Брайан Стейвли
Хроники Нетесаного трона. Клинки императора
– Я буду с ними драться, – ровным голосом произнесла она, не отводя взгляда от противников.
Сами Юрл ухмыльнулся.
– Одна-одинешенька? – хохотнул Арберт. – Ну нет, это будет несправедливо! – Он повернулся к толпе кадетов. – Кто-нибудь хочет присоединиться?
Кадеты неловко топтались на месте, кто-то засмотрелся на бараки, другие уставились в открытое море. Сами Юрл, каким бы самодовольным ублюдком он ни был, стремительно орудовал клинками и не щадил на ринге никого. К тому же надо было принимать в расчет еще и лича.
– Извращенец, – пробурчал Гент, опасливо поглядывая на Балендина.
Рослый кадет мало чего боялся, но его страх перед личами мог сравниться лишь с его же ненавистью к ним.
– Я бы поспешил на подмогу прекрасной даме, – заметил Лейт, ухмыляясь Валину, – но не лишать же тебя возможности проявить рыцарские качества.
Валин вздохнул. Похоже, его возвращение на ринг обещало быть более волнующим, чем он предполагал. Он не мог бросить Лин на произвол судьбы; к тому же у него чесались кулаки на Сами Юрла еще с их встречи в кабаке Менкера. Один на один против него он вряд ли бы выстоял, но Балендин владел мечами весьма средне. Если лича быстро вывести с поля, они с Лин смогут сосредоточить усилия на Юрле.
«И к тому же, – уныло подумал Валин, – все равно больше никто не вызвался».
– Я готов, – сказал он, перешагивая веревку.
Схватка началась неудачно. Валин предпочел бы выступить против Юрла, оставив Балендина для Лин, но лич успел первым завладеть его вниманием, так что Лин пришлось защищаться самой. Она была на целую голову ниже и, разумеется, слабее противника, но искупала эти недостатки сообразительностью. Когда клинки Юрла замелькали вокруг, бросая вызов, отвлекая, прощупывая, она продолжала драться локоть к локтю с Валином, не давая сбить себя с толку серией хитрых уловок.
Только прибыв на Острова, Валин думал, что в фехтовании важнее всего сила, техническое мастерство и смелость. Реальность оказалась гораздо приземленнее. Хотя все эти качества, несомненно, имели значение, они бледнели перед дисциплиной – способностью выжидать, наблюдать и избегать ошибок. Гендран писал: «Первый шаг к победе – это избежать поражения». Пока Валин яростно отражал атаки лича, Лин держалась сбоку от него, ведя свою напряженную, осторожную игру; дышала она тяжело, но ровно. Валин понял, что улыбается. Если Лин сумеет удержать Юрла еще немного, он найдет брешь в защите противника, а потом они вдвоем навалятся на Юрла…
И тут лич заговорил.
– Я никогда не понимал, – произнес он сухим, сдержанным тоном, который не вязался с каплями пота, катившимися с его лба, – почему кеттрал позволяют женщинам сражаться.
Валин отмахнулся от его выпада и заставил его отступить на пару шагов, однако лич продолжал свои подначки:
– Я, конечно, знаю все официальные оправдания: что женщина проскользнет там, где мужчину заметят, что их часто недооценивают как противников… Но все равно концы не сходятся. Начать с того, что они маленькие и слабые. К тому же они отвлекают. Вот, например, я сейчас на ринге. Мне надо бы сосредоточиться на своих клинках, а все, о чем я могу думать, – это как бы содрать штаны с этой сучки.
Лин рядом с Валином зарычала, парируя широкий рубящий удар сверху.
– Не слушай его, – посоветовал Валин. – Он просто пудрит тебе мозги.
– Вообще-то, – с сальной усмешкой возразил Балендин, – меня больше интересуют не мозги, а другие части тела… Что ты на это скажешь, сучка? Могу сделать тебе поблажку сейчас, а стонать ты у меня будешь немного позже.
Сами Юрл хохотнул густым мерзким смешком и отступил на шаг, демонстративно открываясь.
– Оставь его… – сказал было Валин.
Однако Лин нападала уже не на Юрла – она использовала передышку, чтобы ринуться на Балендина, перекрыв Валину линию атаки и нарушив боевой порядок. Лич отступил.
На секунду Валину показалось, что сейчас она одолеет противника, впечатает в землю – столь яростными ударами Лин осыпала лича. Она шаг за шагом продвигалась вперед, пока внезапно, стоя на плотно слежавшемся песке, не подвернула ногу и с воплем гнева и отчаяния не рухнула на ринг.
