Брайан Макклеллан
В тени молнии
Демир услышал выстрел, потом еще один. Со стороны города понеслись крики и улюлюканье. Демир чувствовал, что он теряет власть над происходящим: такой паники он не испытывал никогда в жизни. Он повернулся и поскакал галопом к окраине города, где стреляли все чаще, а крики становились все громче. Вскоре ему попалось лежащее на обочине тело женщины. Ее закололи штыками. Демира чуть не вырвало. Впереди лежал еще один труп, за ним другой – все явно гражданские.
Более уверенный в себе мужчина и более опытный гласдансер немедленно положил бы этому конец при помощи жестокой демонстрации силы. Демир знал, что еще не поздно, но не мог решиться. Голова шла кругом, измученный мозг грозил лопнуть. Что за безумие? Как могли его офицеры поверить, что он отдал такой приказ? Он со сверхъестественной скоростью провел их через горы, одержал три большие победы подряд, но никогда не проявлял жестокости во время триумфа.
Добравшись до окраины, он понял, что тысячи солдат уже вошли в город. Теперь они метались от дома к дому, хватали все ценное, что попадалось под руку, выбрасывали на улицу детей, убивали на месте мужчин и женщин, и все это при мерцающем свете факелов, в сгущающемся дыму пожаров.
Демир поехал дальше, ища офицеров, кого-нибудь, кто помог бы ему овладеть положением. Дым ослеплял его, сбивал с толку, мешал дышать. Лошадь споткнулась о перевернутую повозку и упала. К счастью, он успел выпрыгнуть из седла, и животное не придавило его, но он упал на левую руку и почувствовал резкую боль в запястье. Зато лошадь, видимо, осталась целехонька, потому что тут же вскочила, с оглушительным ржанием вскинулась на дыбы и галопом умчалась в ночь.
Держась за запястье, обезумев от боли и страшного шума вокруг, Демир метался от дома к дому, требуя от своих солдат прекратить разбой. Он ругал их, поносил на чем свет стоит, потом начал умолять. Некоторые хмурились, видя его заляпанный грязью мундир. Но никто не узнал его. Да и с чего бы? Мало кто видел его вблизи, а перелом мешал ему стянуть перчатку с левой руки и показать им татуировку гласдансера.
– Это еще кто? – спрашивал иногда кто-нибудь из солдат.
– Псих какой-то, – отвечал другой.
– На нем офицерская форма и дорогой плащ.
– Все офицеры пьют сейчас у Граппо. А нам приказали грабить. Если не сделать этого быстро, хорошая добыча достанется кому-нибудь другому. Так что гип-гип-ура Принцу-Молнии!
Солдаты смеялись и продолжали свое дело. Наконец кто-то схватил его за плащ триумфатора и швырнул в канаву, где он поскользнулся и упал лицом в грязь.
Демир лежал в грязной, вонючей жиже – похоже, канава была сточной – и смотрел на улицу. Его трясло от ярости и ужаса. Полчаса назад он дал слово, что Холикан останется под его защитой, а теперь откуда-то возник этот приказ о разграблении города за его печатью и подписью. Он стал шарить в кармане дрожащими пальцами, ища скайглас, чтобы успокоить нервы, и вытащил целую пригоршню безделушек, но они тут же выскользнули из пальцев и упали в грязь. Демир покопался в грязи, но не нашел их.
На той стороне улицы отчаянно закричал ребенок. Демир поднял голову и увидел маленькую девочку, лет четырех или пяти. Кричала она. Демир с трудом встал и выбрался из канавы. Раз уж ему не суждено спасти многих, он спасет хотя бы одну.
Раздался оглушительный грохот подкованных копыт, стучавших по мостовой. Мимо пронеслись его драгуны, несколько десятков. Он никогда не видел их так близко и, наверное, наложил бы в штаны от страха, если бы не сделал этого еще в канаве. Демир машинально сунул руку в карман, где держал безделушки из годгласа, но, вспомнив, что недавно потерял их все до единой, собрался с духом и перешел дорогу. Драгуны уже ускакали. Вскоре Демир увидел то место, где недавно лежала девочка.
