Джон Браннер
Всем стоять на Занзибаре

Контекст (6)
Выходишь там, где…

Бениния (Бе-ни-ния) – страна в Западной Африке, к северу от Гвинейск. залива, 6330 кв. миль, прибл. нас. (1999) 870 000. Ст-ца Порт-Мей (127 000). Рыб-во, с/х, ремесла.

1883–1971 – колония и протекторат брит. кор. С 1971 незав. респ.

Нас-ние: 85 % шинка, 10 % холаини, 3 % иноко, 1 % кпала.

Вер-ние: 30 % христиан, 30 % мусульман, 40 % раз. языч. культы.

«…и по сей день остается самым жестоким наследием колониальной эксплуатации. Страна, которая своей нынешней чрезвычайной перенаселенностью обязана притоку беженцев от племенных конфликтов на сопредельных территориях и которая почти совершенно лишена природных ресурсов и потому неспособна себя обеспечивать. Не раз получая помощь ООН, она была низведена до положения нищего в мировом сообществе, невзирая на гордый отказ президента Обоми от «технического содействия» Китая. Видя перед собой печальную судьбу бывших французских колоний, президент Обоми, возможно, прав с точки зрения видов на будущее, но это будущее пока не наступило, а краткосрочные прогнозы обещают голод и эпидемии…»

(НЕГР. Представитель подгруппы человеческой расы, который происходит (или чьи предки происходили) с части суши, обзываемой (не местным населением) Африкой. Негры стоят выше европеоидов в том, что не изобрели ядерного оружия, автомобиля, христианства, нервно-паралитического газа, концентрационных лагерей, эпидемий милитаризма и мегаполисов.

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Маллигана)

– Старик Зэд сидит в своем кресле уже сорок лет, и я все спрашиваю себя: он так держится за пост потому, что этого хочет, или потому, что просто во всей этой захудалой стране нет никого, кто был бы способен его сменить?

Режиссерский сценарий (5)
Слушайте-слушайте

Из спальни Нормана Виктория вышла в прозрачном белом трико и домашних брюках Максесс: короткие, до середины бедра штанины были украшены сзади оборками, собранными на попке в подпрыгивающую розетку, а спереди состояли из трех слоев тяжелой золотой бахромы на шнурке, натянутом между тазовыми костями. По всей видимости, столько времени у нее ушло не на одевание, а на возню с прической и макияжем. Теперь ее почти белые волосы были уложены и закреплены в модном стиле а-ля антенна, вены прорисованы синим (один остряк окрестил эту моду «терка-контур»), а ногти, соски и контактные линзы – хромированы.

Поглядев на мужчин ровно столько, чтобы определить, что они заняты разговором, она ушла в угол, где стоял ее полиорган. Надев наушники, чтобы не мешать им своими упражнениями, она в который раз начала разучивать простое упражнение с тремя тактами левой рукой и пятью правой.

Всякий раз, когда его спрашивали о чем-то, лежащем за пределами его специализации, Дональд чувствовал себя ужасно неловко, сознавая глубину своего невежества. Однако когда он суммировал все, что мог вспомнить о Бенинии, – про себя удивляясь, почему бы Норману просто не взяться за телефон и набрать энциклопедическую справочную, – афрам был искренне поражен.

– Спасибо. Ты напомнил мне кое-что важное, о чем я совсем позабыл.

– Откуда вдруг интерес к такой незначительной стране? – копнул поглубже Дональд.

Норман глянул на Викторию, решил, что за нестройным рокотом органа в наушниках она все равно ничего не сможет подслушать, и криво улыбнулся.

– У тебя в службе безопасности «Джи-Ти» никого нет?

– Конечно нет, – с оттенком раздражения ответил Дональд и приготовился встать, чтобы налить себе еще.

Норман едва не взорвался («Ну, разумеется, бледнозадые все понимают вкривь и вкось!»), но взял себя в руки.

– Извини, я хотел сказать… – Он с трудом сглотнул. – Я хотел сказать, ты не против, если я поделюсь с тобой кое-чем, о чем, строго говоря, не следовало бы упоминать?