Широко улыбаясь, Балендин с кошачьей грацией перепрыгнул через ее распростертое тело и снова напал на Валина. Лич был не самым сильным бойцом, однако знал, как занять своего соперника, и Валин обнаружил, что, как бы он ни продвигался вперед, враг не уступал.
За спиной лича Сами Юрл сделал шаг к Лин. Она замахнулась на него одним из мечей, но он с легкостью парировал удар, затем точным стремительным движением прыгнул на нее и повалил на землю, впечатав лицом в грязь. Лин закричала. Валин изо всех сил пытался не отвлекаться от собственного поединка – он ничем не смог бы помочь Лин, если бы, как и она, оказался распластанным по земле; однако было трудно игнорировать ее разъяренные вопли, и он чувствовал, как в груди горячей красной волной поднимается гнев. Юрл оседлал девушку и, вместо того чтобы закончить схватку ударом в основание черепа, засунул руку между ног отчаянно извивающейся Лин, пытаясь раздвинуть бедра.
«Ловушка, – мрачно понял Валин. – Юрл хочет, чтобы я сорвался».
Это было ясно и в то же время не имело никакого значения. Он попросту не мог обмениваться с Балендином пустыми выпадами, когда рядом кричала Лин.
А, Шаэль с ним! Валин с ревом ринулся вперед, осыпая лича градом яростных ударов, чтобы заставить податься назад. На мгновение ему показалось, что это сработает. Балендин начал отступать. Со смятением на лице лич шагнул назад, открывая Валину Сами Юрла. Валин ступил в образовавшийся промежуток, но в спешке умудрился споткнуться – на ровном, казалось бы, месте. А потом упал. Он успел извернуться, пытаясь выставить руку в защиту, но лич оказался быстрее. Затупленный клинок опустился Валину на лоб, и кругом стемнело.
* * *
– Вот ведь ублюдок! – яростно ругалась Лин, соскребая кровь со щеки.
Вместо того чтобы явиться в лазарет, как было предписано инструкцией, они с Валином спустились вниз к пристани, подальше от базы, от разговоров и взглядов, чтобы самим промыть себе раны.
– Шаэлем клепанный, Кентом стукнутый сукин сын!
– Это Балендин, – сказал Валин, щупая рану на лбу.
Останется шрам. Пускай, у него уже было их немало.
– Я знаю, что это Балендин! – рявкнула Лин. – Когда я двинулась к нему, лодыжка подвернулась, словно я ступила в глину. В глину! Да у нас уже сколько дней не было дождя!
Валин кивнул:
– У меня то же самое: будто кто-то схватил за ногу. Я рухнул прежде, чем успел вообще понять, что происходит.
– Гент прав, – пробормотала Лин. – Их всех и правда надо вздернуть. Каждого Кентом клятого лича на обоих континентах!
Валин покосился на нее:
– Даже Талала?
– К Шаэлю Талала! Нет, он, конечно, неплохой парень, – поспешила она поправиться прежде, чем Валин успел возразить. – Но можно ли ему доверять? Можно ли доверять хоть кому-то из них? Мне наплевать, что Гнездо хочет приручить еще одну силу!
Валин не был уверен, что согласен с ней, но после выпавшей на их долю передряги у него не осталось сил спорить.
– И самое мерзкое, – горячилась Лин, – что для любого, кто смотрел на бой со стороны, все выглядело так, будто они победили!
– Но они и вправду победили, – заметил Валин.
– Они сжульничали!
– Не имеет значения. В конце схватки мордой в грязи лежали мы. Мне не меньше твоего хочется пересчитать Юрлу зубы, но нужно смотреть на вещи трезво. Когда мы начнем летать на задания, у нас не будет правил, за которыми можно спрятаться.
– Я не нуждаюсь в твоих Кентовых лекциях, – отрезала Лин, сплевывая в волны сгусток крови и щупая языком шатающийся зуб. – Мало мне того, что Юрл с Айнхоа нас побили, так еще и ты будешь травить мне душу своими сентенциями!
Валин собирался было положить руку ей на плечо, но отодвинулся, уязвленный гневной отповедью.
– Нечего срывать на мне злость. Не я нарушил боевой порядок.
Она вскинулась, но тут же виновато потупилась:
– Прости, Вал. Я просто в бешенстве от мысли, что со стороны это выглядело так, будто я поскользнулась на ровном месте. Стояла-стояла – и вдруг рухнула. Ребята небось до сих пор ржут.
