Чарльз Тернер
Чингизиды. Великие ханы Монгольской империи

Полная версия

Толую, младшему сыну-отчигину^[26], достались личные владения отца – Восточная и Центральная Монголия. Как отчигин он был регентом в период между смертью отца и созывом великого курултая, подтвердившего права Угэдэя.

Относительно небольшие уделы достались и младшим братьям Чингисхана – Хасару и Тэмуге-отчигину. Первый получил земли, лежавшие к западу от хребта Большой Хинган, а владения второго находились на территории современной провинции Гирин.

Монгольское государство было разделено по принципу военного построения. Центр его составлял Голун улус («Коренной юрт»), отданный Толую. В роли левого крыла-барунгар выступал улус Джучи, а владения Чагатая и Угэдэя составляли джунгар, правое крыло государства.

Сознавал ли Чингисхан, какую опасность для целостности монгольского государства представляет раздача улусов? Скорее всего – сознавал, ведь он был мудрым и дальновидным человеком. Сознавал, но не мог пойти против вековых традиций, ведь майората у монголов не существовало, каждому сыну полагалась доля отцовских владений.

Часть II
Потомки Джучи

Глава 3
Бату-хан

Старший сын Чингисхана и Борте Джучи умер при жизни своего отца, около 1226 года. Значимого следа в истории Джучи не оставил, но несколько слов о нем сказать все же нужно.

Джучи ответственно выполнял отцовские поручения, за что и получил от Чингисхана самый большой улус, но в последние годы отношения между отцом и сыном испортились. Рашид ад-Дин объясняет это следующим образом: «Чингиз-хан приказал, чтобы Джучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар, Башгирд, Урус, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев. Когда же он [Джучи] уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингиз-хан, крайне рассердившись, сказал: “Я его казню, не видать ему милости”. Джучи же неожиданно заболел и поэтому, когда отец по возвращении из страны таджиков прибыл в свои ставки, не смог приехать к нему, но послал ему несколько харваров^[27] добытых на охоте лебедей и рассыпался в извинениях. После этого Чингиз-хан еще несколько раз приказывал вызвать его к себе, но [тот] из-за болезни не приезжал и приносил извинения. Затем [однажды] какой-то человек из племени мангут проезжал через пределы юрта Джучи; а Джучи, перекочевывая, шел от юрта к юрту и таким же больным достиг одной горы, которая была местом его охоты. Так как сам он был слаб, то послал охотиться охотничьих эмиров. Когда тот человек увидел это сборище охотившихся людей, то подумал, что это [охотится сам] Джучи. Когда он прибыл к Чингиз-хану и тот спросил его о состоянии болезни Джучи, то он сказал: “О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой…”. По этой причине воспламенился огонь ярости Чингиз-хана, и, вообразив, что [Джучи], очевидно, взбунтовался, что не обращает внимания на слова отца, он сказал: “Джучи сошел с ума, что совершает такие поступки”. И приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону и чтобы впереди всех отправились Чагатай и Угедей, и сам собирался выступить в поход вслед за ними. В это время прибыло известие о печальном событии с Джучи [его смерти]».

Итак, наша история династической ветви джучидов начинается с Бату-хана, который был старшим сыном Джучи от его старшей жены Саркаду-хатун, происходившей из коренного монгольского рода кунгират. Существует определенная путаница с Бату и его братом Орду-иченом, которого некоторые историки считают первенцем Джучи, добровольно отказавшимся от прав наследования в пользу младшего брата, и рассуждают о том, что не нужно усматривать в этом какого-то великого самопожертвования, ведь большие права налагали на человека великие обязанности и, в определенном смысле, значительно отягощали его жизнь. Мол, гораздо спокойнее было обладать всеми благами, которые давало происхождение, без необходимости руководить огромным улусом… Однако давайте обратимся к логике. Наш главный информатор Рашид ад-Дин и ряд других авторов добавляют к имени «Орда» слово «ичен», которым у монголов обозначали младшего сына, наследовавшего отцовский юрт^[28]. Но при этом тот же Рашид ад-Дин пишет следующее: «Первый сын Джучи-хана, Орда, появился на свет от его старшей жены по имени Сартак из рода кунгират. При жизни отца и после него он был весьма уважаем и почитаем. Хотя заместителем Джучи был [его] второй сын, Бату, но Менгу-каан в ярлыках, которые он писал на их имя по поводу решений и постановлений, имя Орды ставил впереди. Орда был согласен на воцарение Бату, и на престол на место отца [именно) он его возвел».

