Луи Буссенар
Пылающий остров
Глава XXV
Роковое доверие. – По пути засада. – Предательский залп. – Смерть Масео. – Один против ста. – Пред трупом вождя. – Знамя в качестве савана. – Торжество испанцев.
Доктор Серрано дал столько доказательств своей преданности и верности инсургентам и проявлял такую искреннюю, бескорыстную дружбу к Масео, что тому не могло прийти и в голову заподозрить в чем-нибудь нечестном своего друга.
А между тем отважный вождь инсургентов, благородный характер которого, возвышенность чувств и военный гений удивляли даже врагов, вовсе не был наивен и доверчив.
Воспитанный в суровой школе нужды и лишений, неутомимый, терпеливый, энергичный, рассудительный, твердый, притом всегда справедливый и снисходительный, Масео хорошо понимал людей и относился к ним крайне осторожно.
Доверие его можно было приобрести не вдруг и с большим трудом, нужно было совершить на его глазах целый ряд безусловно честных поступков, в которых не имелось бы и тени своекорыстия. Но раз вверившись человеку, он отдавал ему душу и сердце. Такое безграничное доверие, прекрасное само по себе, часто вредит людям, поставленным судьбой во главе какого-нибудь важного дела.
Так случилось и с безусловным доверием Масео к Серрано.
Изучив и поняв характер инсургентского вождя, доктор Серрано сумел так обойти Масео, что тот слепо доверял ему. Серрано знал все его мысли, планы и намерения.
Мы уже видели, что Масео, по совету Серрано, изменил свой маршрут после разгрузки «Пеннилеса».
Инсургенты скрывались в горах возле Мариэля, где Масео устроил лагерь для своих резервных войск и обучал новобранцев. Он рассчитывал в недалеком будущем собрать сюда возможно большее число своих и захватить всю провинцию Гавану.
К этому-то месту и хотел пробраться Масео ближайшим путем. Но так как этот путь, по словам доктора Серрано, был занят испанскими войсками, то инсургентский вождь решил отправиться в обход по хорошо знакомым ему тропинкам.
Сопровождаемый только дюжиной всадников, в числе которых находились доктор Серрано и молодой офицер Франциско Гомец, Масео с задумчивым видом ехал рядом с доктором впереди отряда.
Рассветало. До сих пор не было ничего подозрительного, все шло отлично, и Масео, несмотря на свои мрачные предчувствия, был вполне уверен в том, что им удастся благополучно добраться до лагеря.
Силой воли прогнав от себя мрачные мысли, он обернулся к доктору и дружески сказал ему:
– А ты отлично сделал, мой милый Серрано, что вздумал совершить хотя и не большую, но рискованную рекогносцировку. Это дало тебе возможность избавить меня от сетей, которые мне расставляют на каждом шагу… Отечество во мне еще нуждается, и я должен пока жить… Еще раз благодарю тебя, дорогой друг, за твою преданность нашему делу и дружбу ко мне!
Серрано молча щипал свою бороду, как-то ежился и старался не смотреть на своего спутника. Масео, принимая это за доказательство скромности своего друга, с улыбкой продолжал осыпать его похвалами и выражать ему свою признательность.
Когда они подъехали к густой пальмовой роще, окруженной широким поясом низкого кустарника, Серрано вдруг круто остановил свою лошадь и быстро спрыгнул с седла на землю.
– Что случилось? – поспешно спросил Масео, тоже приостанавливая лошадь.
– Ничего… особенного, – отвечал Серрано. – У меня немного сбилось седло… должно быть, ослабли подпруги…
Пока изменник делал вид, что «исправляет» то, что находилось в совершенной исправности, отряд успел догнать их и по знаку Масео проехать вперед. На дороге остались только Серрано и Масео.
Как только отряд отъехал на несколько десятков шагов, со стороны пальмовой рощи из-за кустов вдруг сверкнул огонь и грянул ружейный залп. Масео покачнулся в седле и судорожно схватился за грудь. Между его пальцами фонтаном брызнула горячая кровь и сейчас же окрасила в пурпурный цвет белый мундир инсургентского вождя.
Смертельно раненный, генерал выпустил поводья и, падая с лошади, успел только пробормотать костенеющим языком:
– Доконали-таки… удалось, наконец, им!.. Боже, защити… мою… несчастную родину!.. Да здравствует… свободная… Куба!..
И Масео умер.
