bannerbannerbanner
Тайпан

Джеймс Клавелл
Тайпан

Полная версия

– Что?! – Слово с треском врезалось в дубовую переборку и запрыгало по каюте. – Кровь Христова, вы, я надеюсь, не согласились на это?!

– Ну, лично я не вижу в этом большого зла, Дирк. Клянусь честью, это же ничего не меняет, разве нет? Наоборот, избавит нас от целой кучи проблем. Нам уже не нужно будет находиться в Кантоне. Мы сможем делать все дела прямо отсюда.

Пытаясь справиться с бешеным желанием раздавить Лонгстаффа, как клопа, Струан подошел к бюро и налил себе бренди. Держись. Ты не можешь его сейчас уничтожить. Сейчас не время. Ты должен его использовать.

– Вы пришли к конкретному соглашению с Тисэнем, что он может назначить на Гонконг мандарина?

– Ну, мой дорогой друг, я не то чтобы окончательно согласился. Это ведь не предусмотрено договором. Я просто согласился с тем, что это хорошая мысль.

– Вы выразили свое согласие письменно?

– Да. Вчера. – Лонгстафф был сбит с толку настойчивостью Струана. – Но разве это не то, чего мы так долго добивались? Иметь возможность обращаться к мандарину непосредственно, а не через купцов из этого китайского хонга?

– Верно. Но не на нашем острове, клянусь Создателем! – Голос Струана звучал ровно. А про себя он подумал: черт бы побрал эту убогую пародию на полномочного представителя Короны, этого напыщенного дурака, нерешительного аристократишку, умеющего делать только ошибки, эту навозную кучу, о которую все время приходится спотыкаться! – Если вы допустите это, мы потеряем Гонконг. Мы потеряем все.

Лонгстафф подергал себя за мочку уха, сникнув под взглядом Струана.

– Но почему, отец? – спросил Кулум.

К огромному облегчению Лонгстаффа, горящие зеленые глаза повернулись к юноше, и капитан-суперинтендант торговли подумал: «Да, почему? Почему мы должны все потерять? Мне казалось, я просто чудесно все устроил».

– Потому что они – китайцы.

– Мне это ни о чем не говорит.