Что-то в ее словах зацепило внимание Валина, но он не мог понять что. Он стоял, глядя на море, и мысленно повторял их. В голове до сих пор гудело от удара, поэтому у него ушло некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
– Повтори, что ты сейчас сказала? – попросил он.
– Я говорю, что это выглядело так, будто я рухнула ни с того ни с сего! Наверняка никто не понял, что произошло на самом деле.
Рухнула.
– Как трактир Менкера, – тихо проговорил он.
– Хотелось бы думать, что я выгляжу немного приятнее, чем какой-то прогнивший кабак!
– Я говорю не о тебе и не о кабаке. Я о том, из-за чего и ты, и кабак рухнули.
Лин вскинула голову и взглянула на него. Ее глаза горели гневом.
– Пресвятой Хал! – выдохнула она. – Этот долбаный лич!
12
– Пойдем, Каден! – подгонял Патер, дергая Кадена за пояс в попытке ускорить его на тропе. – Они, наверное, уже начинают. Поторопись же!
– Начинают что? – спросил Каден в третий раз.
Порой ему казалось, что в малыше только и есть что голубые глаза и острые локти. Обычно воодушевление Патера вызывало у Кадена улыбку, но сегодня он был слишком разгорячен и расстроен, и совершенно не в том настроении, чтобы терпеть постоянные понукания и дерганье за одежду.
Он потратил почти все утро, ломая небольшую каменную лачугу, и его хинское самообладание дало трещину. Такая работа даже при более благоприятных обстоятельствах требовала много сил и времени – неровные гранитные глыбы то и дело впивались в ладони и придавливали пальцы, так что его руки приобрели черно-синий оттенок. А сейчас обстоятельства были далеки от благоприятных. Если на то пошло, он лишь день назад закончил строить эту самую лачугу, забери ее Шаэль! Все это, разумеется, входило в «обучение», по мнению Тана. Вот уже без малого две недели, сразу после случая у пруда, Каден по требованию монаха таскал камни со всех окрестных гор, укладывал их друг на друга, проверял, чтобы стены получались прямыми и ровными, и отправлялся за новым материалом. Тан не сказал ему, для чего предназначается здание, но Каден предполагал, что оно хоть чему-нибудь да послужит! Однако стоило ему закончить работу и разогнуться, уложив последний камень, как Тан с безразличным кивком велел:
– Отлично. Теперь разбери ее. – Он повернулся, собираясь уходить, и потом добавил через плечо: – И я не хочу увидеть здесь груду мусора. Каждый камень должен оказаться в точности там, откуда ты его взял.
Не успел Каден смириться с мыслью, что следующие полторы недели придется таскать камни обратно по крутым горным тропкам и отыскивать для каждого его родную ямку в земле, как появился Патер. Мальчик тяжело дышал и махал ручкой, призывая послушника оторваться от работы. По всей видимости, его прислал Тан – он лепетал что-то о собрании в трапезной, общем собрании монахов. Настоятель редко устраивал подобное, и Каден почувствовал, как внутри разгорается любопытство.
– Почему Нин всех созывает? – терпеливо спросил он.
Патер закатил глаза:
– Не знаю! Мне никто ничего не говорит! Это насчет той козы, которую ты нашел.
У Кадена неприятно засосало под ложечкой. Прошел почти месяц с тех пор, как он набрел на растерзанную тушу животного, и он приложил все усилия, чтобы выбросить эту сцену из головы. Он рассказал о случившемся настоятелю и всем остальным; после этого ему мало что оставалось, тем более что и Тан ни на минуту не оставлял его без дела. Однако временами, таща очередной камень с вершин по горным проходам, он чувствовал, как неприятный холодок пробегал по затылку, оглядывался – но ничего не обнаруживал. И тем не менее, если Нин созывает всех…
– Что-то произошло? – спросил он.
Патер в ответ лишь сильнее потянул его за балахон.
– Да не знаю я! Скорее!
Очевидно, от малыша невозможно было добиться чего-то более вразумительного, поэтому Каден постарался замедлить дыхание и утихомирить свое нетерпение. До основных монастырских построек было не так уж далеко.