– Обещаю, дальше меня это не пойдет, – заверил его Дональд, снова откидываясь на спинку кресла. К чему это он? Так Норман еще никогда при нем не нервничал: сейчас он даже заламывал руки, будто мог выжать проступивший на ладонях пот.

– Скажи, как по-твоему, зачем бы Старушке Джи-Ти плюс казначею корпорации и старшему вице-президенту по проектам и развитию приглашать на ланч с Элиу Мастерсом, потом выставлять меня как… как комика кабаре и при этом не обсуждать ничего, повторяю, ничего, кроме банальностей?

Эти слова он произнес с нажимом, ведь они символизировали то, что могло бы быть важным прорывом.

Дональд был поражен, что Норман после столь долгого периода взаимной вежливости – иногда переходящей в ехидство – вдруг ему доверился. Постаравшись скрыть свою реакцию, он покопался в памяти, вспоминая названного человека.

– Элиу Мастерс? Ах да! Он был нашим послом на Гаити, так? Потом его послали в Бенинию, и ходили слухи о смещении с должности, намеки на какой-то скандал.

Норман вздохнул:

– Мы, афрамы, чувствительны как ссадина, а? Еще были обвинения в пристрастности и всевозможных зловещих махинациях. В слухах о скандале я бы усомнился, поскольку с интересом следил за его карьерой, и все, кого я знаю, хвалили его за честность, а что до остального… Ну, трудно себе представить, что его послали гнить в какой-нибудь глуши.

– Думаешь, за его переводом крылась какая-то причина? – предположил Дональд. – Что ж, такое возможно, но… при чем тут твоя корпорация? На мой взгляд, она тут не при делах, но тебе лучше знать.

После короткого промедления Норман сказал:

– Сперва я решил, что это может быть связано с ПРИМА.

– Проектом Разработки Ископаемых Минералов в Атлантическом океане? – Дональд несколько секунд это обдумывал, потом пожал плечами. – Ходят слухи, что Джи-Ти волосы на себе рвет: нашла сокровищницу минералов, а разрабатывать залежи ей не по карману… Так вот где собака зарыта?

– В общем, да, – согласился Норман. – Дело в том, что доставка пригодной к переработке руды с ПРИМА на поверхность стоить будет примерно столько же, сколько ее добыча из более традиционных источников. Сколько наши инженеры ни бились, они так и не смогли придумать, как удешевить этот метод. Цены на сегодняшнем рынке – на самом нижнем пределе для продукции ПРИМЫ, но конкуренты с радостью урежут свои доходы, лишь сбив цены, оставить в дураках «Джи-Ти». «Джи-Ти» придется конкурировать себе в убыток, а ведь разрабатывать золотую жилу так – идиотизм чистой воды, да?

– Ну и какая может быть связь между Бенинией и ПРИМА?

– Никакой, насколько я понимаю. Рынков там нет. Правительство слишком бедно, чтобы покупать даже со скидкой. Иными словами, дело не в «Джи-Ти», а, по всей видимости, в Государстве.

Дональд потер подбородок.

– Как? Разумеется, ни для кого не секрет, что и Дагомалия и РЕНГ зарятся на Порт-Мей. В потенциале это одна из лучших гаваней Гвинейского залива. В настоящий момент там всего лишь рыболовецкий порт, но если его основательно почистить и обустроить… Гм! Да, пожалуй, Государство может быть заинтересовано в независимости Бенинии.

– Но какой ему от нее прок? Порт-Мей как морская база?

– Там уже есть наша карманная республика Либерия. Можно сказать, в двух шагах. В любом случае Порт-Мей слишком уязвим: хорошо обученная армия могла бы за полдня изолировать город, а еще за двое суток оккупировать всю страну.

– Просто из принципа? Чтобы она не попала в руки соседям-экспансионистам?

– Сомневаюсь, что Государство стало бы вмешиваться до такой степени, даже если бы президент Обоми на коленях умолял. Посмотри, что вышло с Изолой. Двадцать лет прошло, а протесты все не утихают, то и дело кто-нибудь на демонстрации выходит, а ведь объединение произошло в результате плебисцита.

У Нормана вдруг отпала челюсть, точно его вдруг озарило. Дональд подождал, не озвучит ли он посетившую его мысль, а потом рискнул высказать свою догадку:

– Ты спрашиваешь себя, не Мастерс ли это обратился к «Джи-Ти», а не наоборот?

