bannerbannerbanner
Врата жизни

Брэм Стокер
Врата жизни

Полная версия

Глава II. Сердце ребенка

Несколько недель после смерти жены сквайр Норманн был переполнен горем. Он отважно боролся с этим состоянием, погружаясь в рутину повседневных дел, и настолько преуспел, что смог держаться при посторонних вполне достойно и сдержанно, хотя внутри у него царила пустота.

Малышка Стивен оказалась единственным существом, способным тронуть сердце отца. Когда он брал ее на руки, все чувства его оживали, он слышал, видел, чувствовал. В эти мгновения он желал только беречь и любить ее. Постепенно между отцом и дочерью возникла особая привязанность. Если он запаздывал в детскую, девочка начинала беспокоиться, в нетерпении смотрела на дверь. И стоило ему войти, она буквально заходилась от радости.

Время летело стремительно, и Норманн судил об этом лишь по тому, как росла дочь. Сезоны посева и сбора урожая, смена времен года, события за пределами дома – ничто не привлекало его внимания. Ребенок стал для него центром мира и смыслом существования. Каждый шаг в ее развитии представлялся ему восхитительным и важным, вызывал волнение и новые мысли. Когда у дочери стали проявляться первые признаки пола, отец был совершенно потрясен, он был растерян и смущен переменами. Сперва он не замечал этого: детские платья и привычка видеть в ней малышку застилали его взор, но мало-помалу детали подсказывали ему, что происходит. Сквайр Норманн вынужден был признать, что его ребенок превращается в женщину. Пока маленькую женщину, нуждающуюся в опеке и заботе больше, чем взрослая. Она начинала искать новые приемы, не подозревая сама, что делает: легкий флирт, особая нежность и ласка, кокетливые улыбки служили пробой сил и предвестием будущего расцвета. В конце концов отец признал, что Стивен – очаровательная девушка, которая вот-вот созреет.

На первых порах ему трудно было думать о ней как о женщине. Он так долго ждал сына, так привык думать о ребенке без пола, что научиться новому образу мыслей было непросто. Затем растерянность уступила место удовольствию и гордости. Но в глубине души он так и не смог отказаться от привычного отношения к Стивен как к сыну. Все в ней напоминало ему о покойной жене, о ее глазах и мягком голосе, надеждах и чувствах, с которыми она передала ему ребенка, прежде чем покинуть этот мир. Именно это определило его отношение к дочери и подход к ее воспитанию. Если девочке предназначено было стать ему и дочерью, и сыном, она должна приобрести и мужские качества наряду с женскими. Не так уж трудно добиться этого, когда речь идет о единственном ребенке, на развитие которого не влияют ни братья, ни сестры.

Однако был человек, категорически настроенный против малейших отклонений от традиционного воспитания девочки. Это была мисс Летиция Роули, которая заняла со временем место отсутствующей матери. Летиция была молодой тетушкой сквайра Роули из Норвуда, младшей сестрой его отца. Между ней и сквайром было всего шестнадцать лет разницы. Когда скончалась вторая жена старшего Роули, Летиция, к тому времени тридцатишестилетняя старая дева, занялась воспитанием юной Маргарет, а когда та вышла замуж за сквайра Норманна, мисс Роули была просто счастлива, ведь она знала Стивена с детства. И хотя ей хотелось бы подобрать для своей подопечной жениха помоложе, она не могла сомневаться в том, что сосед – лучший из мужчин с самым достойным положением в обществе. Она заметила, что Маргарет искренне влюблена, и Летиция, так и не узнавшая радости взаимной любви, нашла удовольствие в наблюдении за романтическими отношениями, разворачивающимися у нее на глазах. Так что она смирилась с тем, что поклонник Маргарет старше, чем можно было ожидать. Новость о смерти Маргарет настигла ее во время путешествия по Ближнему Востоку. Вернувшись домой, Летиция заявила, что будет заботиться о малышке, как прежде заботилась о ее матери. Но повторить прежний опыт ей не удавалось. Она была еще не в том возрасте, чтобы поселиться в Норманстенде, не вызвав недоумения и пересудов вокруг, а сквайр Норманн и мысли не допускал, чтобы его дочь жила где-то в другом месте, вдали от него. На долю воспитательницы оставался общий контроль за обучением и развитием девочки, но из-за расстояния между ними ее участие оказалось фрагментарным и откровенно недостаточным.