– Я знаю, мой мальчик. – Чтобы заглушить боль от потери семьи, внезапно выросшую внутри его, и прогнать от себя безумную тревогу по поводу грозящего им банкротства, он решил все подробно объяснить не только Кулуму, но и, в который раз, Лонгстаффу. – Первое, что ты должен понять: в течение пяти тысяч лет китайцы называли свою страну Серединным царством – государством, которое боги поместили между небом сверху и землей снизу. Китаец – особое существо, он стоит выше всех уже просто потому, что он китаец. Остальных людей – всех без исключения – они считают дикарями, которые недостойны даже снисходительного взгляда. Только им одним как единственной действительно цивилизованной нации дано божественное право властвовать на земле. Для китайцев наша королева Виктория – не более чем вассальный правитель, который должен платить им дань. У Китая нет ни флота, ни армии, мы можем сделать с ним все, что нам заблагорассудится. Но они верят, что они самая цивилизованная, самая могучая и самая богатая – в этом, полагаю, они потенциально могут быть правы – нация на земле. Ты когда-нибудь слышал о Восьми правилах? – (Кулум покачал головой.) – Видишь ли, это были условия, на которых китайский император согласился торговать с «варварами» сто пятьдесят лет назад. Эти правила ограничивали всю торговлю с нами единственным портом – Кантоном. Чай и шелк должны были оплачиваться исключительно серебром, торговля в кредит не допускалась, контрабанда была запрещена. «Варварам» разрешалось строить склады и фактории в Кантоне на полоске земли длиной полмили и шириной двести ярдов. Выходить за пределы этой строго ограниченной территории – Кантонского поселения – «варвары» не имели права, и проживать в поселении могли только в период зимней торговли – с сентября по март, – после чего должны были возвращаться в Макао. Ни при каких обстоятельствах ни одной «варварской» семье не разрешалось жить в поселении, так же как и ни одной женщине. В поселении ни в коем случае не должно было храниться оружие. Изучение китайского, прогулки на лодке или в паланкине, общение с местным населением запрещалось. «Варварские» военные корабли не допускались в устье Жемчужной реки. Все наши торговые суда вставали на якорь у Вампоа, тринадцатью милями ниже, где происходили погрузка и разгрузка и где выплачивалась таможенная пошлина за вывоз товара – серебром. Все сделки с «варварами» должны были осуществляться монопольно через гильдию из десяти китайских купцов, которую мы называем кохонг. Кохонг также является для нас единственным поставщиком провианта и строго определенного числа слуг, лодочников и компрадоров. И наконец, главное правило, делавшее нас совершенно беспомощными, – нынешний договор отменяет его – гласило, что все петиции, прошения, жалобы «варвары» могли подавать только в кохонг, который затем передавал их мандаринам. Правила преследовали главную цель – держать нас на расстоянии и в постоянном напряжении, но при этом выжимать из нас каждое пенни. Запомни: китайцы любят деньги. Но то, что выжималось из нас, шло в карман не всем китайцам, а только маньчжурам, которые правят страной. Маньчжуры считают, что наши идеи – христианство, парламент, свободные выборы и в первую очередь равенство людей перед законом и суд присяжных – революционны, опасны и вредны. Но им нужно наше серебро. При Восьми правилах мы были бесправны, наша торговля контролировалась, с нас могли затребовать любую мзду. И все равно мы делали деньги. – Он улыбнулся. – Мы заработали много денег. И они тоже. Со временем большинство правил отпало само собой из-за жадности чиновников. Но основные – никаких военных кораблей, никаких официальных контактов, кроме как через купцов кохонга, никаких жен в Кантоне, запрещение оставаться там после марта или селиться раньше сентября – остались в силе. И что типично для китайцев, несчастных купцов кохонга сделали целиком ответственными за нас. Стоило возникнуть какому-нибудь осложнению, и на них обрушивался гнев императора. Что опять же очень по-китайски. Кохонг выдаивали и будут выдаивать до тех пор, пока большинство купцов не разорится. У нас на шестьсот тысяч гиней их ценных бумаг, которые не стоят ни гроша. У Брока примерно столько же. По китайским обычаям кохонгу приходится покупать свои должности у императора, и им полагается постоянно слать наверх ценные подарки – пятьдесят тысяч таэлей серебром составляет обычный подарок императору в день его рождения от каждого из них. Над кохонгом стоит главный мздоимец самого императора. Мы зовем его хоппо. Он отвечает за выжимание денег из мандаринов Кантона, из кохонга и вообще из всех, кто попадается ему под руку. Хоппо также покупает свою должность. Он, кстати, самый крупный торговец опиумом и наживает на этом огромные деньги. Поэтому допустить на Гонконг хотя бы одного мандарина – значит открыть двери всей системе. Этот мандарин станет хоппо. Ему будет подчинен каждый китаец. Каждый китайский купец, приезжающий на остров, должен будет купить лицензию и заплатить ему мзду, и они, в свою очередь, постараются как можно больше выжать из нас. Хоппо будет уничтожать всех, кто захочет нам помогать, и поддержит любого, кто нас ненавидит. И они не успокоятся до тех пор, пока не выживут нас отсюда.

– Почему?

– Потому что они – китайцы. – Струан потянулся, чтобы размять плечи, чувствуя, как на него волной накатывает необоримая усталость.

Он подошел к буфету и налил себе еще бренди. Как бы я хотел хоть на час стать китайцем, с тоской подумал он. Тогда я без всяких хлопот смог бы достать где-нибудь миллион таэлей. Что ж, если ответ заключается именно в этом, сказал он себе, попробуй рассуждать как китаец. Ты тайпан «варваров», мандарин с неограниченной властью. Какой в этой власти прок, если ты не можешь использовать ее на то, чтобы повернуть йосс в свою сторону? Как ты можешь воспользоваться своим положением? У кого есть миллион таэлей? На кого ты можешь нажать, чтобы получить его? Кто обязан тебе и кто твой должник?

– Что же нам делать, Дирк? Я хочу сказать, я полностью с вами согласен, – встревоженно проговорил Лонгстафф.

