Чен Ганский
Планета Ган, или Исповедь молодого офицера

Глава 3

ЯВЛЕНИЕ

Какие замечательные на планете августовские вечера! Ещё как будто бы лето, днём стоит жара, но после захода солнца на землю опускается живительная прохлада – дыхание осени. Небо всё ярче раскрашивается золотыми россыпями осенних звёзд, пронзённые, такими же золотыми, нитями – падающих, они причудливыми узорами вышивают чёрный бархат небосвода.

Ночь, здесь не плавно вытекает из вечера, темнота обрушивается мгновенно, будто кто-то взял и накрыл планету чёрной вуалью. Здесь, особенно в этих широтах, в это время года, Млечный путь особенно ярок. Неосвещённые закоулки Городка замирают в тишине, окутанные темнотой. Только цикады нарушая тишину, трезвонят, радуясь ночи.

Они встретились прошлым летом, когда семья Лекса на всё лето улетела на Землю. Познакомились в гостях у общих знакомых. Лекс вошёл. Поздоровался:

– Привет, други мои, – громко и весело, сделав жест рукой, произнёс он.

Обвёл взглядом компанию. Знакомые всё лица. И вдруг – стоп! – не все. Кто это? Что за чудное создание, с копной светло – каштановых, слегка вьющихся волос, с большими, очень печальными зелёными глазами, спокойно смотрит на него. Лекс улыбнулся, и про себя подумал: «Ну, что за прелесть!» И, чтобы привлечь её внимание начал нести какую-то околесицу:

– Я тут мимо проходил, слышу, кто-то так заразительно, весело смеётся. Дай, думаю зайду, вдруг люди гуляют, веселятся. Вот припёрся, а тут такие девушки грустят, – на последней фразе он сделал акцент, устремив озорной взгляд к незнакомке. Она улыбнулась, скорее из вежливости, но в печальных глазах обозначился живой интерес.

– Ну, вот! Я зачем припёрся-то? – разводя руки, продолжал фиглярничать Лекс, – может кто-нибудь представит нас друг-другу, в конце концов? Друзья – тоже мне называется! – жестом указывая на незнакомку.

– Меня зовут – Лили, а вас как? – не дожидаясь пока их будут представлять отозвалась она.

– Вот это по-нашему! – обрадовался Лекс, – и через короткую паузу представился, -Лекс . При этом он встал, щёлкнул каблуками и кивнул головой, как это было принято в «другой» гвардии.

Она решила подыграть ему. Выпрямилась, расправив красивую грудь и важно склонила голову. Все рассмеялись. И она – негромко, но очень звонко засмеялась и в глазах при этом вспыхнули озорные искорки. Хозяйка встрепенулась и обращаясь к мужу выразила нетерпение:

– Дик! Долго ещё гостей будешь томить? Наливай уже! Давайте – за знакомство! – предложила, хозяйка, – Уля.

Выпили за знакомство. Потом кто-то предложил – за любовь, потом – чтобы не было войны. Потом – танцы. Кто-то, что-то брякнул не совсем приличное. Лекс подметил, как Лили забавно засмущалась, услышав скабрезность. – Какая она прелесть, – подумал он.

Лекс умел поддержать компанию, мог быть весёлым, заводным. Сыпал искромётными шутками, цитатами из стихов. Особенно, если ему понравилась женщина, а она ему понравилась, даже – очень.

Лекс сразу почувствовал, что взаимности – нет. Её внимание скорее было просто откликом на что-то инородное в этом коллективе. С её стороны – обычное внимание к новому экземпляру. Так сказать – чисто научный интерес и дань вежливости. Оттуда и, тот первый, – немного ледяной, даже колючий, изучающий взгляд.

Но вскоре Лекс, к своему удовольствию, подметил, что во взгляде произошли приятные перемены: он стал теплее. «Это хмель так подействовал или и впрямь я смог пробудить, что-то большее, чем просто интерес» – подумал он. Это его очень вдохновило.

И этого было уже предостаточно для того, чтобы Лекс «завёлся». Сегодня он был в ударе. Он очень хотел произвести впечатление, понравиться ей. И, судя по всему, ему это удавалось.