При всем очаровании Стивен росла своевольной, с детства проявляя властную натуру. Это доставляло ее отцу тайное удовольствие, так как соответствовало его идее, что Стивен будет для него и дочерью, и сыном. Он даже гордился проявлениями этакой имперской воли. Детский инстинкт победителя в сочетании с женской природой придавал ей особую власть, и Стивен рано почувствовала свои возможности. Она проверяла выносливость няни, затем пробовала силы на отце, добиваясь всего, что хотела, и избегая неприятностей. Постепенно она научилась захватывать максимально возможное пространство и устанавливать свои правила.

Не то чтобы она жаждала недоступного, чего-то заведомо вне пределов досягаемости. Практичность Стивен и ее маленькие уловки стали для отца источником бесконечной радости, а поскольку желания ее обычно были весьма разумными, ему было легко и приятно исполнять их.

Мисс Роули тоже нечасто замечала за девочкой поступки, которые заслуживали осуждения. Она тщательно подбирала для подопечной гувернанток, время от времени проверяя, как идут дела с обучением Маргарет. Девочка проявляла такую искреннюю радость и доверие, что сердце Летиции таяло, а на незначительные промахи или ошибки не хотелось обращать внимания.

Однако проходило время – и очередная гувернантка в слезах отказывалась от места, несмотря на хорошую оплату и расположение нанимателей. Приходилось искать замену, но история повторялась. И все же Стивен неизменно выражала «тетушке» самую нежную любовь и привязанность, так что той не хватало духа разбираться с причинами ухода гувернанток всерьез. Девочка брала одинокую и не имевшую собственных детей женщину за руку, крепко сжимала пальчики, и любые вопросы и возможные упреки исчезали, не успев родиться.

А уж как Маргарет любила отца! Какой нежной была с ним! Несмотря на то что во многом она усвоила ухватки типичного мальчика, женское умение брать свое лаской и добротой проявилось у нее с юных лет.

Когда в семье один-единственный ребенок, трудности с его обучением не редкость. Ведь истинное образование мы получаем не из рассказанного учителем, а из собственного опыта и наблюдений, из взаимодействия с другими детьми, из подражания старшим товарищам, не слишком опережающим нас по возрасту. Дети лучше всего учатся друг у друга, естественным образом, а не в результате принуждения. Между братьями и сестрами устанавливается особая связь, более тесная и важная, чем между друзьями по играм, а потом, во взрослой жизни, этот драгоценный опыт общения неизменно оказывается полезным. У маленькой Стивен не было шанса приобретать разум у ровесников. Она получала много, щедро, но принимала это без труда и без особой благодарности – любые дары казались ей чем-то само собой разумеющимся. Она чувствовала себя очень значимой персоной, своего рода центром мира. Дети окрестных фермеров, с которыми она изредка играла, испытывали трепет перед большим домом, так что не могли вести себя свободно. Они не были на равных с дочерью сквайра, так как успели усвоить уроки почтительности. Дети соседей-дворян были малочисленны, да и жили слишком далеко, чтобы стать для Стивен настоящими друзьями. Изредка Стивен встречала их в Норчестере, в обществе, где положено было демонстрировать благонравие, а искреннее веселье и простые игры не допускались. В итоге она не могла столкнуться с противодействием, с отказом подчиняться ее прихотям. Некому было сказать ей «нет» или поставить ее на место, когда девочка переходила границы.

Итак, Стивен училась читать Книгу Жизни, но доступны ей были далеко не все страницы. К шести годам, несмотря на всю любовь и заботу близких, несмотря на мастерство учителей, она приобрела весьма своеобразный и не вполне адекватный опыт столкновения с миром. Все и всё в Норманстенде было к ее услугам. Ее научили благотворительности, и она охотно оделяла помощью больных и нуждающихся, вызывая у многих искреннее умиление. Летиция убедила ее, что давать – намного благороднее, чем получать дары. Но что означало «давать» для маленькой девочки? Отдать то, что дорого ей самой, совершить жертвенный поступок, отказать себе в чем-то… об этом она не имела понятия. Добрая и отзывчивая душа, порывистый характер располагали к ней даже посторонних людей. Однако эти же свойства порой мешали ее воспитателям увидеть таящиеся опасности. Казалось, прелестный ребенок просто не нуждается ни в ограничениях, ни в корректировке поведения.

