Увидев Хиэ, рядом с которой никого нет, он чуть не разрыдался, но все-таки взял себя в руки, вспомнив ее слова: «Мужчины не плачут, нужно терпеть», – ей частенько приходилось это повторять, ведь он, по сути, был очень слабовольный человек.
– Хиэ…
Свисавший с кровати мочеприемник давно не опорожняли – мешок был заполнен настолько, что аж раздулся. Поскольку не с его финансовым положением было нанимать сиделку, Мёнчжун поручил бывшей жене ухаживать за дочерью, пока сам он будет заниматься задуманным ими похищением. А она вот как ухаживала… И ведь ничего особенного не требовалось: в коме человек не капризничает, не ноет. Мыть, кормить, дезинфицировать палату тоже не надо – все это делали санитарки. Хеын оставалось просто немного присмотреть за своим же ребенком. Но мать у Хиэ была именно такая: другие люди и их проблемы ее нисколько не волновали. Пусть даже если эти «другие» – ее собственная дочь.
Мёнчжун оглядел палату – под кроватью стояла продолговатая мужская утка. Нужно перелить мочу в нее, а потом отнести в туалет. Он отсоединил катетер, открыл клапан и поднес к утке. Жидкость, будто едва дотерпев, тугой струей ударила в судно.
– Вот же как хорошо пописала…
Мёнчжун всегда так говорил, когда видел, что она облегчилась: ведь если есть продукты жизнедеятельности, то, значит, пока есть и жизнь.
– Ох ты ж…
Моча, заполнив все судно, полилась через край. Он посмотрел на пакет – там оставалось еще много. Надо быстрей закрыть клапан, но обе руки были заняты: одной он держал катетер, другой – утку, поэтому все, что ему оставалось, это просто созерцать, как желтая жидкость растекается по полу. Не выпуская утку из рук, Мёнчжун еще раз оглядел палату – может, найдется чем вытереть лужу…
И надо же – именно в этот момент он услышал звук приближающихся шагов. Звук становился все громче и громче, пока не замер ровно напротив их палаты. Вместе с ними замерло и дыхание Мёнчжуна. А заодно и пульс. Вытаращенными глазами, чуть не выкатывающимися из орбит, он смотрел на маленькое окошко в верхней части двери – там, за непрозрачным стеклом показалась знакомая квадратная челюсть.
– А, вы, наверное, пришли вещи забрать?
– Да, мы хотели перенести их в траурный зал.
– Крепитесь. Мы скорбим и молимся о том, чтобы ее душа покоилась с миром.
Так… судя по всему, та бабка по соседству с Хиэ все-таки приказала долго жить. Но Мёнчжуну сейчас было точно не до скорби и переживаний – ему бы спрятаться самое время… В который раз он оглядел палату. В туалет? Опасно, там его точно застукают. На полу же пролитая моча, захотят ее вытереть – обязательно в туалет зайдут. От стресса он ухитрился расслышать, как кто-то уже прикасается к ручке двери: нервы натянулись до предела, в горле встал сухой ком. Если его увидят, то обязательно заставят подписать документы на выписку Хиэ, поэтому его тело привычно распласталось в полете как раз в ту секунду, когда дверь открылась и в палату вошла старшая медсестра с еще одной женщиной, судя по всему – дочерью почившей бабки.
– Это что еще такое?!
Лужа на полу, отсоединенный катетер… Медсестру аж перекосило. Кто-то криворукий отсоединил сборный мешок и не закрыл клапан. И ладно еще мочу разлили, но открытый клапан – это серьезное нарушение, ведь через него может проникнуть вирусная инфекция… Сестра покачала головой.
– Это кто-то из посторонних, наш персонал такого допустить не мог. Сейчас уберем.
Она наклонилась, чтобы закрыть клапан, – и напоролась на взгляд Мёнчжуна, скорчившегося под кроватью.
– Ай-я-а-а!
Обгоняя вопль медсестры, Мёнчжун выскочил из своего укрытия и со всех ног бросился вон из палаты. Обернувшись, он увидел, что медсестра что есть мочи бежит за ним. «Поймать хочет!» – догадался он и припустил еще сильнее.
– Мужчина, мы донора нашли!
Мёнчжун застыл на месте. Потом медленно развернулся. Его ресницы мелко подрагивали. Он подошел к запыхавшейся медсестре.