Давайте разберемся со старшинством раз и навсегда. Старшего брата «иченом» называть было бы неверно, и те, кто употреблял это слово, прекрасно понимали его значение. «Монгольский обычай таков, что младшего сына называют “ичен”, – пишет Рашид ад-Дин, – потому что он остается в [отцовском] доме и ему отходят имущество и хозяйство». Улус Орду-ичена находился в восточной части улуса Джучи, в условных отцовских владениях, расположенных относительно близко к родной Монголии, а старшего сына у монголов было положено отселять в дальние края (как это случилось с Джучи, получившим улус на окраине монгольского государства). Кроме того, хронисты не раз упоминают о том, как, обращаясь к Бату в присутствии Орду-ичена, монголы использовали слово «ака» («старший»). Невозможно представить, чтобы при жизни, и тем более в присутствии старшего брата, младшего брата именовали бы «акой». Младший может стать ханом, если такова воля отца или представителей знати, но старшинство дается по рождению и оспорить-переиграть его невозможно – что есть, то есть.

Орду-ичен не сыграл какой-то значимой роли в истории. Он правил своими владениями до середины XIII века, а затем его сменил его четвертый сын Кункыран-хан, о котором нам известно очень мало. После Кункырана власть перешла к его племяннику Коничи, после которого в улусе Орду-ичена начали доминировать центробежные тенденции… Впоследствии часть владений Орду-ичена отошла к Ногайской орде, находившейся в междуречье Волги и Урала, а другая вошла в Узбекское ханство.

Пожалуй, следует уделить немного внимания Рашиду ад-Дину, хроника которого служит одним из основных источников сведений о Чингисхане и его потомках. Недаром же говорится, что, напившись из колодца, нужно помянуть добрым словом того, кто его устроил. Рашид ад-Дин Фазлуллах ибн Абу-ль-Хайр Али Хамадани родился около 1247 года в иранском городе Хамадане. Есть сведения о том, что он происходил из незнатной еврейской семьи, а ислам принял в тридцатилетнем возрасте, но вполне возможно, что семья Рашида ад-Дина была мусульманской. При правнуке Чингисхана Абага-хане, правившем государством Хулагуидов с 1265 по 1282 год, Рашид ад-Дин поступил на государственную службу в качестве придворного врача, а затем стал ведать финансами и вершить государственные дела. При хане Олджейту, в 1304–1316 годах, Рашид ад-Дин был фактическим правителем хулагуидского государства Иранзамин («Иранская земля»), чаще называемого ильханатом^[29]. При сыне и преемнике Олджейту Абу Саид Бахадур-хане Рашид ад-Дин лишился своего влияния из-за интриг недоброжелателей, которые оклеветали его перед правителем. 18 июля 1318 года Рашид ад-Дин был казнен в Тебризе, летней столице ильханата, по обвинению в растрате казенных средств и отравлении правителя государства Олджейту-хана. Над «Сборником летописей» Рашид ад-Дин работал более десяти лет, и надо признать, что результат заслуживает таких стараний – подобные хроники в историографии можно пересчитать по пальцам.

Поскольку наше повествование ведется по генеалогическим ветвям, а не временным периодам, нам не раз придется забегать вперед и возвращаться назад. Ряд историков считают Орду-ичена предком первого казахского хана Керея и его соправителя Жанибек-хана. По альтернативным данным, оба хана являются потомками тринадцатого сына Джучи Тука-Тимура. «У Чингиз-хана сын Джучи-хан, его сын Тукай-Тимур, его сын Уз-Тимур, его сын Ходжа, его сын Бадакул-углан, его сын Урус-хан, его сын Коирчак-хан, его сын Барак-хан, его сын Абу-Саид по прозванию Жанибек-хан. У этого было девять сынов в таком порядке: Иранджи, Махмуд, Касим, за ним следовали Итик, Джаниш, Канабар, Тениш, Усук, Джуак», – пишет в «Истории туркмен» Абульгази-хан из узбекской династии шейбанидов, ведущей свое начало от Шибана, пятого сына Джучи (о нем будет речь позже).

Дата рождения Бату варьируется между 1205 и 1209 годами. Таким образом, на момент смерти отца ему было около двадцати лет. Известно, что Чингисхан, незадолго до своей кончины, успел назначить Бату правителем улуса Джучи. И надо признать, что Бату оправдал доверие деда.