Глава III. Гарольд

У сквайра Норманна был друг-священник, чей приход в Карстоне находился в тридцати милях от Норманстенда. Не великое расстояние для поездки по железной дороге, но в конном экипаже – это настоящее путешествие. И все же друзья находили время для встреч и воспоминаний о давних университетских годах. Сквайр Норманн и преподобный Эн-Вульф закончили Тринити-колледж в Кембридже, их дружба зародилась еще в те годы и выдержала испытание временем. Когда Гарольд Эн-Вульф приступил к служению в заводском городке в Центральных графствах, Норманн похлопотал о том, чтобы его товарищ получил должность ректора. Эн-Вульф был обременен делами, так что встречи друзей случались не часто. Усердие и авторитет ученого обеспечили преподобному возможность взять несколько частных учеников, которых он готовил к высшей школе. Когда удавалось освободиться, доктор Эн-Вульф спешил в Норманстенд, а сквайр время от времени навещал его, обычно приезжая на один день. Потом преподобный женился, у него родился сын, и семья сделала его гораздо большим домоседом. Однако когда ребенку исполнилось всего два года, миссис Эн-Вульф погибла в железнодорожной аварии, и сквайр Норманн приложил все силы, чтобы поддержать потрясенного и раздавленного горем друга, предложив ему лучший из даров – искреннее внимание и сочувствие. Потом наступил период, когда сам сквайр вступил в брак и погрузился в семейные дела, и тут уже ему потребовалось понимание и поддержка старого друга. А потом случилась новая беда, и Эн-Вульф прибыл в Норчестер, чтобы помочь с организацией похорон жены сквайра. После этого Норманн замкнулся и практически прекратил старую дружбу, и несколько лет друзья не встречались. Когда Стивен немного подросла, сквайр захотел восстановить прежние связи с миром, а поскольку он не решался и на день оставить дочку одну, без его личного присмотра, ему показалось разумным не отправляться в путешествие, а пригласить старого друга к себе в гости. Примерно через неделю Эн-Вульф появился в Норманстенде. Мужчины нашли друг друга немало изменившимися, но былая привязанность не была утрачена после долгого перерыва и тяжких переживаний.

 

Маленькая Стивен очаровала преподобного. Изящество и красота девочки, приветливая манера общения были бесспорными, а ей самой было интересно пробовать силу обаяния на новом человеке. Кроме того, ректор рассказал ей о весьма любопытной персоне – своем сыне. Слова эти сперва вызвали интерес, а потом настоящее восхищение. Она задавала множество вопросов, а благодарный ректор с радостью говорил о любимом мальчике. По словам преподобного, сын его был крупным и сильным, быстро бегал и отлично плавал, играл в крикет и футбол лучше всех ровесников. Глядя в светящиеся восторгом темные глаза девочки, он испытывал прилив энтузиазма, сердце одинокого отца таяло от счастья – внезапно он нашел кого-то, искренне увлеченного его разговорами о сыне. А другой отец был в упоении от того, что его дочь так взволнована и рада. Тем более что ему была симпатична сама мысль, что ей интересно слушать про крикет, футбол и прочие «мальчиковые» игры. Он одобрительно кивал, убежденный в правильном направлении ее мыслей.

Они провели в саду весь день, расположившись у ручья, вытекавшего из-под скалы, и Эн-Вульф все говорил и говорил. О потрясающем матче по крикету против «Кастра Пуерорум», в котором его сын набрал сто очков. О школьных соревнованиях, в которых он завоевал множество призов. О заплыве на реке Ислам, когда, одержав победу и уже переодевшись, он снова бросился в реку – прямо в костюме, – чтобы спасти детей, лодка которых перевернулась. О том, как пропал единственный сын вдовы Нортон, а юный Гарольд отважно нырял в глубоком водозаборе перед мельничной дамбой Карстон, где утонул кузнец Уингейт. И как после двух безуспешных попыток он настоял на третьей, хотя все отговаривали его; и как он вынес на руках ребенка – белого, словно смерть, и такого застывшего, что отогревать его пришлось в золе, в печи пекаря, чтобы вернуть к жизни.

Когда няня пришла отвести Стивен спать, девочка соскользнула с отцовских коленей, подбежала к доктору Эн-Вульфу, пожала ему руку и очень серьезно произнесла:

– До свидания! – А потом поцеловала его в щеку и добавила: – Большое спасибо вам, мистер папа Гарольда. Вы не смогли бы вскоре снова приехать к нам и рассказать о нем еще?