Серрано рвал на себе волосы и отчаянно кричал, между тем как весь отряд инсургентов, охваченный паническим ужасом, быстро умчался с места катастрофы, покидая своего вождя на произвол судьбы.
Только один остался ему верен до конца – один Франциско Гомец не обратился в бегство и не желал осрамить имени, которое носил.
Юноша поспешно спрыгнул с лошади и бросился к Масео, но встретив тусклый, неподвижный взор любимого вождя, понял, что все кончено, и громко зарыдал, упав на грудь человека, которого он любил, как отца.
А доктор Серрано продолжал до конца разыгрывать свою гнусную комедию. Он быстро расстегнул мундир убитого и приложил ухо к его груди. Убедившись, что сердце перестало биться, предатель поднялся на ноги и воскликнул дрожащим, как бы проникнутым скорбью голосом:
– Все кончено!.. Нашего дорогого Масео не стало… Нужно отомстить за него! Идем, Франциско!
Но молодой человек покачал головой и твердо проговорил:
– Я не отойду отсюда ни на шаг и пока жив, никому не позволю дотронуться до тела моего генерала. Не все же трусы. Надеюсь, кто-нибудь явится сюда за телом.
Серрано сделал свое дело и не находил нужным настаивать. Он молча вскочил на лошадь и вскоре скрылся из вида.
После отъезда предателя из рощи выскочил отряд испанских солдат, чтобы убедиться, что вождь инсургентов действительно убит.
Испанцы быстрыми шагами направились к месту, где лежал убитый Масео и стоял с поникшей головой Франциско Гомец. Юноша надеялся, что бежавшие инсургенты возвратятся за трупом своего вождя, и решился ждать их, а в случае надобности – защищать дорогие останки до последней капли крови.
Заметив приближение испанцев, Франциско укрылся за своей лошадью и выстрелил в них из карабина Винчестера, которым были вооружены все офицеры инсургентов.
Вид этого храброго юноши, почти мальчика, готовившегося оспаривать драгоценные останки у многочисленного и хорошо вооруженного отряда имел столько величия и благородства, что офицер, командовавший испанцами, был поражен и крикнул ему:
– Вы можете удалиться! Мы вас пропустим, оставьте только нам труп!
– Ни за что! – с непоколебимой твердостью отвечал Франциско и снова выстрелил в тесно сплоченную массу испанцев.
Один из солдат упал.
– Пли! – скомандовал испанский офицер.
Целый град пуль посыпался на отважного юношу. Лошадь, за которой он стоял, со стоном повалилась на землю.
Франциско обернулся и, удостоверившись, что отряд его не возвращается, тихо прошептал:
– Бедный генерал, я не могу спасти даже твоего тела!
Он лег на землю за трупом лошади и, превозмогая страшную боль в раненой руке, выстрелил в нападавших еще несколько раз.
Между тем испанцы подходили ближе и ближе, продолжая осыпать одинокого защитника трупа Масео градом пуль.
Но вот Франциско выронил карабин и, вытянувшись, остался неподвижен.
Несколько испанских кавалеристов подскакали и нагнулись над телом Масео.
– Да, это действительно Антонио Масео! – воскликнул один из них.
Громкое восклицание удовольствия пробежало по рядам испанцев.
Командующий отрядом отдал трупу инсургентского вождя честь своей саблей и громко сказал:
– Сеньоры! Нашего самого опасного врага не стало. Воздадим же честь его останкам! Он был храбр и великодушен. Мир праху его!
Он сошел с лошади и преклонил колена над телом изменнически убитого врага. Все последовали примеру своего командира. Затем весь отряд вскочил на лошадей и скрылся в чаще пальмовых деревьев.
Тем временем отряд инсургентов доскакал до своего лагеря и сообщил ужасную весть о смерти Масео. Все пришли в отчаяние от этой вести.
– Отомстим за Масео! Смерть испанцам! – раздалось по лагерю, и крик этот разнесся далеко по окрестностям.
Напуганные грозным криком, испанцы поспешили удалиться и соединиться с главными силами своей армии.
Вскоре многочисленная толпа кубинцев окружила тело своего вождя-героя. Устроив на скорую руку носилки, обезумевшие от горя, громко рыдающие инсургенты положили на них тела любимого генерала и его единственного защитника. Покрыв трупы старым кубинским знаменем, во многих местах пробитым испанскими пулями, плачущие инсургенты понесли их в свои горы.
