Борис Валерьевич Башутин
Дом Анны
Лей: – Я думаю, что нет пока необходимости изолировать Жанну, но свидания – да…Они преждевременны. Мы еще не до конца разобрались, есть ли у Жанны императивные галлюцинации. Но истинные – зрительные и акустические явно присутствуют. Увы…
Епископ: – Очень жаль, господа. Что же…Придется писать прошение.
Лей: – Это пустое, скажу Вам откровенно.
Епископ: – Отчего же?
Лей: – Для государства Церкви давно как бы нет. Она существует в его представлениях лишь номинально. Как носитель каких-то старых, отживших культурных традиций. К тому же, она отделена от государства. Обычно, такие прошения оставляют без рассмотрения. Наша страна светская. Прокуроры и судьи не верят в Бога, и им нет никакого дела до Церкви.
Брод: – Отец Иоанн, господин Лей прав. К сожалению, ваша встреча с Жанной первая и последняя.
Жанна: – Отче, мы еще увидимся. Господа не понимают, что они говорят.
Епископ: – Я тоже так думаю, Жанна.
Брод в недоумении смотрит на Лея.
Брод: – Это, дерзкое заявление (улыбается). Жанна, может быть, ты знаешь, когда ты отсюда уйдешь?
Жанна: – Я не знаю точного дня. Не знаю часа. Но мое испытание еще не окончено.
Лей: – Господин Епископ, Вы, надеюсь, сами понимаете, что у девочки некоторые психические нарушения, если говорить немедицинским языком. Понимаете?
Епископ: – Позвольте, мне не отвечать на этот вопрос.
Лей: – Ей необходим покой. Такая встреча способствуют обострению ее заболевания. Но она была крайне необходима для установления точного диагноза.
Епископ: – Вы ей уже назначили какие-то препараты?
Брод: – Пока нет…Вы знаете, сейчас именно этим и будем заниматься – подбором лекарств и методики их применения. Вы нам очень помогли. Несомненно. Очень благодарен Вам, чтобы вы не отказались и приехали сюда, чтобы помочь нам.
Епископ: – Помочь?
Лей: – А вы как думали?
Брод: – До свидания, господин Епископ (подает руку).
Лей: – До свидания.
Епископ (не подавая руки): – Всего вам доброго.
Жанна берет у священника благословение.
Епископ: – Храни тебя, Господь!
Жанна: – Спаси Господи.
Епископ быстро выходит из кабинета.
Брод: – Лей, проводите.
Лей спешит за священником.
Брод: – Ну, что же…Жанна. Ты хорошая девушка. Мы тебе поможем. Нам предстоит долгое лечение.
Жанна: – Врачу, исцелися сам.
Брод: – Что?
Жанна: – Разрешите мне пойти в свою комнату?
Брод: – Конечно, конечно…(нажимает кнопку вызова санитара на столе).
Почти сразу появляется санитар:
– Пойдем.
Жанна следует за санитаром.
Возвращается Лей.
Брод: – Проводили?
Лей: – Да, несомненно. А идея была отличная – пригласить епископа. Такая беседа нам здорово помогла, господин профессор. Не так ли?
Брод: – Опыт, Иоганн…Опыт…Она сама все разложила, как по полочкам. Явная шизофрения. Несомненно, с господством сверхценных идей, приобретающих характер бреда. Вы же знаете, мой друг, что паранойя всегда следует рядом. Думаю, что начнем с клозапина…Не забудьте регулярно контролировать содержание трансаминаз в сыворотке крови. И обязательно сделать анализ крови перед началом лечения. Никаких противопоказаний для применения я пока не вижу (смотрит в историю болезни). Лучше всего внутримышечно. Начнем с 200 миллиграмм три раза в день.
Лей: – Внутримышечно? С 200х? Думаете, что она может отказаться принимать таблетки?
Брод: – Да. Так надежней. Но, помните, строгий контроль крови еженедельно.
Лей: – А двести не много сразу?
