Бьянка Иосивони
Взлетая высоко
Глава 4
Чейз
Я просыпаюсь, когда Хейли начинает ворочаться. Мы спокойно спали всю ночь, почти не двигаясь. Левая рука онемела, правая горит огнем, а голова раскалывается.
Устало моргая, я открываю глаза и подавляю стон. Прикроватная лампа все еще горит, но на улице уже светло. Солнце взошло, но спряталось за плотными облаками, обещающими пасмурный сентябрьский день. Тем не менее в комнате слишком светло – и слишком рано, хотя я точно не знаю, который сейчас час.
Осторожно вытаскиваю руку из-под Хейли. Ее начинает трясти, будто кто-то вонзает в нее тысячу маленьких иголок. Я стискиваю зубы, поворачиваюсь на бок и выпрямляюсь на локте. Хейли лежит, свернувшись клубочком, спиной ко мне, подложив руку под голову, а ее длинные волосы разметались по подушкам и покрывалу.
Она просыпается так же медленно, как и я. Ее веки трепещут, и она морщит нос, будто дневной свет не нравится ей так же, как и мне. Проходит несколько секунд, прежде чем Хейли открывает глаза и понимает, где она и с кем лежит в постели.
– Доброе… – приветствую я ее осипшим ото сна голосом.
Неспешно Хейли перекатывается на спину, и наши взгляды встречаются.
– Привет…
Не могу ничего с собой поделать. Я протягиваю руку и поглаживаю ее по щеке. Кожа очень теплая, и мне кажется, что я не касался ее целую вечность, несмотря на то что мы вместе переночевали.
Хейли не улыбается, просто смотрит на меня. И на какое-то мгновение все там, снаружи комнаты, оказывается невероятно далеко от нас. Мы одни в нашем маленьком мире.
Но тут Хейли резко выпрямляется и таращится на меня, открыв рот.
– Боже мой, твой глаз!
Точно. Вчера кое-что случилось. Вероятно, это также объясняет, почему я чертовски чувствителен к свету и предпочел бы не вставать вообще, а остаться в кровати на весь день. Хоть я и понятия не имею, сколько часов проспал, все равно чувствую себя совершенно вымотанным.
Но, несмотря на это, я сажусь на кровати и поправляю волосы.
– Не волнуйся. Через пару дней заживет.
Не говоря больше ни слова, Хейли отодвигает мои руки. Она касается пальцами моего небритого подбородка и пытается оценить ущерб. По-видимому, последний бой был чересчур долгим или просто я отвлекся. На лице нет рваных ран, нет царапин, но есть аккуратный синяк под глазом, которому понадобится какое-то время, чтобы стать незаметным. У меня нет ни малейшего представления, что сказать родителям, не вызвав у них подозрений и не спровоцировав волну вопросов, на которые я не смогу ответить, не рассказав всю историю или не солгав им в лицо. Лекси прикроет мне спину, но я не могу в течение следующих нескольких недель избегать семью. К тому же в Фервуде сплетничают. В принципе, мне просто нужно выйти на улицу, и новость о моей «драке» дойдет до родителей со скоростью пули. Потрясающе.
Но речь не обо мне. И пока Хейли осматривает мои травмы, я также пристально разглядываю ее. Она уже не выглядит такой измученной, как вчера, даже несмотря на то, что у нее под глазами все еще остаются темные круги. Отпечаток подушки украшает ее правую щеку, а волосы запутались с одной стороны. Я даже не осознаю, как кладу руку ей на щеку. Теперь я чувствую напряжение, от которого перехватывает дыхание.
А потом я наконец расслабляюсь. Я чертовски рад, что Хейли сегодня сидит со мной в этой кровати, и… я останавливаю мысли, прежде чем они устремляются в ненужном направлении. Но есть и недоумение от того, что чуть не произошло. И гнев. Гнев на себя, что вовремя не заметил опасности. Не осознал, как Хейли на самом деле плохо и как сильно она страдает. Черт, как это могло ускользнуть от меня?
– Хейли… – начинаю я, но она качает головой.