Появление нового человека в их коллективе поначалу немного насторожило Лили. Она была одна без пары. «Если его пригласили специально для меня, то – зря. Это не то», – подумала она и продолжала, как в микроскоп рассматривать кандидата в ухажёры.

Но когда он заговорил, с ней произошло что-то удивительное. Она перестала обращать внимание на его неказистый вид. Вся обратилась в слух и от души смеялась его остротам, озорным шуткам и очень умело рассказанным анекдотам, причём пошлостей не было, что ей очень импонировало.

По натуре она и сама была весёлой и любила хорошую шутку. Поэтому довольно быстро сменила своё отношению к Лексу. Он смог её вывести из состояния постоянной грусти. «Он очень славный, в нём есть что-то, чего я давно не встречала. «Вот, как может быть ошибочно первое впечатление» – с улыбкой подумала Лили.

Разгорячённый винными парами, танцами и благоволением понравившейся женщины, он вывел свою даму из духоты комнаты на свежий воздух.

«И свою королеву,

Он на лестничный ход,

От печей перегрева

Охладится ведёт.

Хорошо хризантеме

Стыть на стуже в цвету…»

Б. Пастернак.

Что с ним сегодня? Ничего, просто она улыбнулась ему в ответ и всё вокруг преобразилось, мир вдруг засиял яркими красками. Много ли надо человеку? «Эта улыбка кого хочешь сведёт с ума, а как удивительно летят искорки из её глаз, в это время», – восторженно подумал Лекс.

Синяя прохлада окутала и приняла их в свои нежные объятья, как будто и природа была за одно с ними. Присели на лавочку в беседке рядом с домом. Закурили. Ах, эти сигареты. Они всегда заполняют паузу. С ними можно многозначительно курить и молчать. По тому, как Лили неумело держала сигарету и пускала дым, не затягиваясь, Лекс догадался, что она не курящая, просто балуется.

– Расскажи о себе – попросила она.

«Ну, нет! – подумал Лекс, – разве она вышла со мной, чтобы узнать мою биографию? Конечно, с её стороны – это очень мило, даже трогательно. Но говорить-то хочу совсем не об этом…» Они сидели рядом совсем близко друг от друга, но совсем не так, как хотелось бы… Всё вокруг говорило о любви.

Осень вдруг обернулась весной. Деревья, шелестя листвой, нашёптывали: «Обними, обними…», цикады звенели, как никогда: «Поцелуй, поцелуй…», ночь нежно шептала: «Я укрою…».

Его тонкая поэтическая натура трепетала от воздействия всего того, что их окружало. Он безумно захотел её обнять, но робость вдруг сковала его. Из разбитного, весёлого, чуть озорного рубахи – парня, каким он представлялся, вдруг маска спала и Лекс превратился в самого себя: застенчивого, робкого юношу и даже винные пары не помогали. Одно дело в компании, и совершенно другое – один на один.

Он что-то пролепетал о семье о детях и не договорив замолчал. Она почувствовала его настроение, ей и самой хотелось другого, но и создать впечатление лёгкой доступности ей очень не хотелось.

Шла напряжённая внутренняя борьба. Конечно, была огромная потребность ощутить себя желанной, закружиться в вихре чего-то романтического, – с одной стороны и нежелание произвести ложное впечатление, – с другой.

Наступила неловкая пауза: Лекса не только не покидало желание обнять, обхватить, сжать в объятьях, но напротив – оно возрастало с каждой минутой, доводя его до исступления и совершенно отключило сознание.

Вдруг она зябко повела плечами. От Лекса не ускользнуло это движение, – казалось, что он только этого и ждал,– и чуть не подпрыгнул от радости, но с трудом сдерживаясь, боясь себя выдать, с надеждой и с замиранием сердца спросил:

– Замёрзла?

– Немного, – ответила она. Он дрожащей от волнения рукой, нежно, как только мог, со словами:

– Иди ко мне, – обнял её за плечо.

Она не отстранилась, а наоборот, чуть прильнула к нему, ища тепла. Осмелев, поощряемый непротивлением, он наклонился и чуть коснулся её щеки. Она, отстранив голову, серьёзным внимательным взглядом посмотрела ему в глаза. Но хмель и нервное возбуждение не позволили Лексу правильно оценить этот взгляд.