– Вам следует немедленно отправить Тисэню послание. Попросите его… нет, прикажите ему…

Внезапно Струана осенило, и он замолчал. Усталость как рукой сняло. Ах ты, глупый, полоумный, ни на что не годный пустобрех! Тисэнь! Тисэнь решит все твои проблемы! Один мандарин. Это все, что тебе нужно устроить. Два простых шага: первый – отменить соглашение Лонгстаффа с Тисэнем, как его следовало бы отменить в любом случае; второй – через одну-две недели сделать Тисэню тайное предложение, что в обмен на один миллион серебром ты заставишь Лонгстаффа изменить свою точку зрения и разрешишь ему назначить на Гонконг одного мандарина. Тисэнь с радостью ухватится за это предложение, потому что таким образом Китай в одно мгновение возвращает себе все, что был вынужден уступить, потерпев поражение в войне. Он нажмет на кохонг, и они соберут ему миллион, и сделают это с радостью, потому что сразу же добавят этот миллион к цене чая, который они умирают как хотят нам продать, а мы умираем как хотим купить. Бедняжка Уилли не проблема, а из торговцев никто не станет протестовать против одного мандарина. Мы придумаем ему новое имя, так что даже самые проницательные будут сбиты с толку и ни о чем не догадаются. Скажем, торговый уполномоченный. Коммерсанты не станут возражать против китайского торгового уполномоченного, потому что он поможет торговле и упростит выплату таможенной пошлины. Теперь дальше, к кому следует обратиться с этим тайным предложением? Разумеется, к старому Жэнь-гуа. Он самый богатый и самый хитрый из купцов кохонга, к тому же он твой главный поставщик, и ты знаешь его уже двадцать лет. Он наиболее подходящая фигура, в этом нет сомнения.

Один-единственный мандарин обеспечит будущее Благородного Дома. Это так. Но он погубит Гонконг. И сделает невозможным твой план. Рискнешь ли ты пойти на такую сделку, зная, что впоследствии тебе придется найти способ перехитрить его? А риск огромный – ты-то понимаешь, что один мандарин означает всю систему целиком. Ты не можешь отдать этому дьяволу в кабалу Робба, Кулума и их детей. Но без этих денег не будет ни Благородного Дома, ни будущего.

 

– Вы что-то хотели сказать, Дирк?

– Прикажите Тисэню именем королевы забыть о том, что на Гонконге будет мандарин.

– Полностью с вами согласен. – Лонгстафф со счастливым видом присел к столу и взялся за перо. – Что мне написать?

Бедный Уилли, а кто мне подскажет, что я должен делать? – спросил себя Струан. Действительно ли цель оправдывает средства?

– Напишите следующее: «Тисэню в Кантоне. Особое постановление. Только ее британское величество королева Виктория имеет право назначать чиновников на британском острове Гонконг. На земле этого острова не будет ни китайских чиновников, ни каких бы то ни было китайских таможенных учреждений. – Он помолчал в нерешительности, потом стал размеренно диктовать дальше, чувствуя, что момент подходящий: – И все китайцы, проживающие в колонии ее величества Гонконг, будут отныне британскими подданными, подчиняющимися только английским законам».

– Но это превышает мои полномочия!

– Посланникам привычно превышать свои полномочия. Именно поэтому их и отбирают столь тщательно, Уилл. Именно поэтому мы имеем теперь империю. Раффлз, Хастингс, Клайв, Рэли, Веллингтон. Правительство ее величества облекло вас полномочиями своего представителя для подписания договора с Китаем. Что они там, дома, знают о Китае, да и хотят ли вообще что-нибудь знать? Но вы, вы первопроходец, Уилл. Вы творите историю. Вы готовы согласиться на один крошечный, бесплодный, почти необитаемый островок, когда во всем мире принято в подобных ситуациях захватывать целые континенты, когда вы могли потребовать весь Китай, если бы только захотели. Но вы оказались гораздо дальновиднее.

Лонгстафф заколебался, покусывая кончик пера:

– Да, но мы уже договорились о том, что китайцы на Гонконге будут подчиняться китайским законам, исключены будут лишь все виды пыток. – На подбородке у него собралась капелька пота. – Это был один из пунктов договора, и я издал особое постановление.