Обычно утром на немощеном дворе все неторопливо занимались своими делами: монахи исполняли дневные труды, послушники таскали в тяжелых железных котлах воду для приготовления вечерней трапезы, ученики спешили с поручениями от своих умиалов, старшие монахи прогуливались по дорожкам или сидели в тени можжевеловых кустов и, погруженные в выполнение своих обетов Пустому Богу, склоняли под капюшонами бритые головы. Обычно утром в воздухе висел тихий гул песнопений, доносящийся из медитационного зала, – глубокая басовая нота, которую прерывали резкие удары топора возле колоды, где послушники кололи дрова для очага. И хоть монастырь нечасто можно было назвать оживленным, внутри всегда текла жизнь. Однако сегодня Ашк-лан лежал молчаливый и пустой под яростными лучами весеннего солнца.
Совсем другая картина открывалась внутри трапезной. Здесь поместились почти две сотни человек; старшие и наиболее почитаемые монахи сидели на скамьях в передней части зала, послушники в ожидании стояли сзади. В воздухе висел густой запах шерсти, дыма и пота. Хинская дисциплина предписывала избегать любых волнений – едва ли можно было ожидать смятения от монахов, привыкших часами молча сидеть, скрестив ноги, в снегу, но все же Каден видел, что сейчас эти люди взволнованны – впервые с тех пор, как он поселился в монастыре. Десятки человек одновременно вели тихие разговоры, на лицах были написаны ожидание и интерес. Каден с Патером протиснулись в заднюю часть трапезной, с трудом закрыв за собой деревянные створки дверей.
В нескольких шагах впереди стоял Акйил, и Каден, поймав взгляд приятеля, начал пробираться к нему через толпу, таща за собой Патера.
– Как продвигается строительство твоего дворца? – спросил Акйил.
– Великолепно! – отозвался Каден. – Возможно, я перенесу сюда столицу, когда наконец-то взойду на трон.
– Что? Ты готов отказаться от этой шикарной аннурской башни, к которой твоя семья так привязана?
– Не вижу ничего плохого в добротной каменной архитектуре, – ответил Каден и обвел рукой зал. – Что здесь происходит?
– Сам не знаю, – пожал плечами Акйил. – Алтаф что-то нашел.
– Что именно?
– Только не надо читать мне лекции о важности деталей. Мне никто не докладывает. Все, что я знаю, – это что Алтаф, Тан и Нин почти все утро просидели, запершись в келье настоятеля.
– Тан?
Каден поднял бровь. Теперь понятно, почему умиала весь день не было видно и никто до сих пор не устроил ему разнос.
– Он-то тут при чем?
Акйил устремил на него взгляд, полный страдания:
– Как я только что объяснил, мне здесь никто ничего не докладывает.
Каден собрался было нажать на него посильнее, но в этот момент перед собравшимися монахами встал Шьял Нин.
– Мне ничего не видно! – прошептал Патер.
Каден взгромоздил малыша себе на плечи.
– Три недели назад, – без предисловий заговорил настоятель, – Каден нашел в горах нечто… необычное.
Он помедлил, дожидаясь, пока собравшиеся не утихнут. Шьял Нин был человеком лет шестидесяти, тощим как палка, бурым, как ствол можжевельника, и сухим, как вяленая баранина. Ему больше не приходилось выбривать себе череп, поскольку тот естественным образом облысел, а в уголках его глаз легли глубокие морщинки от постоянного прищуривания. Когда Каден прибыл в монастырь, настоятель сперва показался ему человеком пожилым, даже хилым, однако долгие часы карабканья вслед за ним по крутым горным тропинкам впоследствии разубедили его. Возраст и худощавое телосложение Нина скрывали энергию, которая проявлялась в его походке и наполняла его голос, ясно и сильно разносившийся по залу трапезной.
– Он нашел труп козы, растерзанной неизвестным существом. Мы с двумя братьями провели расследование, но не смогли прийти к заключению. С тех пор у нас пропало еще три козы. Двух Рампури и Алтаф отыскали – обе оказались за пределами наших пастбищ, и обе были обезглавлены. У обеих был раскроен череп и не хватало мозга. А недавно братья обнаружили тело скалистого льва. В таком же состоянии.
Никто не произнес ни слова, но воздух вздрогнул от общего вздоха. Последнее сообщение было для Кадена новостью, и судя по лицам других монахов, те тоже слышали об этом впервые. Каден взглянул на своего друга – Акйил скорчил недоуменную гримасу и покачал головой. Расчлененная коза, даже жестоко растерзанная, – это одно дело, но скалистые львы – прирожденные хищники. Даже пятнистому медведю пришлось бы повозиться, чтобы завалить одного из них.
