Булат Ханов
Развлечения для птиц с подрезанными крыльями
Ира
Бабушке за глаза досталась шутливая взбучка.
– У нее строгое мясное кредо, – пояснила Ира соседке по общаге. – Она боится, что мы тут отощаем, как узники в Освенциме.
– Жуткая смерть двух магистранток потрясла Элнет Энер, – произнесла Даша тоном захолустного репортера.
– Надо будет месяца через три на фотошопе сделать впалые щеки, обескровленное лицо и послать фотографию бабушке.
– Страшно представить ее реакцию.
– Она примчится спасать нас борщом и макаронами по-флотски.
Даша призадумалась.
– Иногда мне кажется, мои только порадуются, если меня увезут на «Скорой» из-за растительной диеты. Тогда заботливый диетолог с докторской степенью вылечит меня от капризов и научит любить всех земных тварей, что попадают ко мне в тарелку.
Ира с Дашей познакомились на вступительных экзаменах и сразу договорились, что поселятся вместе, если обе поступят. Ире импонировали люди такого типа: пластичные, улыбчивые, легкие на подъем, с открытым взглядом и без намека на субтильность. Даша занималась йогой, коллекционировала фенечки, заплетала дреды себе и другим и часто повторяла слово «добро». Вера в Джа была краеугольным камнем ее мировоззрения. Через пять минут после знакомства с Дашей можно было без опасений ставить квартиру на то, что она боготворит Олю Маркес и равняется на нее.
Так и оказалось: Дашин плейлист включал все альбомы «Alai Oli», а сама она постила цитаты вокалистки с завидным постоянством.
Соседка встретила Иру в черной футболке без рукавов и в карго болотного цвета. На загорелых плечах красовались коричневые веснушки, напоминавшие пятнышки на зрелом банане.
– Свидетельница Боба Марли! – воскликнула Ира.
Польщенная Даша запустила руку в один из многочисленных брючных карманов и протянула на ладони карамельку в прозрачной обертке.
– Клюквенная. По вегану, без сахара и без краски. Я тут чудесный экомагазин нашла поблизости. Обязательно тебя свожу.
В знак доверия Ира сразу закинула конфету в рот. И правда, заметно лучше барбарисок ядовито-рубинового цвета, царапающих нёбо и сводящих скулы от кислоты. Кажется, с коммуникацией в Элнет Энере трудностей не предвидится. Если, конечно, Дашу не отчислят из универа за примерное растафарианское раздолбайство.
Пока Ира раскладывала вещи, соседка поведала ей об утреннем казусе на общей кухне.
– Захожу я, значит, проверить проростки. Там Мишель, наш негр-историк, жарит бананы на сливочном масле. Я смотрела-смотрела и осторожно спросила: «Почему ты их жаришь?» А он такой раздраженный повернулся и говорит с глубокой обидой: «Я разве обезьяна, чтобы их сырыми есть?»
Смущенно улыбнувшись, Ира сказала:
– Наверное, его достали этим вопросом.
Комната превзошла ожидания Иры. Чистенькие бежевые обои, пусть и подрастерявшие в свежести, тешили взор. Высокий потолок и широкое расстояние между кроватями, застеленными покрывалами в бело-фисташковую клетку, даровали ощущение покоя. Вместительный шкаф, солидные по меркам провинциального вуза тумбочки, персональные книжные полки – все складывалось в славный паззл, собирать который было одно удовольствие. На стенах в рамках и под стеклом висели фотографии с главными достопримечательностями Элнет Энера. Ничто нигде не отваливалось, не свешивалось, не скрипело, а завершал все это скромное великолепие обволакивающий яркий свет – не чета маминым тусклым энергосберегающим лампочкам.
* * *
На обед Даша накормила Иру веганским пловом с баклажанами и заварила имбирный чай. После обмена типичными шутками о скудном травоядном питании соседка уведомила, что пригласила гостей на вечеринку в честь новоселья.
– Сначала концентрация фриков покажется тебе запредельной, – предупредила Даша, – но вскоре ты почувствуешь, как комната заполняется теплом. Мы устроим островок гармонии и счастья на просторах скучной казармы. Мы дадим отпор занудным дежурным по этажу, бессердечным вахтерам и комендантше, для описания унылости которой не хватит никаких сильных эпитетов. Ты играешь на укулеле?