– Клянусь бородой Пророка! Дональд, ты что, скрытый телепат? Именно об этом я сейчас и думал. Странно было бы, чтобы такой человек, как Мастерс, ушел с дипломатической службы ради мягкого кресла в совете директоров, где больше престижа, чем честной работы. В отставку ему еще рано, к тому же он слишком успешен на своем поприще, чтобы его можно было перекупить и так заставить отказаться от выбранной карьеры. И за ланчем тоже не было сказано ничего, что позволяло бы предположить, будто Джи-Ти пытается перетащить его к себе, хотя если уж на то пошло, говорили-то там о пустяках.

Снова повисло молчание. Мозг Дональда гудел, обрабатывая рассказанное Норманом, и он готов был подождать, пока тот продолжит, – к чему рисковать случайным замечанием свести разговор на другое. Однако Норман погрузился в рассматривание собственной левой руки, которую поворачивал то тыльной стороной вверх, то ладонью, будто никогда прежде не видел. Если он и намеревался сказать что-то еще, то довольно долго тянул, подбирая слова.

Когда же он наконец как будто собрался открыть рот, его опередила Виктория, которая, стянув наушники, повернулась к ним на табурете.

– Норман! У нас есть какие-нибудь планы на вечер?

Вздрогнув, Норман поглядел на часы. Потом вскочил с кресла.

– Извини! Я едва вечернюю молитву не пропустил. Сейчас вернусь, Дональд.

– А я ответа не получу? – подстегнула его Виктория.

– Гм? А… Нет, у меня нет настроения. Спроси Дональда.

Так она и сделала, вздернув одну выщипанную бровь. Он помедлил с ответом: не имея в данный момент собственной терки, которую мог бы предложить взамен Норману, он последние две недели редко бывал в обществе Виктории. Сейчас ее безупречное искусственное совершенство вызвало у него только раздражение, напомнив про Гвиневру Стил и препараты из ее прославленных «Бьютиков».

– Нет, спасибо, – пробормотал он и пошел за выпивкой, за которой собирался встать еще несколько минут назад.

– Тогда ты не против, если я пойду погуляю? – направляясь к двери, обиженно сказала Виктория.

– Гуляй сколько хочешь, – бросил через плечо Норман, прежде чем исчезнуть в своей спальне, где обращенный к Мекке уже был расстелен молитвенный коврик.

Хлопнула дверь.

Предоставленный самому себе, уже почти жалея, что отклонил предложение Нормана, Дональд принялся расхаживать взад-вперед по просторной гостиной. Окружающее только частично занимало его, из головы не шло нехарактерное поведение Нормана.

Вскоре случайные скитания привели его к полиоргану. С тех пор как Виктория у них поселилась, он ни разу внимательно его не рассматривал. Последней модели инструмент складывался – с сиденьем и всем прочим – до размера чемодана, к тому же был настолько легким, что Виктория могла поднять его двумя пальцами.

Дональд полюбовался глянцевым полихромно-переливчатым покрытием: в миллиметровом слое лака свет разлагался на спектральные компоненты, словно материал погрузили в радужные краски. Бездумно поднеся к уху наушник, он нажал наугад несколько клавиш.

Диссонансный рев грозил разорвать барабанную перепонку.

Он отдернул руку, будто инструмент его обжег, и поискал в череде переключателей тот, который уменьшил бы звук. За мгновение до того, как он повернул его, ему пришла в голову тревожная мысль.

При такой громкости Виктория играть не могла. Она бы оглохла. Зачем перед уходом на прогулку она выставила инструмент на максимум?

Без причины иной, нежели та, что подобные мелкие нестыковки всегда его привлекали (по той же причине, если уж на то пошло, он так громко роптал на убогость американского образования, что привлек внимание Управления дилетантов), он сел за консоль и начал разбираться, как устроен инструмент.

Не прошло и пяти минут, как он обнаружил пружинное реле, активируемое давлением чуть большим, чем обычно прикладывал музыкант, на расположенную на высоте его правого колена педаль контроля вибрато.