Губы их были совсем близко. Он истолковал это как призыв и прижался своими губами к её, горячим, мягким и чуть пухлым. Она резко отвела голову в сторону:

– Нет! – выдохнула Лили и поспешно поднялась.

Подождала, когда поднимется смущённый Лекс и через минуту они, как ни в чём не бывало, уже вернулись в компанию. Все сделали вид, что не заметили их отсутствия. Глупых, неуместных вопросов здесь никто не задавал. Из собравшихся только хозяйка дома была с мужем.

А ещё через час, когда в тени деревьев, у её дома, прощаясь, ошалевший от счастья, Лекс, привлёк к себе, ставшее вдруг неожиданно податливым, тело Лили – ответное объятие повергло его в неистовство.

…И всё ж любить – какое счастье,

Какой восторг – твоя любовь!

Пришли на память строки из Гётте. Вкус ответного поцелуя он ещё долго ощущал, по дороге домой, на своих губах. «Неужели это то, о чём он мечтал, о чём писал поэт, – думал Лекс, плывя домой в облаке любовного угара. – Как она прекрасна, элегантна и умна, а как чудно она читает стихи! Говорит – не её, но очень похоже, что лукавит, стесняется».

А Лили, придя домой, тихонько загляну в детскую комнату. Тёплым взглядом окинула сладко спящих детей и мечтательно улыбнулась, думая о своём. Потом, бесшумно прикрыв дверь комнаты, зашла на кухню и не включая свет: его и так достаточно попадало с улицы, нашла припрятанную пачку сигарет с фильтром. Мужнин Беломор стройным рядом стоял на полке.

Она ещё не понимала того, что произошло. Как и не могла ещё осознать всю глубину пропасти в которую уже готова была шагнуть. Сейчас ей было хорошо. Лили с удовольствием закурила. Она полна впечатлений от сегодняшнего приключения.

И даже не пыталась сейчас вспомнить, как – в деталях – выглядел её ухажёр. Сейчас, в данную минуту, – это не имело уже никакого значения. Главное было то, что ей давно не было так легко, приятно и весело. После замужества она ни разу не позволяла себе быть такой легкомысленной, как сегодня.

Вспомнилось, что с первого взгляда он ей не приглянулся, но потом, что-то произошло и всё поменялось. Но было ли сейчас до анализа? Она улыбалась счастливой улыбкой.

Своим женским, безошибочным чутьём Лили почувствовала застенчивость, с которой тот её обнял. И поцелуй украденный им, заставил её сердечко биться чаще, хотя она и оттолкнула его. Он привлёк её внимание своей непохожестью, своим замечательным чувством юмора, тактом и ещё чем-то, чего она не могла понять.

«Она же ещё не старая, – тридцать скоро. Муж совсем утратил интерес к ней. Надо признать, что и раньше-то был не очень галантен, а теперь и подавно. Наверное и забыл уже, когда подавал пальто, сумки помогал с работы нести. Гараж, охота, дежурство, рыбалка. И всё это ночами. А ведь я ещё живая.

Сегодня этот мальчик, как там его – Глеб, что ли? А, нет, – Лекс, точно – Лекс, – и рассмеялась тихонько и озорно над собой,– надо же так – целовалась, а имя еле вспомнила – верх легкомыслия, этот паренёк смог превратить для меня простой будний день в праздник. И его горячие губы и этот прощальный поцелуй – такой нежный и, вместе с тем, такой страстный о многом говорит», – раздумывала Лили.

Со всей силой нерастраченной нежности, ей захотелось повторить это ещё и ещё. «Нет! Стоп! Надо успокоиться, унять эйфорию. – приказала она себе, – Иначе до добра это не доведёт».

Докурив, она приняла душ и легла спать. Томительная истома, с особой силой охватила её, нехватка жарких прикосновений и страстных поцелуев немного отсрочили её сон…

Нити разрозненных мыслей свились в одну – понимание того, что этот мальчик уже ворвался в её серую однообразную жизнь, дерзким и манящим, ярким животворным лучом и уже изменил её, но ведь она и сама этого страстно жаждет. «Так чего ж бояться? – засыпая, подумала Лили, – И будь что будет».