Хроники не дают нам полного представления о внешности первого правителя улуса Джучи, однако при желании можно составить портрет Бату-хана с помощью косвенных данных, по аналогии с внешностью его деда. Известно, что сам Чингисхан был светловолосым и синеглазым, как и положено представителю Борджигин^[30]. Местоположение могилы Чингисхана неизвестно, но генетическое исследование останков, найденных в кургане Таван Толгой^[31], которые предположительно принадлежат членам рода Борджигин (на это указывает родовой герб в виде сокола на украшениях), выявило признаки, характерные для европеоидной расы. Скорее всего, Чингисхан и его ближайшие потомки имели европеоидные черты лица. Чингисхан не отличался богатырским телосложением, но был крепок телом. Собрав все сведения вместе, мы получаем портрет рослого плечистого светловолосого и синеглазого мужчины с относительно тонкими чертами.

Доставшийся Бату улус Джучи был не только самым большим из четырех улусов монгольского государства, но и наиболее перспективным в плане расширения – к западу и к северу простирались бескрайние земли, по которым еще не ступали копыта монгольских коней… Вне всякого сомнения, монголы были жестокими завоевателями, которые несли покоренным народам горе и страдания, но сами монголы считали, что они поступают по справедливости, ведь миром должны владеть самые сильные, а удел слабых – подчиниться. Тем, кто подчинялся добровольно, монголы не причиняли зла, действуя по принципу «плати дань и живи спокойно». Ну а те, кто осмеливался сопротивляться, сами делали плохой выбор, и вина за последствия целиком ложилась на них…

Классическим примером наказания непокорных стало завоевание Ургенча, столицы Хорезма, состоявшееся в 1221 году. «Монголы сражались жестоко и брали квартал за кварталом и дворец за дворцом, сносили их и сжигали, пока в течение семи дней не взяли таким способом весь город целиком, – пишет Рашид ад-Дин. – [Тогда] они выгнали в степь сразу всех людей, отделили от них около ста тысяч ремесленников и послали [их] в восточные страны [билад]. Молодых женщин и детей же угнали в полон, а остаток людей разделили между воинами, чтобы те их перебили. Утверждают, что на каждого монгола пришлось двадцать четыре человека, количество же ратников [монголов] было больше пятидесяти тысяч. Короче говоря, всех перебили, и войско [монголов] занялось потоком и разграблением^[32]. Разом разрушили остатки домов и кварталов».

И раз уж мы вспомнили об осаде Ургенча, которую вели отряды Джучи, Чагатая и Угэдэя, то надо отметить, что она растянулась на семь месяцев из-за раздоров между Джучи и Чагатаем. Для того, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Чингисхан поставил старшим над братьями своего третьего сына Угэдэя. «Будучи тактичным и сообразительным, он [Угэдэй] ежедневно посещал кого-нибудь из братьев, жил с ними в добрых отношениях и [своею] крайне умелою распорядительностью водворял между ними внешнее согласие, – пишет Рашид ад-Дин. – Он неуклонно выполнял подобающие служебные обязанности, пока не привел в порядок дело войска и не укрепил [выполнения] Ясы. После этого [монгольские] воины дружно направились в бой и в тот же день водрузили на крепостной стене знамя, вошли в город и подожгли кварталы метательными снарядами с нефтью». Таким образом, еще в 1221 году, за шесть лет до смерти отца, Угэдэй показал, что он достоин титула верховного правителя.

Но вернемся к Бату. Первой крупной кампанией, в которой он принял участие в качестве правителя улуса, стало завоевание государства Цзинь, начатое Угэдэем осенью 1230 года. С чжурчжэнями монголы воевали давно, и вот настала пора покончить с ними навсегда. Бату на тот момент было двадцать лет, и по монгольским меркам он считался зрелым мужем. О том, насколько сложной была цзиньская кампания, можно судить хотя бы по тому, что она растянулась на три с половиной года. Для напористых монголов это был большой срок, но сила их заключалась в стремлении всегда доводить начатое дело до конца. В начале 1234 года чжурчжэньское государство пало. Бату получил от хана Угэдэя земли, находившиеся на территории современной китайской провинции Шаньси, но это пожалование, скорее всего, было не наградой за какие-то заслуги (во всяком случае, нам о них ничего не известно), а обычным проявлением уважения к близкому родственнику, правителю огромного улуса.