Размышляя, что ему теперь делать, он сидел почти неподвижно, пока из спальни не вышел Норман. Как обычно, несколько минут молитвы вернули афраму спокойствие и доброе расположение духа.

– Ты, часом, на этой штуке не играешь, а? – поинтересовался он, словно нисколько не удивился бы, узнав, что с самого появления в этой квартире Дональд скрывал свое музыкальное дарование.

Дональд принял решение. Что-то ведь крылось за небывалым для Нормана порывом довериться своему квартиранту. Еще один мелкий шок может стряхнуть внутренние барьеры и заставить его совершенно открыться.

– Иди сюда. Думаю, тебе лучше это послушать, – сказал он.

Норман недоуменно подчинился и взял протянутые Дональдом наушники.

– Мне их надеть?

– Нет, просто приложи один к уху. А теперь слушай.

Дональд нажал единственную клавишу, и раздался чистый музыкальный звук.

– Похоже на…

– Подожди-ка.

Дональд с силой нажал на контроль вибрато. Чистая нота бешено задрожала, пока реле не закоротило, и она не начала переходить то на полтона выше, то на полтона ниже своего основного звучания. Еще сильнее…

Музыкальный звук исчез.

Отдаленно, но отчетливо голос сказал: «… Именно об этом я сейчас и думал. Странно было бы, чтобы такой человек, как Мастерс, ушел…»

Дональд отпустил потайной переключатель, и вибрировавшая нота вернулась и звенела, пока он не убрал палец с клавиши.

Несколько долгих секунд Норман стоял как статуя. Потом, начиная с рук, все его тело задрожало. Дрожь била его все более крупная, он покачивался, едва держался на ногах. Наушники Дональд спас из его безвольной руки за минуту до того, Норман их отпустил, а потом сочувственно повел его к креслу.

– Прости, – сказал он, усаживая его. – Но я подумал, тебе следует узнать сразу. Принести тебе транк?

Уставившись в никуда расширенными глазами, Норман едва заметно кивнул.

Дональд принес таблетку и стакан воды, чтобы ее запить. Он постоял рядом, пока с прекращением дрожи не стало ясно, что препарат подействовал, потом сказал:

– Ну да ладно… уж конечно, в «Джи-Ти» тебя обвинять не станут. Там не могут не знать, что любой чувак в твоей должности сразу же становится объектом шпионажа, а на такой хитрый приборчик наткнуться можно только случайно, как я.

– Плевать мне на «Джи-Ти», – деревянным голосом сказал Норман. – «Джи-Ти» – крутая, сволочная корпорация и сама может за себя, сраную, постоять. Оставь меня в покое, ладно?

Сосредоточенно следя за малейшими движениями Нормана, Дональд осторожно отступил.

– Два таких потрясения за один день…

– Да не лезь ты! – взвился вдруг Норман и вскочил на ноги. Он успел сделать три длинных шага к двери, прежде чем к Дональду вернулся дар речи.

– Норман, господи помилуй, ты же не собираешься ловить Викторию! Какой смысл…

– Заткнись! – бросил через плечо Норман. – Разумеется, я не собираюсь ловить эту паршивую терку. Если она еще хоть раз осмелится тут показаться, я сдам ее за экономический шпионаж. И уж поверь, для меня это будет большим облегчением.

– Тогда куда ты идешь?

Уже на пороге Норман круто развернулся и уставился в лицо Дональду.

– Тебе-то какое дело? Ты бескровный, безликий зомби, у тебя все по полочкам разложено, ты холоднее сжиженного воздуха! Ты не купил право знать, что я делаю… своей дилетантской отстраненностью и бесконечной бледнозадой вежливостью! – Несмотря на действие только что проглоченного транквилизатора, он хватал ртом воздух, словно пробежал марафон. – Но я все равно тебе скажу… Я попытаюсь разыскать Мастерса, чтобы исправить вред, который сегодня причинил.

И ушел.

Со временем Дональд обнаружил, что причина боли, какую он чувствует в ладонях, в том, что он с силой вдавливает в кожу ногти. Медленно-медленно он распрямил пальцы.

Сволочь, гад… какое он имеет право?..