Через несколько дней Лекс организовал мероприятие, которое назвал «пробным Днём Рождения». Собрал узкий круг друзей и пригласил Лили с подругами. В зале, в «восточном» стиле, на ковре была постелена, поверх скатерти, красивая клеёнка. Она и была импровизированным столом, который Лекс расстарался накрыть так, дабы поразить даму сердца кулинарными изысками собственного приготовления.

Всё шло великолепно – Лекс умело руководил «балом». Как никогда был возбуждён и остроумен. Её глаза сегодня не были так печальны, как в день знакомства. Несколько раз он ловил на себе её восторженный искрящийся взгляд.

Это очень вдохновляло его, и Лекс так и сыпал шутками – прибаутками, анекдотами, шутливые импровизации удавались, как никогда, легко и непринуждённо. Конечно, они сидели рядом. Как галантный кавалер он изо всех сил старался предугадать её желания, был внимателен и обходителен, ухаживая за своей дамой.

Предлагал попробовать что-нибудь, на его вкус, наиболее удавшееся, из собственного приготовления. А она поощряла его взглядами и «случайными» прикосновениями. Лекс был в восторге от неё. А потом начались танцы. Благо, что соседи ещё не вернулись из отпусков: громкость музыки можно было не ограничивать.

Скатерть, со всеми яствами, оттащили в сторону, освобождая место танцующим. Свет в зале, погасили: хватало того, что пробивался из коридора и немного с улицы. Лекс, конечно, танцевал только с ней. Когда, кто-то покушался на Лили, то он изображал огорчение и говорил:

– Извините, дама ангажирована на весь вечер, – и простодушно лыбился.

Она смеялась. О лучшей награде он и не мечтал: «Как чудесно она смеётся»,– думал Лекс. Его повергала в ужас сама мысль, о том, что её отберут у него хотя бы на один танец. Чего раньше он никогда за собой не замечал, будучи в компании с женой. В нём проснулся феодал, собственник.

Лили шла навстречу его желанию. Во время танца он нежно, чуть касаясь, прижимал её к себе. Она также нежно отвечала на его объятья. И он чувствовал, на сколько она не безучастна, напротив, её ладонь намекает – «ну же, смелее!».

Но, что с ним? Лекс не понимал. Сейчас, когда его ощущения достигли наивысшей точки нервного напряжения, когда он перестал ощущать своё тело, то и ему не было надобности чувствовать тело любимой: ему нужно было большее… – её душа. И он чувствовал, что сейчас происходит самое желанное в его жизни – их души будто сливаются в одну. А это он ценил превыше всего.

Лекс мог только очень осторожно, нежно, как самое драгоценное в жизни, держать Лили в своих руках, чуть прикасаясь к ней, ведя её в танце. -"…и бережно держа, и бешено кружа, он мог бы провести её по лезвию ножа…" В. Высоцкий.

Иногда, когда он знал, что их никто не видит, он мимолётно ловил её губы. Она отвечала тем же. Возбуждённый, задыхаясь от счастья, он парил над землёй вместе с любимой женщиной. В небольшой комнате было душно, несмотря на открытые окна.

Лекс предложил пройти в другую комнату, с выходом на балкон, проветриться. Оказавшись одни в темноте, он нашёл её губы и жадно приник, дрожа от желания. Поцелуй затянулся и Лили, переводя дыхание, отстранилась и, в радостном удивлении, прошептала:

– Ух! Ну ты и целуешься, сума сойти! Где так научился?

Лекс смутился, но ответил:

– Это ты меня научила, – и реагируя на её удивлённый взгляд, добавил, – до сегодняшнего дня я так не умел.

Лили, переполненная восторгом, прижалась к нему и долго не отпускала. А потом тихо, очень осторожно произнесла:

– Твои когда возвращаются? – спросила, как можно спокойнее, но в этом кажущемся спокойствии Лекс уловил столько печали, горечи и испуга, что он с трудом смог сдержать подкативший к горлу комок. Только горячо обнял её, и уже прижавшись к её уху, тихо ответил поникшим голосом, сожалея, что не может порадовать другим ответом, чувствуя себя виновным и бесконечно несчастным:

– Скоро, совсем скоро.

