Луи Буссенар
Пылающий остров
Глава VII
Переодевание. – Отъезд. – Предосторожности при следовании поездов. – Нападение. – Сирота. – Победа кубинцев. – Антонио Масео.
Десять минут спустя лодка причалила к размытому водою местечку дока.
Полковник высадился первый, чтобы в случае встречи с кем-либо объяснить свое присутствие. Мариус же говорил по-испански точь-в-точь как голландская корова, а таких познаний в языке было, разумеется, маловато для того, чтобы объясниться с местными жителями.
Полковник Карлос ступил несколько шагов и уже хотел сказать товарищам, чтобы они тоже выходили на берег, как вдруг послышался звучный окрик:
– Кто идет?
В то же время полковник заметил блеск штыка очень близко от своей груди.
Он остановился, спокойный и бесстрашный. Не отвечая на вопрос, он стал тихо насвистывать какую-то мелодию.
Штык опустился, и тот же голос тихо проговорил:
– Железо крепко, а кровь красна.
Полковник сказал:
– Здравствуй, брат.
Часовой отозвался:
– Здравствуй, брат.
– Твой номер?
– 212.
– Ты – Антонио Гальо, таможенный.
– А ты – Карлос Валиенте, наш полковник?
– Тише, тише!.. Я освободился из плена благодаря молодой француженке из Красного Креста и вот этому моряку.
Фрикетта и Мариус слушали этот разговор и удивлялись.
– У нас везде есть сообщники, – пояснила шепотом Долорес Фрикетте.
– Этот таможенный тоже из наших.
Таможенный сказал Фрикетте и Мариусу несколько слов привета и благодарности и спросил Карлоса:
– Что же ты теперь думаешь делать?
– Я хочу выехать из Гаваны с сестрой, француженкой и матросом и вернуться в армию Масео.
– Отлично. А здесь – полный беспорядок… Посылают подкрепления в провинцию Пинар-дель-Рио. Воинский поезд уже приготовлен.
– Мы отправляемся этим поездом.
– Я помогу вам.
– У нас с собой костюмы. Где бы нам переодеться?
– В любом из порожних вагонов.
Четыре беглеца выбрали себе каждый по вагону и отправились переодеваться. Все их вещи были подмочены в море, но это ничего не значило. Ночь была теплая, и простуды нечего было опасаться.
Переодевшись, беглецы вышли из вагонов и собрались у газового фонаря, чтобы осмотреть друг друга.
Полковник Карлос был одет простым пехотным солдатом. С повязкой на левом глазу он был неузнаваем.
Мариус оделся погонщиком мулов, а Долорес и Фрикетта – деревенскими женщинами.
Время шло. Док стал оживляться. У вагонов толпились носильщики, ремесленники. Потом появились женщины и дети. Затем начали показываться и войска – пехота и артиллерия.
Солдаты шли молча и как будто неохотно. Незадолго до рассвета их стали размещать по вагонам. Таможенный дал полковнику ружье со штыком и полный ранец. Мариус получил мушкетон с зарядами. Все четверо, не исключая и барышень, получили, кроме того, по карманному револьверу. Беглецы смешались с толпой, не обратив на себя внимания, и заняли место в вагоне среди солдат; этих солдат провожали жены и сестры, намеревавшиеся ехать с ними до первых аванпостов.
Рядом с Фрикеттой села молодая женщина с пятилетним ребенком на руках и с собакой, сейчас же забравшейся под лавку. Напротив сидел муж молодой женщины, красивый молодой человек в мундире унтер-офицера милиции. Он грустно улыбался жене и ласково гладил рукой смуглую головку ребенка. Глаза молодой женщины были полны слез.
Фрикетта сразу поняла семейную драму…
Наступал час отъезда. К поезду прицепили локомотив. Стало совсем светло. По вагонам бегали полицейские, между ними Фрикетта узнала служителей госпиталя. Очевидно, побег был обнаружен и беглецов искали.
