Борис Валерьевич Башутин
Дом Анны
Инспектор подходит к дверям балкона, аккуратно открывает дверь, выходит на балкон.
Инспектор: – Макс, гляди-ка…Это угловой номер. И с крыши соседнего здания можно легко запрыгнуть сюда. Проверьте тут все. Наверняка, есть следы.
Криминалист: – Это, кстати, объясняет, как они сюда попали…
Инспектор: – Если горничная и администратор нам не врут, конечно…
Администратор: – Господин инспектор, я проводил постояльца вчера вечером. Около десяти часов. И всё. Он запер номер изнутри. А ключи вытащил и оставил на столике. Вот, глядите…Поэтому мы и смогли свободно открыть дверь.
Инспектор: – Костас (обращается к одному из полицейских), вы узнали, кто снял этот номер?
Администратор: – Господин…
Инспектор: – А я не вас спрашиваю. Попрошу вас молчать и только отвечать на наши вопросы. Понятно?
Администратор: – Извините.
Костас: – Да. Оплатили кредитной картой. Некий Михаил Брамос.
Инспектор: – Что-то есть на него?
Костас: – Нет. Мы еще проверим, но я думаю, что карта, наверняка, украдена.
Инспектор (к администратору): – Но ведь это не Михаил Брамос. Не так ли?
Администратор: – Это какой-то русский, как я понял.
Инспектор: – Откуда такая информация?
Администратор: – Мне позвонили и сказали, что приедет господин Богданов. И что это номер для него.
Инспектор: – Богданов? Может американец?
Администратор: – Мне показалось, он русский.
Инспектор: – Никас (к другому полицейскому), проверь все входящие звонки на номер гостиницы за вчерашний день. Вам вчера звонили?
Администратор: – Да.
Инспектор: – В какое время?
Администратор: – Утром. Часов в десять. Забронировали номер кредиткой. Через сайт гостиницы.
Инспектор: – Забронировали или сразу оплатили?
Администратор: – Сразу оплатили за двое суток вперёд. Потому как у нас расчетный час в 11.
Инспектор: – То, есть номер оплачен до завтрашнего утра?
Администратор: – Абсолютно точно.
Инспектор: – Интересно.
Врач: – Господин инспектор…Тут насильственная смерть. Довольно мучительная. Специалист работал.
Инспектор: – Поясни, Элиаш.
Врач: – Видишь ли, его связали очень сложными узлами, так что он не мог ни говорить, ни кричать. Рот передавлен. Шея. И связали так, что он постепенно умирал. Задыхался. Несколько часов. И передавили, конечно, артерии. Надо вести к нам, на экспертизу. По-моему, пальцы сломаны. Перед тем, как связать, похоже, что его били. Убийство. Сам себя он так связать не мог.
Инспектор: – В посольство звонить надо. Никас, когда приедем, в участок, звони в русское посольство. И в иммиграционную службу. Когда приехал, зачем, когда собирался уезжать. А имя его знаете?
Администратор: – Нет. Сказали просто: «господин Богданов».
Инспектор: – Не проблема.
Костас: – Сосед слева ничего особенного не слышал. Справа – номеров нет. Угловой номер.
Инспектор: – Ничего не слышал?
Костас: – Какие-то постанывания. И больше ничего. Но гостиница тут сомнительная, поэтому он не придал этому значения…
Инспектор: – Хмм…Номера для встреч…Ясно. Ну, что…
Зовите санитаров.
Администратор: – Нам можно идти? (указывает рукой на горничную).
Инспектор: – Идите. Завтра вас вызовут на допрос.
Администратор: – Да, вроде, я все рассказал.
Инспектор: – И горничную тоже.
Администратор и горничная уходят.
В номер входят отец Спиридон и двое в штатском. За ними входит полицейский, который охранял вход. Никас и Костас останавливают их в дверях.
Инспектор: – Это что за делегация?
Полицейский: – Господин инспектор, это знакомый убитого…И сотрудники ФБР.
Инспектор: – Что? ФБР? Какого чёрта? Покиньте номер. Тут я веду расследование.
Отец Спиридон: – Что случилось?
Инспектор: – Отче…
Отец Спиридон: – Спиридон.
Инспектор: – Отец Спиридон…Объясните вашим друзьям, что если у них есть вопросы, они могут проехать с нами в участок и пообщаться. А из номера прошу удалиться. Подождите в коридоре.