– Есть материал для пересадки костного мозга, его тип подходит Хиэ.
Ему, наверное, полагалось захлопотать, засыпать сестру вопросами типа «Ах, неужели это правда?», «А когда будут делать?», «Теперь она выживет, да?». Но он смог выдавить из себя только одно:
– Стоимость операции?
– Около тридцати миллионов вон. – На лице медсестры отобразилось что-то вроде сочувствия. – Но ее смогут назначить только после выплаты текущей задолженности…
Мёнчжун как в забытьи волочил ноги по больничному коридору. То, что нашли донора для дочки, – это, конечно, хорошо. Но 30 миллионов вон… От горя он еще крепче сжал губы. Теперь хочешь не хочешь, а дело с выкупом придется доводить до конца – ничего другого ему не остается…
И тут его словно током шибануло: «Рохи!» Он же совсем забыл про нее! Тем же стремительным аллюром, каким забегал в больницу, Мёнчжун теперь во всю прыть понесся обратно. «Ребенок дома один!»
Ему повезло сразу же поймать такси. В машине он несколько раз порывался крикнуть шоферу, чтобы тот ехал быстрее, но все же ему удалось сдержаться: глупо попадаться полиции на такой ерунде. «Максимальный контроль и самообладание», – об этом Мёнчжун даже сейчас не забывал. А потому хотя торопиться он, конечно, и торопился, но прямо к дому подъезжать не стал – на всякий случай попросил водителя остановиться на подъезде к месту, где поселился. Только лишь когда такси с зажженной надписью «Свободно» развернулось и скрылось из виду, он бегом бросился к себе. Дыхание рвало гортань, сердце, похоже, намерилось вырваться из горла вслед за дыханием, с зашкаливающей скоростью выстукивая «что ж ты со мной делаешь?». Но Мёнчжун уже не мог остановиться. Он не переживал за то, что Рохи может сбежать, или что к ней может вернуться память, или она обратится в полицию. Нет, таких мыслей у него не было. Ему было невыносимо, что ребенок, который только что потерял память, брошен совсем один в темном незнакомом доме где-то посреди гор – вот от этого душа у него действительно была не на месте. Когда он добежал до дома, во рту появился явственный металлический привкус – Мёнчжун знал его с детства, когда однажды лизнул старый ржавый засов. Сейчас он ощутил его снова – цена за то, что все время бежал вверх по склону, ни разу не передохнув.
Рохи сидела на крылечке и смотрела на небо. Ребенок перед домом в лучах света, идущего из комнаты, смотрел на него ясным взглядом – картинка была безмятежной. От переживаний у него начали подкашиваться ноги: он уселся рядом с Рохи, чуть не выплевывая легкие от одышки. Ему показалось, что к металлическому вкусу дыхания теперь добавился и металлический скрежет хрипов и сипов.
– Ох… одна… столько времени… извини… голодная… ох… еда… сделаю… уфф… сейчас…
Он думал, что Рохи снова на него разозлится, но в этот раз было не так – она смотрела на него, как на самое жалкое существо в мире. С трудом восстанавливая сбитое дыхание, Мёнчжун попытался ей улыбнуться. Самое главное, что девочка не испугалась и с ней ничего не произошло. Теперь у него во рту был вкус какой-то гари, но Мёнчжун по-прежнему улыбался. Вот под его широкую улыбку как раз и заехала чесалка – снова, хотя уже совсем не так, как раньше: в этот раз удар был нанесен не спереди, а тактически грамотно: из засады, сбоку.
– Если суп из требухи готовить не будешь, то воздух словами не гоняй – побереги дыхание.
– В каком смысле? – Мёнчжун недоуменно захлопал глазами.
– В таком, что тебя сейчас со всем ливером наизнанку вывернет.
Фыркнув, Рохи убрала чесалку. Покачав головой, посмотрела на замершего с раскрытым ртом Мёнчжуна, потом забрала у него пакет и пошла на кухню. Мёнчжун был весь мокрый от пота – силы покинули его. «Да пошло оно все…» Он с облегчением откинулся на спину и растянулся на крыльце. Немного так полежал, отдохнул – и металлический привкус во рту исчез. А за ним и сипы в дыхании тоже ушли. Эх, вот спортом давно не занимался, и пожалуйста – результат… Нет, за здоровьем надо следить – хотя бы для того, чтобы о Хиэ было кому заботиться.