– Вы передумали, Уилл. Так же, как передумал Тисэнь. Ведь пункта о назначении мандарина там не было.

– Но это подразумевалось.

– Не вами. И не мной. Он старается обмануть вас. Как сделал это в вопросе об эвакуации с Чушаня.

– Верно, – согласился Лонгстафф, радуясь, что Струан сумел убедить его. – Вы правы, Дирк. Абсолютно. Если мы допустим хоть какой-то контроль… Вы правы. Они опять примутся за свои старые фокусы. Да. И уже давно пора показать китайцам, что такое настоящая справедливость. Закон и порядок. Да. Вы правы.

– Закончите письмо так, как это сделал бы император: «Да устрашится этого всякий и, дрожа, подчинится», и подпишитесь своим полным титулом, – сказал Струан, одновременно открывая дверь каюты.

– Дежурный офицер!

– Да, сэр-р?

– Его превосходительству нужен его секретарь, мистер Синклер. Немедленно.

– Есть, сэр-р!

Лонгстафф закончил писать. Он перечитал послание.

– А не слишком ли это грубо, Дирк? Я имею в виду, не упомянуть ни одного его титула и закончить письмо так, словно это императорский указ?

– В этом-то и заключается вся суть. Вам еще нужно будет опубликовать его в газете.

– Но это частный документ.

– Это исторический документ, Уилл. Один из тех, которыми вы можете гордиться. И он доставит огромное удовольствие адмиралу. Кстати, почему он был так зол?

– А, все одно и то же. – Лонгстафф стал передразнивать адмирала: – «Черт возьми меня совсем, сэр, нас послали сюда драться с язычниками, и после двух десантов без какого-либо с их стороны сопротивления, о котором стоит упоминать, вы заключили позорный договор, принесший нам гораздо меньше того, что министр иностранных дел приказал вам потребовать. Где те открытые порты, которые вы должны были вытребовать у императора?» Вы уверены, Дирк, что, запросив меньше, мы поступили правильно? Я знаю, вы уже говорили об этом раньше, но… мм… торговцы, похоже, считают это большой ошибкой. Я имею в виду, что мы остались без открытых портов.

– Гонконг важнее, Уилл.

– Что ж, раз вы в этом по-прежнему уверены… Адмирал был также очень раздражен из-за каких-то дезертиров и еще отсрочкой вступления в силу приказа о запрещении контрабанды опиума. И… мм… торговцы подняли такой ужасный шум. Явились целой делегацией.

– Их возглавлял Брок?

– Да. Невоспитанная скотина.

Сердце Струана упало.

– Вы им сказали, что собираетесь отменить приказ?

– Ну, Дирк, я не то чтобы прямо им так сказал. Но я намекнул, что он будет отменен.

– А адмиралу вы тоже намекнули, что отмените приказ?

– Я дал ему понять, что дальнейшие меры в этом направлении были бы нецелесообразны. Он пришел в крайнее раздражение и заявил, что сообщит о своей точке зрения в Адмиралтейство. – Лонгстафф вздохнул и зевнул. – Клянусь честью, он совершенно не представляет себе наших проблем. Совершенно. Я был бы очень вам признателен, Дирк, если бы вы взялись объяснить ему, что такое торговля. Я попробовал, но мне так и не удалось заставить его здраво смотреть на вещи.

А мне никак не удается приучить к этому же тебя, Уилли, подумал Струан. Если Робб уже успел скупить опиум, мы завязнем еще глубже. Если не скупил, нам все равно конец. Разве что эта сделка: один чертов мандарин за один чертов миллион.

– Даже не знаю, что бы я делал без помощи вашего отца, Кулум. – Лонгстафф взял понюшку табака из табакерки, усыпанной драгоценными камнями. Черт побери, думал он, я ведь дипломат, а не военный, который без войны жить не может. Губернатор Гонконга – это как раз то, что нужно. Став губернатором Гонконга, я впоследствии могу рассчитывать и на что-нибудь стоящее. Бенгалия, возможно. Ямайка… Вот чудное местечко. Канада? Нет, черт, слишком холодно! Бенгалия или какой-нибудь другой индийский штат. – В Азии все невероятно сложно, Кулум. Приходится сталкиваться с таким разнообразием взглядов и интересов – Короны, торговцев, миссионеров, Королевского флота, армии, китайцев – и все они в вечном противоречии между собой. И китайцы, дьявол их забери, тоже делятся на конфликтующие группы! Купцы, мандарины, маньчжуры. – Он положил табак в обе ноздри, глубоко втянул в себя воздух и чихнул. – Я полагаю, вам, конечно, известно, что Китаем правят не китайцы.