– Ни разу не пробовала.
– Я тебя научу.
Ира приняла душ и сделала укладку, нанеся на волосы глину и хорошенько взбив их. Вид в зеркале поколебал представления Иры о себе, поэтому она аккуратно расправила некоторые пряди. Теперь годится. Хаосмос во всей красе. Ну, может, не во всей, но красе.
Ее наряд на вечеринку составили черные джинсы и черная блуза-туника.
– Шикарно, – заверила Даша.
– Я ощущаю себя дебютанткой на сцене.
– Это не классический театр, так что нам не грозит публика из старперов, которые хвастаются своей умудренностью. Не волнуйся.
– Как думаешь, мне стоит что-нибудь купить и приготовить для гостей?
– Абсолютно ничего. Мы хозяйки, а они путники, которые бредут к нам на пламя свечи и приносят корзинки с дарами.
Сказав так, Даша пошла жарить картошку и мастерить салаты, фруктовый и фасолевый. На все предложения помочь она отвечала вежливым, но твердым отказом.
К шести начали стекаться те самые путники. Степень их фриковости Даша преувеличивала. Никто из гостей, на первый взгляд, не дотягивал до звания загадочного или хотя бы странного. Филолог Рита, очаровательнейшее существо с синими дредами и вздернутым, как у принцессы, носиком, притащила с собой бананы и грузинский виноградный лимонад. Басист Митя в затасканной черной куртке из кожимита, выделявшийся лающим смехом и почти что зомбическим выражением бровей, не взял с собой ничего и патетично извинялся, демонстрируя пустые руки с нестрижеными ногтями. Маша и Костя, трогательная пара с безупречными манерами, водрузили на стол сухое красное вино, адыгейский сыр, гуакамоле, три пачки кукурузных чипсов и пластиковые стаканы. Наконец, небритый Денис, который в силу возрастной помятости не мог никоим образом принадлежать к студенческому миру, извлек из кармана ветровки бутылку киргизского бренди. Как пояснил Денис Ире, хоть в его облике и нет ровным счетом ничего татаро-монгольского, его степной отец пас лошадей и пил кумыс.
Ира дивилась, когда только Даша, приехавшая в Элнет Энер на день раньше нее, перезнакомилась с этими людьми.
Рита рассказывала о летнем путешествии в Грузию и беспощадном кавказском гостеприимстве. Все с увлечением слушали, лишь Митя скептично перебивал повествование.
– Да быть такого не бывает! – провозглашал он. – Они там все потомственные русофобы.
– Мне такие не попадались.
– Тебе повезло, там повальная русофобия, – не унимался Митя.
– Нет там русофобии!
Ира стала ждать, когда скандальный музыкант объявит, что красота – это страшная сила и тайное оружие, благодаря которому русских девушек привечают даже на враждебных землях.
Не исключено, что Митя опустился бы и до таких приемов, если бы не вмешалась Даша.
– Так, – сказала она, – не будем отравлять дружную компанию националистическими миазмами.
Она достала укулеле и исполнила «Любочку». Ира, помнившая текст, изумилась, что эту не самую раскрученную песню из доцифровой эры знают все за столом. Раздухарившийся Митя подпевал темпераментнее остальных.
– Всем добра! – воскликнула Даша с последним аккордом.
– Всем добра!
– Йоу!
После второго бокала вина разговоры за столом разделились. Митя снова увел Риту и Дашу в грузино-русские политические дебри. Влюбленные шептались в своем уголке. Денис, почесывая заросшие щеки, примеривался к Ире и, судя по всему, целил ей в сердце. Меткостью он явно не славился.
– Даша сказала, что ты очень умная.
Ира пожала плечами.
– Ты ведь этнограф?
– Да.
– Этнография – полезное направление, – сказал Денис. – Оно напоминает нам, что каждый народ, даже самый маленький, значим для человечества. Нет более привилегированных и менее привилегированных. Отец мой повторял, что солнце для всех светит одинаково.
Иру подмывало сострить, что как раз таки солнце для разных этносов светит по-разному, эскимосы не дадут соврать.
– Наверное, он прав, – продолжал Денис. – Пусть мы и не сблизились, я многому у него научился. Не уверен, что я правильно понимал отца и определял его место в моей жизни. Я не виноват, и все же мне есть, о чем жалеть.