Узнают их или нет?
Полицейские зорко окидывали взглядом всех пассажиров, заглядывали во все окна. Рыжие волосы Мариуса сбили их с толку. Полковник Карлос в одежде нижнего чина совершенно не обратил на себя их внимания. Фрикетта несколько раз нарочно чихнула, чтобы гримасой изменить свою физиономию, а потом принялась сморкаться. Долорес принялась усиленно есть большой сладкий лимон, прикрыв себе рот и часть щеки…
Полицейские прошли мимо.
Беглецы были спасены.
Поезд медленно отошел от платформы.
Двигался он медленно – всего пятнадцать верст в час.
Дело в том, что инсургенты нападали на правительственные поезда, устраивая крушения. Поэтому поезд, в котором ехали наши беглецы, находился под охраной ружей, торчавших изо всех окон. Машинист, кочегар, все кондукторы были вооружены с ног до головы.
Поезд миновал Сан-Антонио и шел теперь между Венданнерой и Сейбой; в этом месте дорога делает довольно значительный изгиб.
Вдруг раздался страшнейший грохот. Поезд внезапно остановился, содрогнувшись весь от первого вагона до последнего. Вагоны полезли на вагоны, раздался треск, многие из них разбились; послышались стоны получивших ушибы. В то же время вокруг поезда затрещала ружейная пальба.
Под поездом взорвался динамит, который подложили инсургенты.
Завязалась перестрелка. Солдаты в поезде отстреливались, как могли. Каждое окно, каждая дверь вагона превратились в бойницы, из которых сверкали выстрелы. Инсургентские пули влетали в вагоны и поражали многих.
Почти одновременно получили смертельные раны молодой унтер-офицер милиции и его жена. Ребенок их с тоской и плачем теребил труп матери, умоляя ее проснуться и встать… Собака сидела возле трупов и громко выла.
Полковник Карлос видел, что идет в сущности бесполезное кровопролитие. Он сорвал с себя платок, которым у него был завязан левый глаз, надел его на штык и стал махать им из окна. Инсургенты сейчас же прекратили пальбу. Прекратили ее и испанцы.
Инсургенты приблизились к поезду. Они потребовали только выдачи поезда, всего военного материала и оружия, а затем испанские солдаты могли свободно уходить.
Между тем несчастный сиротка продолжал плакать. Фрикетта взяла его на руки, лаская и утешая. Малютка скоро затих, и они вышли из вагона.
Собака тоже вышла следом за Фрикеттой.
Инсургенты в какие-нибудь пять минут заложили в каждый вагон динамит и зажгли фитиль. Еще через пять минут раздался страшный взрыв – поезд и весь военный материал взлетели на воздух.
Начальник инсургентов, высокий и красивый мулат с генеральскими эполетами, лет сорока восьми на вид, подошел к испанским солдатам и сказал им:
– Вы свободны, солдаты. Можете идти. Вы исполнили свой долг; нам не нужно вашей крови, мы хотели только уничтожить военное снаряжение.
Солдаты удалились. Остался лишь Карлос со своими друзьями. Тут только заметил его инсургентский вождь.
– Карлос! – вскричал он. – Карлос Валиенте!.. Ты свободен!.. А мы уж не думали увидеть тебя живым.
– Да, генерал, я свободен, по милости вот этих французов: мадемуазель Фрикетты и ее слуги, матроса Мариуса.
Генерал протянул руку Мариусу и раскланялся с Фрикеттой.
– Сеньорита, – сказал он, – Антонио Масео благодарит вас от имени свободной Кубы.
Глава VIII
Война за независимость. – Роль американцев. – В лагерь! – Детское горе. – Мальчик Пабло и его собака Браво. – Молитва за врага.
Восстание на Кубе началось 24 февраля 1895 года, и с тех пор междоусобие не перестает раздирать несчастный остров.