Брод: – Я думаю, что вполне. Наблюдаем месяц, потом принимаем решение – оставить дозировку или уменьшить. Но резко уменьшать тоже нельзя.
Лей: – Хорошо, завтра займемся анализами. Но подробный анализ может занять неделю. Придется отсылать в специализированный центр.
Брод: – Ничего страшного. Неделя – это терпимо.
Лей: – Господин профессор, могли бы уже и у нас сделать такую лабораторию, чтобы не тратить время.
Брод: – Милый Иоганн, как раз решаю этот вопрос. Выбиваю ассигнования. Очень хорошие перспективы. У нас, вероятно, будет свой собственный диагностический центр по крови. Любые анализы. Но не сейчас. Думаю, что к концу года.
Лей: – Это очень хорошая новость, господин Профессор.
Брод: – Да…И еще. Через неделю к нам привезут большую партию больных детей. Комиссия стала работать более эффективно. Туда приняли несколько моих учеников – очень сильных психиатров. И вот результат. Я думаю, что корпуса скоро будут заполнены более чем наполовину. И штаты расширяют. Вы же, Иоганн, будет по-прежнему заниматься самими сложными подростками. Не волнуйтесь. К вам в помощь назначено никого не будет.
Лей: – Благодарю Вас, господин Брод.
Брод: – Решен вопрос и о камерах видео наблюдения в палатах. Как вы знаете, у нас нет пока ни одной камеры нигде, кроме некоторых коридоров и выходов из клиники.
Лей: – И охрану увеличат?
Брод: – Конечно…И еще раз о Жанне. Не забывайте, Иоганн, что девочка росла в религиозной семье, с детства впитала в себя иное мировоззрение. Весьма специфическое. Несомненно, смерть родителей явилась серьезным испытанием для ее психики. И то, что мы наблюдаем сейчас, это результат всей ее прошлой жизни – своеобразный синтез событий и взглядов. Помните, что лекарство – это, прежде всего, беседа врача и пациента. А препарат лишь дополнение. Костыль. Вспомогательное средство. Понимаете, Иоганн?
Лей: – Понимаю, профессор.
Брод: – Конечно, это азбука психиатрии, но никогда не будет лишним напомнить об этом самому себе….Извините, спешу, мне пора. Есть кое-какие дела.
Брод встает из-за стола, снимает халат, вешает его в шкаф. Надевает плащ.
Лей: – Всего хорошего, господин Брод. А я еще останусь. Поработаю у себя.
Брод: – Всё. Пойдемте, Иоганн.
Выходят из кабинета. Брод выключает свет и закрывает дверь на ключ.
Действие второе
Картина первая
Маленькое кафе. Вечер.
За столиком сидит Брод и господин лет 50, похож на художника или человека какой-то творческой профессии. Одет ярко, экстравагантно. На столе вино, закуски. Выпивают. Лео курит.
Лео: – Спасибо, дружище.
Брод: – За что, Лео?
Лео: – Арнольд, ты единственный, кто согласился встретиться со мной тет-а-тет.
Брод: – Я просто врач.
Лео: – Это ничего не меняет. Многие уже давно гниют в гробах. Товарищи минувших дней. Кое-кто просто гнушается мною…
Я гнию, Арни. Гнию заживо и не хочу ничего менять. Тело мое накормлено страстями за столько лет, что я провел в этом блеске и мишуре этого мира. Оно уже не может вместись их…Оно переполнено. Я наелся всласть. И не могу остановиться…Но меня остановил рок. Судьба.
Брод: – Ситуация настолько серьезная?
Лео: – Да, Арни. Мне кажется, что этот вирус просто спал во мне долгие годы. И вот он проснулся. Наконец. Иначе не могло быть.
Лео долго кашляет, достает платок из кармана, вытирает рот.
Лео: – Извини…Мы с тобой ведь были не просто друзья, Арни…Помнишь?
Брод: – Лео, я не хочу это вспоминать. Правда. Ошибки молодости. Бывает такое.
Не обижайся.