– Нет, сэр.

– Как нас уверяют, половина всех проблем из-за этого. Нынешние правители Китая – маньчжуры. Они родом из Маньчжурии. Дикие варвары, жившие когда-то к северу от Великой стены. Говорят, они правят Китаем уже двести лет. Нас, должно быть, принимают здесь за дураков. Китайцы утверждают, что существует громадная стена вроде Адрианова вала[8], которая тянется вдоль всей северной границы Китая и защищает страну от диких кочевых племен. По слухам, эта стена свыше трех с половиной тысяч миль длиной, сорок футов высотой и тридцать толщиной, она настолько широка, что по ней могут ехать восемь всадников в ряд. И через каждые триста ярдов там якобы стоят сторожевые башни. Сложена стена из кирпича и гранита, и возвели ее две тысячи лет тому назад. – Он презрительно фыркнул. – Надо же такое выдумать! Смешно!

– Я считаю, что стена существует, – проговорил Струан.

– Ну полно, Дирк, – замахал на него рукой Лонгстафф. – Невозможно, чтобы такое укрепление могло быть построено две тысячи лет назад.

– Легенда гласит, Кулум, что на строительство стены был отправлен каждый третий человек в Китае. Строили ее десять лет. Говорят, при строительстве умерло миллион человек, и все они погребены в стене. С тех пор духи умерших охраняют ее.

Кулум усмехнулся:

– Если стена так огромна, маньчжуры бы никогда ее не преодолели. Не может быть, чтобы она существовала.

– Согласно легенде, маньчжуры прорвались через стену обманом. Китайский генерал, охранявший ее, продал собственный народ.

– А вот это более чем вероятно, – с отвращением произнес Лонгстафф. – Никакого понятия о чести здесь, на Востоке! Этот генерал полагал, что сможет с помощью врагов захватить трон, но маньчжуры воспользовались им, а потом уничтожили. По крайней мере, так говорится в легенде.

– Вот уж действительно странная легенда, сэр, – сказал Кулум.

Взгляд Струана стал жестким.

– Тебе лучше сразу привыкнуть к тому, что теперь ты будешь слышать немало странного. И подумай еще вот над чем, Кулум: китайская цивилизация насчитывает пять тысячелетий. Постарайся осмыслить это: книги, печатные прессы, живопись, поэзия, правительство, шелк, чай, порох и множество других вещей. В течение тысячелетий! Мы же можем считать себя цивилизованными последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью.

Раздался стук в дверь. В каюту торопливо вошел Горацио.

– Ваше превосходительство?

– Вы нужны мне, Горацио. Я хочу, чтобы вы незамедлительно перевели это на китайский и отослали со специальным курьером. И направьте копию мистеру Скиннеру, пусть напечатает в своей газете.

– Слушаюсь, сэр. – Горацио взял бумагу и повернулся к Струану. – Я был очень огорчен, услышав ужасное известие.

– Благодарю вас. Это мой сын Кулум. Горацио Синклер.

Молодые люди обменялись рукопожатием, с первого взгляда понравившись друг другу.

Горацио прочел письмо:

– У меня уйдет много времени на то, чтобы перевести это в приемлемых придворных выражениях, сэр.

– Его превосходительство желает, чтобы письмо было отправлено именно в том виде, в каком оно написано, – веско сказал Струан. – Без всяких изменений.

Горацио открыл рот от изумления, потом едва заметно кивнул:

– Да, я… э-э… сделаю это немедленно. Но Тисэнь ни за что не примет такого послания, мистер Струан. Ни за что, ваше превосходительство. Иначе он потеряет лицо.