Ира молчала.
– Спустя годы на нас наваливается тоска по временам, когда мы испытывали счастье, но не сознавали его. Мы напрасно хватаемся за то, что ускользнуло от нас.
В кармане Иры просигналил телефон. Никогда еще ее так не радовали уведомления. Она коротко извинилась и выскочила в коридор, подальше от рефлексивного типчика и его половинчатых откровений.
Извещение из «Вайбера». Час от часу не легче. Установившая этот мессенджер разве что от избытка свободной памяти на телефоне, Ира не пользовалась приложением и не советовала его друзьям.
Тут ты меня не забанила)
Ире словно снежок закинули за шиворот.
Как ты, крошка?
Скучаю по тебе.
Сильно-пресильно.
Зачем это писать? Зачем это писать так?
Ты уехала, как напоказ. Мне не нужно очевидных знаков, чтобы прозреть. Да, ты не любишь меня, у тебя своя жизнь, свои планы. Вот только незачем, подруга, сбегать от меня. Это обидно, знаешь ли.
Я тебя не преследую, это ты от себя бежишь.
Дрожащими пальцами Ира снесла «Вайбер» вместе с треклятой перепиской. Коридорные стены угрожающе надвинулись, и Ира поспешила обратно в комнату.
– Сестра, что с тобой? – воскликнула Даша.
– Ничего.
– У тебя такой вид, как будто на твоих глазах человека расстреляли.
– Как будто раздавленную кошку в постель подложили, – добавил Митя.
Даша без предисловий съездила ему локтем по ребрам и наставила на Иру вопросительный взор.
– Кое с каким делом надо разобраться. Позвонить родным, уточнить. Связано с документами. Ничего серьезного.
Ира схватила портфель и двинулась к выходу.
– Ты ведь не домой сорвалась на ночь глядя?
– Нет, что ты. Я скоро вернусь.
– От нас точно никакой помощи не требуется?
– Никакой.
– Может, деньги?
– Нет. Спасибо.
Даша кивнула.
– Тогда расправляйся со своим делом и поскорей возвращайся на наш островок гармонии и счастья!
Уже в коридоре Иру догнала клейкая субстанция по имени Денис.
– Я тебя не обидел?
– Меня никто не обидел.
– Мало ли. Вдруг ляпнул не то.
– Все в порядке.
– Могу я сейчас помочь тебе чем-нибудь?
– Спасибо, я сама.
Несвежая черная футболка с рисунком рыбьего скелета наплывала на Иру. Едва сдерживаясь от того, чтобы не оттолкнуть Дениса, она пятилась в сторону лестницы. Увеличив расстояние до тактичного, девушка повернулась и помчалась.
Ему, наверное, тридцать пять, если не сорок, а он ловит шансы с иногородними студентками.
Что за наказание! Это не ее место, не ее. Она должна учиться в Польше, в Нидерландах, в Норвегии, в Австралии и в Новой Зеландии, собирать легенды в поморской глубинке и спасать саамов от исчезновения.
Перед глазами мелькали убывающие цифры. Четыре, три, два. Зловещий красный на побелке. Как будто маляр, обезумевший от своей безвыходной скрупулезности, методично наносил номера этажей артериальной кровью через трафарет.
Во дворе общаги разгуливал полицейский патруль – крупные темные силуэты. Дубинки покачивались за их поясами.
Вы, ребята, последние, кому можно довериться.
Как абсурдно. Почти никто не любит полицию, однако почти все считают, что без нее нельзя.
Елисей
Гриша понял все по измаянному лицу друга. Елисей выглядел, как крестьянский сын, сбежавший из родного села и проведший бессонные ухабистые ночи в рыбном обозе.
Гриша расстелил постель, и Елисей, скинув джинсы и носки на ближайший стул, юркнул под одеяло в дорожной толстовке.
– В следующий раз сниму. И футболку тоже. Простынь постираю. Не буди.
Объятия Морфея настигли изнуренного путника удушающим захватом.
Пролежав без малого семь часов без единого движения, Елисей пробудился и рывком сел на кровати. Гриша, работавший рядом за ноутбуком, швырнул ему на колени махровое полотенце с символикой «Манчестер Юнайтед».
– Думал, ты захочешь принять душ, когда проснешься.
