщение о первом появлении чумы на Западе. Согласно свидетельству некоего Де Мюсси, жившего в 1347 г. в генуэзской крепости Кафа (Феодосия), все началось с того, что местные кочевники, осадившие крепость, стали забрасывать в нее трупы тех, кто уже скончался от болезни в их лагере. Вскоре после этого в Кафе началась эпидемия и генуэзцы вынуждены были покинуть город. Отплыв из Крыма, они разнесли болезнь по всем средиземноморским портам147. У истории с осадой Кафы есть множество самых разных интерпретаций, в том числе и та, где сообщается, что сами осажденные бросали на голову неприятеля трупы своих сограждан148. Однако большинство современных историков предпочитают избегать этого неясного эпизода. Более всего важны те свидетельства, которые позволяют реконструировать хронику распространения эпидемии.
В частности, совершенно точно известно, что в декабре 1347 г. болезнь уже свирепствовала в Константинополе и главных портах Средиземного моря. Она проникла в Египет, Сицилию и Марсель. В июне 1348 г. она уже охватила всю Италию, распространилась по Франции вплоть до Парижа, в Восточной Испании и на Балканах. К концу 1348 г. она преодолела Альпы, приблизилась к Вене и пришла в Англию через Бристоль. Летом 1349 г. эпидемия дала о себе знать во многих районах Германии и продвинулась еще дальше по Англии и Уэльсу. К концу 1349 г. чума охватила почти всю Германию, Данию, появилась в Скандинавии, Ирландии и Шотландии. Летом 1350 г. болезнь была уже в Швеции и Исландии, а к концу года во всех прибалтийских странах, включая русские Псков и Новгород. Охватив всю Европу, чума не затронула только несколько городов во Фландрии, Страну Басков и южную часть Польши.
Какими маршрутами распространялась чума? Кто был главным переносчиком ее? Специалисты по-прежнему спорят об этом. Господствующая идея состоит в том, что ее разносчиками были черные крысы Rattus rattus, на которых паразитирует особый вид блох Xenopsylla cheopsis, желудки которых наполнены чумными бациллами Yersinia pestis. Передвигаясь от амбара к амбару, крысы опустошали зерновые запасы людей, а затем проникали в их ветхие жилища, где блохи могли кусать людей, передавая им инфекцию. Существует также мнение, обоснованное с позиций историко-экологического знания, что крысы здесь ни при чем, а первыми распространителями инфекции были европейские грызуны Arvicola amphibius149. Можно вновь указать и на идею о роли крупного рогатого скота, упомянутую выше. Следует также обратить внимание на то, что чумные блохи передавались вместе с одеждой и другими бытовыми вещами, которые люди по традиции забирали в домах своих умерших родственников150. Наконец, в некоторых случаях чума передавалась напрямую от человека к человеку, в частности когда болезнь мутировала в легочную форму.
Важная мысль состоит в том, что к моменту начала чумы на Западе христианский мир, как и мир ближневосточной исламской цивилизации, были густо населены. По крайней мере с Х в. в Европе наблюдался устойчивый демографический рост, а избыточное сельское население вело хищническую порубку лесов под пахотные земли, устремлялось в быстро растущие города, совершало массовые паломничества на Ближний Восток и участвовало в Крестовых походах. Во Франции и других западных странах развернулась настоящая аграрная революция, а кроме того, наметился переворот в развитии средств сообщения, в частности в конце XIII в. мореходы стали совершать успешные плавания из Средиземного моря в порты Северной Европы. Происходили грандиозные технические, экономические и экологические перемены151, которые вылились в неожиданный кризис середины XIV в. Великая чума стала его наиболее явным символом.