Ее затоптали. Изломанное, окровавленное тельце тихо и неподвижно лежало на мостовой. Шатаясь, он подошел к ней, сорвал с себя плащ триумфатора, завернул в него маленький трупик и, подхватив его на руки, перебежал дорогу прямо перед очередным отрядом драгун. Прижав девочку к груди и дрожа каждой клеточкой своего тела, Демир опустился на крыльцо разграбленного магазина.
Кошмар только начинался.
Когда штабные офицеры нашли Демира, он не пошевелился. Больше двенадцати часов он не спал, не ел и даже не мыслил связно – лишь сидел на ступеньке крыльца и баюкал трупик девочки, завернутый в плащ триумфатора. За ночь он увидел все зверства, какие армия может учинить в городе, сдавшемся на милость победителя. Демир сидел, положив голову на прохладный каменный порог магазина; дым сотен пожаров ел ему глаза, его язык высох, а запястье распухло.
Его нашел Идриан, который позвал остальных. Пробивник уже сменил свои доспехи на офицерскую форму, расшитую бараньими рогами, от которых и пошло его прозвище. Он подошел к Демиру, опустился перед ним на колени и внимательно уставился ему в лицо своим фиолетовым стеклянным глазом. Демир вздрогнул.
– Сэр, с вами все в порядке?
Демир молчал. Он чувствовал себя растоптанным и униженным, будто его прилюдно раздели догола. Он знал, что его ноги целы, но мысль о том, чтобы встать и пойти, была невыносима. Облизнув потрескавшиеся губы, он поискал слова для ответа и не нашел. На глазах выступили слезы, и он отвернулся, чтобы скрыть их от пробивника.
– Этого не должно было случиться, – наконец выдавил он. – Я не отдавал такого приказа.
– Я знаю, сэр, – мягко ответил Идриан. – Проблемы со связью. Мы выясним, что произошло, обещаю.
Тем временем подошли штабные и обступили их, глядя на Демира сверху вниз. Они больше не улыбались ему, как вчера, их взгляды были полны ужаса и отвращения. Каприк подошел ближе, но, едва увидев, что у Демира в плаще, отскочил, и его вырвало в канаву.
Идриан тоже посмотрел на мертвого ребенка единственным живым глазом, но, в отличие от остальных, не содрогнулся при виде страшной ноши. Демир кожей чувствовал каждый взгляд своих офицеров – в их глазах он видел расчет, каждый задавался вопросом, как такое развитие событий повлияет на его карьеру и на положение его семейной гильдии. Демир видел, что каждый ломает голову над одним: как сделать так, чтобы его имя не связали с этой катастрофой.
Одно дело – наказать восставший город поражением и децимацией.
И совсем другое – предать его разграблению и огню.
Демир попытался собраться с мыслями, сконцентрировать все свои способности, чтобы просчитать возможное развитие событий. В присутствии десяти человек он взял Холикан под свою защиту, а потом его армия разграбила город. Его солдаты убивали мирных жителей, сжигали и грабили дома не по собственной прихоти – каждому понятно, что они могли так поступать только по приказу своего генерала. По его, Демира, приказу. Значит, надо начать расследование, чтобы переложить вину за катастрофу на кого-нибудь другого, будь то реальное или выдуманное лицо.
– Витглас, – просипел он.
Каприк подошел и протянул ему серьгу. Демир всунул ее в кольцо на ухе и попытался собраться с мыслями. Но в голове по-прежнему было пусто, а от стекла только заломило за глазами, так что он снял серьгу и вернул ее Каприку.
Он больше не мог мысленно обозревать грядущее, которое оставалось темным и безмолвным.
Его разум был сломлен.
– Мирия Форл? – спросил он и оглянулся в поисках мэра.
– Она в безопасности, – заверил его Идриан. – Ваш дядя прибыл посреди ночи, и я оставил ее под охраной его батальона. Никто не причинит ей вреда.
Демир посмотрел на черный столб дыма, который поднимался над ними:
– Жаль. Лучше бы она не видела, что я наделал.
– Это сделали не вы, – твердо сказал Идриан. – Это несчастный случай. Нарушение приказа.