– Спасибо, хоть шампунь не кинул.
К выходу Елисея из ванной Гриша пожарил яичницу с помидорами и сварил в турке кофе. Елисей набросился на еду с таким аппетитом, что треск за ушами утратил свою метафоричность.
– Моей стряпне еще никогда такие комплименты не делали, – сказал Гриша. – Сдается мне, либо ты прямиком из блокадного Ленинграда сбежал, либо тебя Лена твоя голодом уморила. Как она, кстати, отнеслась к твоему переезду?
Не прекращая молотить челюстями, Елисей поднял вверх большой палец.
– То есть с надлежащим уважением?
– В точку.
– А как сама дорога?
Елисей отжевался, вытер рот салфеткой и пересказал автостопный трип, особенно напирая на ночевку под звездами и на бешеный заезд в «Тойоте Камри».
– Фееричная история, – заключил Гриша. – Вдруг этот психованный таким образом служит народу?
– Это как?
– Начнем с того, что он не работяга, который задержался на даче допоздна и вез домой репу, редиску и морковь.
– Маловероятно, – согласился Елисей.
– Машинка у него солидная, как и костюм.
– Я и говорю, что он фээсбэшник или депутат местный.
– Мелко берешь. Это серый кардинал тиранического режима. Влиятельный тип, чьи руки до плеч испачканы кровью узников совести. Важный гусь с абонементом в политическое закулисье. И внутри этого мерзавца спрятан надломленный человек, страдающий от своих злодеяний. Чтобы хоть как-то их компенсировать, твой таинственный водитель спонсирует детские фонды, анонимно дарит инвалидам коляски и протезы, а по ночам подвозит автостопщиков до Элнет Энера. На высоком посту он не способен служить народу напрямую, вот и ищет обходные пути.
Полет фантазии оборвал Влад, сосед Гриши, ввалившийся в кухню и прозаично потянувшийся в холодильник за кефиром. Костлявый и бледный, со взъерошенными волосами и заправленной в песочные бриджи зеленой футболкой, Влад производил впечатление чокнутого программиста, объявившего бойкот заоконной действительности.
– Это наш Одиссей прибыл, – представил Гриша питерского друга.
Влад присмотрелся к новому квартиранту и сказал:
– Для обеда сейчас слишком поздно, а для ужина – рано. Полдники у нас не заведены, так что Гриша, наверное, тебя ценит, раз готовит тебе в неурочное время. Я людей не очень люблю, но пусть тебя это не напрягает. Велкам, как говорится.
Влад отпил из бутылки кефира, сунул ее обратно в холодильник и потопал к себе в комнату.
В переписке Гриша намекал на суровый характер соседа. Судя по скупому, но фактурному описанию, Влада сложно было причислить к компанейским парням. Он промышлял криптовалютой, почти не покидал дома, не общался с девушками и не смотрел сериалы, а на его стене висел постер с Михаэлем Шумахером.
Спустя минуту Влад вернулся и пожаловался Елисею на голубых.
– Не проходит и дня, чтобы я не увидел в новостной ленте запись про гомосеков. То на них охотятся, то их защищают. Засилье гейства в информационном поле.
– Раздражает, – согласился Елисей.
– Почему меня впутывают в чужие интимные отношения? Почему меня вынуждают занять позицию по вопросу, который меня не интересует, а?
Бормоча ругательства, Влад снова достал кефир и унес его с собой.
Елисей не насытился яичницей, и Гриша сделал ему и себе сэндвичи с сыром и беконом. За едой бывшие однокурсники перемыли косточки университетским преподавателям, обсудили капризную петербургскую погоду и вспомнили затяжные, как переправа через Стикс, поездки по эскалаторам в метро. Гриша, расчувствовавшись, извлек из навесного шкафа две старые стопки и початую текилу.
– Помянем?
Елисей указал на горло и произнес:
– Отекает каждое утро. Реагирует на горячее и холодное, на острое и вяжущее. Бунтует против алкоголя в любых проявлениях. Даже безалкогольное пиво его, видите ли, не устраивает.
– Сочувствую, дружище.
– Надеюсь, причина в северном климате, точнее, в его болотно-озерной вариации.
– Уверен, что так. Ничего, в наших краях скоро поправишься. Стаканами будешь спирт глушить.