Вернувшись к отцу и пожелав ему спокойной ночи, она прошептала в самое ухо сквайра:

– Папочка, пожалуйста, пусть мистер папа Гарольда приезжает к нам еще, и пусть привозит с собой Гарольда!

Последнее и самое важное – о приглашении самого Гарольда – она решилась сказать в самом конце.

Две недели спустя доктор Эн-Вульф вернулся и, действительно, взял с собой сына. Стивен едва хватило сил дождаться их – как только ей сообщили новость, она просто места себе не находила от волнения. Большой мальчик, такой замечательный, занимал все ее мысли, и она целую неделю накануне визита донимала миссис Джерролд вопросами, на которые та не могла ей ответить. Наконец, долгожданный день настал, и Стивен вышла вместе с отцом к парадному входу встречать гостей. Она стояла на верхней площадке монументальной гранитной лестницы перед домом, которую во время непогоды накрывали сверху белым навесом. Девочка сжимала руку отца, а свободной ладонью приветливо помахала прибывшим.

– Доброе утро, Гарольд! Доброе утро, мистер папа Гарольда!

Дети были рады знакомству, между ними мгновенно установилась дружба. Девочку совершенно очаровал большой, сильный мальчик, почти в два раза старше ее. В ее возрасте казалось естественным открыто выражать свои чувства и прямо говорить о любви к тем, кто ее вызывал. Миссис Джерролд тоже почувствовала симпатию к этому крупному, добродушному мальчику, который обращался с ней как с леди и застенчиво краснел, выслушивая признания маленькой хозяйки, охваченной детским восторгом. Гарольд влюбился в Стивен, насколько способен был в своем юном возрасте. Его нежность можно было бы иронически назвать «телячьей», но разве может быть нечто более естественное для теленка?

По натуре Гарольд был искренним и глубоко чувствующим. Лишенный материнской любви, довольно одинокий, он быстро привязался к девочке, которая вызывала в нем смесь детской радости и каких-то новых, незнакомых еще эмоций. Он не умел выражать чувства, но сердце его было переполнено. Надо сказать, что у Гарольда не было близких друзей-ровесников: его отец много работал, брал частных учеников, и значительная часть домашних забот рано легла на плечи мальчика, лишая его возможности беззаботно играть с другими детьми. Девочек в школе не было, а у друзей доктора Эн-Вульфа были в основном сыновья, а если и были дочери, то они держались особняком. Так что опыт общения со Стивен оказался для Гарольда весьма непривычным. Он знал, как вести себя с другими мальчиками, но теперь пребывал в смущении.

Гарольду было двенадцать лет, перед поездкой отец подробно рассказывал ему о Норманстенде. Предстоящее казалось мальчику настоящим приключением: он и предвкушал, и опасался этого места. Между отцом и сыном установились отношения, основанные на любви, доверии и взаимопонимании. Потеря любимой жены обострила и укрепила привязанность преподобного к сыну. Когда он описывал мальчику, какой хорошенькой, милой и грациозной была маленькая Стивен, тот рисовал ее в своем воображении и все сильнее волновался.

И первое впечатление не обмануло его ожиданий. Он никогда уже не забыл ту встречу. Стивен была решительно настроена на то, чтобы показать гостю, на что способна. Он умел запускать воздушных змеев, плавать и играть в крикет, она этими искусствами не владела, зато уверенно держалась в седле. Она хотела показать Гарольду своего пони и продемонстрировать, как хорошо ездит верхом. Она заранее подумала, что надо найти пони и для мальчика – большого-пребольшого пони! Она даже советовалась со старшим конюхом по имени Топем. Она уговорила «дорогого папочку» разрешить ей после обеда взять Гарольда на конную прогулку. А потом с необычайной серьезностью взялась за подготовку. Она настояла на том, чтобы надеть красный костюм для верховой езды, подаренный ей отцом на день рождения, и теперь стояла на вершине лестницы во всем великолепии, сияя от счастья и гордости. Шляпки на ней не было, и прекрасные золотисто-рыжие волосы казались особенно яркими. Щеки ее тоже были пунцовыми, под стать одежде, одной рукой она крепко держалась за папину руку, а свободной приветственно помахала гостям. Девочка выглядела, как на картинке! Восхищенный отец глаз оторвать не мог от своего сокровища. Он почти забыл, что всегда хотел видеть в ней сына. Впрочем, он был доволен и тем, что удачно выбрал для нее костюм – это была его идея, сделать из дочки амазонку.