Лонгстафф встрепенулся:

– Лицо? Я покажу этому скользкому плуту-язычнику, что такое лицо, клянусь Богом! Передайте адмиралу мое почтение и попросите его отправить это письмо в Вампоа на линейном корабле, с распоряжением проследовать оттуда прямо в Кантон, если письмо не будет принято!

– Слушаюсь, сэр.

– Не примет его, скажите, пожалуйста! – продолжал возмущаться Лонгстафф, когда Горацио вышел. – Поразительное высокомерие! Все эти язычники – варвары. Все до единого. Китайцы. Маньчжуры. Они не ведают, что такое справедливость, и их презрение к человеческой жизни поистине невероятно. Они продают своих дочерей, братьев, сестер. Уму непостижимо.

Кулум вдруг вспомнил свою мать и братьев и то, как они умирали. Водянистые рвота и стул, вонь, невыносимые рези в животе, запавшие глаза, подергивающиеся руки и ноги. Потом конвульсии, еще более сильная вонь и вслед за этим – смерть и черная дыра разверстого рта. А после смерти внезапно наступали мышечные спазмы, и вот его мать, скончавшаяся час назад, вдруг начинает извиваться на кровати – мертвые глаза открыты, рот зияет…

Давние страхи опять заползли в его душу, лишая сил, и он отчаянно попытался заставить себя думать о чем-нибудь другом – о чем угодно, лишь бы отвлечься, забыть этот кошмар.

– Касательно распродажи участков, сэр. Землю сначала необходимо промерить. Кто должен этим заняться, сэр?

– Найдем кого-нибудь, не беспокойтесь.

– Может быть, Глессинг? – предложил Струан. – У него есть опыт в составлении карт.

– Прекрасная мысль. Я поговорю с адмиралом. Отлично.

– Кстати, раз уж о нем зашла речь, вы могли бы подумать о том, чтобы назвать пляж, где сегодня был поднят флаг, мысом Глессинга.

Лонгстафф был поражен.

– Положительно, я никогда не научусь понимать вас. Зачем изменять самому себе и увековечивать имя человека, который вас ненавидит?

Потому что хорошие враги – это большая ценность, подумал Струан. К тому же Глессинг будет мне полезен. Теперь он умрет за этот мыс, названный его именем, а это означает – за весь Гонконг.

– Мне просто подумалось, что такой жест доставит удовольствие нашему доблестному военному флоту, – произнес он вслух.

– Это действительно хорошая идея. Я рад, что вы ее предложили.

– Ну что же, полагаю, нам пора возвращаться на свой корабль, – сказал Струан, наклонив голову. Он устал. А впереди было еще очень много дел.

Исаак Перри стоял на юте «Грозового облака», наблюдая, как морские пехотинцы ищут под брезентом, в баркасах и в парусной кладовой. Он ненавидел морских пехотинцев и морских офицеров: когда-то его самого заставили служить в военном флоте.

 

– На судне нет никаких дезертиров, – еще раз повторил он.

– Разумеется, – ответил ему молодой офицер, возглавлявший отряд, присланный на корабль для проведения обыска.

– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы ваши люди не оставляли после себя такого беспорядка. За ними придется убирать целой вахте.

– Ваш корабль окажется завидным призом, капитан Перри. И сам корабль, и его груз, – с издевкой ухмыльнулся офицер.

Перри впился глазами в Маккея, который стоял у площадки сходного трапа под охраной вооруженных солдат. Если только ты помог Рамсею проникнуть на корабль, подумал Перри, ты покойник, Маккей.

– Баркас у кормового трапа! – крикнул третий помощник. – Владелец поднимается на борт.

Перри поспешил навстречу Струану:

– Они считают, что на нашем судне скрывается дезертир, сэр.

– Знаю, – сказал Струан, ступая на палубу. – Почему мой боцман находится под стражей? – обратился он к высокомерному молодому офицеру, и в его голосе появился пугающий скрежет.

– Это всего лишь предосторожность. Он родственник Рамсея и…

– К черту предосторожности! Он невиновен, пока не будет доказано обратное, клянусь Господом Богом! – прорычал Струан. – Вы здесь для того, чтобы проводить обыск, а не гонять и арестовывать моих людей.