Главным достижением Бату-завоевателя стало покорение земель, лежавших к западу от его улуса. Это покорение, вошедшее в историю под названием Западного похода, началось в 1235 году, на следующий год после падения государства Цзинь – долго отдыхать монголы не любили и не умели. Вот что пишет в своей «Истории завоевателя мира» иранец Ала ад-Дин Джувейни, которого условно можно считать современником Бату, поскольку он родился за год до смерти Чингисхана: «Когда каан [Угэдэй] во второй раз устроил большой курултай и назначил совещание относительно уничтожения и истребления остальных непокорных, то состоялось решение завладеть странами Булгара, асов и Руси, которые находились по соседству становища Бату, не были еще окончательно покорены и гордились своей многочисленностью. Поэтому в помощь и подкрепление Бату он [Угэдэй] назначил царевичей: Менгу-хана и брата его Бучека, из своих сыновей Гуюк-хана и Кадагана и других царевичей: Кулькана, Бури, Байдара, братьев Бату – Хорду и Тангута, и нескольких других царевичей, а из знатных эмиров был Субатай-бахадур. Царевичи для устройства своих войск и ратей отправились каждый в свое становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга»^[33].

Все крупные кампании монголы пока еще продолжали проводить сообща, объединенными усилиями, как и полагалось в едином государстве. Но семена раскола уже начинали прорастать – родичи-чингизиды далеко не всегда ладили между собой, да и самому великому хану приходилось выслушивать замечания от родственников. Когда Угэдэй собрался лично вести войско в поход на кипчаков, старший сын Толуя Менгу сказал ему: «Мы все, сыновья и братья, стоим в ожидании приказа, чтобы беспрекословно и самоотверженно совершить все, на что последует указание, дабы каану заняться удовольствиями и развлечениями, а не переносить тяготы и трудности походов. Если не в этом, то в чем же ином может быть польза родственников и эмиров несметного войска?» Так рассказывает Рашид ад-Дин, и вряд ли он позволил бы себе вложить в уста ханского племянника то, что тот не произнес. Речи Менгу, с одной стороны, почтительны, но сам факт оспаривания решения великого хана является проявлением непочтительности, получается, что горькая пилюля неповиновения завернута в красивый фантик покорности. Невозможно представить, чтобы кто-то из родичей осмелился бы сказать подобное Чингисхану – велик был риск оказаться на земле со сломанным хребтом. Но, как известно, временам свойственно меняться, а вместе с ними меняются и отношения между людьми.

Западный поход монголов официально возглавлял Бату, но реальным главнокомандующим был Субэдэй-багатур, достигший при Чингисхане статуса главного монгольского полководца и оставшийся таковым при хане Угэдэе. По площади завоеванных территорий Субэдэй-багатур является абсолютным рекордсменом в мировой истории, и вряд ли какой-либо полководец сумеет его превзойти. Будучи сыном простого кузнеца, Субэдэй удостоился чести породниться с великими ханами – в хронике «Юань-ши», посвященной истории правления монгольской династии Юань в Северном Китае, упоминается о том, что в 1229 году хан Угэдэй выдал за Субэдэя гунчжу Тумегань. Неизвестно, кем именно была эта Тумегань, но для нас важен термин «гунчжу», которым китайцы обозначали императорских дочерей.

Летописцы упоминают о буларах, башгирдах, кипчаках, асах и других народах, с которыми монголам пришлось воевать во время Западного похода. «Осенью упомянутого [1237] года все находившиеся там [в походе] царевичи сообща устроили курултай и, по общему соглашению, пошли войною на русских, – сообщает Рашид ад-Дин. – Бату, Орда, Гуюк-хан, Менгу-каан, Кулкан, Кадан и Бури вместе осадили город Арпан и в три дня взяли [его]. После того они овладели также городом Ике…^[34] Один из русских эмиров, по имени Урман [Роман], выступил с ратью [против монголов], но его разбили и умертвили, [потом] сообща в пять дней взяли также город Макар и убили князя [этого] города, по имени Улайтимур^[35]. Осадив город Юргия Великого, взяли [его] в восемь дней. Они ожесточенно дрались. Менгу-каан лично совершал богатырские подвиги, пока не разбил их [русских]. Город Переяславль… они взяли сообща в пять дней… После того они [монголы] ушли оттуда, порешив на совете идти туманами^[36] облавой и всякий город, область и крепость, которые им встретятся [на пути], брать и разрушать. На этом переходе Бату подошел к городу Козельску и, осаждая его в течение двух месяцев, не мог овладеть им. Потом прибыли Кадан и Бури и взяли его в три дня».