«Ладно, всё, встаем – еду для Рохи нужно готовить. Кстати, как там она сказала? “Побереги дыхание”? Волновалась обо мне, что ли?»
– Поднимайся быстрее. Или, думаешь, еда до ночи потерпит?
Мёнчжун подскочил как ошпаренный, словно его самого бросили на горячую сковородку:
– Всё-всё-всё, уже бегу, мэм.
– Переделать!
Рохи с грохотом пихнула ему миску из нержавейки, в которой лежал паровой омлет. До этого она постоянно подгоняла Мёнчжуна, жаловалась, что проголодалась, вот он и сделал омлет на скорую руку – просто из яиц. Да, без лука, без моркови, но зато вон каким пышным получился! Однако девчонка скривилась, будто ей специально аппетит испортили. Растерянный Мёнчжун зачерпнул ложкой омлет:
– Вполне съедобно…
– Недосолил.
– Да достаточно вроде.
– Ты точно мне отец?
От одной фразы насупившейся Рохи у него перехватило дыхание. В голове билось лишь одно: «Скажи хоть что-то, не медли с ответом!» – но вместо этого почему-то получалось только пучить глаза. Если б его сейчас видела бывшая, не преминула бы уточнить: «Неужто ты настолько тормоз?»
Рохи пристукнула ложкой по краю миски:
– Повторяю: мне не нравится.
«Ффух, кажется, пронесло, ничего не заподозрила…» От облегчения Мёнчжун чуть не произнес это вслух.
– Я что, всегда такое ела? Что-то не верится…
– Н-н-нет. Просто ты же папе пообещала соленого не есть. Неужто не помнишь?
Мёнчжун попытался издать благодушный смешок, но Рохи на это не повелась – напротив, стала пристально вглядываться в его лицо. Лоб у него покрылся испариной, и это тоже не ускользнуло от ее внимательных глаз. Потом она уткнулась взглядом вниз.
«Молчит… Сейчас, наверное, извиняться будет. А я ей тогда жестко скажу: “Давай ешь без лишних слов”».
– Переделать, – повторила Рохи.
И пришлось Мёнчжуну снова все переделывать. Если ей и в третий раз не понравится, то он тогда точно сам закудахчет, и гадить будет исключительно куриным пометом. Потому что, пока готовил, он того омлета уже напробовался – чисто чтобы перестраховаться: а ну как не получится? На этот раз Рохи выбрала ложку побольше и засунула ее в рот; Мёнчжун с замиранием сердца наблюдал за процессом. Наконец, тщательно пережевав, она проглотила еду. Мёнчжун в этот момент тоже напряженно сглотнул слюну. Рохи наморщила лобик, а он в уме автоматически пересчитал оставшиеся яйца: сколько он их там купил?
– Слишком сладко. Откуда такие убогие стереотипы, что детям нравится сладкое?
Он и вправду подумал, что уж лучше будет сладкое, чем соленое, поэтому добавил чуть-чуть сахара. Вот же, все просекает…
– Я переделаю… – Покачиваясь от усталости, он обреченно поднялся с места.
– Сойдет. – Вопреки жалобам, Рохи задвигала ложкой по миске.
Всякий раз, прежде чем положить омлет в рот, она ковырялась в миске ложкой и непременно хмурила лоб. В общем, всячески делала вид, что ест через силу. Хотя, так или иначе, но еду внутрь себя все-таки пропихивала. Измученный Мёнчжун рухнул на стул, облокотился на стену: ноги совсем не держали его.
– Вот спасибо, благодетельница, порадовала аж до слез…
– Много текста.
Ложка пару раз мотнулась челноком туда-сюда и вдруг внезапно остановилась на полпути: Рохи зачем-то уставилась на край стола, словно задумавшись о чем-то. Понятно, что смущал ее не стол; мысли ее были где-то далеко – даже взгляд замер.
– А где мама?
От этого вопроса Мёнчжун побледнел. Если б пожелтевшая от старости галогенная лампа на кухне не излучала тусклый желтоватый свет, то девчонка могла бы догадаться, что с ним что-то не так. Он замешкался, подбирая слова, но тут Рохи, не спускавшая с него глаз, вдруг опустила взгляд.