Лео: – Понимаю…А я вот вспоминаю, как мы целый год жили вместе. Ты был лучший, Арни. Лучший. Я могу это сказать совершенно откровенно. И то, что ты завязал с этим – это достойно уважения. Нет, правда (отхлебывает вино). Я пытаюсь понять. Оценить свою жизнь. Что это за чертовщина такая? Это душераздирающее одиночество. От которого я избавлялся, как мог…Ты всегда был такой правильный, целеустремленный. Тебе было проще. А меня бросало то туда, то сюда…Театр, кино. Музыка. И везде у меня получилось.
Брод: – Лео, я могу тебе чем-то помочь?
Лео: – Помочь? Разве что сделать мне передоз хорошего препарата. Чтобы я улетел и уже не вернулся назад.
Брод: – Ты серьезно?
Лео: – Нет, Арни. Я хочу погнить. Если будет необходимо, я могу это сделать и сам.
Брод: – Рак?
Лео: – Да. Самый обычный. Уже слишком поздно, чтобы начинать борьбу. Хотя денег у меня достаточно, чтобы пропитать свою плоть ядами и облучить до полного облысения…
Хотя…Я не прав. Не совсем обычный. Мне даже неудобно произносить вслух, какое место у меня смердит…
(усмехается)…Самое печальное во всем этом, что очень обидно просто сгнить и исчезнуть. Я ведь просто испарюсь. И это угнетает. Никаких надежд. Ты молчишь? Да…Действительно, что можно ответить на мой поток сознания…Я благодарен тебе, что ты просто слушаешь меня. Правда, Арни…Меня уже давно никто не слушает.
Лео закуривает новую сигарету.
Брод: – А я бросил курить. Двадцать лет назад. Уже и вкус забыл.
Лео: – Не жалеешь?
Брод: – Не думаю, что стоит жалеть об этом…
Лео: – Арни, но ты точно также умрешь. Ну, проживешь, может быть, чуть дольше меня, и, возможно, сохранишь своё здоровье…Но конец-то будет точно такой же.
Брод: – Не такой.
Лео: – Не можешь ты знать, что с тобой будет…Даже через час.
Брод: – Через час я надеюсь, что буду уже дома.
Лео: – Ты по-прежнему живешь один?
Брод: – Мы живем в одном доме с сестрой. Он разделен на две половины. Два разных входа.
Лео: – Сестра? Она намного старше тебя…Да?
Брод: – Да.
Лео: – Общаетесь?
Брод: – Почти нет. Она работает у нас в клинике. Два дня в неделю.
Лео: – Еще бегает? Бодрая старушка.
Брод: – Бодрая.
Лео: – А что не общаетесь?
Брод: – Нас ничего не связывает. Я иногда спрашиваю у нее, не нужна ли ей какая-то помощь…
Лео: – И помощь ей, очевидно, никакая не нужна.
Брод: – Она не разговаривает со мной много лет. Почти. Я ей предложил работу в клинике со скромной зарплатой. Она согласилась. Никто не хотел работать за такие деньги в библиотеке. И общаться с больными детьми.
Лео: – А с ними-то она говорит?
Брод: – Понятия не имею.
Лео: – Ну, вы даёте…Семейка…
Брод: – Обломки семьи. Я бы так сказал. На нас фамилия Брод закончится, очевидно.
Лео: – А сестра замужем была хоть раз?
Брод: – Нет. Никогда. У нее не было мужчины.
Лео: – Совсем?
Брод: – Да.
Лео: – И чем же она занималась всю жизнь?
Брод: – Лео, ты, действительно хочешь это услышать? (усмехается)
Лео: – Это что-то необычное? (с усмешкой)
Брод: – Она, дорогой Лео, молилась.
Лео: – Как? Что ты сказал? Молилась? Все время? И день, и ночь?
Брод: – Да. И во время работы тоже…Постоянно. Пятьдесят лет или даже больше…
Лео: – Она сумасшедшая? Ты же врач. Это же твоя тема. Твоя специальность. Это же полнейшее безумие, Арни…
Брод: – Лео, в мире многое выглядит, как безумие…
Лео: – Так все-таки? Что с сестрой? Болезнь…
Брод: – Лео, это долгая история. Я бы сказал, что это сознательная позиция. Жизненная позиция. Я бы назвал это так.