Гнев потух точно умирающий огонь и оставил по себе кислое отвращение. Следующую порцию виски Дональд опрокинул залпом, едва почувствовав его вкус.

Не мог же Норман так съехать с катушек от одного только предательства Виктории. Должен же он был понимать, что как ребенок подставляется из-за своей неизменной привычки каждый год приводить в квартиру по три-четыре новые терки, причем одного и того же типа. Идя на такое задание, корпоративная терка сильно рискует, но когда объект экономического шпионажа вице-президент «Дженерал Текникс», премию сулят такую, что ни одна не устоит.

Интересно, какая корпорация ее наняла?

Но все это пустое, ненужное. Все вдруг почему-то показалось ему ненужным, кроме одной совершенно несообразной детали: в первый раз Норман был на грани того, чтобы довериться своему соседу, а вместо этого впал в ярость и понесся на поиски соплеменника-афрама.

Дональд стоял посреди пустой комнаты и думал, что вокруг него тринадцать миллионов человек – все население Большого Нью-Йорка. От этой мысли ему стало страшно, нестерпимо одиноко.

В гуще событий (4)
Слова не мальчика, но

Конфиденциально: в подразделениях морской пехоты и военно-морского флота, расквартированных на Изоле, были замечены случаи употребления выражений «маленький красный брат» и «коммуняки». Офицерам предписано напоминать своим солдатам и матросам, что официально утвержденные эпитеты «китаезы», «узкоглазые» и «желтопузые». Употребляющих в речи мягкотелые гражданские термины подвергать строгому взысканию.

«Что они не смогли удержать силой, они пытаются отвоевать с помощью своей иностранной валюты! Мы должны изгнать этих паразитов, этих аморальных кровопийц, которые растлевают наших женщин, насмехаются над нашими священными традициями и глумятся над бесценным наследием нашего народа!»

РУКИ ПРОЧЬ!

Всем кораблям: экстренное сообщение. Всем кораблям: экстренное сообщение. Прошедший в четверг ночью шторм разметал мины, которые сейчас дрейфуют на подходах к фарватеру Эг-Морта. Всем кораблям оставаться на местах. Прекращение боевых действий до сигнала от подразделений флота Единой Европы.

– Хотелось бы знать, сколько еще наше гребаное правительство собирается терпеть эту ложь?

ЧАСТНЫЕ ВЛАДЕНИЯ!

«Наши враги подбираются со всех сторон, выжидая, когда мы ослабим бдительность. Но мы не дадим им шанса, которого они так жаждут, шанса наброситься на нас и нас проглотить. Мы будем тверды, и наш народ будет очищен от шлаков в горниле самопожертвования».

НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРЕСЛЕДОВАТЬСЯ ПО ЗАКОНУ

Всем комитетам партии: ревизионизм и отступничество были замечены в следующих департаментах…

– Ну да конечно, но я вот о чем, пусть даже у него генотип чистый-пречистый, чувак, сознающий свой долг перед обществом, просто не заводит в наше время пятерых детей! И плевать, что с почтой он получает «Бюллетень Населимита» – это ведь может быть прикрытием, так? Нет, по-моему, он из гадов-правокатоликов. И я хочу, чтобы его отсюда вышвырнули вон!

ЗЛАЯ СОБАКА

«То, что по праву, по закону и исторически принадлежит нам, стонет под пятой иноземного тирана!»

ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ «СПАСИ И СОХРАНИ ИНК.»

«Сами мы обрели свободу, но этого мало. Мы не будем поистине свободными, пока каждый ныне живущий не сможет честно и открыто сказать о себе того же».

ПРОХОДА НЕТ

«Сами мы обрели свободу, но этого мало. В наших собственных рядах встречаются те, кто превозносит преимущества чуждого образа жизни, который, как мы знаем, омерзителен и неправеден!»

НИГГЕРЫ ЗАСЛОНЯЮТ ОТ ВАС СОЛНЦЕ

– Красные сволочи…

Царствие мое не от…

ПОЛНОПРАВНЫЕ ГРАЖДАНЕ – ПРАВАЯ ПОЛОСА, НЕНАТУРАЛИЗИРОВАННЫЕ ИНОСТРАНЦЫ – ЛЕВАЯ ПОЛОСА

«Гиены капитализма…»

Англия пребудет!