– Я ничего не знал, сэр! – выкрикнул Маккей. – Я не помогал Рамсею пробираться на борт. Не помогал. Не помогал!

– Да сжалится над тобой Господь, если он здесь, – оборвал его Струан. – С корабля ни шагу до последующего распоряжения. Марш в каюту!

– Есть, сэр! – Маккей нырнул вниз.

– Кровь Христова, Исаак! – бушевал Струан. – Ты, кажется, капитан этого корабля. По какому закону военный флот может арестовывать человека без ордера, из одной только предосторожности?

– Такого закона нет, сэр. – Перри сжался, предпочитая не спорить.

– Убирайся ко всем чертям с моего корабля! Ты списан на берег!

Перри побледнел:

– Но, сэр…

– Чтобы к заходу солнца тебя здесь не было. – Струан двинулся к трапу, который вел внутрь корабля. – Пойдем, Кулум.

Кулум догнал Струана в проходе перед капитанской каютой.

– Это несправедливо, – волнуясь, заговорил он. – Несправедливо. Капитан Перри – лучший капитан, который у тебя есть. Ты сам это говорил.

– Он был им, парень, – ответил Струан. – Но он не сумел защитить своего человека. И он боится. Чего именно, я не знаю. Но люди, в душе которых поселился страх, опасны, и нам такие не нужны.

– Но ведь Маккей не пострадал.

– Первый закон для капитана, который служит у меня, – это оберегать свой корабль. Второй – свою команду. Тогда они, в свою очередь, будут оберегать его. Человек может командовать кораблем в одиночку, но он не может в одиночку ходить на нем в море.

– Перри не совершил никакого проступка.

– Он позволил военным взять Маккея под стражу вопреки закону, клянусь Богом! – резко ответил Струан. – Капитан должен уметь больше, чем просто прокладывать курс и управлять парусами, черт побери. Исаак должен был поставить на место этого молодого щенка. Он испугался и подвел одного из своих людей в тот момент, когда это было особенно важно. В следующий раз он может не спасти свой корабль. Я не стану так рисковать.

– Но он служил у тебя много лет. Неужели это ничего не значит?

– Почему, значит. Это значит, что нам везло все эти годы. Теперь я ему больше не доверяю. Поэтому ноги его здесь не будет, и довольно об этом! – Струан открыл дверь каюты.

Робб сидел за письменным столом и застывшим взглядом смотрел в кормовое окно. По полу были разбросаны коробки, сундучки, детская одежда, игрушки. Сара, жена Робба, дремала, прикорнув в кресле. Это была маленькая женщина на последних месяцах беременности, во сне ее лицо избороздили морщины, и оно выглядело усталым. Заметив Струана и Кулума, Робб безуспешно попытался выдавить из себя улыбку:

– Привет, Дирк, Кулум.

– Привет, Робб. – За эти два дня он постарел на десять лет, подумал Струан.

Сара, вздрогнув, проснулась.

– Привет, Дирк. – Она тяжело поднялась и подошла к двери. – Здравствуй, Кулум.

– Как поживаете, тетя Сара?

– Устала, мой милый. Очень устала. И я терпеть не могу жить на корабле. Не хочешь ли чая?

– Нет, спасибо.

Робб с тревогой следил за Струаном:

– Что я могу сказать?

– Ничего, Робби. Они умерли, мы живы, и говорить больше не о чем.

– Так ли, Дирк? – Взгляд голубых глаз Сары стал жестким. Она пригладила свои золотисто-каштановые волосы, расправила длинное зеленое платье с турнюром. – Так ли?

– Так. Извини нас, Сара, но я должен поговорить с Роббом.

– Да, конечно. – Она взглянула на мужа, презирая его за слабость. – Мы уезжаем, Дирк. Мы покидаем Восток навсегда. Я приняла решение. Я отдала «Струану и компании» семь лет жизни и одного ребенка. Теперь пришло время уезжать.

– Я считаю, что ты поступаешь разумно, Сара. Сейчас Восток не место для семьи. Через год, когда будет построен Гонконг, – другое дело. Вот тогда здесь станет очень хорошо.

– Для кого-то, может быть, но не для нас. Не для моего Родди, и не для Карен, Наоми или Джейми. Не для меня. Мы никогда не будем жить на Гонконге. – Она вышла.