Лео: – Арни, но ради чего это? Ради эфемерной загробной жизни, которую никто никогда не видел…?
Брод: – Лео, как я могу ответить на этот вопрос, если мы с ней не общаемся? Извини, конечно, но люди, которые находятся в таком положении, как ты…Я это знаю по своему опыту. Такие люди обычно хватаются за веру, хотят обрести надежду…
Пусть, как ты говоришь, эфемерную. Ведь не хочется верить в то, что жизнь и ее окончание – полная бессмыслица.
Лео: – Ты тоже веришь?
Брод: – Нет, я не верю в Бога и во все эти богословские штучки. Единственное, во что я верю, что после смерти у меня будет другая, новая жизнь. Я продолжу свою жизнь в какой-то новой форме. Понимаешь? В природе ничто не исчезает бесследно. Все меняется, перетекает из одной формы в другую. Зерно бросают в землю, чтобы вырос хлеб. Так и наши тела умрут, а наша личность продолжит свое существование в каком-то другом мире. Это разумная энергетическая субстанция. Она не уничтожаема. Я так думаю.
Лео: – Так вроде и священники говорят что-то похожее…
Брод: – Они говорят, что этим всем управляет Бог, что мы должны верить, что-то там соблюдать, жить духовной жизнью. Бормотать молитвы. Все это, безусловно, полная ерунда. Разум не может исчезнуть. Понимаешь. Мы как бы некие частицы огромного природного разума…По крайней мере, я так думаю. У многих верующих людей повреждена психика. Они генетические мутанты. Мой опыт это подтверждает. Они мало, чем отличаются от обычных душевнобольных. Сейчас у меня в клинике есть крайне необычная пациентка. Полный набор отклонений – и голоса, и видения. Галлюцинации. Как я понимаю, крайне реалистичные. Я не понимаю, как можно говорить, о сердечных чувствах, переживаниях, о каком-то Духе Божьем? Сердце – это мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам и ничего более. Разум – вот что первично и важно. Причем тут вера и сердце?
Лео: – Не понимаю…Значит, твоя сестра все-таки больна?
Брод: – Я думаю, что она ограничила свой разум, и в какой-то степени, несомненно, обладает шизоидным психотипом личности, но…Мне думается, что точно также, как кто-то всю жизнь ходит на футбол, так и она ходит в Церковь и читает молитвы. Это такой образ жизни. И в то же время убежище, защита от реальности. Болельщик тоже получает определенные эмоции, общается с друзьями, радуется и печалится. Среди себе подобных он ощущает себя в той или иной степени в безопасности. Это форма психотерапии. Не думаю, что у моей сестры были какие-то видения, голоса…Она всегда работала. Несмотря на то, что вела замкнутый образ жизни, у нее были подруги. Я говорю о крайних проявлениях веры. О чрезмерных и болезненных формах. Лео…Мне кажется, что, несмотря на болезнь, тебе не о чем сожалеть. Ты прожил великолепно яркую жизнь…
Лео: – Не думаю, что она была разумной. Я совершал массу безрассудных поступков…
Брод: – Тем не менее, эти поступки привели тебя к славе. Подарили тебе известность. Значит, они не были бессмысленны. По своей сути они были прагматичны. Хотя внешне экстравагантны. Подумай…Разве нет?
Лео: – Хочешь сказать, что когда я бросался в самый омут, в своем подсознании я прокручивал, как из всего этого дерьма получить выгоду?…Хмм…Старина, как ни смешно, но ты прав…Я даже с любовниками и любовницами встречался ни просто так….Ты меня расколол, когда мы жили с тобой, да? Просек, как говориться, что я за фрукт…
Брод: – В то время ты был только в начале пути.
Лео: – Арни, черт тебя подери…Значит это была игра? Умный мальчик-психиатр набирался опыта с начинающим музыкантом? Так что ли?