Демир внимательно посмотрел на каждого из штабных. Те дружно отводили глаза. Но не от страха, а от стыда. Конечно, это сделал не он, но ответственность все равно лежала на нем.
Медленно, борясь с ломотой в каждой затекшей мышце, Демир встал, ухитрившись не уронить и не выпустить из рук маленькое тело. Он увидел, что дверь магазина, на крыльце которого он провел всю ночь, распахнута, а внутри все разграблено, хотя он не помнил, чтобы мимо него проходили солдаты. Он вошел внутрь и положил на прилавок тело, все еще завернутое в победный плащ.
Он коротко коснулся волос ребенка и поискал в памяти какую-нибудь молитву из детства, пожалев, что не верит в бога и не может обратиться к нему сейчас. Мысли разбегались. Как он будет теперь смотреть в глаза людям? Как вернется к своей гильдии, к своим любовницам, к жителям своей провинции? Как он вообще будет жить? Он вышел на крыльцо.
Впервые за много лет Демир вдруг почувствовал себя юным, беспомощным и неопытным и задал себе вопрос: когда же придет какой-нибудь взрослый и все исправит?
Идриан достал из кармана сережку из милкгласа и вложил ее в руку Демира. Этот годглас был не такого высокого качества, как потерянный ночью, но подействовал мгновенно – боль начала покидать его кости.
– Надо заняться запястьем, – сказал Идриан. – Похоже, оно сломано.
Но милкглас не мог вернуть чувствительность запястью Демира. Оно онемело, как и его душа.
– Кто мой помощник по командованию? – спросил он.
Никто не ответил. Он снова вгляделся в лица подчиненных:
– Я и сам не знаю. – С его губ сорвался безумный смешок. – В своем высокомерии я никогда не думал, что он мне понадобится. Ну ничего. Когда узнаете, кто он, поздравьте его с повышением.
– Сэр? – переспросил Идриан.
– Я подаю в отставку.
– Вы не можете уйти! – сказал кто-то. – Это же ваш триумф!
Демир взглянул на Каприка, надеясь на сочувствие, но его друг, раскрыв рот, смотрел на трупы, которыми была покрыта улица. Сплошь гражданские.
Триумф. Возможно, его еще можно было спасти. По крайней мере, его мать, с присущим ей политическим гением, точно попыталась бы. Но сам он никогда не смог бы жить в мире с собой, если бы вернулся в Оссу во главе триумфального шествия.
Он старался не смотреть на Идриана.
– Извинись за меня перед Мирией Форл. Скажи моему дяде, что я не завершил кампанию и сожалею об этом. Каприк, напиши заявление об отставке. Подделай мою подпись. – Мать будет разочарована. Такой многообещающий, скажет она, и такой глупый. Ведь все можно исправить. Демир споткнулся о ступеньку, но не упал и пошел дальше. – И пусть не ищут меня, – бросил он через плечо. – Принц-Молния умер.
1
Девять лет спустя
Демир Граппо стоял в верхнем ряду амфитеатра – небольшой арены для палочных боев, построенной в далекой Эрептии. Даже по провинциальным меркам Эрептия была настоящим захолустьем; население городишка, затерянного в краю виноградарей и виноделов, недотягивало и до десяти тысяч жителей, которые почти поголовно батрачили на обширных виноградниках. Хозяева, богатые гильдейцы из Оссы, никогда не появлялись в этих местах. Единственная арена Эрептии вмещала несколько сот зрителей, однако во время дневного показательного матча больше половины мест пустовали.
Палочные бои были в империи национальным спортом – самым любимым, более распространенным, чем скачки, петушиные бои, охота и бокс, вместе взятые. На арену выходили два участника. В ушах у них были массивные серьги из форджгласа, которые придавали быстроту и силу, в руках – палки с металлическими сердечниками, которыми они колошматили друг друга. Наконец один выбывал из игры.
Или умирал.
Это несложное развлечение, по мнению Демира, наилучшим образом выражало национальный дух Оссана – одни уродовали друг друга в надежде прославиться, другие подбадривали их громкими криками. Нет, когда-нибудь он обязательно сделает это: напишет философский трактат о боях на палках.