– Я и от сериалов стал воздерживаться, – сказал Елисей. – Там в кадре постоянно мелькает алкоголь. Герои смачно осушают бокалы с виски по поводу и без, в одиночестве и в компании, затыкая паузы и поддерживая диалог. Если бы при просмотре «Ада на колесах» я накатывал по стопке бурбона каждый раз, когда мне в глаза изящно и будто невзначай тычут выпивкой, то к шестой серии я бы заговорил с персонажами, а к десятой – помчался бы в магазин за револьвером и ковбойской шляпой.
Гриша понимающе убрал текилу в шкаф.
– Кстати, о выпивке, – продолжил Елисей. – Где у вас самый крутой крафтовый бар?
– Сожжешь его, чтобы не соблазнял?
– Ни в коем случае. Я бы сходил туда.
Гриша озадаченно почесал затылок.
– Блог сам себя не напишет, – объяснил Елисей. – А пить я там не собираюсь.
– Подписчики не поймут, – согласился Гриша.
* * *
Елисея мучило чувство вины. Он нагло заснул в грязной толстовке, сбил Грише и Владу режим питания, вторгся в их устоявшийся быт. Пускай они проведут вечер без хворого постояльца и рассудят, как с ним поступить. Если оставят без пяти минут иждивенца у себя, то славно. Если выпнут, тоже не беда. Можно податься в Саратов. Либо вернуться в Петербург. Либо махнуть на все и осесть в Трехгорном. Это не лучший исход, но и не катастрофа.
Елисей шагал по широким тротуарам и скользил взглядом по вывескам. «Неврологический центр лечения боли», «Вейпер из виртуальной галактики», «Санта Барбер», творческая студия для детей «Рандеву Кидс», квест-пространство «Ризома», магазин инструментов «Синьор Гвоздодер», продуктовый «Анчар».
Елисей поостерегся бы обедать снедью оттуда.
Город ухмылялся и интриговал.
Бар «Рекурсия» располагался в самом конце центральной улицы Нарайна, названной, согласно «Википедии», в честь местного большевика-революционера. Обилие света и воодушевленных лиц за стеклянным фасадом притягивало, а в воздухе витал легкий хмельной запах куража, раскрепощенности и скрепленного выпивкой студенческого братства и сестринства.
Елисей набрал в грудь воздуха, настраиваясь стоять насмерть в битве с искушением, и толкнул дверь.
Сорок кранов с самыми разными сортами – от пацифистского цветочного сидра до ячменного вина с воинственным нравом, от консервативного лагера для олдфагов до экспериментального имперского стаута с замахом на революцию в истории пивоварения, от бельгийских ламбиков до челябинских портеров, от норвежцев до голландцев, от американцев до эстонцев – способны были удовлетворить самого взыскательного пивного брюзгу, привыкшего принижать плюсы и раздувать минусы. Прямоугольные столы для компаний от двух до десяти человек тянулись вдоль иссиня-черной стены с ликбезом по пивной теории. Рядом с холодильниками, забитыми сверху донизу бутылочным крафтом, разместился большой стол в форме полукруга, а над ним нависала помпезная трехъярусная люстра с пустыми бутылками, перевернутыми вверх дном. Их пестрые этикетки хотелось коллекционировать и коллекционировать.
В баре восседали вчерашние подростки с оголенными щиколотками и симпатичные бунтарки с синими и зелеными волосами, принарядившиеся для выхода в свет давние подруги и робкие парочки на втором или третьем свидании, псевдонордические самцы с ухоженными бородами и выбритые до синевы канцелярские служаки. Наметанный глаз Елисея вмиг различал прожженных бир-гиков и настороженных неофитов. Экраны беззвучно транслировали футбол, а из колонок лился приятный фолк.
Елисей попал в свою стихию.
Он приметил двух одиноких посетителей. Первый, моложавый субъект в малость помятом синем костюме, усердно поглощал креветки. Вторая, отрешенная девушка с каре, облаченная в свободную блузку и джинсы, задумчиво вертела перед собой картонную подставку для пива то по часовой стрелке, то против нее. Девушка словно сбежала с посредственного концерта и теперь размышляла, правильно поступила или нет. Бокал ее был пуст, если не считать крохотных клочков пены на дне.
– Здравствуйте, – обратился Елисей. – Вы решите, что я к вам клеюсь, однако это не так.