Отец Спиридон: – А где Иван Сергеевич? Что с ним?
Инспектор: – Разве я не ясно сказал?
Отец Спиридон и двое в штатском удаляются.
Входят санитары с носилками и черным пластиковым пакетом для трупов.
Врач: – Аккуратно грузите.
Инспектор: – Что за ерунда? А…? Какое ФБР?
Никас: – Может, этот Богданов важная птица?
Инспектор: – Мутная история. Дело ясное, что дело тёмное. Иван Сергеевич его зовут. Точнее, звали. В посольство обязательно надо позвонить. Как бы скандал не получился. Если он русский, причем тут американцы..?
Костас: – Может политическое что-то?
Инспектор: – Нам никакой команды не было. Занимаемся расследованием убийства. И точка.
Санитары упаковали труп в пакет, кладут его на носилки.
Инспектор: – Макс, всё? Закончили?
Криминалист: – Да. Пока всё.
Никас: – Я опечатаю.
Все выходят из номера. Никас опечатывает дверь.
Конец третьей картины
Картина четвертая
Отец Василий и Алов. Москва.
Алов: – Морозные дни какие стоят…
Отец Василий: – Да. Зима суровая в этом году.
Алов: – Завтра три месяца, как похоронили Иван Сергеевича.
Отец Василий: – Николай, а вы знаете, что тело Ивана Сергеевича прибыло в Москву спустя тринадцать дней?
Алов: – Так долго…Нет, не знал.
Отец Василий: – И что удивительно – ни запаха, ни тления.
Алов: – Чудо?
Отец Василий: – А вы, верно думали, что его готовили перед смертью…Бальзамировали. Нет, никакого тления. Открыли пакет – все были в благоговейном страхе. Разве что следы остались от мучений. Никакого формалина. Ничего.
Алов: – А в газетах писали Бог весть что. Впрочем, он говорил мне перед смертью, что его имя будет оклеветано. Отче, вы ведь только что вернулись с судебного заседания в Афинах? Есть что-то новое?
Отец Василий: – Да, я представляю интересы потерпевшей стороны. У Ивана Сергеевича, ведь никого, кроме родной сестры не было. Сама она уже не в силах куда-то далеко выезжать. Возраст. И болеет. Нового? Да, я понял, что судят совсем не тех.
Алов: – Не тех?
Отец Василий: – Да…Дело том, что у нас очень хороший адвокат. Просто Богом послан. Он друг греческого ювелира – близкого знакомого Иван Сергеевича. Этот ювелир делал ризу для чудотворной иконы. Адвоката зовут Янис. Глубокой веры человек. Окормляется у греческих старцев на Афоне…
Да…Николай…Взяли, возможно, пособников, посредников…Если можно так сказать. Но не самих заказчиков и организаторов.
Алов: – Неужели полиция так плохо работает?
Отец Василий: – Янис это дело не оставит. Доведет до конца. Тут вопрос не денежный. Деньги он зарабатывает на других делах. С нас берет лишь только на необходимые расходы. Но…случилось непредвиденное. Сестра Иван Сергеевича проживает сейчас в Америке, и по неясным причинам, она отказалась подписать доверенность на Яниса. Чтобы он представлял дело её брата в суде. В итоге представителем остался я, а Янис лишь принимал косвенное участие. А вы понимаете, что это значит?
Алов: – Это значит, что он не мог официально участвовать в судебных заседаниях. Вызывать свидетелей, опрашивать их, предъявлять новые доказательства…Что-то в этом роде…
Верно?
Отец Василий: – Да. По сути это сильно осложнило дело.
Алов: – А вы звонили сестре Ивана Сергеевича?
Отец Василий: – Конечно, звонил. Неоднократно. Почему она отказалась? Говорит, что не знает этого человека. Не может ему доверять. Уговоры мои ни к чему не привели.
Алов: – А её не могли напугать заказчики убийства?
Отец Василий: – Кто же это может знать? Одному Богу известно…Как бы то ни было, положение наше сейчас не самое лучшее. Хотя Янис – человек со связями. И мученическая кончина Ивана потрясла его. И он продолжает свое расследование. Дай Бог, всё выяснится рано или поздно…Но что меня удивило, так это судебные порядки…И смех, и грех…Люди ходят по коридорам суда, везде накурено, никакой службы безопасности или охраны. Ни документы, ни личные вещи не проверяют. Заходи – кто хочешь.