В этот момент я могу прочитать каждую эмоцию на ее лице. Сомнение в ее глазах, которого не было раньше. Или которое она слишком хорошо скрывала от меня. Неуверенность, которую она преодолевала шаг за шагом в течение последних нескольких недель. И страх. Но теперь в ее взгляде есть и знакомая теплота – и неожиданная решимость, на которую я не рассчитывал. Прежде чем я успеваю что-то спросить, Хейли наклоняется ко мне и прижимается своими губами к моим.
Я слишком удивлен, чтобы как-то отреагировать, но инстинкты берут надо мной верх. Я провожу пальцами по волосам Хейли и удерживаю ее голову, отвечая на поцелуй. Ее губы размыкаются, и до меня доносится приглушенный стон, когда наши языки соприкасаются. Все это мне чертовски знакомо.
Она отодвигает одеяло в сторону, толкает меня на спину и забирается сверху прежде, чем я даже понимаю, что происходит. Но я не в силах это остановить. Страх и паника все еще слишком глубоко сидят внутри меня. Я чуть не потерял Хейли. Если бы я приехал на смотровую площадку чуть позже… Не хочу думать об этом, отказываюсь представлять себе, что могло бы случиться, но ничего не могу поделать. Этот поцелуй, запах Хейли, ее вкус, тепло дают мне понять, что она все еще здесь. Что она жива. Что она в безопасности.
Наверно, неправильно то, что мы здесь делаем. Наверно, мне не стоит так страстно отвечать на поцелуй и засовывать руки под широкую футболку, которую она надела для сна, но я не могу иначе. Только когда ощущаю у себя на лице ее теплую и влажную кожу, я останавливаюсь. Несмотря на произошедшее, проходит еще несколько секунд, прежде чем я вновь могу мыслить здраво.
– Ты плачешь? – хрипло шепчу я.
Она игнорирует меня. Может, она не хочет признавать этого.
– Пожалуйста, – выдыхает она. – Я должна… мне… это нужно. Я должна почувствовать что-то еще. Что-то другое. Пожалуйста, Чейз…
Ее голос наполнен таким отчаянием, что я едва не уступаю ей. Но только едва. Потому что во мне все еще есть старый Чейз, тот, который говорит, что это было бы ошибкой. Продолжать сейчас, не задумываясь о последствиях или о том, что произошло вчера, было бы ошибкой, о которой позже пожалели бы мы оба. Кроме того, я точно знаю, что сейчас делает Хейли – потому что прошлой ночью делал то же самое: искал приключения, чтобы забыться, почувствовать себя живым и перестать думать о проблемах. И это сработало, но только на короткое время. Потом все мысли и воспоминания резко вернулись.
Я не хочу, чтобы Хейли использовала нашу близость, чтобы сбежать от своих проблем, как это сделал я. И если бы она на мгновение остановилась и была честна с собой, то поняла бы, что, по существу, тоже этого не хочет.
Несмотря на это, мне необходимо взять себя в руки, чтобы отодвинуть ее от себя.
Дерьмо.
– Хейли…
Она качает головой. Снова и снова. Еще раз пытается меня поцеловать, но на этот раз я уклоняюсь.
– Подожди.
Она останавливается. Ее грудь быстро поднимается и опускается. Ее кожа покраснела, как и глаза, а на щеках заметны следы слез.
– И-извини… – задыхаясь, шепчет она и сжимается в комочек. – Я… я понятия не имею, что творю, что должна думать или чувствовать. Я уже не знаю, что правильно, а что нет.
Желание крепко обнять ее и защитить от всего, что причиняет боль, непреодолимо, но я знаю, что это не то, что нужно в этой ситуации. Хейли многое пережила, и я не смогу защитить ее от самой себя ни сейчас, ни через несколько месяцев. Я не смогу избавить Хейли от боли или забрать ее себе, даже при всем моем желании. Черт, я бы не колебался ни секунды. Но ничто из того, что я скажу или сделаю, не изменит случившегося. Ничто и никто не сможет вернуть ей Кэти и Джаспера.
Осторожно сжимаю руками ее лицо и жду, когда она снова посмотрит на меня.
– Я не знал твоей сестры, – тихо и нерешительно начинаю я, поскольку мы впервые откровенно говорим на эту тему. До недавнего времени я был твердо уверен, что Кэти просто уехала. Я думал, что они поссорились и решили не разговаривать друг с другом целое лето. Боже, как я мог так ошибаться? – Но неужели ты правда считаешь, что Кэти хотела, чтобы ты последовала за ней?
В ее глазах собираются слезы, но она не отводит от меня взгляд.
– Она бы не… – еле слышно выдавливает Хейли и хватается за мое запястье. – Кэти всегда… Кэти любила и наслаждалась жизнью, а теперь… теперь она никогда больше не сможет ходить на вечеринки, которые так обожала. Она никогда больше не будет готовиться к экзаменам ночи напролет и не выучит наизусть сложнейшие конспекты. Она никогда больше не будет есть со мной мороженое или защищать меня от грозы, – на последних словах Хейли издает хриплый смешок, который заканчивается рыданием. – Я очень боюсь грозы, но Кэти придумала уловку: при первых звуках грома она забиралась ко мне в кровать, как бы показывая, что это она трусиха, а не я.
Я освобождаю руку от хватки Хейли, чтобы вытереть слезы с ее щек.
– Кэти никогда больше не влюбится, не будет заниматься серфингом, и я не услышу, как она хохочет над шуткой, пока у нее не выступят слезы и она не завизжит, как морская свинка, – с тоскливой улыбкой продолжает Хейли. – Мы не выпустимся вместе. Папа не поведет ее к алтарю. Она никогда не станет матерью и тетей. И она никогда не состарится вместе со мной и кучей внуков… или кошек.
Я убираю ей волосы за ухо. Прикладываю все усилия, чтобы оставаться спокойным и быть рядом с Хейли, даже если меня убивает то, как ей больно сейчас.
– Внуки или кошки? – тихо переспрашиваю я.
Хейли кивает:
– Мы всегда представляли, как вместе состаримся и будем сидеть в своих креслах-качалках в симпатичном домике на берегу озера. А вокруг нас армия внуков – или, если не выйдет, бесчисленное множество кошек.
Не могу сдержать улыбки, потому что нарисованная ею картина такая странная. Милая, но странная. Но в голосе Хейли столько тоски, и моя улыбка становится все меньше, пока наконец не исчезает совсем. Для меня картина с кошками может быть просто очаровательной фантазией, но для нее и Кэти это было их будущее. Будущее, которого теперь нет.
– Я не знаю, что делать без нее, – шепчет Хейли. Печаль в ее глазах затмевает все остальные эмоции. – Понятия не имею, как двигаться дальше…
– Но ты уже это делала. Ты все лето продолжала жить дальше.
– Только потому, что знала: все закончится шестого сентября. Просто потому, что понимала: никаких последствий не будет. Я хотела, чтобы Кэти гордилась мной, когда мы снова встретимся. Только поэтому я была такой смелой.
– Ты смелая и без нее, Хейли.
Она мне не верит. Я замечаю это по ее поведению. Она не видит того, что вижу я. Она не признает в себе смелую, невероятную женщину, которая прошла через столько боли, потеряла так много, но все еще находит в себе силы бороться. Не ради меня. Не ради Кэти или Джаспера и не ради кого бы то ни было еще. Нет, Хейли сидит здесь, потому что хочет жить, даже если не знает как. И я бы не хотел ничего другого, кроме как помочь ей в этом, но я пребываю в таком же смятении. И это меня убивает.
– Иди сюда… – бормочу я.
На этот раз она не целует меня, но обнимает и утыкается мне в шею лицом. Ее теплое дыхание касается моей кожи. Неровное. Прерывистое. Ее плечи трясутся. Меня разрывает изнутри, но я крепко держу ее. Как и на плато, я просто обнимаю Хейли. Столько, сколько она захочет.
Понятия не имею, как долго мы так сидим. Снаружи постепенно начинают доноситься привычные звуки, словно мир медленно пробуждается – проезжающие мимо машины, первые прохожие, останавливающиеся перед витринами, чтобы поболтать, смеющиеся и визжащие дети. Даже в закусочной этажом ниже нас становится громче. Посетители приходят и уходят. Голос Бет эхом разносится по комнате. Приглушенные голоса и музыка там, внизу, воспринимаются как отдаленное жужжание. И хотя, по-видимому, все в Фервуде в это субботнее утро продолжают жить своей обычной жизнью, я все еще пытаюсь понять, как это вообще возможно. Как люди могут вести себя как прежде? Как мир может продолжать вращаться, будто ничего не произошло?
Хейли медленно успокаивается в моих объятиях. Ее дыхание становится ровнее, всхлипы реже, сердцебиение тише.
– Мне нужна помощь…
Слова трудно разобрать, но я уверен, что услышал все правильно.
Я мягко заправляю ей за ухо несколько прядей.
– Шарлотта… – начинаю я, откашливаюсь, потом пробую сказать еще раз. – После похорон Джаспера Шарлотта стала ходить к терапевту. Этот врач специализируется на том, чтобы помогать другим справляться с горем утраты. Она работает здесь, в Фервуде.
Это обычное заявление. Никаких вопросов, но мгновение спустя Хейли кивает.
– Хорошо…
Я удивленно моргаю и пытаюсь разглядеть сомнение в ее глазах, но ничего не вижу.
– Хорошо?.. – тихо переспрашиваю я.
Она кивает – и я с трудом могу поверить, что этот маленький жест вызывает во мне. Облегчение. Благодарность. Надежду. Чертовски много надежды. Но есть кое-что еще, нечто гораздо большее, что я не могу выразить словами. Знаю только, что мне нужно еще сильнее притянуть Хейли к себе.
– Мне так жаль, – шепчет она. Хейли дрожит, и я понятия не имею, то ли от холода, то ли от усталости.
– Не нужно, – отвечаю я, поглаживая ее по спине.
– Я испортила твою рубашку.
Только приложив усилия, мне удается подавить смех. Из всех возможных ответов ей именно этот приходит на ум. Это так типично для Хейли, что причиняет мне боль. Поверить не могу, что я чуть не потерял ее двадцать четыре часа назад.
Знаю, что опоздал тогда. Если бы Хейли хотела умереть на самом деле и проглотила таблетки, то никто не смог бы ее спасти, потому что любая помощь пришла бы слишком поздно. На смотровую площадку трудно добраться даже на машине, а уж «Скорой помощи»…
Решение жить Хейли приняла в полном одиночестве.
Осознание того, как близко на самом деле она была к смерти, а я ничего не мог с этим поделать, сводит меня с ума. Я не должен думать об этом, иначе свихнусь. Бой прошлой ночью тоже ничего не изменил. На несколько минут он стер тревожные мысли из головы, отвлек, но потом они вновь вернулись. Мне некуда бежать. Но я и не хочу этого делать. Больше нет. Каждая клеточка внутри меня хочет помочь Хейли, быть с ней рядом, когда она снова будет учиться жить. Жить без тех людей, которых любила и потеряла.
Я могу только надеяться, что она позволит мне сделать это для нее.
Глава 5
Чейз
Мы проводим в комнате Хейли всю субботу. Время от времени я ненадолго спускаюсь в закусочную, чтобы принести нам что-нибудь попить и поесть, игнорируя как убийственные взгляды Бет, так и любопытные взгляды некоторых гостей. Я возвращаюсь к Хейли как можно скорее. Мы разговариваем, смотрим по одной серии сериала зараз, и я позволяю ей засыпать всякий раз, когда у нее начинают закрываться глаза. Она позвонила Шарлотте больше часа назад, рассказала о произошедшем и спросила, можно ли договориться о встрече с ее терапевтом. Я видел, сколько мужества и усилий ей потребовалось, чтобы просто набрать правильный номер, но она это сделала. После разговора ее затрясло, а на глаза снова навернулись слезы.
Когда в воскресенье первые лучи солнца падают через окно на деревянные половицы, Хейли все еще лежит в моих объятиях. Полночи она беспокойно ворочалась. Всего несколько часов назад она смогла как следует заснуть. Она прижимается ко мне, ее рука лежит на моем торсе, прямо над татуировкой на ребрах, и я обнимаю ее одной рукой. В обычных обстоятельствах мне пришлось бы встать и поехать домой на семейный завтрак. В обычных обстоятельствах я бы спросил Хейли, не хотела бы она отправиться со мной и встретиться с остальными членами моей семьи. Но это не обычные обстоятельства. Не для Хейли, да и не для меня.