Пока в лагере мятежников царствовали глубокое уныние, печаль и доходившее до исступления отчаяние, испанцы шумно торжествовали свою легкую победу, не делавшую, однако, чести хваленой кастильской доблести.
Во всей Испании, куда немедленно была сообщена по телеграфу знаменательная новость, смерть Антонио Масео была встречена с шумной, нескрываемой радостью, точно это событие предвещало новую эру счастья целой страны.
Правительству посыпались сочувствия, армии – поздравления; устраивались банкеты, гулянья, вывешивались флаги, делались иллюминации…
Общество было уверено, что со смертью Антонио Масео «пылающий остров» сразу будет умиротворен и все пойдет по-старому. Ни у кого не оставалось и тени сомнения, что Куба, наконец, побеждена.
Слово «победа» передавалось от одного к другому и распевалось на всевозможные лады. Сыпались награды, повышения…
Но вскоре ликовавшие должны были убедиться, что радость их преждевременна. Кубинцы, похоронив своего героя и оплакав его преждевременную кончину, с новой энергией взялись за дело.
Война разгорелась с прежней силой.
Глава XXVI
Смерть героини. – Таинственные выстрелы. – Воздушный шар. – Неожиданный избавитель. – Погребение Долорес. – Бегство. – Охота. – Страшная опасность. – Оцепление. – При пушечном грохоте. – Агония. – Яхта. – Последний выстрел. – Бедная Фрикетта.
Пронизанная десятком пуль, Долорес упала мертвой среди клубов дыма.
Не успели нападающие издать крик торжества, как вдруг раздался грохот, сопровождаемый густым белым облаком дыма; когда этот дым рассеялся, перепуганные, оглушенные и ошеломленные испанцы увидели, что человек тридцать из их отряда бьются на земле в предсмертных судорогах.
Вслед за этим выстрелом раздался второй, затем третий, четвертый и так далее, один за другим, безостановочно. Снаряды со свистом и треском так и сыпались, производя страшные опустошения в рядах испанцев, скучившихся в капище, точь-в-точь как были скучены там «водуисты», атакованные кубинцами.
Но где же однако находилось таинственное орудие, изрыгавшее с такой страшной силой смерть? Нигде не было видно ни одного человека, и звуки выстрелов как будто исходили сверху. Не с неба же, в самом деле, сыпались эти ужасные снаряды!
Оставшиеся в живых, точно стадо животных, объятое паническим ужасом, с дикими воплями бросились бежать, куда глаза глядят. Наиболее суеверные даже вообразили, что это месть «воду» за поругание его святыни.
Но вот один из бегущих нечаянно взглянул вверх и увидел над своей головой величественно реявший в воздухе аэростат, напоминавший гигантского альбатроса, распустившего крылья и почти неподвижно парящего в воздухе.
– Воздушный шар! Воздушный шар! – крикнул один солдат. – Ах, они, проклятые, даже шар себе завели!
«Проклятыми» он называл, конечно, кубинских патриотов, флаг которых развевался на переднем конце аэростата, походившего своей удлиненной формой на веретено.
Хотя то, что сначала было принято за сверхъестественное, оказалось совсем обыкновенным, тем не менее оно оставалось страшным; бежать и укрыться от воздушной машины, с которой сыпались такие страшные снаряды, не было никакой возможности.
Но солдаты все-таки бежали, не слушая ни команды, ни угроз, ни просьб своих начальников, – бежали сломя голову, сшибая с ног, давя и топча друг друга. Они бросали оружие, знамена, значки и, руководясь одним слепым инстинктом самосохранения, думали только о собственном спасении.
Между тем аэростат, снабженный, очевидно, сильнодействующим, остроумно придуманным приспособлением, стал быстро спускаться вниз.
Он с каждой секундой увеличивался и бросал на капище огромную черную тень, заслонявшую даже лучи солнца.
Воздушный колосс опустился как раз возле входа в здание, посреди трупов, крови, вырытых снарядами ям и груд всевозможных обломков.
Из окованной металлическими пластинками лодки аэростата вышел человек высокого роста, с гордой и величественной осанкой, вооруженный револьвером.
Забросив свободный конец каната, прикрепленного к шару, на один из уцелевших косяков двери, незнакомец пробормотал: «Неужели я опоздал?»
Заглянув внутрь здания, он увидел в дальнем углу коленопреклоненную группу людей, двух мужчин, двух женщин и мальчика, окружавших женский труп. Женщины и мальчик отчаянно рыдали; мужчины стояли с поникшими головами, лица их выражали глубокую скорбь.