Бату не отличался богатырским здоровьем (известно, что у него были больные ноги) и в сражениях участия не принимал. Талантливым или решительным стратегом его назвать нельзя – в хрониках не раз можно встретить упоминания о том, как Бату, образно говоря, «топтался на месте» до тех пор, пока кто-нибудь не приходил к нему на помощь. Впрочем, далеко не все монгольские ханы были такими «универсалами», как Чингисхан, сочетавший в себе таланты государственного деятеля, полководца и народного вождя. От Бату, как от наследственного правителя улуса, требовалось одно – делегировать полномочия подходящим, достойным людям, и с этой задачей он, надо признать, справлялся вполне успешно.

После завоевания значительной части русских земель монголы обратились на юг и приступили к покорению Северного Кавказа, где их главным противником стало сильное Аланское государство со столицей в Магасе, который монголы называли Мегетом. В конце 1239 года Магас был взят, а также монголы взяли Дербент, служивший «ключом» к Западному Каспию. На три четверти задачи, поставленные ханом Угэдэем, были выполнены, оставалось сделать немногое, но тут между родичами-чингизидами возникла распря, да еще какая…

Обратимся к «Сокровенному сказанию монголов»: «Из Кипчакского похода Батый прислал Огодай-хану [Угэдэй-хану] следующее секретное донесение: “Силою Вечного Неба и величием государя и дяди мы разрушили город Мегет и подчинили твоей праведной власти одиннадцать стран и народов и, собираясь повернуть к дому золотые поводья, порешили устроить прощальный пир. Воздвигнув большой шатер, мы собрались пировать, и я, как старший среди находившихся здесь царевичей, первый поднял и выпил провозглашенную чару. За это на меня прогневались Бури с Гуюком и, не желая больше оставаться на пиршестве, стали собираться уезжать, причем Бури выразился так: ‘Как смеет пить чару раньше всех Бату, который лезет равняться с нами? Следовало бы протурить пяткой да притоптать ступнею этих бородатых баб, которые лезут равняться!’. А Гуюк говорил: ‘Давай-ка мы поколем дров на грудях у этих баб, вооруженных луками! Задать бы им!’ Эльчжигидаев сын Аргасун добавил: ‘Давайте-ка мы вправим им деревянные хвосты!’. Что же касается нас, то мы стали приводить им всякие доводы об общем нашем деле среди чуждых и враждебных народов, но так все и разошлись непримиренные под влиянием подобных речей Бури с Гуюком. Об изложенном докладываю на усмотрение государя и дяди”».

Гуюк был старшим сыном Угэдэя, а Бури – внуком Чагатая, сыном его первенца Мутугэна. Оба были закаленными в боях воинами, которые не желали подчиняться «бородатой бабе» Бату. Помимо этого, слова «лезет равняться с нами» намекают на то, что Бату – не ровня Гуюку и Бури. Формально статус у всех троих был примерно равным, как у внуков и правнуков великого Чингисхана. То, что Бату правил улусом, большого значения не имело, в отличие от «меркитского пятна», которое легло на всех джучидов. К тому же надо учитывать, что вражда между Чагатаем и Джучи перешла по наследству к их потомкам.

Что же касается упомянутого Бату Аргасуна, то он был сыном Эльчжигидая, одного из наиболее высокопоставленных сановников государства, считавшегося правой рукой хана Угэдэя. Разумеется, симпатии Аргасуна были на стороне Гуюка, старшего сына великого хана, а не на стороне «меркитского бастарда» Бату.

Этот инцидент, произошедший весной 1240 года, весьма показателен. Со времени смерти Чингисхана минуло двенадцать лет, а между его потомками уже вовсю бушевали распри, да такие, что их приходилось выносить на суд великого хана!