– Первое животное было убито в восьми милях отсюда, трупы остальных мы находили все ближе и ближе к монастырю. Вначале мы надеялись, что коз задрал какой-нибудь кочующий хищник, который затем отправится дальше. Однако похоже, эта тварь поселилась здесь надолго.
Нин подождал, пока слушатели усвоят эту мысль, и продолжил:
– Причину понять несложно. В Костистых горах не так уж много дичи, особенно зимой. И козы из нашего стада – относительно легкая добыча. Но они необходимы нам самим, чтобы выжить. По-видимому, наилучшим решением для нас будет выследить этого хищника и убить его.
Услышав это, Акйил поднял бровь. С охотой монахи, возможно, еще справились бы, но убийство никак не входило в хинское обучение. Разумеется, каждый год для кухни забивали несколько десятков коз, но едва ли этот опыт поможет в случае с существом, разорявшим монастырское стадо. Каден плохо понимал, чем, по представлению Нина, монахи должны убить животное. Каждый из них за поясом рясы носил нож, обычный, универсальный, с коротким лезвием, которым можно при необходимости срезать ягоды синики или проткнуть кусок баранины в вечерней похлебке; однако от него было бы мало проку при встрече с любым хищником. Каден попытался представить, как он нападает на скалистого льва, вооруженный жалким ножиком, и содрогнулся.
– Первым делом, – говорил между тем Нин, – необходимо отыскать это существо. У нас ушло почти две недели, чтобы найти его след – судя по всему, тварь предпочитает передвигаться по камням, – но в конце концов Рампури это удалось. Он нарисовал для нас несколько копий.
– Так, значит, там действительно не было никаких следов! – пробормотал Каден вполголоса, вспоминая свою первую горькую встречу с новым умиалом и чувствуя одновременно обиду и удовлетворение.
– То есть ты не так уж безнадежен, – с ухмылкой отозвался Акйил.
– Ш-ш-ш! – зашипел на них Патер, сидя у Кадена на плечах и повелительно хлопая его по голове ладошкой.
Нин передал несколько свитков монахам из переднего ряда.
– Прежде всего я хотел бы знать, не видел ли кто-нибудь такие следы до сегодняшнего дня.
Он терпеливо ждал, пока свитки, переходя из рук в руки, не доберутся до дальнего конца зала. Монахи один за другим брали бумагу, запоминали рисунок и передавали следующему. Ученикам требовалось больше времени, чтобы тщательно выгравировать в памяти все детали, и прошло несколько минут, прежде чем листы добрались до задних рядов. Наконец кто-то передал свиток Акйилу, который поднял его так, чтобы показать всем поблизости.
Каден сам не знал, что ожидал увидеть: возможно, некое подобие отпечатка лапы скалистого льва или что-нибудь напоминающее широкие стопы и длинные когти медведя. Однако то, что оказалось перед глазами, не походило вообще ни на один след, какие ему доводилось встречать. Было ясно одно: эти отпечатки оставили не лапы и не когти. Он даже не смог бы сказать, сколько ног имела эта тварь.
– Это еще что такое, во имя Шаэля? – вопросил Акйил, вертя лист в попытке хоть что-нибудь понять.
На рисунке виднелось с десяток углублений – такие отметины могла оставить среднего размера палка, если бы ее неоднократно втыкали в землю… Острая палка. Ни одна ямка не превышала в ширину пары дюймов, но, судя по расстоянию между ними, существо было размером с крупную собаку. Каден присмотрелся поближе: похоже, половина отметин разделялась надвое тонкой линией, так, словно посередине ноги, или что это там было, имелась щель.
– Раздвоенные, – заметил Акйил. – Может, что-то вроде копыта?
Каден покачал головой. На копыте разлом, разделяющий два пальца, был бы шире; весь смысл раздвоенного копыта в том, чтобы обеспечить животному надежную опору. Именно это позволяет козам уверенно ступать по неровной поверхности. Кроме того, отпечатки были не той формы. Они больше напоминали не копыта, а какие-то клешни с плотно сжатыми половинками. Каден неохотно вызвал в памяти сама-ан растерзанной козьей туши и принялся изучать разорванную шею, раздробленный череп. Такие повреждения могли нанести клешнями… Во всяком случае, если клешни достаточно большие. По его позвоночнику пробежал тревожный холодок. Что это за животное размером с козу, с двенадцатью ногами с клешнями на концах?
– Итак, теперь, когда вы все могли ознакомиться с рисунком, – заговорил настоятель, – скажите, встречал ли кто-нибудь подобные следы прежде?