– Она… умерла?
«Ну вот зачем она это спросила?» Мёнчжун отрицательно помотал головой. Это было чревато – она же захочет с ней встретиться, – но и наносить психологическую травму ребенку он не мог. К счастью, после его ответа напряженные уголки глаз у девочки немного расслабились. Рохи понимающе ухмыльнулась.
– Изменяла?
– Характерами не сошлись! – Он крикнул так, словно его кто-то кулаком в сплетение двинул.
Рохи с видом «ну-ну, конечно» как ни в чем не бывало закинула в рот еще ложку омлета. А у него боль так и не прошла. Потому что причиной такого внезапного ухода его жены, очевидно, была измена. Не то чтобы Мёнчжун это наверняка знал, просто смутно подозревал: «Уж не из-за этого ли?» В принципе, Хеын с самого начала не была прямо такой уж преданной женой, да и по отношению к дочери не была «сумасшедшей мамашей», души в ребенке не чаявшей. С другой стороны, она не стала уделять больше внимания внешнему виду – одежде или украшениям, – не шлялась где-то по ночам и не отталкивала Мёнчжуна, когда его к ней тянуло. Но незадолго до того, как уйти, стала избегать физического контакта с ним.
«Если она когда-нибудь вернется, то я, так и быть, ее прощу и приму» – так он сам себе нафантазировал. Но действительность оказалась несколько иной: через месяц после ее ухода по почте пришло заказное письмо с документами на развод. Он их подписал, в назначенный день они встретились в суде – и всё, больше ничего. Ни что станет с деньгами, ни каково будет ребенку – на этом внимание не заострялось: Мёнчжун всегда жил настоящим. Он тогда спросил: «Хиэ ты тоже бросишь?», и жена ответила: «Да». На этом процедура развода завершилась. Тогда он еще подумал: «Да, между нами все кончено».
Рохи, не шибко переживая о душевных терзаниях Мёнчжуна и не думая, обидела она его или нет, подъела все подчистую до последней крошки, отложила ложку и сказала:
– Спать.
Бах! Глаза у Мёнчжуна слипались, и очередной клевок носом совпал с падением тарелки в раковину. От грохота он моментально пришел в себя, втянул обратно вытекшую изо рта струйку слюны и огляделся вокруг. Как так получилось, что за сегодня он устал больше, чем когда с утра до ночи работал поденщиком? «Так, нужно быстрей очухаться и заканчивать с этим. А то опять чесалкой прилетит…» Не успел он это пробубнить, как немедленно сбылось по его слову: дверь распахнулась, и то ли от испуга, то ли от того, что сустав защемило, Мёнчжун тут же почувствовал прострел в плече. Скривившись от боли, он тем не менее спросил:
– Ты чего?
– Долго еще эту посуду мыть будешь?
– Э… А что такое?
Ему показалось, что она сейчас опять будет его доставать, поэтому внутренне настроился на решительный отпор.
– Зайди ко мне, папа.
– Хорошо, – привычно ответил он и тут же застыл. «Папа…» В глубине души у него шевельнулось что-то вроде угрызений совести. Надо же, стыдно перед похищенной – до чего же жалкий он похититель!
Наскоро закончив с посудой, Мёнчжун зашел в комнату. Там царил розовый рай: это Рохи вытащила из шкафа всю одежду и побросала на пол. Розовый цвет очень нравился Хиэ, особенно вон то платьишко с широким подолом. Дочка никогда не клянчила что-нибудь вкусненькое, но если на платье были оборки или рюшечки – хоть на груди, хоть на рукавах или на юбке, – ее глаза всегда начинали блестеть. И вот теперь ее вещи считает своими чужая девочка, которую он похитил, чтобы спасти дочь… Мёнчжун не смел поднять головы.
Из всего розового гардероба Рохи выбрала такую же розовую пижамку.
– Это что, мое?
Стараясь не смотреть ей в глаза, Мёнчжун кивнул. Узница недовольно покачала головой и брезгливо, двумя пальцами подцепила очередные розовые рюши.
– И это тоже?
Избегая ее взгляда, Мёнчжун начал собирать разбросанные по полу вещи. Последним забрал яркое платье, которое Рохи держала кончиками пальцев. Говорить с ней на эту тему ему было очень нелегко.