Она медленно подняла на него взгляд. Далекий от ласкового.
– Штука в том, что я делаю обзоры пива, а из-за фарингита мне пить запрещено. Бытие устроило мне засаду.
– Не вам жаловаться на бытие, – сказала девушка. – Вы, например, сегодня третий, кто ко мне подкатывает. Первый интересовался моими музыкальными пристрастиями. Второй вспоминал отца, который пас лошадей. Вы же давите на жалость.
– Вы неверно поняли, – возразил Елисей. – Я пивной блогер и собираю материал для обзора. Вот.
Он показал незнакомке свой профиль в «Инстаграме». Лицо ее посветлело.
– Ого!
– Что «ого»?
– Вы тот самый обзорщик, который пишет об ураганах, лавинах и прочей стихийной жути?
– Смотрю, вы в теме.
– Читала ваши публикации на «Крафт депо». Значит, про фарингит это правда?
– Сущая правда.
Девушка прикрыла лицо рукой.
– Простите, я вам нагрубила.
– Ерунда, обычное недоразумение. Так вот. Я отчаянно нуждаюсь в помощи. Давайте я возьму вам пиво, вы его протестируете, а я приду домой и по горячим следам набросаю заметку. Идет?
– И вы не увяжетесь за мной до дома?
– Даже не умоляйте.
Она кивнула.
– Есть уточнение. Позвольте мне побыть эмансипированной женщиной и самой купить себе пиво.
– Это лишнее. Я никогда не покупаю пиво. Меня им угощают.
Елисей достал из кармана пластиковую карточку.
– Пожизненный абонемент на бесплатное пиво от Крафтовой ассоциации России.
– Ого!
– Какой сорт вам принести?
– Любой, только не сладкий. И без молока.
– Непереносимость лактозы?
– Вроде того.
Пряча ликование, Елисей подошел к барной стойке и помахал абонементом перед барменом с пышными усами, подровненными ножницами по последней моде. Бармен, узнав блогера, настоял на совместном селфи, а затем принялся вдохновенно перечислять новинки. Крафтовый рынок определенно переживал взлет. У Елисея все скрутило внутри от недоступного ему изобилия, пока он выбирал.
– Извините за задержку, – сказал он, возвращаясь за столик с пивом для девушки и апельсиновым соком для себя. – К вашим услугам сухой стаут «Испытание пеплом». В основе ячменный солод, копченный на торфе.
– Звучит как название ядерной боеголовки.
– Угу. Кстати, я вспомнил киношный штамп. По логике сценаристов, я мимоходом, как бы ненароком, должен спросить: «Извините, я забыл ваше имя».
– А я должна ответить: «Я его не называла». И заподозрить вас в тайных намерениях.
– Именно!
Елисей на мгновение откинул голову и опустил веки. Ему нравилась его собеседница. Его завораживали ее сдержанный голос, непокорные волосы соломенного цвета и милая щербинка между передними зубами.
– У меня эксцентричное имя, – сказала она.
– Жизель?
– Близко.
– Жанна.
– Побойтесь бога.
– Жозефина?
– И я всю жизнь обречена искать Наполеона с имперскими амбициями.
Елисей хмыкнул.
– Я запутался.
– В общем, это шутка. Я Ира. Оригинально, правда?
– Головоломно. – Елисей поскреб в затылке.
– А как зовут вас?
– Как и героя из «Сказки о мертвой царевне» Пушкина.
– Там, где семь богатырей?
– Да.
Ира вздохнула.
– Теперь вы сочтете меня глупой, ведь на ум мне приходит лишь царь Салтан из другой сказки.
– Не сочту. Тогда вторая подсказка. Париж.
– Винсент?
– Ни разу.
– Хм. Эрнест?
– По-вашему, я похож на Эрнеста?
– Гюстав Эйфель? Оноре де Бальзак? Людовик какой-то там? Это нечестно!
– Хорошо-хорошо. Открываюсь. С Парижем связаны Елисейские Поля, а королевич Елисей – это жених мертвой царевны.
– Скажите еще, что «Елисея» проще отгадать, чем «Иру».
– На изи! Ладно, раз уж мы познакомились, может, перейдем на ты?
– Договорились. Хоть это и неловко – на ты с королевичем.