Восставшие избегают регулярных битв с испанскими войсками, допекая их партизанскими стычками, уничтожая магазины, склады, нападая на железнодорожные поезда.
Война ведется кубинцами с упорством и настойчивостью, доходящей до героизма. В сущности, кубинцы ничего особенного не требуют, лишь самых элементарных человеческих прав, и удивительно не это, а то, что до сих пор они были лишены этих прав. Кубинцы желают только того, что есть у испанцев, они ищут уравнения в правах. Испания отвечает на эти домогательства стремлением сохранить statum quo, без всяких изменений…
Во многом испанцы заслуживают полнейшей симпатии; это нация храбрая, благородная; но здесь, в этом злосчастном кубинском вопросе – они положительно не правы.
Северо-Американские Соединенные штаты не скрывают своего сочувствия восставшей Кубе и всячески помогают инсургентам: дают им денег, доставляют оружие, военные припасы, оказывают дипломатическое давление на испанское правительство. Благодаря этому восстание не только не унимается, а растет.
Покончив с поездом, Антонио Масео вернулся в свой лагерь, где у него был сосредоточен отборный отряд в три тысячи человек. С этим отрядом он совершал партизанские операции почти у самых ворот Гаваны.
В отряде оказалось пять убитых и пятнадцать раненых.
Мертвых похоронили – разумеется наскоро, по-солдатски. Большая яма, крест из двух ветвей, товарищеское прощание – и все.
Раненым сделали перевязку, положили их на носилки и понесли. У инсургентов оказалась, к удивлению Фрикетты, прекрасно организованная военно-медицинская часть. Все опять благодаря тем же американцам. Главным медиком был доктор Серрано, личный друг Масео и убежденный сторонник независимости Кубы.
Чтобы избавить Фрикетту и Долорес от ходьбы пешком, Масео предложил им верховых лошадей.
Фрикетта была очень плохая наездница, но ей было стыдно в этом сознаться, и потому она, отклоняя предложение Масео, привела другую причину.
– Лучше позвольте мне воспользоваться мулом, – сказала она, – потому что мне не хочется расставаться с этим милым мальчиком. С ним вдвоем я гораздо лучше устроюсь на муле.
– Как вам будет угодно, сеньорита. Ну, а вы, матрос, какого зверя предпочтете? – обратился он к Мариусу.
– О, мне решительно все равно, генерал. Я ездил и на лошадях, и на мулах, и на верблюдах, и на слонах, и на ослах, и на быках.
– Так выберите себе коня.
– Благодарю вас… Но если вы позволите, я с большей охотой буду сопровождать свою барышню пешком, потому что я отличный ходок и отбывал воинскую повинность в пехоте.
– Как хотите, мой друг.
Долорес, превосходная наездница от природы, тем временем уже выбрала себе прекрасного гнедого коня и трепала его по шее.
Оставалось пристроить полковника Карлоса.
Несмотря на свою слабость, он непременно хотел ехать верхом и сопровождать отряд до лагеря.
– Тебе нужно бы несколько дней отдохнуть, – сказал Масео, пораженный его бледностью.
– Оставаться в бездействии, когда мои братья сражаются? Ни за что!
– Да у меня для тебя сейчас и отряда нет отдельного.
– Ничего. Я буду сражаться простым волонтером.
– Ты все время будешь при мне, а когда вернемся в провинцию Пинар-дель-Рио, ты получишь эскадрон конных волонтеров.
Когда отряд вернулся в лагерь, воины скудно позавтракали, запив свой завтрак простой водой. Неутомимый Антонио Масео отправился верхом объезжать посты, осматривать укрепления и проверять караулы. Возвратившись, он обошел раненых, и для каждого у него нашлось слово привета и утешения.
Тем временем Фрикетта возилась с ребенком, расточая ему чисто материнские ласки и заботы.
Бедняжка не хотел ничего есть в все время молча плакал, по временам всхлипывая так горько, что у Фрикетты всякий раз сжималось сердце.
Сирота звал то отца, то мать. Больше мать. Зачем она не идет к нему? Зачем осталась лежать в вагоне? Зачем у нее дырка в голове, и из дырки кровь бежит? Зачем? О мама, мама, мама!..
Фрикетта подыскивала подходящие нежные слова по-испански – и не находила. Тогда она стала говорить по-французски, плакала вместе с мальчиком, прижимала его к себе…
Собака не отходила от мальчика и Фрикетты. Она повизгивала жалобно, как будто понимая все происходящее.
– Браво!.. Милый мой Браво!.. – говорил мальчик. – У твоего Пабло нет больше ни папы, ни мамы!
Из этих слов Фрикетта поняла, что мальчика зовут Пабло, а собаку Браво.
Более двух часов проплакал ребенок, потом понемногу затих. Фрикетта взяла его за ручку и повела по лагерю. Лагерная суета, шум, лошади, оружие – все это заняло ребенка, развлекло его. Фрикетта гуляла с ним долго, так что он утомился и захотел спать. Фрикетта вернулась в лазарет и уложила мальчика на мягкой койке, где он сейчас же крепко заснул.
В это время за Фрикеттой пришла Долорес. Масео хотел представить ей всех своих офицеров, будущих ее товарищей.
Когда обе девушки вошли в палатку к генералу, примчался верховой на взмыленной лошади. То был разведчик.
– Какие вести? – спросил вождь инсургентов.
– Важные, генерал. Приближаются новые колонны конных волонтеров.
– Кто командир?
– Полковник Агвилар-и-Вега.
– Ну что ж… Мы устроим хорошую встречу этому гордому и злому гидальго.
– Генерал, – перебил его Карлос Валиенте, – на два слова.
– Говори.
– Прошу тебя, сделай мне одолжение, распорядись, чтобы жизнь этого человека сохранили.
– Зачем тебе это? Ведь он твой злейший враг.
– Верно.
– Он хотел тебя умертвить.
– И это верно. И все же я требую, я прошу, чтобы жизнь его была вне опасности.
– Я ни в чем не могу тебе отказать… Пусть будет по-твоему.
Глава IX
Нападение. – Мариус-стрелок. – Динамитная пушка. – Мариус в роли наводчика. – Победа! – Почетная сабля.
Масео приготовился к нападению. Он разделил свой отряд на две половины. Одна половина должна была напасть на близлежащий городок Артемизу, чтобы отвлечь главные силы испанцев, а с другой половиной он бросился на укрепленный лагерь испанцев.
Операция удалась, но оставшиеся в лагере испанцы защищались храбро и умело.
Мариус оставался при амбулатории с Фрикеттой, но выпросил себе у Масео ружье. Ему дали превосходную дальнобойную винтовку. Как только загремели первые выстрелы в отряд, который повел атаку на траншею испанцев, Мариус решил воспользоваться своим оружием. Он обратил внимание на ближайший блокгауз испанского лагеря; перед блокгаузом стояла кучка солдат и гарцевал на прекрасном коне офицер в мундире, богато расшитом золотом. Несмотря на то что всадник находился от Мариуса на расстоянии тысячи двухсот метров, никак не менее, Мариус прицелился и выстрелил.
Ко всеобщему удивлению, конь под офицером сделал вдруг высокий прыжок, взвился на дыбы почти вертикально и тяжело повалился наземь, увлекая всадника.
Мариус с гордостью и торжеством поглядел на изумленную Фрикетту и сказал не без задора и хвастовства:
– Э!.. Каков я стрелок, а? Да это еще что!.. То ли мы проделывали бывало!.. Вот вы увидите.
И он сделал еще несколько выстрелов, но на этот раз не таких удачных.
Инсургенты двигались вперед, но двигались медленно, потому что испанцы сопротивлялись упорно. Инсургенты несли тяжкие потери.
В восьмистах шагах от траншеи нападающие вынуждены были остановиться.
Масео весь трепетал от бешенства, видя, что лучшие его люди гибнут беспомощно под огнем испанцев.
– Орудия сюда! – крикнул он зычным голосом. – Привезти орудия!
Привезены были две страшные машины, тоже американского происхождения, как и все вообще военные припасы инсургентов. Машины эти были не тяжелы – их привезли люди.
Одна из них остановилась неподалеку от той группы, которую составлял врачебный персонал отряда с Фрикеттой в их числе.
– Что за уморительная артиллерия! – заметил Мариус тихо Фрикетте, сохранявшей все время полное хладнокровие.
Действительно, пушка была очень странная. Это были три большие трубы из стали, средняя в пять метров длины, а две другие в четыре. Трубы эти прочно скреплялись на концах стальными обручами. У основания одной из труб находился подвижной барабан, в который вкладывался обыкновенный патрон с бездымным порохом. Взрыв этого патрона вытеснял воздух из первой трубки во вторую, а потом в среднюю, называемую ружьем. Среднюю трубу предварительно заряжают стальным снарядом, начиненным динамитом.
Таким образом, это оружие действует сжатым воздухом. Снаряд имеет вид стрелы с широкой головкой. Он весит пятнадцать килограммов и заключает шесть килограммов динамита. Для того чтобы бросить этот снаряд на два километра, достаточно четырехсот граммов бездымного пороха. Отдача совершенно ничтожная.
Орудие установили, зарядили, выстрелили.
Мариус ожидал громкого выстрела. Между тем послышался треск, как будто сломалась деревянная доска.
– Qu'es aco? – изумился провансалец. – Никак осечка?
Но нет: там, куда улетел снаряд, раздался глухой взрыв.
Снаряд упал, не долетев трехсот метров до блокгауза. Второй снаряд пронесся над блокгаузом и разорвался позади.
Наводчик стал поправлять установку пушки, но в это время испанская пуля уложила его на месте.
– Ах, черт возьми! – вскрикнул Мариус. – Да этак они нас перестреляют всех поодиночке… Постойте же!
Он бросил свое ружье, подбежал к пушке, переставил прицел и громко крикнул:
– Стреляйте!
Раздалось: крак! – потом через несколько секунд: бум!
Снаряд попал в самую середину блокгауза, который разлетелся на куски как тыква.
Это было просто ужасно.
– Теперь в другой… Ну, друзья, живей!
Кубинцы не поняли французских слов, но угадали их значение. В один миг пушка была заряжена вновь.
Мариус навел орудие на другой, ближайший блокгауз и крикнул опять:
– Пли!
Второй блокгауз разлетелся в прах, как и первый.
Разбитые блокгаузы замолчали. Действие динамитных пушек было потрясающе.
Защитники блокгаузов разбежались.
Инсургенты-солдаты глядели на Мариуса с восхищением и суеверным страхом.
Брешь в траншее была проделана широкая. Масео посмотрел на нее и сказал:
– Теперь мы пройдем.
Он стал во главе своих всадников, и с саблями наголо кубинцы понеслись в пролом.
– Вперед!.. Свободная Куба!..
Пять минут спустя все было кончено: последние защитники траншеи рассеялись. Проход был очищен. Была одержана полная победа над испанцами.
Когда небольшое войско вступило в провинцию Пинар-дель-Рио, когда, одним словом, инсургенты очутились у себя дома, Антонио Масео сделал своим солдатам смотр.
Проезжая мимо санчасти, где находились Фрикетта, Долорес, маленький Пабло и Мариус, генерал инсургентов остановился перед провансальцем и сказал ему серьезно и торжественно:
– Матрос, вы сослужили нам сегодня большую службу. В другом месте вас наградили бы за это чином, орденом или вообще какой-нибудь почестью. Я ничего этого не могу вам дать, я могу вас только поблагодарить. Но в знак моей глубокой благодарности возьмите, пожалуйста, эту саблю. Это самое драгоценное, что только у меня есть.
Мариус в смущении взял саблю, крепко стиснул руку инсургентского вождя и пролепетал:
– Я что ж… Я ничего… А вот вы, генерал, настоящий храбрец…
Глава X
Французы на Кубе. – Агвилары и Валиенте. – Карлос и Кармен. – Сватовство. – Тяжкое оскорбление. – Не на живот, а на смерть. – Валиенте, его сын и дочь.
Мартиника, французская колония, была два раза в руках англичан: с 1794 по 1802 год и с 1807 по 1814. Не желая подчиняться, французы с Мартиники, покинув свои плантации, переселились частью в Соединенные Штаты, частью на Кубу.
Принятые испанской администраций очень любезно, они сейчас же занялись сахарными плантациями. Поселились они главным образом в восточной провинции; их деловитость и честность снискали им всеобщее уважение. Они приобрели в провинции огромное влияние. Но их фамилии подверглись некоторому искажению, так что, например, Вальяны превратились в Валиенте и тому подобное.
Полковник Карлос Валиенте происходил именно из французских эмигрантов, носивших на Мартинике фамилию Вальян. Его предок расчистил большое пространство земли и устроил плантацию, которой в честь своей родины дал имя «Франция». Плантацию он засеял сахарным тростником и основал большой сахарный завод. Род Валиенте сделался скоро одним из самых богатых в этой местности. Жили Валиенте-Вальяны открыто и гостеприимно.
По соседству с ними находилась сахарная плантация, принадлежавшая богатой и старинной испанской семье Агвилар-и-Вега. Между семьями были самые дружеские отношения. Ничто не нарушало этого доброго согласия вплоть до 1872 года. В этом году, по причине кубинского восстания, отец Карлоса в разговоре с Мануэлем Агвиларом высказал однажды большую неприязнь к Испании. Дон Мануэль заметил ему это.
Сеньор Валиенте отвечал:
– Что же делать? Я ведь слишком еще «новый» испанец.
В следующем году произошло еще одно событие. Сеньор Валиенте, вопреки всем предрассудкам, освободил молодую невольницу-квартеронку и женился на ней. Местная аристократия, и в том числе Агвилары, были этим шокированы. Через год у Валиенте родился сын Карлос, но, к несчастью, рождение ребенка стоило жизни его матери. Сеньор Валиенте долго был безутешен, но время сделало свое дело. Успокоившийся Валиенте почувствовал симпатию к одной молодой особе, дальней родственнице Агвиларов, круглой сироте, и женился на ней. Вторая жена родила сеньору Валиенте дочь Долорес. Маленькому Карлосу она была доброй и заботливой матерью. С ее стороны это было подвигом, потому что она не была чужда цветного предрассудка. Во всяком случае, брак Валиенте с нею лишь закрепил старинные узы, связывавшие семейства Валиенте и Агвилар-и-Вега.
У дона Мануэля была только одна дочь, Кармен, годом старше Долорес и двумя годами моложе Карлоса. Все дети росли и играли вместе и были очень дружны между собой. Карлос был мальчик живой и резвый, он терпеть не мог ученья, зато любил лазить по горам и скалам и бегать по лесам. С Кармен у него была особенная дружба, для нее он был готов на все. Она повлияла на него в том, что заставила учиться.
– О Карлос, – сказала она ему однажды, – как это стыдно, что ты ничего не знаешь!
И мальчик перестал шалопайничать и засел за науку.
По мере того как Кармен и Карлос росли, их дружба переходила в любовь. Дон Мануэль ничего не замечал; он даже не допускал и мысли о чем-либо подобном. На Карлоса он смотрел как на существо низшей породы, и терпел дружбу между ним и Долорес. В его глазах он был не более как паж его дочери.
И вдруг удар разразился.
Кармен достигла шестнадцатилетнего возраста; к тому возрасту девушки в южном климате формируются вполне. Претендентов на руку Кармен было множество. Особенно один из них, знатный и богатый юноша, пользовался расположением дона Мануэля. Но, к его глубокому удивлению, Кармен отказала и этому претенденту, как отказывала всем другим. Отец убеждал, просил, грозил. Ничего не помогало. Решение молодой девушки было твердым.
– Но почему же? Почему? – кричал разгневанный дон Мануэль. – Ты, значит, любишь кого-нибудь?
– Да, отец, люблю.
– И ты дала ему слово?
– Мы дали друг другу клятву. Наши узы может разорвать только смерть.
– Но кто же он? Кто? Я хочу знать!
– Вы скоро узнаете.
Мануэлю и в голову не приходило, что это может быть Карлос, полумулат, чуть ли не негр.
Карлос за три года перед тем уехал во Францию заканчивать свое образование. Теперь он возвращался, исполненный веры в свою подругу… Когда он предстал перед гордым дворянином-плантатором, тот посмотрел на его красивую, мужественную фигуру и подумал: «Как жаль, что он смешанной крови, а то бы молодец хоть куда».
Серьезно и с достоинством Карлос попросил у дона Мануэля руки его дочери.
Но мере того как он говорил, дон Мануэль бледнел, а глаза его метали молнии. Он переходил от изумления к негодованию, от негодования к презрению. Но он не произносил ни слова, сохраняя наружное спокойствие. Когда Карлос кончил, он произнес изменившимся голосом, но сдерживаясь:
– Ты просишь руки Кармен? Да?.. Для кого же это? Для себя?
– Конечно, для себя… Мы любим друг друга… Она позволила мне…
Дон Мануэль собирался кататься верхом и потому держал в руке хлыстик.
При последних словах Карлоса он вышел из себя. Подняв руку, он ударил молодого человека хлыстом по лицу и крикнул:
– Вот тебе мой ответ!.. Сын невольницы!.. Подлый негр!..
Синий рубец прошел по щеке юноши. Выступила кровь… Но физическая боль была ничто в сравнении с нравственной мукой. Карлос хотел броситься на обидчика, но удержался, вспомнив, чей он отец.
– Дон Мануэль, – сказал он, – вы остаетесь живы только благодаря ангелу, называемому Кармен. Вы поступили гнусно. Я прощаю вас, но вам придется раскаяться.
Дон Мануэль дико захохотал.
– Негр – и вдруг муж моей дочери!.. Господин Зозо!.. Ах, черномазый, что выдумал!.. Вон отсюда! Чтоб духу твоего здесь не было!
– Хорошо, дон Мануэль. До свидания! Мы увидимся с вами при других обстоятельствах!
Воротясь домой, Карлос рассказал отцу все без утайки. Сеньор Валиенте хотел вызвать дона Мануэля на дуэль, но Карлос сказал:
– Отец, тут не один дон Мануэль виноват. В этих предрассудках виноват весь строй нашей жизни. Надо бороться с ним, надо его ниспровергнуть. Гомец, Масео, Марти и другие вожди восстания провозгласили свободу Кубы. Присоединимся к ним, будем сражаться за общее дело.
– А как же Долорес?..
Молодая девушка входила в эту минуту в комнату; она слышала разговор и сказала.
– Я вас не покину, и нас будет трое.
Валиенте немедленно распродал весь свой скот, собрал все деньги и драгоценности, рассчитал рабочих и прислугу и ночью уехал с сыном и дочерью в лагерь к Антонио Масео.
Плантацию и усадьбу свою он запалил с четырех сторон, и так как в складах было много горючего материала, то все сгорело как трут. К утру от богатой усадьбы остались только развалины и зола.