– С чего вдруг ты одеждой занялась?
– А что, мне вот в этом надо было спать?
Рохи с видом «у самого глаз нет?» подняла валявшиеся на полу джинсы и майку – это была одежда, в которой он ее сюда привез. До Мёнчжуна наконец дошло: джинсы были узкими, майка тоже в обтяжку. Понятно, что в таком она спать не могла. Рохи снова двумя пальцами оттянула на себе розовую пижаму:
– Так я в этом спала?
Не в силах вымолвить ни слова, он просто молча кивнул. Рохи осмотрела себя со всех сторон и покачала головой – мол, «ничего не понимаю». Из всех имеющихся пижам эта была самая скромная по расцветке: белые сердечки, разбросанные на розовом фоне, напоминали звездное небо над деревенским домом. Пижама смотрелась просто ужасно на высокой, худощавой, короткостриженой Рохи – словно какой-то незадачливый паренек решил на Хэллоуин скосплеить Пьеро. Девочка взглянула на Мёнчжуна. То, что одежда ей не понравилась, он уже понял. Но то, что она сказала потом, он точно не ожидал услышать:
– Эм-м-м… Папа, а ты меня бил?
– Что-о-о?!
Рохи поднесла к его округлившимся от удивления глазам свою руку – та была вся покрыта синяками. Где-то они уже расплылись и стали сходить, но где-то были совсем свежие – еще с кровоподтеками. А на внутренней стороне руки остались следы будто от иглы, причем столько, что и не сосчитать. Только сейчас Мёнчжун вспомнил: Хеын ему вроде как говорила, что с девочкой дома жестоко обращаются, – вот оно и подтвердилось. Теперь ему стало понятно, почему Рохи в разгар жаркого лета носит майку с длинными рукавами. Но правду сказать он не решился:
– А, да нет… Это тебя пчелы покусали.
– Что? – Рохи эта версия явно не зашла.
– Н-у-у, ты их гнездо зацепила, а они как накинутся на тебя – прямо сотнями…
– Сотнями – и все только в руку жалили?
– Ну да, и что?
– А пчелиные укусы – они разве такие?
– Конечно!
– Хм… – Рохи склонила голову и продолжила изучать собственную руку. – Что-то совсем не распухла…
– Ну так сначала распухла, а потом прошла.
– Да?
– Ну а как же! Ты лучше посмотри, какая красота! – Мёнчжун решил незаметно сменить тему и вновь перевести разговор на ее пижаму.
Лицо Рохи тут же побагровело так, будто его в красную краску окунули.
– Что? Ты издеваешься?
Дерзкая, самоуверенная девчонка исчезла и больше не появлялась. Рохи была полностью растеряна, ее лицо покраснело, и, чтобы не расплакаться, она постоянно двигала зрачками.
– Если это прикол, то уже можно смеяться?.. Нет, реально, пап, ты ж видел, в чем я хожу. Зачем ты меня в такое одел?
Только сейчас Мёнчжун понял, какой она на самом деле ребенок и как по-детски себя ведет. Ведь именно в таком возрасте максимально переживаешь из-за своей внешности – например, что приходится носить то, что тебе не идет… Мёнчжун раскрыл шкаф, потянулся к дальнему углу и достал оттуда небольшую коробочку. Там были заколки, которыми пользовалась Хиэ: резиночки и цветочки. Понятное дело, всё исключительно розового цвета, но Рохи, наверное, подойдет. Он выбрал бело-розовую резинку и подозвал девочку рукой. Та бросила на него недоверчивый взгляд, но все-таки опасливо подошла. Она была настороже, но любопытство победило. Мёнчжун убрал ей волосы со лба наверх и закрепил резинкой. Получилось очень миленько.
– На, посмотри!
Рохи глянула на свое отражение в ручном зеркальце.
– На персик похожа.
Он непроизвольно рассмеялся. Рохи потерла открывшийся лоб.
– Неплохо вроде…
От смущенной улыбки девочки у Мёнчжуна на душе снова начали сгущаться темные тучи. Он подумал о том, что завтра надо будет тайком съездить к ней домой.
23 августа 2019 года, пятница
– Папа, пожалуйста, сделай все! – Рохи смотрела на Мёнчжуна не сводя глаз. – Ну папа…
– Да нет, не «ну папа», а просто «папа». Скажи громко, внятно, с выражением: «Папа, сделай все, пожалуйста!»