За обедом Стивен молчала; обычно она щебетала, как птичка, но тут была слишком взволнована. Кроме того, обычно ей хотелось развеселить папочку, а сегодня он был занят гостями и казался довольным. Юный Гарольд тоже не решался заговорить. И это служило для нее еще одним поводом хранить молчание: раз такой совершенный мальчик, как он, молчит, значит, это правильное поведение, и надо ему подражать.

Отправляясь вечером спать, она, как обычно, зашла к отцу, чтобы пожелать ему спокойной ночи. На этот раз она поцеловала не только своего папочку, но и «старшего мистера Гарольда», как стала теперь называть доктора, а потом, столь же непринужденно, подошла и поцеловала младшего Гарольда, который вспыхнул, как маков цвет. В первый раз в жизни его поцеловала девочка, пусть даже намного младше его.

На следующий день, с самого утра и до ночи, Стивен пребывала в состоянии непрестанного восторга. Ей было интересно все, что связано с Гарольдом, все, чем они занимались вместе. Гарольд был терпелив и добр по отношению ко всем младшим детям, а Стивен ему очень нравилась, так что он покорно следовал за ней повсюду. За этот день он окончательно влюбился в нее всем своим еще детским сердцем.

Когда пришло время прощаться, Стивен снова стояла на лестнице рядом с отцом. Экипаж с гостями достиг самой дальней точки подъездной аллеи, Гарольд махал шляпой из окошка, и вот уже они скрылись из виду. Сквайр Норманн развернулся, чтобы войти в дом, но почувствовал сопротивление детской ручки. Стивен все еще смотрела на опустевшую дорогу. Он терпеливо подождал, пока она наконец вздохнула и тоже обернулась к двери.

В тот день, прежде чем отправиться спать, Стивен забралась на колени к отцу и ласково прошептала ему на ухо:

– Папочка, а как было бы славно, если бы Гарольд смог переехать к нам насовсем. А мы можем попросить его об этом? И старший мистер Гарольд тоже мог бы приезжать. О, как жаль, что они уехали!

Глава IV. Гарольд в Норманстенде

Два года спустя юного Гарольда поразил страшный удар. После серии простуд у его отца началось воспаление легких, за несколько дней приведшее его к могиле. Сердце мальчика было разбито. С отцом его связывала настоящая, глубокая близость, теперь мир рухнул, и Гарольд почувствовал себя в совершенном одиночестве.

После похорон сквайр Норманн забрал мальчика к себе. Уже в Норманстенде они посидели в молчании, а потом сквайр взял мальчика за руку и не отпускал ее, пока тот не перестал плакать. Гарольд уже привык к другу отца, а потому не стеснялся теперь своего горя и не боялся нарушить приличия. Теперь между ними начинали устанавливаться новые отношения, и доверие, сочувствие стали первыми шагами в верном направлении.

Когда мальчик немного успокоился, Норманн сказал:

– А теперь послушай меня, Гарольд. Дорогой мой мальчик, ты знаешь, что мы с твоим отцом были старинными друзьями, и я уверен, что он бы одобрил меня сейчас. Ты должен жить у меня в доме. Я знаю, что в последние часы жизни твой отец больше всего беспокоился о твоей судьбе. И еще я знаю, что для него послужило бы утешением то, что мы станем настоящими друзьями, и что сын моего дорогого друга и для меня станет настоящим сыном. Мы уже давно знакомы, Гарольд, между нами есть доверие, надеюсь, что и родственные чувства. Вы с моей Стивен тоже подружились, и твое присутствие в доме нас с ней очень обрадует. Знаешь, в самый первый раз, когда ты гостил у нас, после вашего отъезда она говорила, как замечательно было бы пригласить тебя жить с нами.

Так Гарольд Эн-Вульф младший поселился в Норманстенде и стал членом семьи сквайра, фактически его сыном. Стивен была рада видеть друга и искренне сочувствовала его горю, однако выражала это по-своему. Встретив его, она обняла Гарольда, поцеловала и, взяв его большую и крепкую руку в обе ладони, очень тихо и мягко проговорила:

– Бедный Гарольд! Мы будем любить друг друга, ведь мы оба потеряли наших мам, а теперь ты лишился отца. Но поверь: мой дорогой папочка станет отцом и для тебя!