«Сказание» гласит, что известие о ссоре сильно огорчило Угэдэя: «Он [Угэдэй] говорил: “У кого научился этот наглец [Гуюк] дерзко говорить со старшими?.. Осмелился даже восстать на старшего брата. Вот поставлю-ка тебя разведчиком-алгинчином да велю тебе карабкаться на городские стены, словно на горы, пока ты не облупишь себе ногтей на всех десяти пальцах! Вот возьму да поставлю тебя танмачином-воеводой да велю взбираться на стены крепко кованые, пока ты под корень не ссучишь себе ногтей со всей пятерни! Наглый ты негодяй! А у кого выучился дерзить нашему родственнику и оскорблять его? Сошлю обоих: и Гуюка, и Аргасуна. Хотя Аргасуна просто следовало бы предать смертной казни… Что касается до Бури, то сообщить Батыю, что он отправится объясняться к Чагадаю, нашему старшему брату. Пусть его рассудит брат Чагадай!”».

Однако же приближенные напомнили хану установление Чингисхана, согласно которому полевые дела полагалось решать в походе, а домашние – дома. Раз ссора произошла в походе, который возглавляет Бату, значит ему и нужно решить это дело… Проще говоря, великий хан, хорошо знавший характер своего сына Гуюка, устранился от разбора родственных дрязг под благовидным предлогом, но при этом подтвердил полномочия Бату. Скорее всего, обращаясь к Угэдэю, Бату именно на такой исход и рассчитывал – пусть сам великий хан напомнит наглецам, кто здесь главный, и этого пока что будет достаточно.

Хан напомнил, Бату запомнил, поход продолжился. В самом начале осени 1240 года монголы подошли к Киеву и осадили город. Сведения о продолжительности осады противоречивы – от девяти дней до полутора месяцев, но, так или иначе, Киев был взят и разграблен, а его жители подверглись истреблению. После Киева настал черед Галицких и Волынских земель, которые были основательно разграблены монголами. В начале 1241 года Угэдэй отозвал назад Гуюка и сына Тулуя Менгу (Мункэ), а вместе с ними ушла и часть монгольского войска. Пожалуй, в этом походе Менгу был единственным чингизидом, с которым у Бату сложились хорошие отношения. Давайте запомним это обстоятельство, поскольку приязнь между двумя внуками Чингисхана оставила важный след в истории.

Бату продолжил продвигаться на запад и весной 1241 года вторгся во владения венгерского короля Белы IV. Монголы собирались идти «до последнего моря», но дошли «всего лишь» до восточного берега Дуная, а их передовые отряды достигли побережья Адриатического моря. Дождавшись заморозков, монголы перешли через Дунай и осадили Буду^[37], а заодно и несколько других венгерских городов. Не все складывалось так удачно, как хотелось, и потому, разорив хорватские земли, монголы повернули обратно, не дойдя «каких-то» тысячу двести километров до берега Атлантического океана… Войско устало, продвижение по густонаселенной Западной Европе было очень тяжелым, да и пора было заняться освоением захваченных территорий… Кроме того, к началу весны 1242 года до Бату дошло известие о кончине хана Угэдэя, умершего в столичном Каракоруме в самом конце 1241 года. Сам Бату вряд ли мог рассчитывать на избрание великим ханом, но он не мог устраниться от участия в предстоящей большой политической игре. Впрочем, основания для претендования на верховную власть у Бату имелись – после того, как 1 июля 1242 года умер Чагатай, он стал старшим среди чингизидов (Толуй ушел из жизни еще в 1232 году). Но проклятое «меркитское пятно» существенно снижало шансы Бату на избрание великим ханом, а кроме того, он находился далеко на западе и не мог владеть ситуацией в полной мере.

До избрания нового великого хана обязанности регента исполняла мать Гуюка Дорегене, также известная как Туракина-хатун. «Вторая жена [хана Угэдэя] Туракина из сильного племени меркит, – пишет о ней Рашид ад-Дин. – В некоторых рассказах передают так, что она была женой Дайр-Усуна, главы сильного племени меркит, и когда его убили, ее похитили, привезли к Угедей-каану и он познал ее… По другому рассказу, она из этого рода, но не была женой Дайр-Усуна… Угедей-каан имел семь сыновей. Матерью пяти старших из них была Туракина-хатун, а двое других были от наложниц… Хотя наследником престола Угедей-каана был его внук Ширамун^[38], Туракина-хатун и сыновья Угедей-каана после его [смерти] поступили наперекор его приказу и посадили на ханство Гуюк-хана».