И в ответ спросил:

– А твой где? Разве не в отпуске?

– Нет. Я, вроде бы замужем, а вроде и нет… Рис почти не живёт дома. Сходит на дежурство и потом пропадает сутками, то в гараже, то на рыбалке. Даже ночует там. У него там всё есть: плитка, чайник, еда, кровать.

– А чем он там занимается? Квасит? – поинтересовался Лекс.

– Нет, что ты, он почти не пьёт, вообще он хороший, умный, столько знает, на все руки мастер. К нему весь городок ходит за советами, если что по технике. Он вездеход делает для охоты. Скоро буду миллионщицей,– с грустной улыбкой сказала она.

Лекс улыбнулся, услышав этот старый, давно забытый синоним миллионера. Оказывается в сибирской глубинке ещё так говорят.

– Поэтому у меня, при живом-то муже, уже давно мужика не было. Он на своём вездеходе женат, – в сердцах произнесла Лили.

Время позднее. Пора расходиться. Она засобиралась вместе с подругами. На Лекса жалко было смотреть. Он умолял её взглядом задержаться, ну хоть на чуть-чуть, хоть на мгновенье и подруги подталкивали её к этому, но она лишь отвела его в сторону и на ушко шепнула, что через три дня он может прийти к ней домой: – муж будет на дежурстве.

Прошли жутко долгие три дня. И вот в окошке мелькнул условный сигнал. Одна. Можно входить. На одном дыхании Лекс взлетает на второй этаж. Дверь распахнулась, впуская «Дон Жуана». Они замирают в объятьях. Лили так прижалась, что под тонким домашним халатиком он ощущает её всю.

Несколько минут они стоят так, не размыкая рук, левитируя над землёй. Он мог бы так стоять вечность. За свои тридцать лет никто никогда не обнимал его так. Её тело податливо как воск. Он чувствует, как она тает в его горячих руках, как будто хочет запомнить, запечатлеть его тело своим. Лекс уже не в состоянии справиться с возбуждением.

Пытается подхватить любимую на руки, но встречает резкий отпор. Лили зарделась. «Засмущалась, видно на руках не привыкла, чтоб носили», – догадался Лекс. А она взяла его за руку и завела в спальню, со словами:

– Подожди, я сейчас, – вышла из комнаты.

Несколько минут он томился в ожидании. Журчащая вода в ванной ему нашёптывала о приближении того мгновенья, ради которого он, презрев все страхи и опасности встречи с хозяином квартиры, с её детьми, с начальником, живущим этажом ниже, средь бела дня, примчался сюда.

Желание обладать женщиной, которая перевернула его сознание, вернула давно забытое, такое сладкое чувство, было настолько велико, что уже ничто не могло его остановить. В памяти всплыло первое прикосновение к этому чуду…

Это было очень – очень давно. Тоже конец августа…

Погода в это время на его родине, в Прибалтике, обычно тёплая и сухая.

В один из тихих тёплых вечеров, когда солнце неминуемо шло к закату и золотило листву старых, уже начавших желтеть, лип, на спортивной площадке за школой на гимнастическом бревне сидели двое. Совсем юные Ёшка и девочка Таня, с их улицы.

Они вместе катались на велосипеде. Она была старше его на два года и поэтому управляла его велосипедом без рамы, который достался Ёшке по наследству, от старшей сестры, а он сидел на багажнике и держался за Танину талию. Как это было прекрасно, просто волшебно!

Они сидели, болтали ногами и молчали: им было хорошо вдвоём. Таня была в тонком белом платьице в голубой цветочек, на ногах спортивные тапочки. Светло-русые волнистые волосы едва доходили до плеч и обрамляли лоб и виски нежными пушистыми завитушками. Большие серые глаза и слегка припухшие детские губы маленького красивого ротика делали её лицо почти кукольным. Она была самая красивая из всех девчонок на улице.

Вдруг Таня спросила:

– Ты кого-нибудь любишь?

-Да,– робко, жутко смущаясь, ответил Ёшка и кивнул.