– Это для чего?
Мёнчжун прикусил язык: Рохи была не из тех, кому скажешь – и они тут же побежали выполнять. Но сообщение записать как-то надо… Когда родители услышат тревожный голос дочери, то сразу поймут, что дело серьезное, и деньги заплатят послушно, без лишних разговоров. Кроме того, если они будут точно знать, что их дочь пока жива, то не будут обращаться в полицию, чтобы не подвергать ее опасности.
«Что же сказать Рохи? Неужто всем похитителям свои жертвы так уговаривать приходится?»
– Э-э-э, ну… если мне когда-нибудь станет трудно и кончатся силы, это меня подбодрит.
– Так ты ж все равно нигде не работаешь, тебе-то куда силы прилагать?
«Вот же попал! Откуда она узнала, что я безработный? Смотри, какая догадливая… Теперь снова голову ломать, придумывать что-то…»
– Нет, папа тоже работает.
– Что-то ни фига не заметно. Это когда?
Ну вот, совсем запутался… Что же делать? Может, сменить тему, сказать, что старшим такие слова говорить нельзя? Или снова что-то выдумать? Мёнчжун решил выбрать второй вариант, потому как не был уверен, может ли похититель детей учить других правильному поведению.
– Н-у-у… так я по ночам.
– По ночам? Поэтому и вчера так поздно приехал?
– Угу. – Мёнчжуна кольнули угрызения совести, но он все равно кивнул.
– И чем ты занимаешься? Я ж ничего не помню.
– Потом расскажу. Давай сначала запишемся. Скажи: «Папа, пожалуйста, сделай все». – Он резко поднес телефон к ее рту.
Чем он занимается? Да чем угодно, ей сейчас можно лепить что хочешь. Все равно досконально разобраться во всем она не успеет – максимум через пару дней он ее вернет. Но врать в глаза, которые тебе доверяют, – это все-таки чересчур.
Рохи хмыкнула, но поднесла микрофон к губам. Мёнчжун зыркнул на нее хищным взглядом. Она начала говорить:
– Па…
Мёнчжун с силой ткнул ее пальцем в бок. От боли Рохи то ли выдохнула, то ли выкрикнула: «…па» – и он тут же нажал на «стоп». Девочка переломилась, словно загарпуненная рыба, и сердито посмотрела на него.
– Ты что?!
Не обращая на нее внимания, Мёнчжун резко, будто за ним гнались, вскочил с места и поспешил сохранить файл. А Рохи, сжав кулачки, разогнулась и подскочила к нему. Мёнчжун второпях ретировался из комнаты. «Теперь только б до родителей дозвониться: даем послушать голос, быстро получаем деньги и сразу же возвращаем ребенка. Потом платим за операцию и больше никогда в жизни к этому не возвращаемся», – в душе поклялся Мёнчжун. И подумал вдогонку, что созвониться с ее родителями нужно сегодня же.
– Чё ты там встал? Сюда иди! – зазвенел ее голос по округе.
Рохи хотела отомстить так подло напавшему на нее отцу и пошлепала за ним на своих маленьких ножках. Когда ей казалось, что она его уже догнала, Мёнчжун размашистым шагом отходил в сторону. Она снова бросалась его ловить, а он нарочно подпускал ее поближе и потом уворачивался. Только после нескольких неудачных попыток девочка наконец поняла, что он так над ней потешается. Она остановилась и закусила губу. Беспрерывно улыбающийся Мёнчжун тоже перестал валять дурака, остановился и обернулся, потому что больше не слышал стука ее шагов у себя за спиной. Увидев, что Рохи разулась, он подумал, что она сейчас снова бросится за ним, но та вместо этого замахнулась на него кроссовкой.
– Ох!
«Куда уклониться? Влево! Нет, лучше вправо. Нет, все же влево…» В результате этих маневров он зацепился за булыжник и упал, да так, что воткнулся в землю точно лбом.
– Что там с тобой? – Рохи от волнения цокнула языком. Кроссовка по-прежнему была у нее в руке, она ее так и не кинула.
Какой там выкуп, какое похищение… Мёнчжун сейчас думал только о том, что вот как он лежит, так ему сквозь землю и провалиться.