Алов: – Насколько я знаю, во многих странах во время судебных процессов двери зала суда закрываются и охраняются полицейским.
Отец Василий: – В Греции же все наоборот – двери зала суда остаются открытыми, и люди заходят и выходят по желанию. В коридоре часто стоял такой шум, что трудно было услышать, кто и что говорит в суде. В зал входили совершенно случайные люди, которые просидев некоторое время, вставали и уходили. Мне кажется, что это какое-то развлечение. Проведение досуга. Но ведь среди них могли быть и те, кого подослали настоящие убийцы…
Алов: – Это больше похоже на какие-то восточные порядки…
Отец Василий: – Тем не менее, такой беспорядок был нам на руку. Подозреваемый какой-то румын-нелегал. Зовут его Мирча Чара. Он просидел в тюрьме уже целый год. Вид у него был совсем неважный. Часто плакал. Видно, что психика у него расстроенная. Не похож он был на убийцу Ивана Сергеевича. Конечно, это не доказательство: похож – не похож. Но я все время молился, и получал в сердце своем ответ, что он не убийца. Так вот…Во время перерыва мы с Янисом вышли в коридор, чтобы попить кофе. Через некоторое время я вернулся в зал суда, и вижу, что представитель нашего посольства, который пришел с нами, стоит рядом с этим румыном и разговаривает!
Алов: – Вот это да…
Отец Василий: – Да… Наш Валерий Петрович преспокойно говорит с ним…Во время перерыва зал опустел. И рядом с румыном остались только его адвокат и охрана. И вот, этот Мирча поворачивается к Валерию Петровичу и выкрикивает: «Я его не убивал!». Охранник подозвал Валерия Петровича подойти поближе и поговорить с ним. Адвокат был не против. Мирча довольно плохо говорил по-английски, но нам удалось его убедить говорить только правду. И он, как оказалось, ничего не знал ни про икону, ни про то, кем был Иван Сергеевич… Мы подарили ему маленькую репродукцию Иверской иконы. Мирча зарыдал. Он продолжал плакать и твердить: «Я его не убивал! Я не причем».
Алов: – Так он признался в убийстве в ходе следствия или нет?
Отец Василий: – Нет, ни в чем он не признался. Самое интересное другое…Список свидетелей. Там не было никого, кроме администратора гостиницы, соседа Мирчи по общежитию, где он нелегально проживал, и горничной. Вас же никто не вызывал?
Алов: – Я дал показания в Афинах.
Отец Василий: – Это понятно…Но как-то всё спустя рукава у них…Да и сосед румына был умственно отсталый грек. Как ему верить? Он говорил, что Чара вернулся откуда-то в ночь убийства в каком-то возбужденном и взволнованном состоянии около четырех утра.
Да и не знает никаких особых узлов и способов завязывания канатов, этот румынский нелегал…
Алов: – А судебные медики?
Отец Василий: – Судебная экспертиза утверждает, что в четыре утра Богданов был еще жив…Думаю, что Чара что-то знает…Но молчит. Боится. Администратор сказал, что Чара был около гостиницы с Иваном Сергеевичем. А шофер такси говорит, что он привез Богданова одного. И никого с ним не было…Зачем администратор врёт? Или врёт шофер?
Алов: – Отче, отчего же все так запутано? Не угодно Богу, чтобы правда стала известна…
Отец Василий: – Может и так. А может быть, это испытания для всех нас. Мы сами должны добраться до истины в этой истории…Вот, вы сидели с Иваном Сергеевичем в Афинах. В гостинице. В этот злополучный вечер. Так? И что…Что случилось? Что он сорвался и уехал? Не мог он довериться совсем незнакомому человеку…Не мог…
Алов: – Мы сидели каждый в своем номере. Получилось, что номера у нас были разные. Он мне стукнул в дверь. Я высунулся. Он говорит: «Поехал. Хороший знакомый позвонил, срочно надо встретиться». И убежал.
Отец Василий: – Звонили ему с телефона, хозяин, которого умер давно. И в гостиницу звонили, чтобы номер забронировать – с него же. Это целая операция по убийству Богданова. У меня нет никаких сомнений. Но кто? Кто заказчик? Сатанисты?
Бред…Я не верю. Кому он мешал? Врагов явных у него никогда не было.