BLANKES NIEBLANKES^[18]

«В Кале гастарбайтеры начинают…»

Vive la France!^[19]

ФЛАМАНДСКИЕ ВАЛЛОНЦЫ

– Чертовы китаезы…

ЙОРУБА ИБО

Deutschland über Alles^[20]

– Проклятые соседи…

Nkosi Sikelele Afrika^[21]

ВАШЕ МОЁ

– Все они безумны, кроме нас с тобой и твоего маленького пи…

МОЁ!

МОЁ!!

МОЁ!!!

(ПАТРИОТИЗМ. Один известный английский писатель как-то сказал, что если ему придется выбирать между предательством своей страны и предательством друга, он надеется, что у него хватит порядочности предать свою страну.

Аминь, братья и сестры! Аминь!

«Словарь гиперпреступности» Чада С. Маллигана)

Прослеживая крупным планом (6)
На чьей я стороне?

В Нью-Йорке Элиу Мастерс предпочитал останавливаться не в отеле и даже не в доме одного из своих многочисленных друзей, хотя знал, что многих его постоянные отказы обижали. Вместо этого он снимал комнату в общежитии Организации Объединенных Наций, и если (как в этот его приезд) оно настолько переполнено, что найти для него смогли только убогий закуток не больше шкафа, где кровать поднималась и складывалась к стене, чтобы жилец мог добраться до раковины под ней, сойдет и это.

Он страшился полюбить собственную страну, как сделал это его друг Задкиил Обоми, и боялся, что однажды его с трудом выпестованное, сознательно принятое решение служить человечеству рухнет под гнетом мыслей о горестной участи его братьев-американцев. Сегодня он опасно близко подошел к этой черте. Вид моложавого вице-президента в «Дженерал Текникс» бесконечно его опечалил…

Он еще не предал огласке причину, по которой обратился в «Дженерал Текникс», но не сомневался, что корпорация представит данные на рассмотрение Салманасару и получит вывод, весьма близкий к истине. Слишком многое в его жизни было достоянием гласности: например, его собственное прошение о переводе в Бенинию, когда при нормальном ходе событий ему логичнее всего было бы стать следующим послом в Дели, а после пожать плоды своих трудов и получить настоящую синекуру – в Париже, может быть, или даже в Москве. Какую шумиху тогда подняли из-за его назначения в Бенинию, особенно «Дети Х»…

Он сидел на единственном в комнате стуле, невидящим взором глядя на плоский экран настенного телевизора, на который чудо голографической передачи сигнала проецировало изображение, казавшееся плотным и вещественным, но менявшее перспективу, если зритель перемещался от одного края экрана к другому. На экране недавно шел выпуск СКАНАЛИЗАТОРА, и кадры боев в Тихом океане, актов вандализма, уличных беспорядков, погромов правокатоликов и нападений мокеров повергли его даже не в депрессию, а почти в ступор.

В одной безвольной руке он держал книгу, которую порекомендовал ему друг и которая вышла через несколько месяцев после его отъезда в Бенинию. Имя автора он, разумеется, уже слышал, знатоки считали его одним из десятка по-настоящему великих vulgarisateurs^[22] социологии в духе Вэнса Паккарда и Дэвида Рисмена^[23].

Но автор объявил эту книгу своей лебединой песней и, верный своему обещанию (по словам друга Элиу, одолжившего ему этот том), исчез вскоре после ее публикации. Ходили слухи, будто он покончил с собой. И действительно, его пронизанные отчаянием саркастические сентенции более всего напомнили Элиу «Разум на краю своей натянутой узды» Уэллса, эту мрачную эпитафию чаяниям человечества, и заставляли предположить, что слухи, возможно, не лгут.

Шевельнувшись, Элиу поглядел на книгу новыми глазами. На обложке была изображена пороховая бочка, к которой тянулась по полу брызжущая искрами огненная дорожка. Без сомнения, картинку выбрал издатель, а не сам Чад Маллиган – он-то сознавал, что живет в двадцать первом веке, и, если бы его известили вовремя, подобного архаизма не допустил бы.

«Факт, Маллиган, в том…» – сразу хотелось заспорить.