Убедившись, что девочка заснула, Мёнчжун немного отошел от дома вниз по тропе. Пусть она и спит, но осторожность в любом случае не помешает. Он потер лоб – тот покраснел и уже распух. Мёнчжун достал телефон, послушал файл с возгласом «Па-па!» и покачал головой: что-то как-то неочевидно получилось. Сначала он хотел дать послушать файл Хеын, но потом передумал: обосрет его, как обычно, – и всё. Так что ничего он ей посылать не стал. Изначально Мёнчжун эту запись вообще просто так сделал, чисто для баловства. Но, прослушав еще раз, решил, что она может и в дело сгодиться: хрипловато-приглушенный вопль Рохи вполне можно было принять за крик испуга.
Набирая номер, Мёнчжун про себя умолял, чтобы на этот раз на том конце все-таки взяли трубку. Нажимая на «вызов», он уже вслух открыто бормотал «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста». Но никто не ответил и на этот раз – Мёнчжун уже со счета сбился в какой. Он со вздохом сунул телефон в карман и снова зашагал по склону вверх к своему дому. Там по-прежнему было тихо. Мёнчжун аккуратно заглянул в спальню – Рохи все так же спала, тихонько посапывая с приоткрытым ртом. Все-таки она была еще ребенком, даже когда с каменным лицом хамила и дерзила; ну а сейчас, во сне, это было особенно заметно. Мёнчжун разулся и плашмя упал на пол рядом с Рохи. Ему вспомнился ее недоуменный возглас «па-па!». Может, она вообще не сильно избалована родительской любовью и не очень привыкла произносить это слово? Если так, тогда жаль ее, конечно. Но вот ему-то дальше как быть? Что делать? За этими размышлениями Мёнчжун и сам незаметно уснул.
Ему снилась Хиэ, она сильно плакала. Он пытался ее утешить, тянул к ней руки, но достать до нее не мог – их разделяла холодная стеклянная перегородка. Мёнчжун начал колотить по стеклу, кричал «что случилось?» и «кто тебя обидел?», но дочка понурив голову лишь горько плакала навзрыд: звуки рыданий глухо пробивались даже через стекло. Теперь ему надо напрячь мозг и придумать, как к ней пробраться. Самое странное, что дверей вообще нигде не было: ни с его стороны, ни с ее. Но ведь их же как-то сюда поместили? Ощущение было такое, словно они находятся в огромном, разделенном на две части резервуаре типа аквариума, в который пока еще не запустили акул.
Тут Хиэ подняла голову – и его охватил ужас: от текущих слез лицо дочери начало медленно искривляться, растворяться, становясь словно размазанным: будто кисточку с красками опустили в воду. Мёнчжун протер глаза, а когда поднял их снова, на него уже смотрело лицо Рохи.
Она, в отличие от Хиэ, не плакала. Казалось, что Рохи напрягает все силы своего маленького организма, чтобы неотрывно смотреть на Мёнчжуна. И это не был ее обычный ровный взгляд. Нет, сейчас он был мощный, острый, будто пронизывающий насквозь… Мёнчжун уже не бил по стеклу, а застыл, прикусив губу от напряжения. Ему почему-то было страшно. И тут Рохи произнесла:
– Что ты наделал?
И Мёнчжун сразу все понял. Еще не проснувшись, он догадался, отчего ему снится именно такой сон. Это все из-за похищения. Из-за того, что, спасая своего ребенка, он решился подвергнуть опасности чужого. Вот поэтому так плакала Хиэ: запертая в пространстве, откуда нет выхода и где бессмысленно ждать помощи, ей оставалось только растворяться и исчезать в потоке собственных слез.
– Пр…ст…и
Слова почему-то застревали у него во рту – как будто ему в глотку кто-то вставил такую же стеклянную перегородку, не давая звукам вырваться наружу. Или даже не так: как будто кто-то сдавил ему горло так сильно, что было трудно дышать. Видимо, Хиэ можно спасти, только если он извинится и будет прощен. Мёнчжун уже не мог свободно пошевелить дрожащими руками; задыхаясь, он начал плакать от своего бессилия, потому что ничего другого больше сделать не мог. От этого зрелища лицо Рохи понемногу стало искажаться. Мёнчжун подумал, что оно сейчас тоже начнет размазываться, как у Хиэ, но нет: на ее лице отразилась жалость. Сквозь ее гнев в какие-то моменты стало проступать любящее лицо, и от этого угрызения совести начали терзать его еще больше. Мёнчжун расплакался так сильно, что не мог дышать: он раскрыл рот пошире, и слезы текли прямо в горло холодными струями.