Незнакомец прошел в разбитую дверь и, приблизившись к этой группе, тихо проговорил:
– Я – друг свободной Кубы. Меня зовут Жорж де Солиньяк. Услыхав выстрелы и увидев, как сюда ворвались испанцы, я понял, что здесь должны находиться патриоты, на которых устроена облава, и поспешил на помощь… Но кажется, я опоздал?
После этого молодой офицер отрекомендовался сам и взволнованным голосом ответил:
– Да, вы опоздали спасти вот эту молодую девушку, Долорес Валиенте, сестру Карлоса Валиенте, нашего храброго полковника и друга генерала Масео.
После этого молодой офицер отрекомендовался сам и представил Бессребренику остальных. Последний почтительно поклонился молодым девушкам, крепко пожал руку мужчинам и поцеловал мальчика.
– Я страшно жалею, что опоздал! – произнес он с искренней грустью.
– Случись я в этой местности на несколько минут раньше, молодая героиня была бы спасена, но злой рок, очевидно, судил иначе.
После минутного молчания он вдруг поднял голову и быстро проговорил:
– Однако время не терпит. Испанцы могут возвратиться… даже наверное возвратятся. Я прибыл на аэростате. Издалека этот воздушный корабль опасен для испанцев, но вблизи они легко могут овладеть им. В нем находятся только моя жена и механик, но места там достаточно для всех вас. Пойдемте же скорее! Хоть вы будете спасены.
– А бедная Долорес? Неужели мы так и бросим ее без погребения? – полусдавленным голосом сквозь слезы прошептала Фрикетта, указывая на труп своей подруги.
Бессребреник молча огляделся. Возле двери снаружи была широкая и глубокая яма, вырытая его снарядами.
– Могила готова, – сказал он. – Капитан, помогите мне уложить в нее тело молодой героини.
Мариус поспешно вынул из своей сумки одеяло. Кармен и Фрикетта поняли трогательную деликатность матроса, не хотевшего, чтобы тело их подруги было похоронено без савана.
Когда завернутый в одеяло провансальца труп опустили в яму, Роберто снял со своей фуражки кокарду, положил на грудь умершей и произнес глухим голосом:
– До свидания в лучшем мире!
– Аминь! – благоговейно прошептали остальные.
В несколько минут импровизированная могила была засыпана.
Только что успели покончить с этим делом, как до чуткого уха Бессребреника донесся какой-то отдаленный шум, возраставший с каждой секундой. Шум этот, очевидно, происходил от гула множества голосов и шагов многих людей. Действительно, вскоре можно было различить уже отдельные восклицания.
Бессребреник понял, что испанцы возвращаются с намерением напасть на них.
– Скорее, скорее! – торопил он своих новых друзей.
Раздался глухой треск выстрела, и ружейная пуля со свистом впилась в оболочку аэростата.
Бессребреник поспешно открыл дверцу в лодке воздушного шара и помог Пабло, Кармен и Фрикетте пройти в нее.
Раздалось еще два выстрела.
– Садитесь же, ради Бога, скорее! – крикнул Бессребреник капитану и матросу.
Пока они садились, из леса выскочило несколько испанских солдат, потрясавших оружием и громко кричавших.
В то мгновение, когда Бессребреник садился сам в лодку и отрубал канат, один из солдат прицелился в него, но тут же был уложен на месте метким выстрелом из револьвера.
Затем Бессребреник быстро захлопнул металлическую дверцу, и шар плавно и величественно стал подниматься вверх.
Между тем к капищу собралось уже человек сто солдат, которые выли от бешенства при виде ускользающей добычи.
– Пли! Пли! – командовали офицеры.
Металлическую обшивку лодки ружейные пули пробить не могли, зато разрывали оболочку шара, из которого с резким свистом выходил газ.
Но благодаря своему превосходному мотору, аэростат в несколько минут поднялся на такую высоту, куда не могли долетать пули.
События следовали друг за другом с такой быстротой, что инсургенты не помнили даже, как очутились на воздушном шаре; все это казалось им какой-то фантасмагорией.
Мистрисс Клавдия оказала им самый сердечный и радушный прием. Видя, что все они до крайности изнурены, она поспешила предложить им подкрепиться пищей. Съестных припасов на аэростате было много и могло хватить всем на несколько дней.
Пока патриоты восстанавливали свои сила и восторгались неожиданным воздушным путешествием, Бессребреник и механик старались, чтобы аэростат не опускался.
Увеличение тяжести ослабляло, разумеется, подъемную силу шара и действие мотора, что очень затрудняло управлявших этой воздушной машиной. Кроме того, большое неудобство заключалось в том, что приходилось постоянно накачивать газ взамен выходившего через пробоины.
Графиня де Солиньяк с интересом и участием расспрашивала о подробностях только что происходившей в капище драмы. Фрикетта откровенно созналась, что сама не может понять, каким чудом она и ее товарищи уцелели при залпе, которым была убита Долорес.
Капитан Роберто объяснил это тем, что Мариус и он успели вовремя лечь на землю и заставили сделать то же самое Фрикетту, Кармен и Пабло, так что пули пролетели над ними, не причинив им никакого вреда, между тем как Долорес стояла немного в стороне и не последовала их примеру.
Бессребреник с задумчивым видом выходил из машинного отделения, когда капитан закончил свое объяснение.
Увидев озабоченное лицо мужа, мистрисс Клавдия спросила:
– В чем дело, мой друг? Что еще случилось?
– Ничего особенного, – ответил тот. – Нехорошо только, что ветер несет нас туда, где я вовсе не желал бы быть. Мы в настоящее время находимся над местностью, занятой испанским войском, и я опасаюсь пушек.
– Так поднимайся выше.
– Невозможно, милая Клавдия; мы и на этой-то высоте едва удержимся.
– Тогда пусть ветер несет нас через пролив, к Флоридским островам. Там мы будем в безопасности. Воздушное течение гонит как раз в ту сторону.
– Прекрасная мысль!.. Господа, вы не будете против, если вам придется теперь покинуть «пылающий остров»? – обратился Бессребреник к своим гостям.
– Что же делать! – ответил Роберто. – Мы потом можем вернуться на одном из блокадных бегунов.
Резкое гудение, доносившееся снизу, заставило Бессребреника вздрогнуть. Через секунду прогремел пушечный выстрел, точно отдаленный удар грома.
– Ого! Заметили-таки нас! – произнес Роберто, открывая маленькое отверстие в стенке лодки и смотря в него.
Аэростат несся над укреплением, находившимся на горе и господствовавшим над морем.
Раздался новый раскат пушечного выстрела, и лодка шара получила такой сильный толчок, что пассажиры все попадали друг на друга.
– Черт возьми! – воскликнул Бессребреник, теряя свое обычное хладнокровие. – У них искусные пушкари!
Аэростат заколебался из стороны в сторону и стал опускаться.
Хотя положение становилось крайне опасным, храбрые женщины держались.
Бессребреник снова удалился в машинное отделение, чтобы узнать, что повреждено.
Машина оказалась настолько попорченной, что о ремонте ее нечего было и думать. Шар тихо, но неудержимо продолжал опускаться.
Недолго думая, Бессребреник и механик начали выбрасывать из лодки все лишнее: провизию, снаряды, амуницию и тому подобное.
Облегченный шар снова поднялся метров на тысячу. Ветер снова подхватил его и погнал к морю.
Опасность миновала, но пушечные выстрелы обратили внимание испанских крейсеров. Заметив причину тревоги, они начали кто погоню за аэростатом, кто старался пересечь ему путь, причем те и другие стали стрелять в него.
Началась адская канонада, направленная кверху, в злополучный шар.
«Пеннилес» (так назывался и аэростат) мужественно боролся. Он несся по ветру, точно раненая птица, беспомощно отдавшаяся во власть стихий и предпочитающая скорее сделаться жертвой их, нежели людской злобы.
Машина едва работала. Газ вырывался с такой быстротой, что не успевали накачивать его. Через некоторое время шар снова стал медленно опускаться.
Пассажиры продолжали выбрасывать все, что только можно, и падение немного задержалось, да и ветер был довольно сильный, так что шар все-таки продолжал подвигаться вперед.
Между тем круг, образуемый крейсерами, постепенно сужался, а вместе с тем шар все больше и больше пробивался выстрелами из пушек; газ выходил из него уже со всех сторон.
Вскоре беглецам осталось одно из двух: попасть в плен или утонуть.
По мере приближения крейсеров канонада была все сильнее и сильнее. Одной из бомб изорвало в клочья всю оболочку аэростата, и он быстро стал падать вниз.
Не теряя присутствия духа, Бессребреник крикнул:
– Взбирайтесь в сеть, господа!.. Скорее!.. У нас осталось только тридцать секунд до полного падения!
Женщины и мальчик молча стали карабкаться по снастям, окружавшим шар. Мариус и капитан закинули вокруг них веревку и повисли сами возле них.
– Все там? – спросил Бессребреник.
– Все! Все! – раздалось в ответ.
Бессребреник и его помощник быстро отвинтили скрепы, удерживавшие лодку, которая стремглав полетела вниз, а сам шар, сделав гигантский скачок вверх, снова превратился в едва заметную с земли точку.
Наверху его опять подхватило воздушным течением и понесло в горизонтальном направлении.
Освободившаяся наполовину от газа оболочка образовала парашют и держалась некоторое время на одной высоте, но вскоре шар снова стал опускаться. Теперь уже все было кончено, спасение казалось невозможным. Все приготовились к смерти.
Шар опускался все ниже и ниже… Вот уже концы его канатов окунулись в воду…
Между тем крейсеры приближаются, не переставая стрелять. Над морем носятся облака удушливого белого дыма, со всех сторон вспыхивают огни. Далеко разносятся грозные раскаты выстрелов, ядра, бомбы, ружей ные пули свистят по воздуху и шипят, падая в воду, слышны резкие команды и крики – то досады, то радости и торжества, смотря по тому, задет шар выстрелами или нет.
Вдруг на левой стороне круга, образованного крейсерами, показался небольшой пароход, который несся с такой скоростью, что намного опередил остальных. С него тоже шла беспрерывная пальба, но при его выстрелах почему-то не слышно было характерного свиста снарядов.
Пароход этот был теперь всего в полумиле от опускавшегося шара.
– Нам угрожает плен! – проговорил Бессребреник.
– Лучше смерть! – в один голос воскликнули Роберто и Мариус.
Вдруг Бессребреник, сидевший верхом на ободке, к которому прикреплялась лодка, громко расхохотался.
Веселый смех в подобную минуту, когда жизнь всех висела в буквальном смысле слова на волоске, невольно заставлял заподозрить внезапное помешательство хохотавшего.
Догадавшись по выражению лиц своих спутников о мелькнувшей у них единовременно печальной мысли, Бессребреник сказал:
– Да неужели даже ты, Клавдия, не видишь, что этот пароход, который летит как сумасшедший и так щедро награждает воздух холостыми выстрелами, – наша яхта?.. Всмотрись хорошенько, и ты увидишь, что это «Пеннилес»… Он спешит на помощь своему погибающему воздушному брату. Он поднял испанский флаг и притворяется, будто и он охотится за нами вместе с крейсерами. Они, вероятно, считают его своим наемным пакетботом… Блестящая мысль со стороны моего славного помощника! Клянусь честью, я сумею вознаградить его за это!
Судорожно цеплявшиеся за канаты пассажиры шара радостными криками приветствовали приближавшуюся яхту, с борта которой сейчас же раздалось восторженное ура.
Еще несколько минут, и шар, или, вернее, его скелет, зацепился за мачту подоспевшей яхты. Матросы быстро подхватили его, и воздухоплаватели с наслаждением ощупали под собой надежные доски пароходной палубы.
Забрав погибавших, яхта снова стрелой понеслась в открытое море, между тем как спасенные и спасители обменивались друг с другом объятиями, поцелуями, рукопожатиями и другими проявлениями безграничной радости.
Крики торжества со стороны испанцев сменились воплями бешенства и потоками проклятий, когда они поняли, что их обманули, и что пароход, который они считали своим, был не чем иным, как блокадным шнырялой, на котором, наверное, находятся мятежники или по крайней мере их сообщники.
Действительно, было от чего взбеситься: помощник Бессребреника, управлявший во время его отсутствия яхтой, обманул всех с поразительной смелостью и искусством.
Канонада, приостановленная было в момент захвата шара, возобновилась. Все выстрелы были теперь направлены на «Пеннилес».
Пока яхта не выбралась из района пушечных выстрелов, опасность еще существовала. Один Мариус не хотел признать этого и добродушно посмеивался над «напрасной тратой испанских зарядов».
Но вот один из этих зарядов ударил в металлическую обшивку яхты и разлетелся на мелкие осколки. Несколько осколков попало прямо в грудь Фрикетты. Девушка упала на руки стоявшего возле нее Роберто и тихо простонала:
– Дорогие мои родители! Неужели я должна умереть, не повидав вас еще раз!