Алов: – Мы приехали из монастыря утром. Икона была с ним. Но я несколько часов не видел Ивана Сергеевича. В номере её не нашли. Может быть, он перед встречей увез ее куда-то. Спрятал? Но куда? Где? Он мне ничего не сказал. И на встречу он поехал без иконы.
Отец Василий: – Если он спрятал ее у доверенных лиц, то это стало бы известно. Зачем православным это скрывать…?
Алов: – А показания судебного медика?
Отец Василий: – Это было тягостно. Тяжело было его слушать, смотреть на снимки мертвого Ивана Сергеевича. Несмотря на то, что это всего лишь его работа, врач был крайне взволнован. Но то, что он сказал – было самым важным во всем этом разбирательстве. Он открыл нам глаза на многие неясности. Никаких следов на теле Ивана Сергеевича, кроме следов пыток и побоев обнаружено не было. Совершенно. Убивали его, скорее всего, трое. Двое держали, третий связывал. А вот удары, похоже, наносили все по очереди. Очень профессиональная работа. Понимаете, все действия были очень четкими. Удары правильные. Как ни чудовищно это звучит. Узлы – так может связывать лишь специалист. Я не знаю…Какой-нибудь спецназовец. Или «морской котик». Элита специальных подразделений. Не рядовой состав. Кого специально обучали такому – чтобы человек медленно мучился и умирал. Это знания, которыми обладают единицы.
Алов: – Неужели в номере не нашли никаких нормальных отпечатков пальцев?
Отец Василий: – Нашли один чужой. Ни администратору, ни горничной, ни Ивану Сергеевичу он не принадлежит. Но в базе данных полиции этих отпечатков нет. И вот, что странно. Номер был дорогой. Его редко заказывали и там редко убирали. Там было довольно пыльно. А отпечатков нет. Скорее всего, убийцы были в перчатках. Или, по крайней мере, двое из них. И это ни уголовники, ни румыны-нелегалы. Такое ощущение, что они хотели получить от Ивана Сергеевича какую-то важную информацию. Врач сказал, что впервые видел такие аккуратные узлы и такое сложное связывание. И ему показалось, что Иван знал кого-то из них в лицо. Как, почему – не может объяснить. Такое у него сложилось впечатление.
Алов: – Он сопротивлялся?
Отец Василий: – Врач считает, что нет. Он лежал привязанным поперек кровати. Следы пыток были по всему телу. Иван всё вытерпел. Пытали его около часа. Потом его оставили в таком состоянии, и скрылись через балкон. Умирал он несколько часов. В полном одиночестве.
Алов: – Разве не могло всё это случиться из-за иконы?
Отец Василий: – Конечно же, могло… Что-то этот Чара знал. Но что? Правда, на суде он нес какую-то околесицу. Говорил, что встречался с Иваном в Афинах в те дни, когда его не было там. Называл места, где Иван Сергеевич не был, и быть не мог.
Но мы прямо сказали Чаре: «Мы понимаем, почему вы лжете – вы боитесь за свою жизнь. И если вы скажете, хоть слово правды, вам не жить…»
Алов: – И что он?
Отец Василий: – А он кивнул нам. Так…Незаметно. Кивнул. Дескать – да, всё так. Да и потом…Если он совершил убийство, он бы скрылся из виду сразу же, и сделал всё возможное, чтобы его не нашли так быстро. Он же на следующий день вертелся возле гостиницы. Зачем? Не понятно. Есть и еще одна странность – Мирча звонил в номер Иван Сергеевича из телефона-автомата где-то около двенадцати утра. За три часа до того, как его нашла горничная. На суде он отрицал это. Хотя это точная информация. Полиция это установила. Может быть, Чара и привел Ивана к убийцам, не понимая, что это может закончиться так трагично…
Алов: – И что теперь? Что с этим румыном?
Отец Василий: – Его оправдали и депортировали на родину. Как свидетель он потерян.
Алов: – Есть новый подозреваемый?
Отец Василий: – Есть. Албанец. Тоже нелегал. Уголовник со стажем. Но… Думаю, что и он не убийца. Его отпечатки нашли на двери гостиничного номера.
Алов: – Думаете притянуто за уши?