«Холодными?..» На этом месте Мёнчжун резко проснулся и раскрыл глаза. Его лицо было все мокрое – видимо, он действительно плакал во сне. Над ним склонилась Рохи:
– Так больно?
– А? Что? – рассеянно переспросил Мёнчжун, утираясь.
Холодная вода – откуда ей здесь быть? Он прикоснулся ко лбу и нащупал какой-то маленький холодный кубик. Это был лед.
– Я думала, что ты плачешь оттого, что лоб распух. Это ерунда, перестань, ты же взрослый мужчина…
Как и во сне, Рохи смотрела на него строго, но на ее лице была видна забота. «Наверное, из-за распухшего лба так волнуется. Потому и лед приложила, невинная душа… Знала, что нужно холодное прикладывать, но не догадалась в полотенце или в тряпку завернуть». От ее неуклюжей доброты у Мёнчжуна еще больше защемило в груди.
«Нужно быстрей ее возвращать, хватит уже с меня преступлений».
Поздно ночью Мёнчжун вышел из дома и спустился с горы. Рохи вышла его провожать: дошла до края двора и теперь спокойно смотрела на него сверху вниз. «Может, попрощаться хочет», – подумал он, но увидел, что она лишь неловко дернула рукой и тут же ее опустила. Мёнчжун же на это отмахнулся, мол, «да ладно, не надо». В темноте видно не было, но Рохи точно улыбнулась.
Спускаясь по тропе, он набрал Хеын. Нужно ее предупредить, что он поедет к девочке домой и сам посмотрит, что там и как, раз родители трубку не берут. В глубине души у него имелись опасения, что это неправильный шаг и что ездить туда не надо. Пошли гудки, но бывшая жена тоже не отвечала. Мёнчжун глубоко вздохнул и сбросил звонок. «Достали уже, что за мода такая – никто трубку не берет! Всё, хватит, как сделаю, так и будет». Он решил общаться с ней жестко. Но через секунду уже писал сообщение:
Дозвониться не смог, они не подходят к телефону. Съезжу разведать обстановку на месте.
Мёнчжун успел дойти до конца тропинки, а ответа от бывшей все не было. «Сама всю эту кашу заварила, меня втянула, а сейчас непонятно чем занимается! Или это с Хиэ что-то случилось?» Нехорошие мысли полезли одна за другой. Ему хотелось все бросить и помчаться в больницу, но у него было незаконченное дело, и он решил сначала разобраться с ним. Тем более что это был далеко не первый раз, когда жена не отвечала на звонки и сообщения. Так что не привыкать.
Мёнчжун сел в машину и завел двигатель. Дорога была знакомой: по ней он вез сюда Рохи, такое точно не забудется. Проехав по трассе, Мёнчжун свернул направо на подъезде к нужному микрорайону, потом проехал немного вперед и на развилке снова свернул направо. Чем больше он углублялся в этот жилой комплекс, тем выше становились стены домов, окружавших его с обеих сторон дороги. Элитное, роскошное жилье.
Подъезжая к кварталу, где жила семья Рохи, Мёнчжун понемногу сбросил скорость. Его не покидало странное ощущение. Что-то здесь было не так, что-то изменилось с прошлого раза. Времени с тех пор прошло немного, и он догадался, что его сейчас смущает. На часах было 11 вечера. Примерно в это же время он позавчера сюда и приезжал. Вот только света сейчас было сильно больше – почти в каждом доме горели окна. Мёнчжун даже фары мог не включать – все и так было видно. А в прошлый раз в домах было темно – горели только уличные фонари… Сегодня все было иначе. Он тащился по району с черепашьей скоростью и также по-черепашьи вытягивал шею, осматривая дома по обеим сторонам проезда – не спали практически нигде. И это обстоятельство Мёнчжуна почему-то совсем не радовало. Дурное предчувствие туманом заклубилось у него в груди. Он покачал головой: «Давай без паранойи. Сейчас важнее выяснить, чем так заняты родители Рохи. Они в курсе, что у них вообще-то ребенок пропал?»