Сжимая в руке квитанцию от букмекера, Демир наблюдал, как два бойца расхаживают друг против друга по арене под одобрительные возгласы и проклятия немногочисленных зрителей. Женщину звали Слатина: шесть футов крепких мышц под молочно-белой кожей пурнийки, копна коротких светлых волос. Мужчина, Оверин, невысокий, но очень проворный, был лысым и чернобородым; светло-оливковая кожа выдавала жителя Восточных провинций.
Хорошая пара – сила против скорости; зрители бесновались от восторга, наблюдая за тем, как сыплются удары, лопается кожа, кровь брызжет на песок. Демира же больше интересовало то, как они сражались, а не то, кто одерживает верх. Матч обещал быть зрелищным: каждый боец, похоже, страстно желал укокошить соперника.
Но вот Оверин упал и бессильно поднял руку, признавая свое поражение. Слатина опустила дубинку, так и не успев нанести последний удар. К этому времени Демир уже знал, что все купились: ни судьи, ни зрители, ни даже букмекеры не поняли, что обоим хорошо заплатили за такой финал.
Демир слонялся по арене до тех пор, пока не ушли последние зрители. Бойцы уже давно получили курглас и были отосланы прочь. Он наблюдал за расходившимися людьми, прислушивался к разговорам: не заподозрил ли кто-нибудь, что поединок был постановочным? Убедившись, что все приняли увиденное за чистую монету, он неторопливо спустился по лестницам, покинул арены и перешел на другую сторону улицы. Там стояла убогая маленькая кантина, внутри сидел букмекер – в Эрептии они были повсюду. Демир забрался на табурет у барной стойки, положил на нее квитанцию и постучал по бумажке пальцем.
– Мне нужен новый кусок скайгласа, – сказал Демир, поправляя перчатки, которые скрывали его двойные кремниевые знаки.
Барменом, а заодно и букмекером был человек средних лет по имени Морлиус. Он бросил на Демира быстрый взгляд, неторопливо ополаскивая кружки в бочке, которая стояла у него под стойкой. Обычно Демир не покупал годглас в барах, но в такой глуши, как Эрептия, не было другого места, где чужак мог заполучить этот предмет роскоши.
Морлиус отвел взгляд.
– Скайгласа сейчас не достанешь, – сказал он.
– Что, даже дешевого нет?
– Даже самого дешевого. Почему – не знаю. Из Оссы ничего не везут, а то немногое, что я достал в том месяце, раскупили управляющие виноградниками.
– Черт. – Конечно, успокаивающее колдовство скайгласа не спасло бы Демира, но облегчило бы ему жизнь. Тот кусочек, который у него остался, перестал резонировать три ночи назад, а без скайгласа он не спал со времен разорения Холикана. Он потер виски. – Может, форджглас?
Морлиус помотал головой.
– Отлично. Тогда полпинты лучшего эрептийского. Запиши на этот счет.
Он опять постучал по квитанции.
– Ты никак выиграл? – спросил Морлиус, хмуро глядя на него.
– Конечно. – Демир одарил его своей самой очаровательной улыбкой. – Удачный день. – Он подтолкнул квитанцию к бармену. – Так как насчет выпивки?
Морлиус не шелохнулся:
– Ты и вчера выиграл. И позавчера тоже.
– А три дня назад проиграл, – ответил Демир, сохраняя на лице ту же улыбку. – Наверное, удача следует за неудачей.
– По-моему, удача тут ни при чем.
Демир перестал улыбаться и изобразил притворное замешательство, в душе проклиная себя. Он очень старался проигрывать почти столько же, сколько выигрывал. Неужели он допустил ошибку? Или Морлиуса предупредили?
– Не очень понимаю, на что ты намекаешь, – сказал Демир, громко пыхтя.
У бармена была не самая приятная репутация. Ходили слухи, что перед поединками он накачивает бойцов разными снадобьями и так добивается нужного результата. Не каждый раз, не настолько часто, чтобы привлечь внимание властей, – но репутация была заслуженной, и знающие люди избегали его кантины.
Демиру не претила нечестная игра. У него самого рыльце было в пуху. Нечестное обращение с бойцами – другое дело. Его бойцы всегда получали свою долю. Таково было правило.
Один из головорезов Морлиуса, сходив в погреб, притащил бочонок с вином. Морлиус кивком указал ему на посетителя. Громила опустил бочонок на пол, закрыл дверь кантины, подошел к Демиру и встал у него за спиной. Морлиус сунул руку под стойку и достал дубинку.
– Ты похож на одного типа, он орудовал в Уоллахе. Подстраивал поединки, но сбежал из города, прежде чем его успели прищучить. Обобрал моего двоюродного брата на кучу талеров.
Демир вздохнул и оглянулся через плечо. Громила, стоявший за ним, – ростом куда больше шести футов, толстый, мощный, с изломанными пальцами и покореженным лицом отставного бойца – вынул из-за пояса длинный нож.
– Вы встречаете с ножом каждого, кто хоть немного похож на мошенника, что жульничал в трех соседних городах? – усмехнулся Демир.
Он пока еще не хотел покидать Эрептию. Слатина, которая не только славно дралась на палках, но и была неплохой актрисой, в выходные собиралась познакомить его с родителями.
Демиру нравилось знакомиться с чужими родителями. Все равно что заглянуть в будущее и увидеть, какими лет через тридцать станут его знакомые.
– Не будь идиотом, Морлиус. Ставка не так уж велика. Не можешь расплатиться сегодня – отдашь потом.
Будь Морлиус поумнее, он налил бы Демиру вина, потихоньку подмешал бы туда дурмана, а потом преспокойно очистил бы карманы клиента и бросил его в каком-нибудь переулке на другом конце города. Но Морлиус не был умен и не умел обуздывать свою жадность. Демир повернулся на табурете так, чтобы держать в поле зрения Морлиуса и бар с одной стороны и громилу – с другой. Посмотрев поверх плеча громилы, он увидел на улице то, чего там не было раньше: прекрасный экипаж с небесно-голубыми занавесками на окнах, шестью телохранителями на подножках и гербом гильдии Ворсьенов на дверце.
Мысли Демира спутались. Что Ворсьен делает здесь, вдали от столицы?
Морлиус подался вперед, схватил Демира за запястье и занес над ним дубинку:
– Нет, ты все же слишком похож на того типа.
Сердце Демира упало. Значит, получить деньги не удастся. И поужинать со Слатиной – тоже. Снова придется бежать, бросив здесь друзей и возлюбленных, а потом налаживать жизнь на новом месте, как он делал десятки раз за последние девять лет. Мысль об этом вызывала усталость и одновременно – бешенство. Он раскинул свою мысленную сеть вокруг себя и с помощью магии гласдансера отметил каждое оконное стекло и каждую винную бутылку.
– Отпусти мою руку, – приказал Демир.
– Или? – ухмыльнулся Морлиус.
Демир применил небольшое магическое давление. За спиной у Морлиуса лопнула и разлетелась на куски бутылка, заставив бармена подпрыгнуть. Потом вторая, третья. Морлиус развернулся к полкам и, распялив рот в беззвучном крике, протянул руки к бутылкам, но прикоснуться к ним не решался. Демир разбил еще пару, медленно и обдуманно стянул с левой руки перчатку и положил руку на стойку. Когда Морлиус обернулся, то сразу увидел татуировку.
Морлиус вытаращил глаза. В них был тот самый ужас, который Демир видел бессчетное множество раз с тех пор, как в восемнадцать лет сделал себе эту татуировку. Его даже замутило от раздражения, но он сумел это скрыть. Морлиус не был его другом. Более того, он, пусть и невольно, только что уничтожил все надежды Демира на жизнь в Эрептии. Пусть, стекло его задери, сгниет от страха.
– Я… я… я… – забормотал Морлиус.
Не скрывая отвращения, Демир облокотился на стойку бара.
– Не торопись, – сказал он; громила, не будь дурак, уже слинял в погреб и захлопнул за собой тяжелую деревянную дверь. – У меня впереди весь день.
Демир раздавил очередную бутылку вина, насладившись тем, как вздрогнул Морлиус. Демир знал, что бармен ничего не предпримет. Да и кто бы на его месте рискнул перечить гласдансеру, демонстрирующему свое искусство? В этот момент Демиру могло сойти с рук все, что угодно.
Демир глубоко и прерывисто вдохнул, охваченный раздражением. Конечно, он настоял на своем, хотя пришлось применить силу воли, чтобы не разбить все стекла в баре и не швырнуть осколки в морду Морлиусу. Но если бы он поступил так, то перестал бы быть самим собой. Демир коснулся пальцем квитанции, потом ткнул им в сторону Морлиуса. Букмекер озадаченно посмотрел на него, потом все понял, снял с пояса кошелек и положил его на стойку:
– Возьмите это. Прошу вас.
В его голосе слышалась мольба. Надо же, каков разворот, стекло его покорябай.
– Я ничего у тебя не краду, – мягко сказал Демир, – я просто клиент, который получает положенную выплату.
От этих слов букмекеру как будто стало еще хуже. Он открыл кошелек дрожащими руками и начал отсчитывать тяжелые имперские монеты, складывая их в столбик, который умудрился дважды рассыпать, прежде чем досчитал до конца. Три раза заглянув в квитанцию, он наконец кивнул Демиру.
Почти все гласдансеры, которых когда-либо встречал Демир, оправдывали свою репутацию. Им нравилось использовать власть, чтобы помыкать другими. Они крали, угрожали и соблазняли, не думая о последствиях. Но Демиру была противна сама мысль об этом.
Нечаянное удовлетворение, как, например, сейчас, когда он поставил на место зарвавшегося мошенника? Конечно. И все равно он не испытывал удовольствия от того, что сделал.
Он сгреб монеты в ладонь и положил их в карман.
– Да будет тебе известно, что мы с Уоллахом расстались, очень довольные друг другом. Все тамошние судьи и бойцы разбогатели на моих договорных боях. Я не нравился одному только букмекеру, такому тупому, что он играл на деньги своих клиентов, – наверное, это и есть твой двоюродный брат. Будь умнее своего кузена, Морлиус. Он остался в живых, но сделался куда беднее, чем был до этого.
– Х… х… хорошо.
– Если я узнаю, что ты проболтался о нашей встрече или накачал дурью кого-нибудь из моих бойцов… – Демир обвел выразительным взглядом полку с разбитыми бутылками, – то найду твоему стеклу лучшее применение. – Он хлопнул ладонью по стойке. – Хорошего дня, Морлиус.
Демир отвернулся, скрывая огорчение. Еще одна потерянная жизнь, еще один город, который ему придется покинуть, пока никто не узнал, кто он такой на самом деле. Еще одна трещина в его маскировке, залатанная простой угрозой. Может, попрощаться со Слатиной? Но она с полным правом потребует объяснений. Правда, она даже не знает его настоящего имени. Нет, лучше просто исчезнуть.
Внезапно навалилась усталость. Демир пожалел, что в его жизни нет даже подобия нормальности.
Он совсем забыл о карете Ворсьенов у входа и вздрогнул, когда открыл дверь и увидел знакомое лицо. Прошло девять лет с тех пор, как Демир в последний раз видел Каприка. Ему уже перевалило за тридцать, он похудел, стал больше похож на государственного деятеля, черты лица заострились, нос сделался похожим на ястребиный клюв. На нем были очень дорогой камзол и туника, в руке он сжимал черную трость. За его спиной стояли двое телохранителей.
– Демир? – удивленно спросил Каприк.
Демир пристально посмотрел на бывшего друга, в замешательстве покачал головой, снова вгляделся в его лицо. Да. Каприк Ворсьен собственной персоной.
– Стекло меня разрази. Каприк? Какого хрена ты тут делаешь?
– Ищу тебя. Ты в порядке? У тебя расстроенный вид. Слышал новость?
Демир почувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Он многим пожертвовал ради того, чтобы его было нелегко найти. Если Каприк выяснил, где он, лишь для того, чтобы принести ему плохие вести, все очень плохо. Демир протянул руку. Каприк пожал ее.
– Нет, не слышал. Так что привело тебя в мой провинциальный уголок?
– У тебя есть уголок? Бринен говорит, что ты не живешь на одном месте больше полугода с тех пор, как сбежал из Холикана. – При упоминании о Холикане глаз Демира дернулся. Каприк поспешил извиниться: – Прости, вырвалось… Похоже, ты много раз переезжал.
– Вот именно, – подтвердил Демир. – Когда долго сидишь на одном месте, люди начинают интересоваться, почему ты всегда в перчатках. Какого черта Бринен болтает о моих передвижениях? Что, моя мать велела тебе вернуть меня?
Каприк огляделся и сказал:
– Мы можем поговорить наедине? У меня здесь карета.
При обычных обстоятельствах Демир отказался бы – поездка в частном экипаже с гербом семейной гильдии на дверце вызвала бы много вопросов у друзей Демира в этом маленьком провинциальном городке. Но после стычки с Морлиусом все равно пришлось бы перебраться в другой город. Кроме того, лучше сразу узнать плохую новость и не мучить себя ожиданием.
– Веди.
Он пошел за Каприком к экипажу. Вокруг сновали местные ребятишки, которые ухитрялись дразнить телохранителей и в то же время выпрашивать у них милостыню. Когда Демир с Каприком приблизились, телохранители разогнали ребятню. Хозяин и гость сели в карету. Каприк достал бутылку хереса, два бокала, откинул столик, прикрепленный к боковой стенке, и налил вина. Демир внимательно смотрел на старого друга, пытаясь понять, зачем он приехал. Сделав глоток, Демир поставил свой бокал на откидной столик и спросил:
– В чем дело, Каприк? Как ты меня нашел и зачем ты здесь?
Каприк осушил бокал залпом, налил второй и отпил половину, прежде чем ответить.
– Я очень сочувствую тебе, Демир.
– Из-за чего?
– Твоя мать мертва.
Кровь отхлынула от лица Демира.
– Это что, шутка?
– Если бы… Бринен сказал, где тебя найти, и я примчался сюда во весь дух, чтобы добраться до тебя прежде, чем ты прочтешь новость в газетах.
Демир пару секунд изучал усталое, серьезное лицо Каприка, затем убедился, что тот говорит правду, и распахнул дверцу кареты. Его тут же вырвало на булыжную мостовую. Сплевывая желчь, он ощутил спиной дружеское прикосновение и вытер рот протянутым ему носовым платком.
В его голове пронесся ураган мыслей. Сожаления, планы, взаимные обвинения…
За последние девять лет он видел мать лишь несколько раз, но она всегда оставалась для него чем-то вроде свечи, горящей в далеком окне. Теперь, когда мать ушла из жизни, он проклинал себя за то, что не навещал ее чаще, – и за то, что не оправдал ее надежд, ведь она считала его вундеркиндом. Он порылся в карманах в поисках скайгласа, но вспомнил, что стекло закончилось.
Когда он снова поднял глаза, Каприк протягивал ему светло-голубую сережку. Демир с благодарностью взял ее и продел крючок в одно из колец у себя в ухе. Бешено колотившееся сердце и мятущийся ум сразу успокоились, давая время, чтобы выровнять дыхание и взять себя в руки.
– Как это случилось? – спросил он.
– Тебе будет неприятно, – предупредил Каприк.
– Смерть всегда неприятна, – ответил Демир, собираясь с духом.
– Ее убили на крыльце Ассамблеи.
У Демира вырвался не то смех, не то всхлип. Адриана Граппо была реформатором и одним из немногих политиков в Ассамблее, видевших цель своей жизни в помощи людям, а не в набивании карманов. Реформаторы в Оссе по старинному и славному обычаю умирали публично, убитые своими же коллегами за то, что слишком настойчиво высказывались в пользу общественных изменений.
– Кто это сделал?
Каприк покачал головой:
– Пока не знаем. Шестеро в масках накинулись на нее, сделали свое дело и бросились врассыпную раньше, чем вызвали охрану. Да, я знаю, о чем ты думаешь, но ее убили не из-за реформ. Конечно, ее предложения насчет новых налогов раздражали элиту, но все любили твою мать. Члены Ассамблеи в ярости, и я буду очень удивлен, если виновных не поймают до моего возвращения в Оссу.
Демир вытащил себя из водоворота подозрений и попытался сосредоточиться на успокоительном жужжании скайгласа. Каприк прав. Адриана умела провести четкую грань между радикальным реформаторством и обычной политикой. И всегда знала, когда можно надавить, а когда следует отступить.
– Значит, убийц подослали не члены Ассамблеи?
– Скорее всего.
Демир прислонился головой к стенке кареты. Тогда кто же? Каких врагов нажила мать за те годы, что его не было рядом?
– Расследование начато?
– И очень серьезное.
– Дяде Тадеасу сообщили?
– Вряд ли. Ассамблея будет скрывать убийство до тех пор, пока не поступит точная информация. Люди любили Адриану. Объявить о ее смерти прежде, чем появится подозреваемый, значит спровоцировать беспорядки.
Как можно скрыть убийство, которое произошло публично, – подумает кто-нибудь? Но Ассамблея проделывала и не такое. У заседавших в ней был богатый опыт.
– Пожалуй, – согласился Демир. – Но Малышу Монтего надо сказать.
Каприк побледнел. Многие бледнели, услышав имя Монтего. Чемпиона мира по палочным боям, обычного, в сущности, человека, боялись не меньше, чем любого гласдансера. Он был лучшим другом Демира и приемным сыном его матери.
– Я уже отправил ему сообщение, – ответил Каприк, – но, по моим сведениям, он уплыл на своей яхте к Стеклянным островам. И может вернуться лишь через много месяцев.
Демир со свистом втянул воздух сквозь зубы, используя баюкающее волшебство стекла, чтобы отбросить в сторону чувства и пройтись по списку дел. Их было немало, ведь он стал главой маленькой семьи-гильдии Граппо.
Словно предвосхищая его мысли, Каприк тихо сказал:
– Я привез предложение от моего отца.
Демир приподнял бровь:
– Да?
– Он может сделать Граппо клиентской семьей-гильдией. Ты окажешься под нашим покровительством. Мы оплатим долги Адрианы, а ты будешь заниматься отелем и своими клиентами. Тебе даже не придется возвращаться домой, если ты не захочешь…
Каприк замолчал, так, словно испугался: не слишком ли рано он раскрыл свои карты?
Демир не стал обращать внимания на неуместное заявление. В конце концов, это же Осса. Ко всему подходят по-деловому, включая смерть близкого человека. Щедрое предложение, подумал Демир. Ворсьены – одна из самых могущественных гильдий в Оссе. Под их покровительством Демир мог бы принести много пользы. Но тогда с самостоятельностью гильдии Граппо будет покончено, и он будет заметно стеснен в действиях. Покровительство всегда предполагает определенные условия и ответственность. Демир покачал головой:
– Спасибо, но нет. Мне нужно вернуться домой и привести в порядок дела матери, а потом уже думать обо всем этом.
– Предложение остается в силе.
– Передай отцу Ворсьену, что я очень вам благодарен.
– Конечно. Так ты вернешься в Оссу?
Демир внимательно посмотрел на Каприка, ища в его вопросе скрытый смысл. Граппо была крошечной семейной гильдией, зато Адриана Граппо считалась колоссом оссанской политики. Возвращение ее несостоявшегося вундеркинда-сына могло вызвать хаос в правящих кругах. Заинтересован ли Каприк – да и семья Ворсьен в целом – в том, чтобы он вернулся? Демир сглотнул подступившую к горлу желчь и вынул из уха скайглас, наслаждаясь гневом и неуверенностью, которые охватили его. Эмоции помогали ему чувствовать себя человеком.
– Что говорят о Демире Граппо? – спросил он.
Каприк, казалось, смутился еще сильнее.
– Меня ненавидят? – настаивал Демир.
– Забыто, – медленно произнес Каприк. – Адриана отлично потрудилась после Холикана. Теперь уже и следов не найти. Демир Граппо и Принц-Молния – это далекие воспоминания, о Холикане вообще не говорят.
Демир задумался. Он снял правую перчатку и потер кремниевую эмблему Граппо. После смерти матери и отказа дяди, выбравшего военную карьеру, от ответственности за семью Демир остался последним чистокровным Граппо. Может ли несостоявшийся политик без собственного потомства стать продолжателем рода?