Отец Василий: – Он сам сказал на суде, что это дело рук полиции. Что он подозревается уже в трех преступлениях, и это лишь повод подержать его в тюрьме на время следствия…И границу он пересекал нелегально девять раз….Чара – вот главный свидетель. Но где его теперь найти? По-моему, невозможно. На третий день в суде состоялась очная встреча Чары и албанца. Оба сказали, что впервые видят друг друга.
Показали албанцу и фотографии Ивана Сергеевича. Тот лишь удивленно усмехнулся. Мол, не видел никогда.
Алов: – Так дело закрыто или нет? И что это албанец? По-прежнему, подозреваемый?
Отец Василий: – По-прежнему… Бог правду видит, да не скоро скажет…Начато новое расследование. Но сколько оно продлится? Год, два. Десять? Бог знает.
Звонит телефон.
Отец Василий поднимает трубку: – Да. Спаси Господи. Что? Когда это произошло? Понятно…Обязательно приеду. Да. Постараюсь в течение недели. Да. До свидания.
Алов: – Опять что-то случилось? Что-то дурное?
Отец Василий: – Сегодня ночью сгорел дотла Кафедральный собор Святителя Николая Чудотворца…
Алов: – Это собор, где служит Владыка Мелетий?
Отец Василий: – Он самый…
Алов: – Никто не пострадал?
Отец Василий: – Нет. Никто. Просят приехать. Отец Иоанн просит. Он там тоже служил. А в молодости на Афоне подвизался. Всё хотел в монастыре служить, да Мелетий его не отпускал.
Алов: – Отче, а вы про отца Мелетия что-то знаете?
Отец Василий: – А что вас интересует?
Алов: – Перед смертью Иван Сергеевич рассказывал мне про него. Кое-что не хорошее.
Отец Василий: – Вот оно как…Наверное, правду он вам рассказывал. Знаете, кое-кто очень заинтересован иметь в разных церквях своих «постовых». Которые встречали бы людей, которые идут к Истине. Беззащитных, искренних, с чистыми и светлыми душами. И уводили бы их далеко в сторону. Но уверяя их, что идут они верной дорогой, именно к Православию. Под видом правды проповедовать ложь. В сладкое вино добавлять немного яда. Эти «постовые» не заблудшие овечки, это продуманная и добровольная миссия.
Алов: – Отче, но ведь мало, кто знает об этом.
Отец Василий: – Отчего же вы так думаете? Знаем. Говорим.
Алов: – Исказить, подмешать, разбавить…
Отец Василий: – И обязательно выдать это за широту взглядов. За прогресс. За благодатные изменения. Мы постоянно находимся на фронте, Николай. Все христиане на войне. Главный враг, безусловно, внутренний – это наши страсти, грехи, но есть враги внешние. Мы сразу на двух фронтах ведем боевые действия. Бывают победы, бывают и поражения. Это битва, где на кону стоит вечная жизнь. Спасение души. И как на всякой войне – бывает и предательство, и дезертирство, и вражеская дезинформация. Бывают и подвиги. И минуты затишья. Я думаю, что Вы и сами это прекрасно понимаете.
Алов: – Вы читали, что написал в своей книге Владыка Мелетий? Про Церковь.
Отец Василий: – Интересно, что же он там написал? Его книги сейчас широко издаются на русском языке. Патриарх благословил распространять их в приходских храмах нашей Церкви. Представляете?
Алов: – Зачем же?
Отец Василий разводит руками: – Что же он там написал?
Алов: – Он советует ориентироваться нам, православным христианам, ни на существующие Церкви, а на Единую Церковь Будущего. Где не будет ни православного, ни католика, ни протестанта.
Отец Василий: – И, вероятно, ни иудея, ни мусульманина.
Алов: – Шутите?
Отец Василий: – Отчего же? Недавно общался с одним раввином. Узнал удивительную вещь. В современном иудаизме есть множество сект, которые исповедуют религиозный синкретизм. Якобы Бог открывался и индуистам, и буддистам, и прочим, и прочим, в разнообразных формах. Что Божьи откровения проявляются в любой религии. Выходит, что искупительная жертва Христа Спасителя и не нужна вовсе… Понимаете, к чему они клонят?
Алов: – Это теософия чистой воды. Когда идешь за зрячим, нет нужды спрашивать дорогу у одноглазых и слепых.