Лекси придумает какое-нибудь оправдание, почему сегодня меня нет дома, хотя я понимаю, что не могу вечно избегать родственников и вопросов, которые наверняка у них возникнут. Но я не хочу об этом думать. Не этим утром. Нет, если я могу проснуться, обнимая Хейли, то я это сделаю.
Я поглаживаю ее по плечу и целую в волосы, затем очень осторожно отстраняюсь от нее. В ванной я мысленно благодарю кузину за то, что она принесла еще кое-какие вещи вчера: в основном чистую одежду и зубную щетку. Я лезу в душ и вздрагиваю, когда сначала из крана льется холодная вода. Ну, зато проснусь как следует. Постепенно, однако, вода нагревается, поэтому я могу вымыться. Я быстро промываю волосы, и не проходит и пяти минут, как я хватаюсь за полотенце, чтобы вытереться. Лекси подумала об этом, но не оставила мне ни крема для бритья, ни бритвы, и я понимаю, почему. Одна мысль об этом вызывает у меня тошноту.
Вздохнув, я провожу пальцами по щетине на лице, а после одеваюсь. Вода капает с моих волос на белую футболку, но мне все равно.
Когда я возвращаюсь в комнату, Хейли все еще в постели. Она не шевелится, но уже не спит и потому замечает меня.
– Хэй, – улыбаюсь я и сажусь рядом с ней. – Доброе утро.
– Доброе, – бормочет она, озираясь по сторонам. – Который час?
Я смотрю на телефон.
– Чуть позже десяти, – убираю мобильник обратно и кладу руку на щеку Хейли. Я слегка поглаживаю ее кожу большим пальцем. У меня и раньше была потребность касаться Хейли? Или это мой новый бзик? Честно говоря, не знаю.
– У меня есть идея, чем заняться сегодня, – говорю я мгновение спустя.
– Да?..
– Да. Позволь сделать тебе сюрприз.
Она морщит нос в своей милой манере.
– Не люблю сюрпризы.
– Поверь, тебе понравится.
Правда в том, что мы не можем вечно прятаться от мира в комнате, пусть даже в этой идее есть что-то заманчивое. Нам обоим нужно выбираться отсюда, и чужие вопросы и раздраженные взгляды меня не напугают. Ах да, мой глаз. К счастью, он не опух, но синяк все равно заметен. Плевать. С этим мне придется разобраться в ближайшее время. Сегодня все должно быть так, чтобы развлечь Хейли и отвлечь от случившегося. Завтра Шарлотта отведет ее к психотерапевту, а до тех пор я позабочусь о том, чтобы она была в безопасности. Даже если я не смогу ей помочь – этот день, сегодня, – это все, что я могу для нее сделать. В конце концов, это начало выздоровления.
– Ну же, – я вытягиваю руки, чтобы помочь ей подняться. – У нас много дел.
Она закатывает глаза, но уже слабо улыбается. И не обращает внимания на мои руки. Вместо этого она со стоном отодвигает одеяло в сторону и бежит в ванную с такой скоростью, что зомби мог бы гордиться.
Через полчаса Хейли уже приняла душ и оделась – не в одно из своих платьев, а в узкие джинсы, свободно ниспадающий пестрый топ и серьги с перьями. Не забыла она и прихватить шляпу с широкими полями.
Я чувствую, как Хейли колеблется, когда открывается дверь. Не только потому, что она застывает как вкопанная, но и потому, что я отчетливо ощущаю собственную нерешительность. Хотя снаружи все выглядит так же, как и раньше, мы оба знаем, что уже ничего не будет по-прежнему. Ни для кого из нас, но особенно для Хейли. Я беру ее за руку и переплетаю наши пальцы, затем веду вниз по лестнице и быстро протаскиваю через закусочную. Мы желаем Бет доброго утра, но, прежде чем она успевает что-то сказать, мы выбегаем на улицу. Мой «Додж» стоит недалеко отсюда, на стоянке за закусочной, но это не наша первоочередная цель.
– Куда мы идем? – интересуется Хейли, когда я тащу ее по Мейн-стрит.
– В одно из твоих любимых мест.