Елисей взял со стола зубочистку, освободил от пленки и разломил пополам. Вот бы махнуть рукой на телесные сбои, на врачебные наказы и заказать пива для себя. Пробовать сорт за сортом и длить праздник до тех пор, пока он не станет невыносимым. Этот вечер слишком прекрасен, чтобы не выпить.
Пришлось незаметно ущипнуть себя за ногу.
– Мои вкусовые рецепторы передают тебе благодарность, – сказала Ира. – Кофейная линия в основе на редкость плодотворно сочетается с торфяными обертонами. Описать свои ощущения?
– Ни в коем случае.
– Тоже так подумала. Я излагаю сбивчиво, да и ты в своих обзорах, похоже, не слишком опираешься на детали.
– Верно. А вот сравнение с ядерной боеголовкой мне пригодится. Не против, если позаимствую?
Ира пожала плечами.
– Твое пиво – твой обзор – твои образы.
– Отличный слоган! Сравнение же запало, потому что я родился в уральском городе, где производят ядерное оружие.
– Как любопытно!
– Как-нибудь расскажу об этом.
Произнеся это, Елисей смешался. Сейчас Ира припишет ему тайные намерения, долгосрочные планы и сухо попрощается. Решит, что ее расположение покупают за бокал стаута. Чтобы не обременять девушку излишним интересом, Елисей тактично увел взгляд.
За соседним столом крупный тип с эспаньолкой и ранней сединой в волосах деловито заливал что-то в уши молодой спутницы. Облаченная в облегающее фиолетовое платье до колен, она любезно, с подчеркнутым достоинством внимала рассказу, не кивая и не поддакивая.
– …такие китайские товары «Али экспресс» отправляются в Россию транзитом через Казахстан, – утверждал мужик. – Сейчас это самый развитый торговый узел в Средней Азии. Мировые корпорации инвестируют в Казахстан миллиарды долларов, там прокладывают автодороги, строят нефтепроводы и больницы. За двадцать лет прожиточный минимум в стране вырос, вдумайся, в семь раз. Если бы меня на камеру спросили, где грамотнее распоряжаются природными ресурсами и где выше уровень жизни, в России или в Казахстане, я бы без сомнений выбрал второе.
Распевая дифирамбы дружественному цветущему государству, тип периодически проводил пальцами по эспаньолке, будто удостоверяясь, что контуры ее не изменились. Под белой рубашкой с крапинками, расстегнутой на две пуговицы, виднелась бритая грудь, красная и упругая, как дубленая кожа.
Елисея передернуло от мысли, что сейчас он выглядит похожим на этого самодовольного охотника, красующегося перед добычей.
– Я даже не предполагала, что один из главных пивных блогеров живет в Элнет Энере, – сказала Ира.
– Честно говоря, это и для меня неожиданность. Я бросил Питер и пришвартовался здесь этим утром.
– Ого.
Ира сделала большой глоток и задержала его во рту. В ее карих глазах с оливковым отливом установилось изумление, точно ей сообщили, что ее любимое кафе внезапно закрылось.
– Представь, что у тебя малоизвестный мобильный оператор, – произнесла она. – Совсем нераскрученный. Ни рекламы на «Первом канале», ни фирменных салонов связи на автобусных остановках, ни шариков с символикой компании. И вдруг ты встречаешь человека, который пользуется тем же оператором, что и ты. У меня аналогичные чувства. Я ведь тоже приехала сюда сегодня.
Ответить Елисею помешала хлопнувшая за спиной дверь. Он повернул голову, и брови сами собой приподнялись.
Лохматый субъект на пороге казался диким.
Не варваром, не безумцем, а именно диким.
Юношеские черты в облике нового посетителя уживались со старческими, а его возраст навскидку не определил бы и специалист по социальному страхованию. Кончики выпуклых ушей торчали из-под вздорных рыжих косм, а выскобленные дряблые щеки добавляли виду потрепанности. Армейский низ контрастировал с отшельническим верхом: начищенные берцы слоновьего размера и камуфляжные штаны безо всякой логики дополняла затрапезная шерстяная водолазка, облепленная репейными колючками. Вошедший двумя руками опирался на алюминиевую трость.
Все смолкли. Исчезла даже музыка.
– Моя порочная паства! – загремел раскатистый голос. – Вы снова отринули учение Божье!