К этому времени Гарольду шел уже пятнадцатый год. Он был настолько образован, что уже начинал давать частные уроки. Его отец хорошо позаботился об образовании сына, дав ему знания во многих академических областях. Преуспел юноша и в спортивных занятиях. Он прекрасно ездил верхом, хорошо стрелял, фехтовал, бегал, прыгал и плавал, опережая многих ровесников.

В Норманстенде он продолжил обучение. Сквайр Норманн часто брал его с собой на верховые прогулки, на рыбалку или охоту. Стивен была слишком мала, для того чтобы стать серьезным партнером отцу в этих занятиях, составлявших обязательную часть жизни солидного землевладельца. Обосновавшись в Норманстенде, Гарольд стал давать уроки Стивен. Разница в возрасте между ними была достаточно велика, чтобы девочка слушалась старшего товарища, а особенности его характера позволяли ему уверенно руководить и ровесниками, и младшими, заслуживая уважение и у мальчиков, и у девочек. Скромность и доброта удачно сочетались в нем с решительностью и своеобразной отвагой. В школе у него случались конфликты, вызванные его принципиальной позицией и душевным благородством, побуждавшим его занимать сторону слабых. Отец всегда гордился рыцарственным поведением сына и его предельной честностью, считая это результатом частично голландского происхождения – о нем можно было судить по родовому имени: приставка Эн была искажением типичного для Нидерландов «ван». В семье было принято читать саги, усваивая гордую философию викингов.

 

На новом этапе жизни Гарольд быстрее взрослел и набирался опыта. Прежде он не чувствовал такого груза ответственности, полагаясь на решения отца, позволяя себе порой слабости. Но теперь ему нужно было стать сильным и самостоятельным. У него начинал формироваться мужской характер – независимый и благородный.

Но то, что было его силой, в иных ситуациях оборачивалось слабостью. И юная Стивен инстинктивно нащупала это, постепенно пытаясь контролировать старшего друга и оттачивая на нем мелкие женские хитрости. Она училась кокетничать и находить силу в нежности и видимой слабости. А он испытывал искреннее удовольствие, уступая ей, нарушая порой собственные планы ради того, чтобы побаловать свою очаровательную маленькую подружку.

Порой Гарольду приходилось нелегко, когда он исполнял прихоти Стивен, а потом прилагал усилия, чтобы исправить последствия. Мало-помалу уверенность Стивен в друге росла, он стал для нее естественной частью жизни, опорой и источником радости. Она безоговорочно верила в его преданность. И чем старше она становилась, тем крепче была ее уверенность.

Семья Норманнов по традиции заботилась о старинной церкви св. Стефана, местном приходском храме. Там, в пределах современных стен, а также древних, оставшихся частично от прежнего здания, перестроенного сэром Стивеном, знаменосцем короля Генриха VI, были похоронены все представители династии владельцев Норманстенда. Прямая семейная линия шла от первого сэра Стивена, записанного в «Книгу Страшного суда» – древнейший регистр землевладений и прочих хозяйств Британии. На церковном дворе, поближе к храму, хоронили родственников Норманнов, скончавшихся в Норчестере. Некоторые покойные удостоились особой чести быть погребенными рядом с алтарем. Внутри церкви хранились записи обо всех членах семьи Норманнов. Сквайр регулярно посещал храм и приводил с собой дочку. Одним из первых ее воспоминаний было – как она стоит на коленях рядом с отцом, а он держит ее за руку, свободной ладонью отирая слезы с глаз. Они были перед великолепным скульптурным надгробием из белого мрамора. Стивен на всю жизнь запомнила слова, сказанные тогда ее отцом: «Не забывай, дитя мое, в этом священном месте покоится твоя матушка. Когда меня не станет, а тебе понадобится утешение в беде, приходи сюда. Побудь здесь одна, открой свое сердце. Без страха и колебаний проси помощи у Бога здесь, у могилы твоей матери!»

Девочку поразила тогда серьезность отца, и она, действительно, хранила его слова глубоко в сердце. Вот уже семь столетий дети семьи Норманн приходили сюда со своими родителями, чтобы услышать нечто подобное. Это стало чем-то вроде семейного ритуала, который каждый раз, в той или другой степени, производил впечатление на юного наследника.

Когда Гарольд посещал Норманстенд еще при жизни своего отца, ему нередко доводилось бывать в этой фамильной церкви, и она ему очень нравилась. Он восхищался атмосферой древности, торжественной обстановкой и наглядной памятью прошлого. И любовь к этому месту стала еще одной ниточкой, связывавшей их с юной Стивен.

