Чарльз Дж. Аддисон
История рыцарей-тамплиеров, церкви Темпла и Темпла
Старейшинам почетных корпораций Внутреннего и Среднего Темпла, восстановившим древнюю церковь тамплиеров, с уважением посвящает этот труд автор.
Переводчик выражает глубокую признательность Марине Владимировне Винокуровой, Сусанне Карленовне Цатуровой и Насте Ивановой за помощь при переводе текста.
Предисловие
Удивительная и романтическая история тамплиеров, их подвигов и их бед представляет особый интерес.
Их орден, рожденный первым воодушевлением крестовых походов, восхваляли и превозносили, пока их военная сила и религиозный фанатизм могли служить поддержкой для восточной церкви и защитой для Святой земли. Но когда Полумесяц в конце концов одержал верх над Крестом, когда воинствующий религиозный пыл христианства угас, они познали величайшую неблагодарность тех, кто по справедливости должен был быть их покровителями и сторонниками. В награду за услуги, которые они оказали христианской вере, их подвергли преследованиям, ограбили и приговорили к страшной смерти. Память об этих святых воинах осталась в истории крестовых походов; они были оплотом Латинского королевства в Иерусалиме в недолгий период его существования и последним отрядом европейского воинства, который отстаивал владения христиан в Палестине.
К монашеским обетам и суровому монастырскому уставу тамплиеры добавили строгую дисциплину военного лагеря и обязанности воинской жизни, соединяя
Высокое призвание меча и копья
с великими усилиями и изнурительными тяготами
жизни бедных братьев, которые ходят по земле
сострадая.
Расхожее мнение, что тамплиеры были столь же развращены, сколь бесстрашны и смелы, еще не полностью опровергнуто; но есть надежда, что детальное изложение истории преследований ордена в нашей стране, данное в IX и X главах этой книги, поможет разрушить много необоснованных предрассудков в отношении братства и заставит читателя восхищаться их твердостью и смелостью, а также сожалеть об их незаслуженно горькой судьбе.
Матфей Парижский, писавший в монастыре Сент-Олбанс о событиях в Палестине, сообщает, что разногласия между тамплиерами и госпитальерами часто выливались в открытые столкновения, к стыду всего христианского мира, и что в жестоком сражении, разыгравшемся между ними, тамплиеры погибли все до последнего человека. Единичному свидетельству Матфея Парижского, который не испытывал симпатий ни к одному из орденов, противоречит молчание историков, писавших по горячим следам событий, очевидцами которых они сами были, и совершенно ясно из писем папы, адресованных госпитальерам через год после этой предполагаемой битвы, что ничего подобного не происходило.
Свидетельства даже лучших старинных авторов нельзя принимать на веру без тщательного сопоставления с другими источниками. Например, Гийом Тирский сообщает нам, что Насреддин, сын султана Аббаса, попал в плен к тамплиерам и обратился в христианство; что он начал изучать латынь и искренне пожелал креститься, но тамплиеры за шестьдесят тысяч золотых согласились предать Насреддина его врагам в Египте на верную смерть; и спокойно наблюдали, как его сковали цепями по рукам и ногам, поместили в железную клетку и повезли через пустыню в Каир. Однако арабские историки этого периода сообщают, что Насреддин и его отец убили халифа и бросили его тело в колодец, а затем бежали со своими приспешниками и сокровищами в Палестину; что сестра убитого халифа немедленно написала военачальнику крепости в Газе, которую держал гарнизон тамплиеров, предлагая большую награду за поимку беглецов; что они были таким образом схвачены, и Насреддина отправили в Каир, где родственницы халифа приказали разрубить в серале его тело на мелкие куски. Эта история постоянно становилась поводом для тяжелых обвинений в адрес тамплиеров; но несколько иначе она выглядит в изложении арабских авторов!
Нужно помнить, что Гийом, архиепископ Тирский, был настроен враждебно к ордену, пользовавшемуся такой большой властью и множеством привилегий, и направлял жалобы церковному собору в Риме. Его институции в адрес братства полностью опровергает Жак де Витри, епископ Акры, образованный и талантливый прелат, который писал свои сочинения в Палестине после Гийома Тирского и в значительной степени пользовался свидетельствами последнего. Епископ Акры говорит о тамплиерах в самых возвышенных выражениях и заявляет, что их любили все за их милосердие и благочестие: «Nulli molesti errant, sed ab omnibus propter humilitatem et religionem amabantur» («Они не были слабыми, но все их любили за их смирение и благочестие»).
Знаменитый востоковед фон Хаммер недавно выдвинул различные странные и необоснованные обвинения против тамплиеров, никак не подкрепленные свидетельствами источников; а Вильке, написавший на немецком языке историю ордена, по-видимому, впитал все расхожие обывательские предубеждения против братства. Я мог бы, дабы вызвать дополнительный интерес к своему труду, изобразить тамплиеров ужасными и жестокими злодеями; но я стремился написать честную и непредвзятую историю ордена, не следуя рабски всему, что я находил у старинных авторов, но приводя только те факты, которые после тщательной проверки по другим надежным источникам я счел правдивыми.
Нас можно поздравить с тем, что у нас в Лондоне находится самый прекраснейший и совершенный памятник ордену тамплиеров, какой только существует ныне – церковь Темпла. Никто из тех, кто видел это здание в его прежнем одеянии из извести и побелки, не узнает его после реставрации, возвратившей ему его былое величие. Это древнее сооружение почиталось за одно из главных церковных зданий тамплиеров в Европе и по своему статусу немногим уступало иерусалимскому Храму. Поскольку я совершил паломничество в священный город и бродил среди построек древней обители тамплиеров на горе Мориа, я не мог не следить с живым интересом за реставрацией корпорациями Внутреннего и Среднего Темпла прекрасной тамплиерской церкви.
Они проявили величайшее рвение и энергию в этом достойнейшем предприятии, и не остановились ни перед какими затратами, чтобы залечить раны, нанесенные временем, и вернуть зданию тот облик, какой оно имело во времена тамплиеров.
Летом я имел удовольствие сопровождать одного из самых преданных энтузиастов реставрации церкви мистера Бурджа во время осмотра церкви, и по его предложению была начата эта работа. Боюсь, что она едва ли оправдает его надежды, и сожалею, что такая интересная задача не выполнялась более подходящей рукой.
Темпл, 17 ноября 1842
P. S. Мистер Уилмент, который готовит замечательные витражи для Темпл-Черч, обратил мое внимание на девятнадцатый том «Memoires de la societe Royale des Antiquaires de France», опубликованный в прошлом году. Он содержит выполненное шевалье де Фреманвиллем любопытнейшее описание церкви в Брельвенне, в департаменте Кот-дю-Нор, предположительно принадлежавшее ордену тамплиеров. Среди различных гербов, крестов и символов, найденных на окнах и на надгробьях в церкви, имеется медный медальон, который, по-видимому, висел на шее на цепочке. На нем изображен круг, внутри которого помещены два равносторонних треугольника, образующих шестиконечную звезду. В середине звезды другой круг, внутри него агнец (эмблема тамплиеров), держащий стяг в передней ноге, похожий на того, которого мы видим на печати ордена, изображенной на титульной странице этой работы. Мистер Уилмент сообщил мне, что он получил предложение от некоего господина из Бретани прислать слепки украшений и гербов, ранее найденных в этой церкви. Он любезно переслал мне это письмо для ознакомления, но я счел неуместным задерживать публикацию ради того, чтобы посмотреть на них.
Мистер Уилмент также обратил мое внимание на изображение на реверсе печати, описанное на стр. 97, где я прочел интересный девиз «TESTIS SUM AGNI» («Я есть свидетель Агнца»).
Глава I
…Тогда со всех концов родной страны
Паломников бессчетных вереницы
Мощам заморским снова поклониться
Стремились истово[1].
Удивительная, романтическая история создания ордена тамплиеров, этого воинственного братства, члены которого столь странно сочетал в себе черты монахов и воинов, такова.
После чудесного обретения Гроба Господня императрицей Еленой, матерью Константина, примерно через 298 лет после смерти Христа, и после того, как по повелению первого императора-христианина на этом священном месте был возведен величественный храм Воскресения, или, как его теперь называют, храм Гроба Господня, в Иерусалим хлынул поток паломников, и число их росло по мере того как христианство распространялось по всей Европе. Когда священный город пал под натиском арабов (637 г. н.э.), привилегии и безопасность христианского населения были обеспечены следующим документом, выпущенным от имени халифа Омара и заверенным его печатью, и переданным патриарху Софронию.
От Омара «Эбно’ль Алькитаб» жителям Аэлии
Да будут охраняемы и оберегаемы как их жизнь, так их состояние, и их церкви никогда не должны быть разрушены или использованы кем-либо, кроме них[2].
В период правления арабов количество паломников продолжало расти; стар и млад, женщины и дети толпами стекались в Иерусалим, а в 1064 году Гроб Господень посетила восторженная толпа из семи тысяч пилигримов под предводительством архиепископа Менцкого и епископов Утрехтского, Бамбергского и Ратисборнского[3]. На следующий год, однако, Иерусалим был захвачен дикими турками-сельджуками. Триста горожан были зверски убиты, а наследственное право на управление Иерусалимом и его округой было передано эмиру Ортоку, вождю дикого кочевого племени.
Под железной пятой этих свирепых северных пришельцев христиане жестоко страдали; их изгнали из их церквей; богослужения осмеивались и прерывались; а патриарха Иерусалимского оттаскали за волосы на паперти храма Воскресения и бросили в башню, чтобы вытребовать выкуп у любящей его паствы. Пилигримов, которые, преодолевая бесчисленные опасности, достигали врат Иерусалима, грабили, бросали в темницу и часто убивали; за доступ к Гробу Господню требовали aureus, золотой слиток, и многим паломникам, неспособным заплатить такую цену, мечи сельджуков преградили путь к цели их упований, в самом конце их долгого пути, и они были вынуждены повернуть слабые стопы в печали и муке к далекому дому[4]. Печальные вести об осквернении святых мест, об угнетении и жестокости турок всколыхнули религиозное рыцарство христианских земель: «был затронут самый трепетный нерв, и чувство проникло в сердце Европы».
Тогда и родилось яростное воодушевление крестовых походов; люди всех социальных слоев, даже монахи и священники, вдохновившись призывами папы и проповедями Петра Отшельника, брались за оружие дабы внести свою лепту в «благочестивое и славное дело» спасения Гроба Господня от языческой скверны.
Когда весть о взятии Иерусалима крестоносцами (1099) пришла в Европу, паломническое рвение вспыхнуло с новой силой; оно ощущалось особенно остро после перерыва, вызванного владычеством жестоких сельджуков, и толпы мужчин и женщин, старцы и дети, девицы и матроны, думая, что путь открыт и путешествие возможно, устремились к священному городу со страстным желанием узреть истинные реликвии Воскресения[5]. Неверные действительно были изгнаны из Иерусалима, но не из Палестины. В высоких горах, окаймлявших побережье, действовало множество отрядов бежавших мусульман, эти дерзкие воинственные группы обосновались в неприступных горных убежищах и отсюда совершали вылазки на дороги. Тем самым они фактически перекрывали сообщение между Иерусалимом и морскими портами и мстили за потерю своих жилищ и собственности, грабя всех без разбора путешественников. Бедуинские всадники, кроме того, совершали набеги из-за Иордана; на равнинах то и дело происходили стычки, и пилигримы вследствие этого, направлялись ли они к Иерусалиму морем или сушей, подвергались почти ежедневно опасности быть ограбленными или убитыми.
Чтобы отвести угрозу, нависшую над паломниками, чтобы уберечь честь безгрешных дев и матрон[6] и защитить седины почтенных старцев, девять благородных рыцарей основали святое братство по оружию и торжественно поклялись помогать друг другу в очистке дорог от неверных и от грабителей и в защите паломников на дорогах и в горах на пути в Иерусалим. Воспламененные религиозной страстью и воинственным пылом тех дней и воодушевленные сознанием того, что мечи их служат святому делу, они назвали себя «Бедными рыцарями Иисуса Христа». Они отказались от мира и его соблазнов и в святом храме Воскресения, в присутствии патриарха Иерусалимского принесли обеты целомудрия, смирения и бедности, подобно монахам[7]. Объединив в себе два самых ценных качества своего века: благочестие и силу – и использовав их на самое почтенное дело: защиту паломников и пути к Гробу Господню, – они быстро достигли широкой известности и удостоились величайших похвал.
Вначале, насколько нам известно, у этих рыцарей не было своей церкви и собственного постоянного жилища, но в 1118 году (через 19 лет после захвата Иерусалима крестоносцами) в знак признания их заслуг перед всеми христианами, Балдуин II, король Иерусалимского королевства, пожаловал им для жительства священные земли на территории храма на горе Мориа, среди тех величественных построек, возведенных частично императором Юстинианом, а частично халифом Омаром, которые иерусалимские монахи и священники (чье неуемное рвение побуждало их, злоупотребляя доверием пилигримов, умножать число реликвий и святынь) выдавали за «храм Соломона». В результате бедные рыцари Христа отныне стали именоваться «рыцарями храма Соломона»[8].
Сделаем несколько замечаний, разъясняющих название «тамплиеры», или «рыцари Храма».
Мусульмане всегда относились к великому иудейскому Храму на горе Мориа с особым почтением. Магомет в первый год после появления Корана предписал своим последователям во время молитвы обращаться лицом к этому святому месту, и верные мусульмане постоянно совершали паломничества туда. Когда Иерусалим был завоеван арабами, халиф Омар первым делом восстановил «Храм Господень». С помощью своих главных военачальников предводитель правоверных совершил благочестивые деяния: он расчистил землю собственными руками и наметил основания величественной мечети, чей темный и высокий купол венчает вершину горы Мориа[9].
Величайший молитвенный дом, самый священный мусульманский храм в мире после Мекки, возвышается на том месте, где «Соломон начал строить дом Господень в Иерусалиме на горе Мориа, где Господь явился Давиду, его отцу, на месте, где Давид готовился у гумна Орны Иевусянина»[10]. Эта мечеть прекрасно сохранилась до наших дней и является одним из лучших творений сарацинской архитектуры. В нее ведут четверо широких ворот, обращенных к четырем сторонам света: Баб-эль-Джаннат, или Ворота сада, смотрят на север; Баб-эль-Кыбла, или Ворота молитвы, – на юг; Баб-ибн-эль-Дауд, или Ворота сына Давидова, – на восток; и Баб-эль-Гарби – на запад. Арабские географы называли ее Бейт-Алла, Дом Господень, а также Бейт-Альмоккаддас, или Бейт-Альмакд, святой Дом. Отсюда Иерусалим получил свое арабское название Эль-Кодс («священный»), Эль-Шариф («благородный»), и Эль-Мобарек («благословенный»); тогда как правители города, вместо обычных звучных титулов провозглашающих их власть и независимость, носят простое имя Хами, «хранители».
После завоевания Иерусалима крестоносцами полумесяц был сброшен со шпиля знаменитого мусульманского храма и заменен огромным золотым крестом, а в здании после освящения стали проводить христианские богослужения, но оно сохранило свое простое название «храм Господень». Гийом, архиепископ Тирский и канцлер Иерусалимского королевства, дает интересное описание этого знаменитого сооружения таким, каким оно существовало в его время, на протяжении всего периода латинского господства. Он говорит о великолепных мозаиках, об арабских надписях, сообщающих имя основателя мечети и стоимость ее постройки, и о знаменитом камне, расположенном ровно под центром купола, который до сих пор мусульмане показывают как то место, где стоял ангел разрушения «с обнаженным мечом в руке, простертой над Иерусалимом»[11]. Этот камень, как пишет Гийом Тирский, оставался в своем первозданном виде еще пятнадцать лет после завоевания Иерусалима крестоносцами, но затем на нем возвели красивый алтарь из белого мрамора, где священники ежедневно служили обедню.
К югу от этой мусульманской святыни, там, где уходят вниз склоны горы Мориа, у стен современного Иерусалима стоит знаменитый христианский храм Богородицы, воздвигнутый императором Юстинианом. Внешний вид этого изумительного сооружения, каким оно дошло до наших дней, полностью подтверждает поразительное описание храма, данное Прокопием Кесарийским. Чтобы выровнять поверхность для постройки здания, – сообщает Прокопий – потребовалось в восточной и южной части горы возвести каменную стену, начинавшуюся в долине внизу, и соорудить обширное основание, частично из сплошного камня, а частично в виде арок и колонн. Камни были такой величины, что каждую глыбу нужно было перевозить в телеге, запряженной сорока сильнейшими быками императора, а чтобы обеспечить проход этим телегам, пришлось расширить дороги, ведущие в Иерусалим. Леса Ливана отдали прекраснейшие свои кедры для брусов кровли, и каменоломня, где добывали разноцветный мрамор, созданная в горах поблизости, обогатила здание великолепными мраморными колоннами[12]. Внутренность этого интересного сооружения, которое все еще сохранилось в Иерусалиме, по прошествии более чем тринадцати веков, украшают шесть рядов колонн, соединенных арками, поддерживающие кедровые балки и брусы крыши; с торца к зданию пристроена круглая башня, увенчанная куполом. Отдельные глыбы, каменные стены и колоннада, поддерживающие юго-восточный угол платформы, на которой воздвигнута церковь, воистину удивительны, их еще можно видеть, если войти в маленькую дверцу и спуститься на несколько лестничных пролетов в юго-восточном ее конце. Рядом с храмом император соорудил странноприимные дома для путников, больных и нищих всех национальностей; фундаменты, сложенные из красивого римского камня, еще видны возле южной оконечности здания.
Когда Иерусалим захватили мусульмане, они превратили этот храм в мечеть, названную Джаме аль-Аска. Вместе с великим мусульманским храмом, построенным халифом Омаром, он был обнесен большой каменной стеной, которая окружает вершину горы Мориа и охраняет от праздного любопытства неверующих эту священную землю, на которой когда-то стоял пышный храм мудрейшего из царей[13].
После того как город был взят крестоносцами, Джаме аль-Аска со всеми примыкающими к нему сооружениями стала собственностью иерусалимских королей, и Гийом Тирский называет ее «дворцом», или «королевским домом к югу от храма Господня, обычно называемым Храмом Соломона»[14]. Именно это здание на горе Мориа было предоставлено для нужд бедных рыцарей Иисуса Христа, поскольку у них не было церкви и собственного места для жилья, и от этого они получили свое имя Рыцарей Храма[15].
Жак де Витри, епископ Акры, который оставил любопытные описания святых мест, так говорит о храме тамплиеров. «Кроме того, в Иерусалиме есть другой храм огромного размера и протяженности, от коего получило свое имя братство рыцарей Храма, и именуют его храмом Соломона, возможно, для того, чтобы отличить его от описанного выше, того, который носит название Храма Господня»[16] . Он также рассказывает нам в своей «Истории Востока», что «в храме Господнем есть аббат и каноники; и да будет известно, что первый – это храм Господень, а второй – это храм Рыцарства. Те – клирики, а другие – рыцари»[17].
Каноники храма Господня предоставили бедным рыцарям Иисуса Христа большой двор между их зданием и храмом Соломона; король, патриарх и прелаты Иерусалима, а также бароны Латинского королевства вручали им разнообразные дары и вознаграждения за их помощь и поддержку[18], и теперь, имея постоянную резиденцию, рыцари ордена начали помышлять о расширении сферы деятельности и искать большего простора для совершения своих святых деяний.
Первоначально их целью была, как уже упоминалось выше, только защита бедных пилигримов на их пути туда и обратно, от морского побережья до Иерусалима[19]; но поскольку враждебные племена мусульман, окружавшие Латинское королевство, постепенно преодолевали тот обезоруживающий страх, в который их ввергли жестокость и военная мощь первых крестоносцев, и начинали действовать все более решительно и агрессивно, было решено, что благочестивые рыцари Храма должны, вдобавок к охране паломников, взять на себя защиту христианского Иерусалимского королевства, восточной церкви и всех святых мест.
Двумя самыми выдающимися членами братства были Гуго де Паэн и Жоффруа де Сент-Альдемар, или Сент-Омер, крестоносцы, сражавшиеся с большой отвагой и прославившиеся при осаде Иерусалима. Гуго де Паэна рыцари избрали главой нового религиозного и военного сообщества, присвоив ему титул «магистра Храма»; и поэтому его обычно называют основателем ордена.
Слава рыцарей-тамплиеров быстро распространилась по Европе, и многие именитые паломники с далекого запада стремились стать членами святого братства. Среди них был Фульк, граф Анжуйский, который вступил в сообщество как мирской брат (1120) и ежегодно предоставлял ордену тридцать фунтов серебра. Балдуин, король Иерусалима, понимая, какие выгоды сулит Латинскому королевству усиление этого сообщества воителей за веру, прилагал усилия к тому, чтобы распространить влияние ордена на весь христианский мир и при его участии подогревать религиозный пыл на западе, обеспечив своему трону и королевству поддержку отважных и воинственных народов Европы.
Святой Бернар, аббат Клерво, был большим почитателем тамплиеров. Он написал письмо графу Шампанскому, когда тот вступил в орден (1123), расценивая этот поступок как одну из величайших заслуг перед Господом. Балдуин решил использовать авторитет и могущество этого великого церковного деятеля на благо братства. «Приняв обеты бедности и послушания, отрешившись от всего мирского, отказавшись от церковных почестей, аббат Клерво стал европейским оракулом и основателем ста шестидесяти монастырей. Князья и прелаты трепетали от его свободных апостолических речений: Франция, Англия и Милан обратились к нему и повиновались его суждению во времена схизмы: долг был выплачен по милости Иннокентия II, а его преемник Евгений III был другом и учеником святого Бернара»[20].
К этому-то ученому и благочестивому прелату отправились двое рыцарей-тамплиеров со следующим посланием:
Балдуин, милостью Господа Иисуса Христа король Иерусалима и князь Антиохийский, достопочтенному отцу Бернару, аббату Клервоскому шлет привет и пожелания здоровья.
Братство Храма, которому Господь позволил возникнуть и кому своим особым провидением Он препоручил защиту этого королевства, желает получить от Святого престола благословение их ордена и особый устав, и потому решили мы послать к тебе двух рыцарей, Андре и Гондемара, мужей, известных как своей воинской доблестью, так и благородством происхождения, дабы они склонили Его Святейшество утвердить их орден и оказать нам помощь и поддержку в борьбе против врагов веры, кои объединились в своем желании уничтожить нас и захватить наши христианские земли.
Зная хорошо, сколь весомо твое посредничество в сношениях с Господом и его наместником на земле, а также с владыками Европы, мы сочли нужным доверить тебе эти два важных дела, успешный исход которых будет весьма приятен для нас. Устав, которого мы у тебя просим, должен быть так устроен и составлен, чтобы требования его можно было примирить с суетой военной жизни; он должен быть приемлем для христианских властителей и мил их сердцу.
Сделай же так, чтобы нам через твое посредство посчастливилось увидеть это важное дело приведенным к успешному завершению, и вознеси молитвы за нас[21].
Вскоре после того, как указанное письмо было послано св. Бернару, Гуго де Паэн сам поехал в Рим в сопровождении Жоффруа де Сент-Альдемара и еще четырех членов ордена, а именно брата Паэна де Мондидье, брата Горалля, брата Жоффруа Бизо и брата Аршамбо де Сент-Амана. Их принял с большими почестями папа Гонорий, который всецело одобрил задачи и намерения святого братства. Св. Бернар со всей горячностью взялся за дело; он вел переговоры с папой, легатом и епископами Франции и добился созыва большого церковного собора в Труа (1128), на который были приглашены Гуго де Паэн и его соратники. На соборе присутствовали архиепископы, епископы и аббаты, в числе которых был и сам св. Бернар. Устав тамплиеров, написанный магистром, передали аббату Клервоскому дабы он пересмотрел и исправил эти установления и составил кодекс правил, которому будет подчиняться великое религиозное и военное братство храмовников.