Отец Василий: – В том-то и дело. Святые отцы не допускали ни малейшего компромисса, ни с кем и ни с чем, что вне Христа и Его Евангелия. А теперь все иначе: нужно просто объявить, что даосы называли это состояние дао, буддисты – нирвана, каббалисты – энсоф, а христиане – Богом или Царством Небесным. Христос, получается, и не нужен! Если все аскеты всего мира без всякого Христа постигают одну и ту же реальность. Полное ниспровержение христианства. А еще лучше вбить в голову, что Бог иудеев и мусульман это тот же самый Бог, что и у христиан. Проблема только в том, что в Евангелии написано все иначе…Но кто его теперь читает? Ведь, что сказал Господь: «Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца моего». Без Христа, невозможно познать Отца Небесного. Творца Неба и Земли. Если ты не следуешь за Христом, не исполняешь его заповеди, ты не придешь к Богу-Отцу.
Алов: – А некоторые умудряются, и медитировать, и перед иконами молиться…Сегодня Шри Чинмою песни поют, а назавтра причащаться идут. Такие вот якобы христиане.
Отец Василий: – Прелесть это. Настоящая духовная прелесть. Погибельная штука.
Алов: – Да уж….Темнеет…Мне пора уже, отче.
Отец Василий: – Все хотел спросить…Вас никто не тревожил? Ничего необычного не было за это время?
Алов: – Вы допускаете, что убийцам Ивана Сергеевича интересны все свидетели?
Отец Василий: – На Бога надейся, а сам не плошай. Мне кажется, что у этих людей нет никаких преград. Они могут убить любого.
Алов: – На все Воля Божья. Нет. Не волнуйтесь. Ничего такого не было. Да и что я знаю?
Отец Василий: – Я уеду в Афины на этой неделе. Давайте встретимся еще раз. Через месяц. Позвоните мне, хорошо?
Алов: – Хорошо. Мы когда уезжали из монастыря с Иваном Сергеевичем, образ Богородицы над входом покрылся слезами. Весь мокрый был.
Отец Василий: – Полюбил Иван Божию Матерь, и Она его не оставила. Лишь дала перед смертью испытания, чтобы он обрел вечное блаженство, какое обретают лишь настоящие мученики за веру.
Алов: – Благословите, отче.
Отец Василий совершает крестное знамение. Алов целует ему руку.
Отец Василий: – Ангела-хранителя!
Алов: – Спаси Господи!
Алов одевается и выходит из квартиры священника. Отец Василий закрывает дверь.
Отец Василий поворачивается к иконам: – Упокой Господи, душу убиенного раба Божьего Ивана! И прости ему всякое согрешение вольное и невольное, и сотвори ему вечную память!
Затем подходит к окну, и смотрит вслед Николаю, который идет по тротуару к автобусной остановке.
Конец четвертой картины
Действие второе
Картина первая
Келья старицы Серафимы. Воронежская область.
Алов сидит на скамейке рядом с входом. Матушка сидит за столом.
Серафима: – Я тебе уже три дня жду, Николай.
Алов: – Простите, матушка, как Бог дал, так и приехал.
Серафима: – А ты чего так далеко сел, с самого края?
Алов: – Да куда мне такому грешнику рядом с вами сидеть?
Серафима: – Ну, какой же ты грешник? Так, немного напылил. Мы все грешны и лишены Славы Божией. Садись к столу.
Алов садится.
Серафима: – Всю душу ты мне вымотал, Коля. Так молиться пришлось в эти дни.
Алов: – Матушка, я, как будто, ничего плохого не делал.
Серафима: – Ты не делал. А вот есть люди, которые тебе зла желают. Следят за тобой, Коля.
Алов: – Следят?
Серафима: – Это из-за Ивана Сергеевича. Царство ему Небесное. Вечный покой. Тебе тоже испытания даны. Ты «наш».
Алов: – А я живу, ничего не замечаю. Ничего не вижу.
Серафима: – Божья Матерь тебя под свою защиту взяла.
Алов: – Спаси Господи…Матушка, может быть, вы знаете, где сейчас икона?
Серафима: – Помолюсь. Может быть, Господь ответит. Но всё, что происходит, происходит по попущению Божьему, Николай. Значит, так надо. Зачем и почему – можем никогда не узнать. Пути Господни неисповедимы. И Дух дышит, где хочет. И нашим человеческим умом многое не понять. Можем только смиренно принимать и терпеть.
Алов: – А что за люди такие? Что мне зла желают? Они тут, в России?
Серафима: – Да. Недавно приехали. Думают, что ты знаешь, где икона спрятана.
Алов: – Пропала икона. Исчезла.
Серафима: – Спрятана она до времени. Не знают они этого. Но они тебя не тронут. Походят вокруг да около, и уедут ни с чем.
Алов: – Спаси Вас, Господь, матушка.
Серафима: – Господа благодари. И Божью Матерь. Я ничего такого не сделала.
В Москву тебе не надо возвращаться.
Алов: – А как же работа? И где же мне быть?
Серафима: – Не до работы, Коля. Поезжай к отцу Ферапонту. В Псков. Там две недели поживи. А тут всё утихнет, и вернешься.
Алов: – Я его давно не видел. И даже номер телефона потерял.
Серафима: – Ничего. Завтра с утра и поедешь. Он тебя ждёт. Он уже десять лет у Петра и Павла служит. Не заблудишься.
Алов: – Откуда люди, матушка? Вы знаете?
Серафима: – Экий ты любопытный. Да не знаю, откуда. Из-за границы. Один из них русский. Он знал Ивана Сергеевича.
Алов: – Кто же это такой?
Серафима: – Его только Иван Сергеевич знал. Давно знал.
Алов: – Интересно…
Серафима: – Но этот человек не убийца. Но он знает, как и зачем всё было устроено. А больше ничего я не знаю. Господь мне не открыл. Да…Вот еще что. Когда вернешься из Пскова, не будет больше твоей работы.
Алов: – Как не будет?
Серафима: – А вот не будет и всё. Узнаешь. Придется другую искать.
Алов: – Не верится даже.
Молчат.
Серафима: – Коля, мы ведь больше не увидимся с тобой. Болею я уже сильно. Господь зовет к себе. Пора. Но я тебе не оставлю. И деток своих – всех, кого Господь вокруг меня собрал. Буду молиться за вас. Ты не бойся ничего.
Алов: – Я и не боюсь, матушка.
Серафима: – Я когда была послушницей у матушки Антонии, к нам ночью грабители стали ломиться. Верно думали, что если к матушке ходит много людей, значит, у нее богатства есть. Бес им такие мысли вложил. У них и оружие было.
Алов: – Какой же это год был?
Серафима: – Лет 40 назад. Может и больше. Стучали в двери, в стены, в окна. Даже стреляли. Но в дом проникнуть не могли. Из наших кто со страху на печку залез, кто под кровать. А грабители требовали денег. Я испугалась так, что все деньги, какие были, выбросила в окно. И они ушли. Только матушка Антония лежала на кровати спокойно-спокойно, и молилась. Так велико было у нее упование на Волю Божью. Она нам говорила, что никто в дом не войдет. Что Матерь Божия нас хранит. Но мы от страха ничего не слышали. А матушка ведь не ходила, и говорила тихо. При стрельбе пострадали иконы. Вот иконы было жалко, а деньги – нет. Покрова Пресвятой Богородицы раскололась от выстрела пополам. Пули потом и в потолке нашли. Вот такая была история. Я ее долго вспоминала. Маловерные были. А ведь мать одного из бандитов потом к нам приходила.
Алов: – Зачем? Прощения просила?
Серафима: – Просто. Посмотреть. Проверить. Как и что.
Алов: – Это матушке Господь открыл?
Серафима: – Но матушка милиции никого не выдала. Говорила, что Господь – отмщение, Матерь Божия сама за нас заступится. А сын этой женщины вскоре умер. Внезапно. Чего только не случалось в нашей жизни, Коля.
Алов: – А как же мне без работы быть?
Серафима: – Молись. Божья Матерь тебя не оставит. И я замолвлю словечко. Все изменится. Не печалься. Отец Ферапонт тебя укроет пока у себя…Темно уже совсем, Коля. Спать ляжешь в келье на месте старой бани. Баня-то сгорела наша…
Алов: – Сгорела? Как же это произошло?
Серафима: – Есть у нас в деревне церковь Параскевы Пятницы. Настоятель там – отец Иоанн. Как стал настоятелем, так и мучает его бес. Пьёт батюшка. И так пьёт, что сладу никакого нет. Человеческий облик теряет. Бьет жену и детей. И вот прибежали как-то они ко мне уже ночью – просят приютить. Матушка Юлия и трое деток. Старший большой уже. Лет семнадцать. Конечно, оставили. Отец Иоанна пришел ко мне на утро, как собака побитая, просил простить. Мол, пусть домой возвращаются. Я же ему сказала: «Пока не победишь свою страсть, будут у нас жить. А я за тебя помолюсь». Ушел. А вечером опять напился.
Алов: – Может, ему врач нужен? Нарколог? Кто алкоголиков лечит.
Серафима: – А вечером он напился и пришел к нашему дому с ружьем. Стрелял в воздух, выл от отчаянья. И уже совсем нехорошие вещи выкрикивал. И так всю неделю. Запой у него был. Потом приехали из города батюшки, забрали его. Так и жила матушка с детьми у нас. Домой не возвращались. Недели через три вернулся отец Иоанн. Приходил ко мне – говорил, что это я виновата во всём.
Алов: – Как такое может быть, матушка?
Серафима: – Я ему сказала: «Оставайся, я тебе помогу», а он: «Ведьма ты»…Говорил, что я настроила его семью против него. Что же поделать, Коля…Больной он человек. Только молиться. И мне испытание.
Алов: – Так это он баню поджёг?
Серафима: – Баню не он поджёг. Господь смилостивился. Отец Иоанн немного в себя пришел. Месяца два спустя. Сейчас служит, как прежде. Но пить не перестал. Правда, тише себя ведёт. И никого не трогает. Сын его поджёг.
Алов: – Сын? Удивительное дело…Зачем же?
Серафима: – Мстил. Он у нас пожил какое-то время. Глядим – вещи стали пропадать. Мне Господь открыл, что это он. Говорила с ним. Так он меня после этого разговора возненавидел. Сбежал от нас. У себя дома жил, пока отца не было. Матери дерзил. Обидные слова ей говорил. Послушница моя – Фрося совсем не спала в ту ночь. Она его и спугнула. Хоть и темно было, но увидела – Господь сподобил, что это он бутылку с бензином принес. Разбил, поджег и бежать. Если бы не Фрося, мы бы все сгорели. Баню, конечно, спасти не успели.
Алов: – Поймали его?
Серафима: – Да почти сразу. К утру. Но мы ничего в милицию не писали. Отпустили его, в конце концов. У нас претензий к нему нет.
Алов: – Что же это с людьми происходит, матушка? Сейчас особенно…
Серафима: – Сам знаешь. Что написано в Евангелии, то и происходит. Ещё и бес людей мучает. А в последние времена многие болеть головой будут. Так старцы говорили. Душевные болезни будут процветать. На самом деле, любая душевная болезнь лечится верой. Пост, молитва, таинства Божии. У меня и шизофреники бывали. У Господа милосердия океан, любви – нет меры. Главное – повернись лицом к Господу. Он всегда поможет. Будет вера – все возможно. Благодать дается без меры. Это мы не готовы ее принять. Не чисты сердцем, Коленька.
Алов: – Сложные времена, матушка…Вы уйдете. Кому верить? У кого окормляться?
Серафима: – Господь не оставит. Господу верь и святым Божьим. Все у них сказано, и написано. Конечно, мы не бесплотные духи, нам нужна и поддержка человеческая. Слабы потому что. Но, ничего не поделать, Коля. Времена такие, что людей с горячей верой и твердыми убеждениями будут высмеивать. Поносить. Свои же братья по вере. Ты держись золотой середины.
Алов: – Иной раз лучше прослыть в их устах мракобесом и радикалом. Матушка, это ведь новое поколение книжников и фарисеев. Они подвергают сомнению всё. И даже святость канонизированных святых. И думают, что тем самым они служат Богу. И вот, что я думаю… Получение знаний – самых разнообразных, в разных областях науки, культуры, искусства, и хорошего образования считается в Талмуде благом и методом познания Бога. Богоугодным делом. Они остались книжниками. И я теперь очень хорошо понимаю, почему Господь выбрал апостолами людей простых.
Серафима: – Ты умный, Коля. Говоришь по-умному. Я простая. Только школу и закончила. Пять классов. Знаю, что сейчас много среди верующих людей образованных, но они в сети лукавые и попадают. Ты будь умнее. Рассудительней. Всех жалко, а таких тем более. Но стой в том, чему научен. Ты много старцев успел повидать. Пообщаться. Не долго, правда…Но многим Господь и этого не дает.