Однажды они вдвоем пришли к церкви и обнаружили дверь крипты открытой. Стивен, конечно, захотела войти, но у них не было с собой фонаря, а внутри царила тьма. Молодые люди договорились вернуться утром, захватив с собой свечи, чтобы исследовать загадочное помещение. И они осуществили этот план. Стивен в восторге заглянула в глубину и не удержалась от вопроса:

– А ты не боишься входить в крипту?

– Ничуть! В церкви, где служил мой отец, тоже была крипта, и я несколько раз посещал ее, – ответил Гарольд, невольно вспомнив, как это было в последний раз.

Воспоминания нахлынули волной: мелькающие на стенах тени от множества свечей, звук шагов тех, кто нес массивный дубовый гроб, узкую дверь в подземелье… А потом все это стихло и растаяло, и некоторое время он оставался один перед могилой своего горячо любимого отца. Сердце его разрывалось от боли, а потом он почувствовал, как на плечо опустилась теплая рука сквайра Норманна.

Юноша чуть помедлил, а потом отступил.

– Почему ты не идешь? – удивилась Стивен.

Ему не хотелось объяснять. Казалось, это будет неуместно. Он часто рассказывал подруге о своем отце, и она всегда была добрым слушателем, но здесь, у входа в мрачный склеп, он не желал ранить ее своим горем, не хотел передавать ей свои мрачные воспоминания, чтобы навсегда не связать их с этим особенным для нее местом. А пока Гарольд колебался, ему в голову вдруг пришла мысль, что несколько лишних мгновений дают возможность преодолеть боль и страх.

В этой крипте была похоронена мать Стивен, и если они войдут, девочка увидит ее надгробие – как он видел могилу своего отца. Это смутило его, он уже не считал посещение крипты удачной идеей. Та далекая крипта, в Карстоне, запомнилась ему как мрачные покои смерти. Теперь воображение оживило детскую память, и Гарольд вздрогнул, тревожась больше за Стивен, чем за себя. Он не хотел, чтобы она страдала. Как ужасно столкнуться лицом к лицу со смертью! Он припоминал, сколько раз просыпался в ужасе по ночам, представляя, как отец лежит один, в холодном, темном, покрытом пылью склепе, в гробовой тишине, во мраке, который не может рассеять ни один лучик надежды или любви! Совсем одинокий, оставленный всеми, хотя одно сердце продолжало стонать от боли и тоски по нему. Гарольд готов был на все, чтобы уберечь Стивен от подобных кошмаров. Однако он не находил повода, чтобы отказаться теперь от посещения крипты.

Гарольд задул свечу и запер замок, а потом вытащил ключ и положил его в карман.

– Пойдем, Стивен, – сказал он решительно, – давай погуляем где-нибудь в другом месте. Не стоит посещать крипту сегодня.

– Почему? – Стивен надула губки и слегка порозовела от досады.

Властная маленькая леди не желала так легко отказаться от задуманного. Она со вчерашнего дня обдумывала это приключение, а теперь все оборачивалось разочарованием, и Гарольд даже не желал дать ей объяснение. Ей не приходило в голову, что он испугался, это было бы нелепо. Но она искренне недоумевала, а загадки Стивен терпеть не могла. Ее любопытство, гордость, привычка делать по-своему… все протестовало.

– Почему нет? – настойчиво повторила она.

– Есть весьма серьезная причина, Стивен, – мягко произнес Гарольд. – Не спрашивай меня о ней, я не смогу сказать. Но поверь, я прав. Ты ведь знаешь, дорогая, я не стал бы огорчать тебя понапрасну! Я понимаю, что тебе очень хочется этого, но нам лучше не ходить туда сегодня.

Вот теперь Стивен по-настоящему рассердилась. Она умела прислушиваться к разумным доводам, но принять нечто вслепую – это противоречило ее натуре, не говоря уже о том, что в ее возрасте всем бывает трудно принимать отказ. Она уже готова была разразиться гневной отповедью, но взглянула на твердо сжатые губы Гарольда, заметила решимость на его лице и внезапно признала необходимость отступить.

– Хорошо, Гарольд, – коротко ответила она.

Однако в глубине души она сохранила твердое намерение посетить крипту при удачном стечении обстоятельств. От своих желаний Стивен отказываться не привыкла.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru