Юрий Бурносов
Чудовищ нет
4
С кладбища мы вышли подавленные. В голове у меня вертелась дурацкая «юдоль скорби» – где ж я такое вычитал, а? Бабка с цветами исчезла, зато появился мужик с лопатой. Сидя у стены, он курил папироску, лопата лежала на траве, возле босых ног с огромными черными ногтями. Мужик был голый по пояс, и на его бледной безволосой коже синели уродливые зоновские татуировки – церковь, игральные карты, окровавленный кинжал. Могильщик, что ли?
На нас он не обратил никакого внимания, так и сидел, грелся на солнышке. Рядом с мужиком на расстеленной газетке лежали банка рыбных тефтелей (по восемь двадцать, я такие сам люблю), кусок булки, складной ножик и нераскупоренная четвертинка водки «Исток».
– Вот такой даст лопатой по башке, и – в могилку, – заметил Стасик, когда мы отошли на почтительное расстояние.
– Нужен ты ему…
– Это ты не нужен, а у меня часы. – Стасик поднял руку и продемонстрировал свои «Тиссо» – родители подарили за успешное окончание и победу в городской исторической олимпиаде.
Часы, конечно, хорошие, но вряд ли этот кладбищенский ханыга отличит их от «Полета», о чем я и проинформировал Стасика.
– Завидуй, – надулся он.
Лорка сказала:
– Брэйк! Что-то вы после кладбища разошлись.
– А кто нас туда поволок? «Ах, покойнички! Ах, черепушечки!» – принялся ехидничать Стасик, но Лорка убийственно взглянула на него, и он замолчал. Вот бы мне так Стасика глушить…
– Хватит вам, – примирительно сказал я. – Может, мороженого дернем?
– Лучше пивка, – сказал Стасик.
– Я вопросительно посмотрел на Лорку.
– Можно и пивка, – сказала она. – Только сначала гараж.
– А… Дался он тебе!
– Ладно, тут же рядом, – вступился я, хотя и сам не понимал, зачем дался Лорке Стасиков гараж.
Ряд стандартных белокирпичных гаражей с одинаковыми сварными воротами, изготовленными местной артелью, тянулся вдоль южной оконечности кладбища. С одной стороны – кладбищенская стенка, которая здесь, в тылах «юдоли скорби», осыпалась и разваливалась, с другой – гаражи, какие-то пустые цистерны, брошенные остовы легковушек. Сейчас здесь было малолюдно: дедок чинил оранжевый «Москвич», несколько мужиков с натугой выталкивали из другого гаража пыльный «рафик» с выбитыми стеклами, а вон и Стасикова батяни гараж, с черной дверью и кодовым замком. В гараже стоял темно-зеленый «пассат», на котором семейство крайне редко ездило на природу или в Москву.
– Вон он, – показал Стасик. – Гараж как гараж, насмотрелась?
– А где твой папа видел страшилку?
– Да тут где-то… Вон в стенке дырок сколько. Да и не все ли равно, причудилось человеку, с кем не бывает…
– Я ж говорил, не надо было идти. Мы вроде про пиво говорили? Или я че-то спутал? Или мне показалось?
– Сейчас, – сказала Лорка, подошла к забору и посмотрела сквозь дыру на кладбище. Потом легко подтянулась на руках, перемахнула на ту сторону, только кружева мелькнули. Сделала она это как-то очень целомудренно, хотя юбка была короткая.
– Оп-па! – сказал Стасик. – Спорт!
Лорки не было минуты три. Наконец над забором появилась ее голова, и тем же манером она вернулась к нам.
– Ну, как там? Кости гложет красногубый вурдалак? – поинтересовался Стасик.
– Сглодал уже все, – буркнула Лорка.
Она выглядела озабоченной, но ничего рассказывать не стала, отряхнула идеально чистую с виду одежду и пошла вперед. Мы переглянулись и поспешили за ней.