– Ты купил опиум, Робб?

– Купил немного. Потратил всю нашу наличность и занял что-то около ста тысяч – точно не помню. Цены не слишком упали, поэтому я потерял к ним всякий интерес.

Значит, мы завязли еще глубже, подумал Струан.

– Почему наша семья? Это ужасно, ужасно, – мучаясь, говорил между тем Робб. – Почему вся наша семья?

– Йосс.

– К чертям йосс! – Робб уставился на дверь каюты. – Брок хочет видеть тебя как можно скорее.

– Зачем?

– Он не сказал.

Струан сел, на минуту приспустил сапог и подумал о Броке. Затем объявил:

– Я сделал Кулума партнером.

– Хорошо, – ответил Робб, но голос его прозвучал равнодушно. Он по-прежнему не мигая смотрел на дверь, за которой скрылась Сара.

– Отец, – вставил Кулум, – я хочу поговорить с тобой об этом.

– Позже, мальчик мой. Робб, есть еще одна новость. У нас крупные неприятности.

– Я должен сказать тебе одну вещь, прямо сейчас. – Робб оторвал взгляд от двери. – Дирк, я покидаю Восток вместе с Сарой и детьми. На следующем корабле.

– Что?

– Я никогда не буду тайпаном, я просто не хочу им быть.

– Ты уезжаешь, потому что я сделал Кулума партнером?

– Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так. Конечно, ты мог бы сначала обсудить это со мной, да, но дело не в этом. Я сам хочу уехать.

– Почему?

– Все эти смерти дома заставили меня задуматься. Сара права. Жизнь слишком коротка, чтобы изойти по́том и умереть здесь, вдали от дома. Я хочу покоя, немного покоя. Денег у нас больше чем достаточно. Ты можешь выкупить мою долю. Я хочу уехать со следующим кораблем.

– Почему?

– Я устал. Устал!

– Ты просто слабак, Робб. Сара опять на тебя насела, да?

– Да, я слабак, и да, она опять на меня насела. Но я принял решение. Слишком много смертей. Слишком много.

– Я не могу выкупить твою долю. Мы разорены. – Струан протянул брату письмо банкира.

Робб прочел, и его лицо постарело еще больше.

– Будь они прокляты во веки вечные!

– Согласен. Но тем не менее мы банкроты. – Струан поддернул сапог и встал. – Извини, Кулум, твое партнерство ничего не стоит. На наш лондонский банк повели организованное наступление, и он уничтожен.

Казалось, воздух в каюте сгустился.

– У нас есть сто тысяч фунтов в Шотландии, – сказал Робб. – Выдели мне половину, а сам забирай остальное.

– Спасибо, Робб. Это было сказано по-мужски.

Робб стукнул кулаком по столу:

– Не моя вина, что банк приостановил платежи!

– Верно. Поэтому не требуй себе половину наших денег сейчас, когда нам понадобится каждое пенни!

– Тебе понадобится, а не мне. Ты найдешь выход, всегда находил.

– Пятидесяти тысяч фунтов Саре не хватит и на пять лет.

– Предоставь мне самому беспокоиться на этот счет! Эти деньги не проведены через конторские книги, поэтому они наши, тут все честно. Я возьму половину. Моя доля в деле стоит в двадцать раз больше!

– Мы банкроты! Ты что, не в состоянии понять этого своей башкой? Банкроты!

Дверь открылась, и в каюту вошла маленькая девочка с золотистыми волосами. В руках она держала соломенную куклу. Ее лицо выражало озабоченность.

– Здлавствуй, папа. Здлавствуйте, дядя Дилк. – Она подняла голову и внимательно посмотрела на Струана. – Я улодина?

Струан с усилием оторвал взгляд от Робба:

– Что, Карен, девочка моя?

– Я улодина?

– Нет. Нет! Конечно же нет, Карен. – Струан поднял ее на руки. – Кто говорил тебе такие ужасные вещи, крошка?

8Каменная стена, пересекающая север Англии. Построена по приказу императора Адриана в 122–128 гг. для защиты римской Британии от северных племен.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55 
Рейтинг@Mail.ru