Раздались аплодисменты.
– Руби сплеча, святой отец! – выкрикнул кто-то.
– Слава проповеднику!
Новоявленный гость потопал вдоль столов и барной стойки в дальний конец, волоча за собой трость. Она погромыхивала на стыках кафельных плит, как железнодорожный состав во время торможения.
Почти добредя до кухни, вихрастый субъект развернулся.
– Известно ли вам, что есть незрелость? Откуда она берется? Пребывает ли она в душах от рождения или проклевывается в них потом ростками белены и дурмана? Считается ли незрелым безвинное дитя или его безгреховная сущность ограждена его от той незрелости, что губит нас?
Притихшая публика ждала продолжения.
– Вчера у фонтана меня потрясла юная дева. Она курила электронную сигарету и плакала так, что ее слезы, подобно воскресному дождю, зашуршали в моем сердце. «Что с тобой, дочь моя?» – спросил я, подавая платок. «Моя жизнь кончена! – воскликнула юная дева. – Кругом ложь и вероломство!» – «Но почему ты так решила?» – снова спросил я. И тут она утерла слезы и промолвила: «Потому что нож в спину вонзают те, кого защищаешь грудью».
«Проповедник» ударил кулаком по барной стойке, точно она перед ним провинилась.
– Она изведала боль, – изрек он. – Она открыла, что подлунный мир заключает в себе не только радость, но и горе, не только великодушие, но и коварство, не только свет, но и мрак. Подлость сбила ее с ног, и сомнение трупными червями прокралось в ее нежную душу. Горизонт заволокло графитовыми тучами, и пыль взвилась столбом.
Между тем бармен наполнил стакан лагером и учтиво подвинул его вещателю. Дикий незнакомец отхлебнул треть и вытер губы рукавом.
– Кто из нас осмелится судить юную деву? Кто из нас проводит смехом ее согбенную фигурку, устремленную в неизвестность? Кому из нас неведомо отчаяние, заполонившее ее? Разве не сталкивались мы с бесчестьем, которое сокрушает волю, и с обманом, который толкает в пропасть уныния? Разве не настигало нас озарение, что властвуют в земной юдоли негодяйство и беззаконие, лицедейство и алчность, равнодушие и цинизм, хейтерство и хайп? Словно кишечная хворь, набрасывались на нас немощь, и страх, и великий трепет. Не умея совладать с этими напастями, мы мирились с ними. Да, говорили мы, здесь нет ничего, кроме торжествующего скудоумия и циркулирующего разврата. Да, говорили мы, Бога не существует, а если Он и был когда-то, то давно нас оставил. И считали себя умудренными, прозревшими, проникшими в чернильную сердцевину мироздания.
«Святой отец» запрокинул голову и опустошил стакан с пивом.
– И в этом наша роковая ошибка и слабость. Мы принимали за зрелость всеведущую ухмылку, прилипшую к устам, и презрение к боли ближнего своего. Мы кичились горьким опытом, как кичатся породистыми псами или горными алмазами. Мы кляли тех, кто гонится за деньгами, за статусом, за славой, кто поклоняется вещам и накручивает лайки в «Ютубе», и брезговали теми, кто живет иначе. Боже всемилостивый, вопрошаю я, и это называют зрелостью?
Субъект сделал паузу и продолжил, теперь уже тихо и вкрадчиво:
– Подлинная зрелость иная. Она состоит в ясности ума и твердости сердца. Человек, верный Господу, говорит ясно и твердо держится своих слов, приспешник же дьявола изъясняется путано и в разговорах виляет. Незрел не младенец, кричащий в люльке, а человек, познавший сладость греха, как познаю́т друг друга жених и невеста на свадебном ложе, и дозволивший себе грешить. Младенец не примет дьявола в объятия, ведь что младенцу до токсических щедрот, обещанных дьяволом! Что младенцу до лести и вирулентных ласк! Дьявол вербует лишь тех, кто уже вкусил от разочарования и подверг сомнению истину, красоту и благо. Незрелость – вот имя той слабости, что разоружает нас пред дьяволом. Незрелость – вот тот порок, что рушит нашу связь с Господом. Да превозможем мы в себе этот порок, да не убоимся зла, да не уподобимся гнусным шакалам! Укрепляйте в душе добродетель и будьте примерной паствой! Аминь!