-А как её зовут?– продолжала допытываться Таня,

-На букву «Т»,– совсем смутившись, ответил он.

-И я тебя люблю,– спокойно ответила она.

Ёшка не смел даже взглянуть на неё, не говоря уже о чём-то большем. Он ещё ничего не знал об этом, Только сердечко трепыхалось в груди, как пойманный воробышек. Это счастье!

«Это светлое облако, которое впервые заговорило со мной о любви я буду помнить вечно. Сколько бы я не жил и после, моя вечная душа будет хранить этот дивный осенний вечер, как напоминание о том, что жизнь прожита не зря», – думал Лекс.

Никто никогда в жизни не говорил ему, что любит его: ни родители, ни бабушка, ни сестра. А этого, порой, так не хватает детям. Такое удивительное, простое и вместе с тем такое ёмкое, обладающее такой огромной силой, слово!

«… В те времена суровые, теперь почти былинные,

Когда срока огромные брели в этапы длинные…»,

-говорит В. С. Высоцкий.

Время было такое, – суровое, не принято было баловать детей ни словом, ни делом. Вот и росли пацаны и девчонки «в нелюбви», ища любовь и ласку на улице.

Прошло лето. Закончились и совместные катания на велосипеде.

Только, вызванное тем августовским вечером чувство, продолжало волновать сердце. Ёшка не знал, что ему надо сделать, чтобы удержать её.

Он искал любую возможность увидеть, высказать всё то, что он чувствовал. При встрече робел и был в не состоянии вымолвить хоть слово: язык немел, а в голове происходил такой переполох, что все приготовленные слова, улетучивались. Раз в году на 8 Марта он подписывал ей открытку с поздравлением, но даже здесь, не мог написать ей всё то, что хотел – о своей любви.

В то время как раз, вышел мультик о том, как крокодил влюбился в корову. Они любили цветы и листья, а он читал ей стихи. И пока было лето – они дружили. Но осенью цветы завяли, листья облетели, и корова сказала, что их больше ничто не связывает. И тогда крокодил превратился в зелёный лист. «Если любишь – сделай что-нибудь прекрасное. Стань хотя бы зелёным листом!»

Время – ластик. Время – доктор. Время – судья. Всё может время, но стереть из памяти первое признание в любви оно не в силах. Да, конечно, чувствам нужна пища, поэтому через несколько лет, уже в восьмом классе, Таню заменила другая девочка, а за ней ещё, а потом ещё. Жизнь течёт и всё меняется. Особенно в юности.

Но тот случай на школьной площадке пробудил в его сердце сладкое чувство своей нужности, такое необходимое каждому человеку – веру в себя. И это волшебство хотелось ощутить ещё и ещё. И вот теперь, спустя почти двадцать лет, тот, едва тлеющий, огонёк вспыхнул с новой силой.

Дверь в комнату отворилась и на цыпочках впорхнула, обёрнутая банным полотенцем, его Лили. С вызовом, в упор глянула на, сидящего там же, где она его и оставила, на краю кровати, Лекса. Он вскочил, обнял её. После долгого поцелуя она приказала отвернуться. Краем глаза он заметил, как что-то упало на спинку кровати. В волнении Лекс избавился от уже мешавшей, не нужной одежды и нырнул в манящий омут…

Спустя некоторое время, через несколько дней, произошёл случай, – незначительный на первый взгляд. Но он довершил развитие их отношений. Так получилось, что Лексу пришлось зайти в магазин, где работала Лили, вместе с женой. Обычно она находилась в подсобке на фасовке, куда Лекс к ней иногда заглядывал. Но в этот раз она неожиданно оказалась в зале, за прилавком. Лексу пришлось собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы не выказать своих чувств.

Это было невыносимо: он смотрел на свою любимую, не отрываясь, видел в её глазах то же самое, что чувствовал он сам и не могли сказать друг-другу ни единого слова. Это была нежданная, страшная мука. Сердце сжималось до ощутимой физической боли. Он не выдержал и выскочил на улицу. Там глубоко вздохнул несколько раз и вдруг почувствовал, как волна радости и счастья накрыла его: он понял, как сильно полюбил эту женщину и тут же ощутил горечь и весь трагизм их положения…