– Я вообще не уверен, что это следы, – отозвался Серкан Кундаши, делая шаг от стены. – Больше похоже на царапины от палки на земле.
– Но там не было палки, – заметил Нин.
– Я живу в этих горах вот уже тридцать лет, – сказал Реббин, старший повар в трапезной. – Я готовил обед из всего, что только можно приготовить, но мне никогда не доводилось видеть ничего подобного.
Настоятель мрачно кивнул, словно ничего другого не ожидал. Он снова открыл было рот, когда заговорил кто-то в передних рядах.
Кадену из-за толпы не было видно кто, но по медленной, мягкой речи он понял, что это отшельник Йеррин. Йеррин, хотя и носил хинскую рясу и соблюдал хинскую дисциплину, держался в стороне, спал в пещере на полпути к Вороньему Кругу и появлялся в монастыре лишь два-три раза в месяц, всегда неожиданно, чтобы выпросить себе еды в трапезной или ниток в кладовой. Он был грязным, но при этом добрым. У него имелись имена для всех деревьев и половины животных в окрестных горах. Порой Каден натыкался на него на каком-нибудь горном карнизе или в ущелье, где отшельник навещал своих «дружков», как он их называл, – перевязывал надломленные бурей ветки или собирал опавшие листья для своей постели. Каден не ожидал увидеть его здесь.
– Я знаю эти следы… Или очень похожие, – сказал Йеррин.
В зале воцарилась полная тишина; все напрягли слух, чтобы расслышать его тихий голос. Йеррин помолчал, словно бы собираясь с мыслями, и затем добавил:
– Мои дружки оставляют такие следы рядом с моей пещерой.
– Кто эти твои дружки? – спросил Нин, его голос звучал терпеливо, но сурово.
– Ну как же, морозные пауки, конечно, – отозвался Йеррин. – Они приходят за муравьями, которые живут в большой земляной куче.
Каден попытался понять, что это значит. Он, разумеется, изучал пауков – все виды, включая морозных. Но до сих пор не знал, что они могут оставлять следы.
– Но эти следы не совсем такие, как те, что оставляют мои дружки, – простодушно заметил Йеррин. – Тут больше ног.
– И к тому же эта тварь размером с крупную собаку, – вмешался Серкан, высказывая самое очевидное, с точки зрения Кадена, возражение. – Пауки не вырастают до таких размеров!
– Твоя правда, – согласился отшельник. – Твоя правда… Однако мир велик. У меня много дружков, но тех, с кем еще предстоит подружиться, еще больше.
Каден взглянул на Рампури Тана, стоявшего в тени в дальнем конце зала. Выражение его лица было трудно разглядеть, но глаза в полумраке ярко блестели.
– Ну хорошо, – подытожил Шьял Нин, когда стало понятно, что Йеррину больше нечего сказать. – Нельзя позволить этому существу уничтожать наши стада. Выследить его у нас шансов мало. Это означает, что мы должны как-то заманить его к себе. Рампури предложил привязать нескольких коз в полумиле от монастыря, а паре монахов засесть среди скал в засаде. Что же до остальных, никому не позволяется покидать монастырский двор в одиночку. Ученикам и послушникам вообще запрещается выходить за пределы монастыря без умиала.
Ответ последовал незамедлительно: Чалмер Олеки, бывший учитель Кадена, поднялся со своей скамьи в первом ряду. Он был старейшим из хин, в полтора раза старше настоятеля, и его слабый голос слегка дрожал.
– Эта тварь убивает коз, согласен. Это проблема для нас, тоже согласен. Но неужели ты веришь, что она станет нападать на взрослых людей?
Шьял Нин собрался было ответить, но его опередил Тан, выступивший вперед из тени. Каден всегда считал, что от его умиала исходит некая угроза, еще до того, как был вынужден обучаться под его руководством. В прошлом, однако, что-то всегда эту угрозу сдерживало. Тан напоминал ему громадный снежный склон высоко в горах, готовый обрушиться лавиной при первом раскате грома, или воздетый меч, неподвижно замерший в верхней точке своей траектории, остановленный на неопределенное время некой таинственной силой. В движении Тана не было ничего особенного – всего лишь шаг вперед, не больше, – и тем не менее Каден вздрогнул, словно это небольшое движение отмечало некую перемену, нарушение долго сохранявшегося равновесия.
– Если ничего не знаешь о существе, – проскрежетал монах голосом, жестким, как горный обвал, – думай, что оно явилось тебя убить.