Когда мы останавливаемся перед книжным магазином, ее глаза от удивления округляются. И вот она – маленькая искра радости, по которой я так скучал в последние несколько дней. Тетя Джазмин и Мэри Энн на семейном бранче, поэтому мне не нужно беспокоиться, что мы пересечемся. По воскресеньям за магазином присматривает Труди. Она была на пенсии еще в мои школьные годы и всегда угощала нас, детей, конфетами.
Колокольчик над дверью возвещает о том, что мы пришли. Труди, как всегда, сидит за прилавком в костюме, состоящем из элегантной белой блузки, светло-зеленого пиджака и подходящей по цвету юбки. Она могла бы работать в отделении банка, а не в книжном магазине! У нее всегда был такой серьезный взгляд и неизменно белые волосы, которые она стягивала в строгий пучок. Она зарылась носом в роман Джейн Остин и подняла голову, только когда мы вошли.
– Доброе утро, Труди.
Ее глаза широко распахиваются при виде меня, а морщины на загорелом лице углубляются.
– Чейз! Ради бога! Что с тобой случилось?
Я стискиваю зубы. Одновременно чувствую, как Хейли сжимает мою руку, будто напоминая, что я не один. Что она со мной. И, боже мой, как приятно это осознавать.
– А, ничего такого. – Я заставляю себя невесело улыбнуться. – Просто небольшая ссора. Вам стоит увидеть другого парня.
Старушка фыркает, но уголки ее рта дергаются.
– Ты и раньше доставлял неприятности, даже когда был маленьким мальчиком. – Затем она поворачивается к Хейли, отмечает наши переплетенные пальцы и впервые открыто улыбается. – Просто присмотри за ним, – она инструктирует Хейли и освобождает нас от допроса, снова сосредоточившись на книге.
Я смотрю на Хейли, которая озадаченно моргает, но игриво улыбается, и наклоняюсь к ней.
– Выбирай, – шепчу я ей на ухо.
Мгновение она таращится на меня, но не заставляет просить дважды. Уже через мгновение я стою один у входа, пока Хейли бегает вдоль полок и изучает новинки. Когда она наконец находит то, что нужно, я настаиваю на том, чтобы купить это и подарить ей, несмотря на протесты. Но, если честно, я не уверен, что все это поможет. Да и как? Я не знаю, как ей помочь. Не знаю, как доказать, что стоит жить дальше, хотя любимых людей больше нет рядом. Поэтому-то я и делаю единственное, что приходит мне в голову: отвлекаю ее. Дарю ей прекрасные моменты. Напоминаю о вещах, которыми она наслаждалась этим летом. Мгновениях, когда чувствовала себя комфортно и, может быть, даже была по-настоящему счастлива.
По крайней мере, я думаю, что она правда чувствовала себя счастливой, пусть это и были краткие мгновения. Но я уже ни в чем не уверен на сто процентов, не после утра пятницы. Она знала, чем для нее закончится это лето, и скрывала от меня свой план в течение нескольких недель. Может, она до сих пор скрывает что-то от меня? В то же время я ненавижу себя за эту мысль, за эту внезапную подозрительность. Она все еще та Хейли, которую я полюбил. Или все-таки… нет?
Наша следующая цель на самом деле не должна быть большим сюрпризом, но тем не менее Хейли удивляется, когда мы вскоре оказываемся у лавандовой фермы, и улыбается мне. Надо признать, ее глаза в этот момент подозрительно блестят, и ей приходится несколько раз сглотнуть, но это улыбка, настоящая улыбка.
Нам повезло с погодой. День уже не такой пасмурный, даже несмотря на облака, которые все еще нависают над нами. Дует легкий ветерок. Как только мы выбираемся из машины, он доносит до нас аромат лаванды.
Сегодня людей значительно больше, чем во время нашего последнего визита.
Семьи с детьми бегают по полям, в сарае, кажется, устроили ремесленную мастерскую, а туристы с солнечными очками, камерами и рюкзаками собираются на экскурсию.
Через несколько минут мы натыкаемся на пожилую пару, собирающую лаванду. Женщина в белом платье и соломенной шляпе напоминает мне бабушку. Ее лицо словно светится изнутри, когда муж вручает ей букет.
Рядом со мной вздыхает Хейли.
– Эти двое слишком милые, – бормочет она, срезая еще один цветок ножницами, которые мы взяли у администрации фермы.
Обычно я не долго бы думал, прежде чем ляпнуть что-нибудь или поддразнить Хейли, мол, она сама не отказалась бы от подобной романтики, как эта пара. Но теперь я колеблюсь. Медлю. И молча проклинаю себя за это. Дерьмо. Когда это я начал прокручивать каждое свое слово по два-три раза, прежде чем сказать что-то Хейли? Так не должно быть. Я не должен чувствовать себя беспомощным, будто плыву против бурного течения, не зная, смогу ли когда-нибудь вырваться из него.
Аромат лаванды сопровождает нас на каждом шагу. Сначала между бесконечными, но уже по большей части убранными рядами с фиолетовыми цветами, затем в магазине, где продаются всевозможные сувениры из лаванды – ликеры, мыло, травяные подушки, джем, печенье и куча всего другого, – и затем в машине, когда два часа спустя мы наконец выбираемся из лавандового заточения.
На коленях Хейли лежат два больших букета, и мне даже не нужно спрашивать, чтобы понять, для кого они: эти цветы для Джаспера и Кэти.
Я бросаю на Хейли короткий взгляд. Мы едем с открытыми окнами, и ветер треплет ее длинные волосы. По радио играет попса. Хейли бросила шляпу на заднее сиденье, но солнечные очки все еще на ней. Она улыбается. И кажется такой беззаботной, словно последних дней вовсе не было. На мгновение мне хочется в это поверить. Притвориться, что она никогда не расставалась со мной, не ездила на смотровую площадку, чтобы… Дерьмо. Все во мне противится этому, но я заставляю себя завершить мысль: покончить жизнь самоубийством.
Непроизвольно я тянусь к Хейли, и она, как само собой разумеющееся, переплетает свои пальцы с моими, и давление у меня в груди немного ослабевает. Я все время держу ее за руку и не отпускаю, пока мы не подъезжаем к стоянке закусочной, в которой никогда не были вместе. Я здесь впервые, но Клэйтон и Эрик как-то советовали мне это место. Да и вообще, сегодня я хочу не только воскресить старые воспоминания, но и получить новые.
Сейчас два часа, и большинство посетителей, собравшихся на обед, уже, кажется, ушли, так что мы в закусочной практически одни. Официантка тепло приветствует нас, мы садимся за столик, она принимает заказ и быстро исчезает.
Я позволяю взгляду скользить по скудно обставленному помещению с темной мебелью и музыкальным автоматом в углу.
– В этот раз я не вижу никого, кому бы ты могла вылить в лицо стакан воды. Или горячий кофе, – сухо добавляю я.
Хейли пожимает плечами.
– Но ты все еще здесь, – замечает она.
Я уже набираю в легкие воздух, чтобы дерзко ответить – а именно, что она может выкинуть из головы идею с горячим кофе, – но останавливаюсь, заметив выражение ее лица. И тут я понимаю, что она на самом деле сказала.
– Ты все еще здесь, – повторяет она. От ее улыбки не осталось и тени, а в глазах словно застыла тысяча вопросов. – Почему? Я имею в виду… Почему ты… Ты должен ненавидеть меня за то, что я чуть не сделала, – она пристыженно утыкается взглядом в столешницу.
– Ненавидеть тебя? – повторяю я, оправившись от шока. – Хейли, я никогда не смогу ненавидеть тебя.
Она тихо фыркает:
– Я скрыла от тебя правду, рассталась с тобой и уехала, чтобы… чтобы…
Я тянусь к ее руке через весь стол, она внимательно смотрит на меня.
– Я бы соврал, если бы сказал, что случившееся не имеет значения или что я не волнуюсь за тебя. Но, Хейли… ты здесь. И даже если все вокруг – один чертов хаос, – только это и имеет значение. Хорошо? То, что ты сейчас здесь, – единственное, что для меня имеет значение.
Ее глаза наполняются слезами.
– Не плачь, – заклинаю я. – У меня нет носовых платков, и люди наверняка подумают, что я разбил тебе сердце прямо в этом кафе, меня же выгонят.
Я преувеличиваю, но достигаю желаемого эффекта: Хейли тихо хихикает. Несмотря на то что по щекам у нее текут слезы, она вытирает их свободной рукой и улыбается мне.
– Спасибо. За все. За этот день сегодня, вчера, да и вообще.
Ничего не могу с собой поделать, я наклоняюсь над столом, кладу ладонь на щеку Хейли и большим пальцем вытираю последние следы слез. Этот разговор – не признание в любви и не заверение, что все будет в порядке и мы снова вместе. Наверное, для этого слишком рано, ведь последние слова из предсмертной записки Хейли по-прежнему незримо висят в воздухе между нами. Но этого достаточно. На данный момент этого более чем достаточно.
После еды мы делаем короткую остановку на кладбище, где Хейли кладет два букета лаванды на могилу Джаспера. Затем мы направляемся к озеру, где вместе с Клэем, Лекси и остальными устраиваемся на берегу и жарим зефир. Сегодня на пляже также отдыхают студенты и парочки, горят костры, в воздухе витает запах дров, воды и еды. Звуки гитары и тихие голоса доносятся до нас так же, как и плеск волн всякий раз, когда кто-то идет купаться. Но мы просто лежим рядом на капоте моей машины и наблюдаем то за суетой на озере, то за звездами, которые все ярче и ярче сверкают в небе над нами.
Еще вполне тепло, чтобы сидеть на улице до глубокой ночи, но чем позже становится, тем больше людей уходят, пока мы не остаемся здесь совсем одни.
К шуму воды присоединяется стрекот сверчков. Лишь изредка слышны голоса. А мы до сих пор лежим здесь, на капоте, будто у нас есть все время мира. И, клянусь Богом, я надеюсь, что это правда. Что это не конец лета, а начало чего-то нового. Чего-то лучшего.
Я поворачиваю голову к Хейли, которая все еще зачарованно смотрит на звездное небо. Она сложила руки на животе, дыхание ровное, лицо расслабленно. Как если бы она на время забыла обо всем остальном. Как если бы были только она и я, как если бы вся боль, которую она испытывала, осталась далеко-далеко.
– Иди сюда… – шепчу я и на мгновение поражаюсь, как неуверенно звучит мой голос.
Хейли удивленно поднимает брови, но не двигается.
– Зачем?
– Просто хочу обнять тебя.
Секунду она просто смотрит на меня, а потом уголки ее рта приподнимаются, и она скользит мне в руки. Я облегчаю нам обоим задачу, обхватывая ее за талию, и сажаю перед собой между ног, пока она не откидывается на меня и я не обнимаю ее руками сзади. Меня окутывает знакомый запах, ее волосы щекочут лицо, но это нормально. Даже более чем нормально. Она здесь. Она жива. И больше не наступит дня, когда я не буду благодарен за это. Если ситуация с Джаспером и научила меня чему-то, так это тому, как быстро все хорошее может закончиться. Вот он еще здесь, а в следующее мгновение ушел навсегда. И я чуть было не потерял Хейли…
– Ты хоть представляешь, насколько ты храбрая? – шепчу я.
– Я? Храбрая? – Она поворачивает голову, чтобы на меня посмотреть.
– Да, ты.
Хейли качает головой и снова отворачивается, устремляя взгляд на деревья перед нами, между которыми можно видеть сверкающее в свете луны озеро.
– Я не храбрая. Я полная противоположность этому.
– Это неправда, Хейли. Ты смелая. И под этим словом, «смелая», я подразумеваю не только твою поездку в Фервуд и все те вещи, которые ты сделала за лето, – я целую ее в шею, а потом шепчу на ухо кое-что очень важное. – То, что ты хотела сделать, стоило тебе необычайного мужества – но гораздо смелее было то, что ты не сделала. Ты выбрала жизнь, когда хотела умереть.
Она дрожит в моих объятиях и ничего не отвечает. Она закрывает глаза и сжимает губы, но что бы ни происходило сейчас у нее внутри, Хейли оставляет это при себе. И снова на меня наваливается чувство бессилия, оно становится все больше и больше, пока не грозит похоронить под собой. Я с трудом сглатываю и заставляю себя отступить. Я делаю то, что необходимо: крепко обнимаю Хейли. Я с ней. И отпускаю ее только тогда, когда она едва не засыпает в моих объятиях и мы не решаем вернуться в Фервуд.