Элиу медленно кивнул. Надо признать, он проникся уважением к автору, как уважал бы врача, который отказывается морочить пациента ложными утешениями. Маллиган, возможно, понял бы мотивы, способные привести яркую звезду дипкорпуса США не в сверкающие современные кварталы Москвы, а в заросшие грязью трущобы Порт-Мея. Сам будучи европеоидом, он возможно даже понял бы выбор, вставший перед таким человеком: или отказаться от себя ради вопиющих насущных потребностей своего народа, который в этом бравом новом веке по-прежнему в западне и поставляет львиную долю мокеров (хотя сводки новостей благоразумно не упоминают цвет их кожи), львиную долю нарков (хотя большинству из них мозголом и триптин не по карману и они травят себя сваренным на кухне ягинолом или грязными ножами соскребают маковый вар со стенок горшков), тех, кто говорит: «Мне не нужно геттоизировать мое будущее, потому что я родился в гетто!», – или непреклонно приберегать свою любовь только для друзей, а лояльность – только для всего человечества.

Цвет кожи тут ни при чем, просто человек по имени Элиу Мастерс не мог отождествить себя ни с алчными боссами в Бамако и Акре, переходящими от лести и прощупывания Бенинии к яростным нападкам друг на друга, задуманным для того, чтобы отвлечь собственные народы от межплеменных распрей, ни с советом директоров «Дженерал Текникс». Пусть Дагомалия и РЕНГ ведут свои закулисные войны, похваляются перед соперником, кто из них более промышленно развит, более могущественен, более самоотвержен и готов броситься на защиту национальной самости. Для него тот факт, что Задкиил Обоми сумел найти равновесие между четырьмя языковыми группами, причем представители двух были пришлыми, потомками беженцев от межплеменной резни на сопредельных территориях в двадцатом веке, и заставить их петь хором в обстоятельствах, которые, по всеобщим прогнозам, способны привести к гражданской войне, был огромным завоеванием всей Африки.

И возможно… всего мира.

В его памяти и сейчас звучало это пение, перекрывавшее перестук пестиков в каменных ступах, потому что нет излишков кожи на такую роскошь, как барабаны. Подстраиваясь под их настойчивый ритм, он вдруг заговорил вслух.

– Нет, не потому так, что жить в трущобной нищете благо! – воскликнул он и, подчеркивая слова, хлопнул по книге ладонью. – Это потому, что их не научили той ненависти, какую мы, люди более искушенные, умеем питать друг к другу!

Еще произнося это, он понял, какую чушь мелет. Люди обманывают себя, утверждая, будто ненависть это то, чему их научили. Ненависть к соперникам, к пришлым, к более могущественному самцу или более плодовитой самке заложена в психологическую структуру человечества. И все же факт оставался фактом: при всей бедности Бенинии он уловил некое ощущение счастья перед лицом нищеты, какого не встречал нигде прежде.

Может, это благодаря самому Зэду? Нет, и это тоже ерунда. Даже Иисус, даже Магомет, даже Будда не мог бы на это претендовать. И все же я уверен, что это объективный феномен! Может, когда туда придет «Джи-Ти» и данные введут в Салманасар, он найдет какое-нибудь объяснение.

Но это было тем более нелепо, чистейший образчик логики самооправданий. Единственные факты, какие можно было бы заложить в компьютер, и так всем известны: Бениния – маленькая страна, одолеваемая голодом, управляемая президентом и десятком его талантливых помощников и давно перешагнувшая тот рубеж, когда ее более крупные соседи сдались и объединились в группы по языкам колонизаторов. А на заднем плане громоздились диковинные исторические казусы, например, почему арабы-работорговцы, собирая партии невольников для продажи европейцам, начисто игнорировали шинка, почему, невзирая на традиционное отвращение к войне, это племя никогда не было подчинено соседями, почему при британском колониальном правительстве не было создано ни одной революционной партии, почему…

– Какой, черт побери, толк над этим биться? – сказал Элиу, снова обращаясь вслух к четырем стенам. – Я люблю эту страну, а если разложить любовь на группу факторов, которые сможет проанализировать компьютер, не останется ничего, ради чего стоит быть человеком!