Ларек с лирическим названием «Колокольчик» находился неподалеку – за гаражами, откуда начиналась улица Салтыкова-Щедрина. В кустах шиповника возле урны лежал мордой вниз пьяный со спущенными штанами, и мне стало за него стыдно. Слава богу, Лорка не обратила никакого внимания на обращенную к небесам волосатую задницу. Я пошарил в карманах, но Стасик великодушно выложил полтинник, заметив небрежно:
– Дивиденды от батяни. Гуляем.
– На полтинник разгуляешься… – пробормотал я, покупая три бутылки «Славянского» и воблу.
Мы сели на лавочку под березой, я откупорил пиво брелоком-открывашкой и принялся чистить рыбину, сухую и ломкую, словно осенний лист.
– Первое сентября… – задумчиво сказала Лорка. – Опять учиться.
– А ты раньше где училась? – спросил Стасик, ковыряя пробку ключом. Открывашками он почему-то из принципа не пользовался.
– В Киеве.
– Так ты украинка?
– Почему? – Она протянула мне пиво. – Открой, пожалуйста.
– В Киеве училась, жила. Мы ж теперь разные государства.
– У меня было российское гражданство. – Лорка в белых праздничных кружевах приняла у меня бутылку и отпила глоток. – Холодное… Так что я ничего не меняла, как была гражданка Российской Федерации, так и осталась.
– Э! Э! – прикрикнул я. – Куда икру выковыриваешь всю?!
– Я не всю… Ну, и как там в Киеве? – не унимался Стасик.
– Нормально.
– А чего уехали?
– Родители… – неопределенно пожала плечами Лорка.
– А чего тебя на кладбище понесло?
– Просто так. Интересно. – Она сделала еще глоток.
– Слушай, кончай цепляться, – сказал я. – Кладбище и кладбище, ты вон в прошлом году картинки со стенок в туалете кинотеатра «Старт» перерисовывал.
– Лорка с интересом уставилась на Стасика. Тот покраснел и проворчал:
– Это научный интерес. Я изучаю граффити.
– Ну-ну. – Я заулыбался.
– Мог бы и не вспоминать.
– Чего же? Одним интересно на кладбище сходить, другим – в туалет, да еще и за картинками. Так что утихни.
Стасик утих, но явно обиделся на меня – нечего, мол, языком болтать. Я и сам пожалел, что брякнул про туалет, но и на Лорку наезжать не стоило. Кладбища – вещь в самом деле интересная, что есть, то есть. Особенно когда философски подойдешь.
Мы еще некоторое время развлекали Лорку рассказами о том, как физичка Мариша заснула в лаборантской и проспала урок, а ее там еще и приперли на всякий случай партой, и как физкультурник Иван Пятрович – он так говорил сам, напирая на «я», – показывал навыки лазанья по канату, а канат оторвался от крюка в потолке, и Пятрович сверзился. В итоге сошлись, что школа у нас хорошая и Лорке очень даже не повезло бы, попади она в другую.
– За первый учебный день, – сказал Стасик, допивая пиво. – Еще по одной?
– А деньги? У меня червонец с мелочью.
– У меня еще осталось. – Лорка показала бутылку, где плескалась примерно треть.
– У меня ноль, – пожал плечами Стасик. – Можно домой метнуться, взять… Зря сразу не подумали.
– Да ладно вам, – поморщилась Лорка. – Алкоголики.
– От пива алкоголиками не бывают! – возмутился Стасик.
Он нашел среди рыбных очистков плавательный пузырь, быстренько обжарил его на огне зажигалки и сунул в рот.
– Бывают. Есть даже термин такой – «пивной алкоголизм», когда человек без пива не может.
– Я тоже читал, – поддержал я.
На самом деле я о таком не слыхал, но хотелось помочь Лорке. Стасик под нашим напором сдался и заявил:
– Тогда пошли на футбол. Сегодня с тамбовским «мясом» играют.
– С каким еще мясом? – не поняла Лорка.
– «Спартак» так называют, – пояснил я. – Не слыхала, что ли? А на футбол мы бесплатно пройти можем, у нас там знакомый работает, на стадионе.
– А во сколько матч?
– В пять вроде как должен начинаться. – Стасик посмотрел на часы. – Фигня идея. Что до той поры делать? По городу ходить? Весь день, считай, впереди.
– Тогда купим вина, – сказала Лорка.
Мы со Стасом воззрились на нее с дичайшим удивлением, которое она поняла правильно и, вытащив из карманчика на переднике пятисотрублевую бумажку, торжественно помахала ею перед нашими носами.
– Гля, четко! – сказал Стасик. – И все можно прос… прокутить?
– Не все. Но вина выпить можно.
Мне было как-то неудобно, но потом я подумал, что Лорка полноправный и равноправный товарищ, чего бы ей и не потратиться?
– Нормально, – согласился я.
– А куда пойдем?
– Да куда угодно, – замахал руками оживившийся Стасик. – Сейчас народ из школы повылезет, все пить начнут за первое сентября… Надо скорей места в шатрах занимать.
– В шатрах, – скривилась Лорка. – А поинтереснее?
– В кабак, что ли?
– Нет. Какое-нибудь красивое место, интересное.
– Проклятое, – улыбнулся Стасик.
– А что за проклятое место? У вас есть проклятые места?!
На самом деле проклятое место у нас было одно – «у Дворца культуры», чисто местный ориентир, гостям города непонятный. В самом деле, заросшие молодыми березками и травой руины никак не ассоциировались с культурой, но здесь и в самом деле лет двадцать назад начали строить огромный храм искусств. Потом появился Горбачев, на искусства денег не стало, стройку забросили. Батя рассказывал, что там даже стоял брошенный строителями по неведомой причине бульдозер, но потом некие предприимчивые люди бульдозер сперли.
До сих пор на каждых выборах – мэра, в горсовет, в областную думу, в Государственную Думу – каждый кандидат обещает найти средства для завершения строительства Дворца. И дураку ясно, что вначале нужно все сломать и разровнять, а потом уже начинать все строить заново, но народ послушно внимает обещаниям и так же послушно голосует «за». Однако название «проклятое место» как появилось лет семь назад, так и прижилось.
Новый мэр, избранный в прошлом году, пошел дальше остальных: обнес стройку красивым забором, выкрашенным в ярко-зеленый цвет. Над забором прикрепили щит с надписью «Паспорт объекта». На этом добрые дела закончились, забор понемногу растаскивали на доски, а «дворец» по-прежнему зарастал себе и зарастал. Иногда местные Палестины навещала милиция – наловить «для плана» любителей выпить на природе. Но менты искали по кустам тех, кто уже вырубился, а в самые руины не совались – ленились, что ли?
– А что? Можно и в проклятое, – сказал я. – Там балкончик хороший имеется.
В магазине «Столичный» вино нам продали без проблем. Стасик науськивал Лорку купить три портвейна и «еще бутылочки три пивососа, чтобы потом освежиться и заполировать одновременно», но она не поддалась и взяла полуторалитровый пакет болгарского белого полусладкого вина, три пластиковых стакана и двести граммов сыра «Дор блю». Продавщица подала сыр со смешанным выражением удивления и уважения на лице.
– О, сыр плесневый! – сказал Стасик, вертя зеленую треугольную коробочку в руках. – Элита! Уважаю.
Как будто не он только что тыкал пальцем в «тринадцатый» портвейн и хотел его заполировать «пивасосом». Слава богу, что не купили. Портвейн на пиво или пиво на портвейн – убийственная вещь, да потом может еще на горшок пробить. И сиди потом на толчке, осваивай принцип реактивного двигателя. Кто-то говорил, что Циолковский вот так его и придумал – объелся или обпился…
– Мы нарушаем законы Российской Федерации, – заметил я, подбрасывая булькнувший пакет с вином. – Путин нас по головке не погладил бы.
– По которой? – машинально прикололся Стасики сник, сообразив, что сморозил глупость. Лорка снисходительно сделала вид, что не заметила.
На балконе третьего этажа было чисто, никто там, на удивление, не нагадил, хотя в этом есть особый шик – навалить на балконе в центре города, глядя на магазин «Океан» и Управление образования. Зато лежали несколько кирпичей стопочками – как бы стульчики, чтоб сидеть, а посредине – большой жестяной короб с остатками засохшего цемента внутри, перевернутый вверх днищем. Типа стол.
– Ни разу в таком месте не была, – сказала Лорка, восхищенно озираясь.
Мы расселись, открыли вино, взяли по куску сыра.
– Вкусно, – сказал Стасик.
По мне так, вино было кисловатое, а сыр подобного вида и вкуса у нас обычно валялся в холодильнике, причем обычный «Костромской» или «Российский», только выдержанный с полгода.
– Водочки бы, – сказал Стасик мечтательно. – Слушай, а тебя папундель не напрягает за вино?
– Не-а. Вино в малых дозах полезно.
– Я тоже где-то читал, – вспомнил я. Как про пивной алкоголизм.
– Ну, тогда за пользу. – Стасик налил себе еще. – И на футбол? А то опоздаем.
Как ни странно, мы в самом деле пошли на футбол, посмотрели, как наши выиграли у Тамбова два-один, покричали, погрызли семечек. Снаружи уже бродили старшеклассники (не из нашей школы, из третьей, она тут ближе); рыжая девка в таких же кружевах, как у Лорки, блевала возле урны, а ее подруга, покачиваясь, говорила назидательно:
– А нечего было водяру глушить после самогонки! Нечего! Что ты брызгаешься, сука, ладонью закрывайся!
Неподалеку дрались человек пять, один уже валялся на тротуаре в порванной белой рубахе и с разбитой рожей. В теории можно было нарваться и нам, все же чужой район, другая школа… Поэтому я сказал:
– Давайте-ка отсюда валить туда, где поспокойнее.
– Точно, – поддержал Стасик.
По домам решили все же идти пешком. Возле универсама Стасик притормозил, остановился у газетного стенда и присвистнул.
– Что там? – спросил я, комкая найденные в кармане футбольные билеты и бросая их в переполненную урну. Не попал, конечно же.
– Ментов завалили, сразу трех!
«Зверски убиты трое сотрудников милиции».
Передовица в местных «Ведомостях» не могла не привлечь внимания, то-то Стасик ее заприметил. В черных рамках – три фотографии: молодые парни, два сержанта и рядовой. Кузовлев, Мироненко и Светлов. Васька Мироненко в параллельном учится, не родственник ли? Надо потом спросить…
«По сообщению пресс-службы УВД, в ночь с 30 августа на 1 сентября в районе сквера имени XX съезда КПСС милицейский патруль обнаружил автомашину УАЗ, принадлежащую Пролетарскому ОВД. В машине сотрудники милиции нашли изуродованное тело сержанта Алексея Кузовлева – сержант был убит, судя по всему, совсем недавно. Вызвав подкрепление, патрульные продолжили осматривать местность и обнаружили еще два тела – сержанта Олега Мироненко и рядового Григория Светлова, также со множественными ранениями. Табельное оружие – два пистолета Макарова и автомат АКМС – отсутствовали. Прибывшие сотрудники милиции и работники „скорой помощи“ констатировали смерть пострадавших. Как сообщает наш источник в Управлении внутренних дел, милиционеры были шокированы состоянием обнаруженных тел. Так, у сержанта Мироненко, как говорят, была почти оторвана голова, а руку рядового Светлова обнаружили лишь через несколько минут в канаве метрах в тридцати от места происшествия.
Начальник городского Управления внутренних дел полковник Буров отказался комментировать происшедшее, сказав, что в данный момент ведется следствие и любая информация будет преждевременной».
Привычный стиль «Ведомостей» – написано коряво, но зато все так, как было на самом деле. Страшненько и завлекает. «Ведомости» выложили все, что смогли узнать. Говорят, там работают почти что одни педики (даже кто-то из конкурентов фельетон писал – «Педомости»), но газету делают нормальную – пишут такое, о чем остальные молчат. Когда пьяный вице-мэр на Дне города наблевал со сцены в оркестр, никто словом не обмолвился об этом происшествии, кроме «Ведомостей» – у них был целый фоторепортаж под названием «Рыголетто». А директора департамента образования, который построил за городом особняк с зимним садом и бассейном, даже с должности сняли – после того, как «Ведомости» напечатали где-то добытые фотографии, как он в этом бассейне плавает с голыми девками по вызову. Правда, директор теперь снова директор, только ликеро-водочного завода, но это уже другой вопрос.
Я не представляю, кто и зачем мог оторвать голову сержанту милиции. Разве что какой-нибудь борец Карелин, но он вряд ли стал бы такое делать… Зверь? Но зверю ни к чему автомат и два пистолета, да и зверей у нас не водится – зайцы да крысы, в крайнем случае… В том году приезжала выставка «Монстры тропиков», ее показывали в краеведческом музее, у них убежал крокодил и прятался где-то в залах, но его быстро поймали.
Оружие, конечно, могли подобрать случайные прохожие, но пообрывать покойникам головы?!
– Мироненко… Мироненки родственник, что ли? – задумался Стасик вслед моим мыслям.
Я посмотрел на Лорку и понял, что она испугана. Очень-очень сильно испугана.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГОД 1880-й
Год приходит к концу, страшный год, который неизгладимыми чертами врезался в сердце каждого русского.
М. Е. Салтыков-Щедрин. Отечественные записки
1
«В твердом решении положить предел беспрерывно повторяющимся в последнее время покушениям дерзких злоумышленников поколебать в России государственный и общественный порядок, Мы признали за благо:
1. Учредить в С. – Петербурге Верховную Распорядительную Комиссию по охранению государственного порядка и общественного спокойствия.
2. Верховной Распорядительной Комиссии состоять из Главного начальника оной и назначаемых для содействия ему, по непосредственному его усмотрению, членов комиссии.
…5. В видах объединения действий всех властей по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, предоставить Главному начальнику Верховной Распорядительной Комиссии, по всем делам, относящимся к такому охранению:
а) права Главноначальствующего в С. – Петербурге и его окрестностях, с непосредственным подчинением ему С. – Петербургского Градоначальника;
б) прямое ведение и направление следственных дел по государственным преступлениям в С. – Петербурге и С. – Петербургском Военном Округе; и
в) верховное направление упомянутых в предыдущем пункте дел по всем другим местностям Российской Империи.
6. Все требования Главного начальника Верховной Распорядительной Комиссии по делам об охранении государственного порядка и общественного спокойствия подлежат немедленному исполнению как местными начальствами, Генерал-Губернаторами, Губернаторами и Градоначальниками, так и со стороны всех ведомств, не исключая военного.
7. Все ведомства обязаны оказывать Главному начальнику Верховной Распорядительной Комиссии полное содействие.
8. Главному начальнику Верховной Распорядительной Комиссии представить испрашивать у нас, непосредственно, когда признает сие нужным, наши повеления и указания.
9. Независимо от сего представить Главному начальнику Верховной Распорядительной Комиссии делать все распоряжения и принимать вообще все меры, которые он признает необходимыми для охранения государственного порядка и общественного спокойствия как в С. – Петербурге, так и в других местностях Империи, причем от усмотрения его зависит определять меры взыскания за неисполнение или несоблюдение сих распоряжений и мер, а также порядок наложения этих взысканий.
10. Распоряжения Главного начальника Верховной Распорядительной Комиссии и принимаемые им меры должны подлежать безусловному исполнению и соблюдению всеми и каждым и могут быть отменены только им самим или особым Высочайшим повелением.
11. С учреждением, в силу сего Именного Указа Нашего, Верховной Распорядительной Комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, утвержденную таковым же Указом от 5 апреля 1879 г. должность Временного С. – Петербургского Генерал-Губернатора упразднить.
Правительствующий Сенат, к исполнению сего, не оставит сделать надлежащее распоряжение».
Спустя пару часов после того, как Рязанов прочел императорский указ «Об учреждении в С. – Петербурге Верховной Распорядительной Комиссии но охранению государственного порядка и общественного спокойствия», в коридоре ему попался адъютант великого князя Константина Киреев. Морща лоб, он сказал, словно бы продолжая едва прерванный разговор:
– Читали приказ о Лорис-Меликове? Хороший результат. Всякие пагубные конституционные поползновения пресечены, слава всевышнему. Что ж, если императору не удается сладить с нигилистами, то пусть ладит кто иной. Государю-то, пожалуй, вешать не слишком удобно!
– Пожалуй, что и так, – осторожно согласился Рязанов.
Почему-то на ум пришли слова его любимого Рабле: «Все это заседало сорок шесть недель, но так и не раскусило орешка и не могло подвести дела ни под какую статью, и это обстоятельство так обозлило заседавших, что они от стыда самым позорным образом обкакались». Нет-нет, это, конечно же, никоим образом не относилось к Комиссии весьма уважаемого Иваном Ивановичем Лорис-Меликова, но ничего ведь не приходит на ум просто так, не правда ли? Конечно же, ничего этого вслух Рязанов говорить не стал.
Мимо прошли два сановных старичка, о чем-то взволнованно лопоча и манерно отставляя локти. Что за старички, Рязанов не знал, а Киреев с ними учтиво раскланялся.
– Кто такие, Андрей Михайлович? – спросил Рязанов, когда старички удалились.
– Господь их знает, – пожал плечами адъютант с простодушной миною.
– Что же раскланялись?
– Знаете, – понизил голос Киреев, – сегодня все меняется в одночасье… Смотришь, сейчас он старичок никчемный, а завтра – облечен… В чинах, судьбами ворочает. Однако мы отвлеклись от нашего Лориса.
– И что же, простите, Лорис?
– Да то, почтенный, что делегация почти царской власти Лорису есть полуабдикация, с другой стороны, что же делать? Михаил Тариелович – это последняя карта нашего правительства, если и это не удастся, то дело сойдется клином.
– Думаете, так?
– Думаю, так, – кивнул Киреев.
Каково же было удивление Рязанова, когда днем позже его пригласил сам герой многочисленных приватных бесед! С графом Иван Иванович был знаком, но не более того. Слишком уж разные они были люди: и возрастом, и окружением, и взглядами. Пожалуй, Рязанов удивился бы больше, разве что если бы его вызвал сам государь.
– Послушайте, Иван Иванович… – сказал Лорис-Меликов, глядя по сторонам, словно бы испытывал неудобство и не знал, о чем говорить. – Нет, обождите, что же я сразу о делах… Не угодно ли вам выпить чего-нибудь горячительного? Арманьяк, может быть?
– Если вам будет так угодно, ваше превосходительство, – отвечал Рязанов. Он ожидая официальной беседы, Лорис же был обходителен и немного растерян.
Генерал достал из шкафчика графин, налил обоим и, пригубив из своей рюмки, продолжал:
– Послушайте, Иван Иванович… Зная вашего многоуважаемого батюшку, а также ваши примечательные успехи на ниве правоведения, и не только, я имею честь предложить вам прелюбопытную работу во вверенной мне Верховной Распорядительной Комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия.
Комиссия была учреждена лишь несколько дней назад, 12 февраля, и Михаила Тариеловича Лорис-Меликова уже называли тайком «вице-императором». В самом деле, Комиссия и лично Лорис-Меликов обладали огромной властью, в его подчинение перешли Третье отделение и корпус жандармов, – и это явно, а о скрытых возможностях Комиссии оставалось лишь гадать. В своем обращении «К жителям столицы» три дня спустя после назначения рассудительный и мудрый Лорис-Меликов весьма красиво обрисовал задачи и цели вновь созданной Комиссии, сказав в частности: «Ряд неслыханных злодейских попыток к потрясению общественного строя государства и к покушению на священную особу государя императора в то время, когда все сословия готовы торжествовать двадцатипятилетнее, плодотворное внутри и славное извне, царствование великодушнейшего из монархов, вызвал не только негодование русского народа, но и отвращение всей Европы.
Не давая места преувеличенным и поспешным ожиданиям, могу обещать лишь одно – приложить все старание и умение к тому, чтобы, с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни пред какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой – успокоить и оградить законные интересы благомыслящей его части. Убежден, что встречу поддержку всех честных людей, преданных государю и искренно любящих свою родину, подвергшуюся ныне столь незаслуженным испытаниям».
Такие слова выглядели разумными в сравнении, к примеру, с обращением к государю начальника Московского полицейского управления, без обиняков предлагавшего «выслать всех социалистов на остров Сахалин и блокировать его военными кораблями, а высшие учебные заведения перевести в захолустные окраины, изолировав тем самым революционное студенчество от народа».
Рязанов, разумеется, читал «К жителям столицы» и догадывался, что вызов к Лорис-Меликову так или иначе будет связан с работою Комиссии, но никак не мог ожидать, что генерал вот так, запросто предложит ему место. Кто же мог ему протежировать? Откуда Лорис-Меликов знает о «примечательных успехах на ниве правоведения», под которыми, несомненно, подразумевает в том числе стажировку в Сюртэ? Или он совсем о другом говорит, а правоведение – лишь предлог?
– Вижу, вы озадачены, Иван Иванович, – улыбнулся тем временем граф. – Представьте же, как был озадачен я, когда государь предложил мне возглавить Комиссию… Буду честен: едва успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг – бац! – иди управлять уже всем государством. Я имею полномочия объявлять по личному усмотрению высочайшие повеления. Ни один временщик – ни Меншиков, ни Бирон, ни Аракчеев – никогда не имели такой всеобъемлющей власти. Потому, поверьте, мне известно о вас очень много, и, хотя кое-кто советовал мне не связываться с вами, отрекомендовав редкостным сумасбродом и мистиком, я все же пренебрег этими дурными советами. Видите, я с вами честен. Если вы не хотите еще арманьяку…
– Нет-нет, благодарю, ваше превосходительство!
– …Тогда не смею задерживать. Сейчас вас препроводят к одному из моих помощников и доверенных лиц, который и расскажет вам более подробно о грядущих делах.
– Но я, кажется, не дал еще согласия, – заметил Рязанов.
Генерал аккуратно вынул из кармана большой платок с монограммою, развернул его, высморкался, так же аккуратно убрал обратно и сказал с некоторой укоризною:
– Полноте, милейший Иван Иванович, я знал, что вы согласитесь, еще когда звал вас сюда. Мне очень нужен сумасброд и мистик, потому как вижу вокруг засилье людей рассудительных, благоразумных и скушных. А не то нынче время, чтобы благоразумно рассуждать, надобны головы необычные, работники всесторонние… Кому надо, пускай занимаются чем велено, а вам будет особое задание и отдельное начальство. Идите, идите, и вы не пожалеете, уверяю. Прошу извинить за столь короткую аудиенцию – не вижу смысла задерживать вас без толку, сам я всего лишь хотел еще раз на вас взглянуть, ибо не видел несколько лет.
Помощника и доверенное лицо Лорис-Меликова звали Бенедикт Карлович Миллерс, надворный советник. Лет сорока пяти, с седою всклокоченной шевелюрой и умным сухим лицом, он с удобством расположился в маленьком полутемном кабинете: окна там были завешены тяжелыми бордовыми портьерами и светили, несмотря на полдень, слабо шипящие угольные лампы.
– Извольте садиться, господин Рязанов, – сказал Миллерс, перебирая на столе вороха бумаг.
Перед столом помещалось два кресла, но на обоих лежали все те же бумаги, и Иван Иваныч не без труда освободил потребное себе место.
– Погодите минуту, иначе я забуду, что искал, – сказал Миллерс, продолжая копаться в документах.
Со скуки Рязанов принялся разглядывать книги, в совершенном беспорядке лежавшие на краю стола, в большинстве своем знакомые хотя бы названиями: первый том «Трудов Этнографической статистической экспедиции в западный русский край», Уложение о наказаниях 1846 года, Сборник Харьковского Историко-филологического Общества, разрозненные нумера «Недели» и «Киевлянина», а также на немецком и английском: «История немецкого народа» Янсена, переиздание «Глоссографии» Блаунта, «Об истине, заключенной в народных суевериях» Майо, «Очерки Элии» Лэма, «О преступлениях и наказаниях» Людовико Синистрари – впрочем, эта уже на итальянском. Довольно дико смотрелись здесь «Листок „Земли и воли“» и двадцатилетней давности «Полярная звезда» лондонского издания, запачканная то ли вином, то ли кровью.
Еще здесь была разнообразная литература по спиритизму – весьма толковая и полная подборка, в которой Иван Иванович приметил хорошо ему известные менделеевские «Материалы для суждений о спиритизме», петербургское издание Вильяма Крукса «Спиритизм и наука. Опытное исследование над психической силой», книги «Месмеризм, одилизм, столоверчение и спиритизм» Карпентера и «Спиритизм» Гартмана, а также журналы: аксаковский «Psychische Studien», издающийся в Лейпциге, и русский «Ребус».
– Любопытствуете? – спросил Миллерс, наконец освободившийся. Он взял небольшой лист бумаги, который тут же тщательно изорвал и бросил в корзину под стол.
Интересный подбор книг, ваше высокоблагородие. Не ожидал увидеть таковых в Комиссии Михаила Тариеловича, – смело заметил Рязанов. – Кроме разве вот этого. – И он постучал пальцем по «Листку „Земли и воли“».
В Комиссии Михаила Тариеловича многое можно увидеть, хотя почти все эти книги – моя личная собственность. Прошу прощения, что заставил вас ждать, господин Рязанов. Не удивляйтесь сумбуру на моем рабочем столе, ибо это не сумбур, но одному мне известный порядок. Так гораздо удобнее, уверяю… Что ж, приступим к делу. Не обижайтесь, если задаваемые мною вопросы напомнят вам пусть опять же сумбурный, но допрос: таковой у меня стиль, что поделать, таковая система.
– Я не обидчив, ваше высокоблагородие, – уверил Рязанов.
– Знаю, знаю… Я знаю о вас куда больше, нежели вы думаете, господин Рязанов. Неужели вы полагаете, что граф пригласил вас, не потрудившись навести всевозможные справки?
– Он сказал мне… и даже открыл, что некто пытался отговорить его от затеи приглашать меня в Комиссию.
– Строго говоря, в Комиссию вас и не приглашают, – сказал Миллерс, снова шевеля руками в бумагах. – В положительном случае вы будете как будто бы наняты Комиссией – подобная практика чрезвычайно удобна, а работать будете под моим непосредственным началом. Комиссия чересчур приметное учреждение для некоторых дел… Но вернемся к вопросам, которые я приготовил для вас. Прошу отвечать подробно и без утайки, господин Рязанов. Скажите для начала, какими языками и в какой степени вы владеете?
– Французским и немецким – отлично, латынью и английским – изрядно.
– Вы забыли румынский.
– О, ваше высокоблагородие, румынским я владею в достаточно скромных пределах… С тем же успехом я мог бы говорить об итальянском и венгерском.
– Отлично. И оставьте, прошу, титулование. Мы одни, не станем же чиниться… Что заставило вас порвать отношения с вашей невестою, госпожой Мамаевой?
– Какое отношение это имеет к моей возможной работе, господин Миллерс?…
– Никто не неволит вас, господин Рязанов. Вы можете тотчас выйти, если не хотите отвечать. Полагаю, карьера правоведа вас полностью устраивает, и я не хотел бы…
– Нет-нет, продолжим! – быстро сказал Рязанов.
В самом деле, кто ему теперь Аглая? Что дурного в том, что Миллерс хочет знать об их отношениях и причинах разрыва – учитывая, что Аглая явно числится в тайных надзорных списках жандармского отделения, к коим у Миллерса есть несомненный допуск.
– Как вам, видимо, известно, – произнес Иван Иванович, – госпожа Мамаева уличена в связях с организацией, называемой «Народная воля»; с такими господами, как Войноральский, Ковалик, Мышкин… После того как я это узнал, у нас произошел довольно неприятный разговор, а затем – разрыв. Могу уверить вас, что уже более трех месяцев я не поддерживаю с госпожой Мамаевой никаких отношений. В то же время и причин для ее ареста я не вижу: интерес госпожи Мамаевой к известным личностям таков же, как у большинства представителей российского студенчества и интеллигенции, сиречь созерцательно-восторженный. Никакой опасности госпожа Мамаева…