По окончании Западного похода Бату не стал возвращаться в Монголию, а осел в низовьях Волги, где хватало простора для монгольской конницы и климат был вполне хорош. Фламандский монах-францисканец Гильом де Рубрук, побывавший по поручению французского короля Людовика IX в 1253–1255 годах у монголов, оставил нам подробный отчет под названием «Путешествие в восточные страны». «Когда я увидел двор Бату, я оробел, – пишет де Рубрук, – потому что собственно дома его казались как бы каким-то большим городом, протянувшимся в длину и отовсюду окруженным народами на расстоянии трех или четырех лье…^[39] Нас отвели ко двору, и Бату приказал раскинуть большую палатку, так как дом его не мог вместить столько мужчин и столько женщин, сколько их собралось… Сам же он сидел на длинном троне, широком, как ложе, и целиком позолоченном; на трон этот поднимались по трем ступеням; рядом с Бату сидела одна госпожа [предположительно, то была первая жена Бату по имени Боракчин]. Мужчины же сидели там и сям, направо и налево от госпожи; то, чего женщины не могли заполнить на своей стороне, так как там были только жены Бату, заполняли мужчины. Скамья же с кумысом и большими золотыми и серебряными чашами, украшенными драгоценными камнями, стояла при входе в палатку. Итак, Бату внимательно осмотрел нас, а мы его… Лицо Бату было тогда покрыто красноватыми пятнами. Наконец, он приказал нам говорить. Тогда наш проводник приказал нам преклонить колена и говорить. Я преклонил одно колено, как перед человеком. Тогда Бату сделал мне знак преклонить оба, что я и сделал, не желая спорить из-за этого…»^[40].

Большой город, о котором пишет де Рубрук, это – Сарай-Бату («Дворец Бату»), столица улуса Джучи, основанная Бату на левом берегу реки Ахтубы, левого рукава Волги. В период расцвета в Сарай-Бату проживало около восьмидесяти тысяч человек, иначе говоря, по меркам того времени это был весьма крупный город. В первой половине XIV века, при хане Узбеке столица Золотой Орды была перенесена в Новый Сарай, он же – Сарай-Берке, также расположенный на Ахтубе, но выше по течению. После этого ставший ненужным Сарай-Бату быстро пришел в упадок, но Бату этого упадка уже не увидел. Сам он явно рассчитывал на то, что его столица будет стоять много веков.

Западный поход стал последней из военных кампаний Бату, больше он не воевал, а строил-обустраивал, да плел интриги, сначала против вдовы великого хана Угэдэя Дорегене-хатун, а затем – против ее сына, великого хана Гуюка. Угэдэй умер на рубеже 1241 и 1242 годов, а Гуюка провозгласили ханом осенью 1246 года. Столь длительную задержку принято связывать с поведением Бату, который, будучи старшим из Чингизидов, всячески уклонялся от участия в выборах нового хана под предлогом болезни. «Туракина-хатун не допустила, чтобы Ширамун, который, по его [Угэдэя] завещанию, был наследником престола, стал кааном, а правила государством по своей воле, – пишет Рашид ад-Дин. – Когда она посадила своего старшего сына, Гуюк-хана, на царство, Бату, который был старшим из всех родичей, не явился и привел отговорку – болезнь ног, Гуюк-хан на это обиделся и в душе замышлял козни против Бату и под тем предлогом, что “прохладная-де погода на Итиле благотворна для моей болезни”^[41], принял решение направиться в ту сторону. Когда Соркуктани-беги [старшая жена Толуя, мать Менгу] узнала о его замыслах, она послала тайком извещение и предупредила Бату. А Гуюк-хан вскоре около этого [времени] скончался; сыновья и люди Гуюк-хана хотели посадить на каанство Ширамуна. Они сначала вызвали Бату. Он сказал: “У меня болят ноги, будет пристойно, если они ко мне приедут”. Туракина-хатун и семья Угедей-каана уклонились от этого, сочли это невозможным и сказали: “Престольный град Чингиз-хана здесь, зачем мы туда пойдем?”. А Бату был стар и уважаем и был старше всех царевичей, ему наступил черед царствовать. Соркуктани-беги сказала своему старшему сыну Менгу-каану: “Так как другие [царевичи] не едут к Бату, а он старший из всех [родичей] и больной, то поспеши ты к нему под предлогом посещения больного”. Согласно указанию матери, он отправился туда, и благодаря этому обязывающему поступку и другим заслугам Бату признал его [кааном] и возвел в каанское достоинство».

Ширамун был внуком и официально назначенным преемником великого хана Угэдэя, но вместо племянника верховную власть в монгольском государстве заполучил его дядя Гуюк. Правда, заполучил ненадолго, но это уже совсем другая история.