Брод: – Нет, Лео. И ты знаешь, что это не так…
Лео: – Точнее, не совсем так…Иначе бы ты не прекратил…Ты тоже рационален и прагматичен.
Брод: – Не спорю. Но ты был мне симпатичен. Всегда. В тебе было и есть то, чего никогда не было во мне…
Лео: – В детстве я надевал мамин поясок с подвязками, вставал перед зеркалом голый и долго смотрел на себя…Когда никого не было дома. Я очень любил этот тайный ритуал. Я тоже мутант, Арни? Я так делал и позже. Но уже поясок был мой.
Брод: – Я бы назвал это свободой. Полной свободой выражения своих чувств и эмоций. Своих желаний. Ты просто всегда был внутренне свободен. Самые несвободные люди – те, кто верят в Бога. Это высшая степень рабства. А ты далек от этого. Я тоже пытался быть свободным. Но у меня не всегда получалось. Все это старомодное родительское воспитание только испортило меня…Не дало мне возможности раскрепоститься до конца. Сестра же просто не смогла выбраться из этих сетей. Из этих рамок. И придумала себе новые рамки.
Лео: – Можно вопрос? (опять закуривает, выпивает, Лео уже сильно выпивший).
Брод: – Много куришь…Задавай.
Лео: – Ерунда…Это уже не имеет значения…
Вопрос…Вопрос…Арни, меня раздирает любопытство…А все-таки – почему сестра с тобой не разговаривает?
Брод: – Ты хочешь услышать ответ?
Лео: – Аж ладони зудят от любопытства (потирает руки)…
Наверняка, история очень пикантная.
Брод: – Лео, это всего лишь эксперименты над собой…В период становления моей личности…
Лео: – Не понял.
Брод: – Да никакой особой истории нет. Все банально и просто. После расставания с тобой, я пытался совершить что-то такое…Нечто, ломающее общественную мораль, религиозные запреты…
Лео: – Переспал с ней?
Брод: – Нет, но как бы… Пытался. Так что все очень просто.
Лео: – Так я и думал…Мне кажется, что тебя просто раздражало, что она такая религиозная, правильная, что она не такая, как ты…Ты просто хотел разрушить ее затхлый мирок и вывести на свежий воздух…Способ, правда, не удачный.
Брод: – Я просил у нее прощение, Лео. Искренне. Поступок, был, несомненно, глупый. Но никакого раздражения у меня не было. Я же объяснил тебе причину. Она меня простила и после почти никогда не разговаривала со мной. Так – два-три слова в случае крайней нужды. Лео…Это было так давно. Есть ли смысл вспоминать об этом?
Лео: – А моя сестра просто «тусовалась» со мной везде, пока не умерла от «красных птичек» в номере гостиницы. Она была вместе со мной на гастролях. Вот это был удар, Арни…Это было так, как будто я провалился на самое дно самой глубокой пещеры. В полную тьму. Я так ее любил. Какого черта она напилась этих долбанных таблеток? Я до сих пор не пойму…Весь этот чертов день не выходит из головы…До сих пор. Буду подыхать, даю руку на отсечение, эта картина будет у меня перед глазами…Бездыханная Мария на ковре. С разбитым носом. Когда падала, ударилась о кровать. Это, Арни, покруче сестры – старой девы, живущей за стеной. Это настоящее горе.
Брод: – Лео, мне кажется, что тебе все-таки стоит показаться специалистам…Всякое бывает. Тебе дать телефон? У меня есть знакомые. Отличные онкологи. Вытащили с того света нескольких с 3-й и 4-й стадией…Но они очень хотели жить. Это немаловажно. А ты ведь хочешь еще пожить, Лео? Ты же любишь жизнь?
Лео: – Пожить…? Еще пожить…Может быть…Я позвоню тебе сам, когда решу – куда мне дальше…В крематорий или в больничку.
Брод: – Медлить нельзя. Давай договоримся, что это будет завтра.
Лео: – Завтра? Арни, самое смешное, что у меня ничего не болит. Когда я выхожу на сцену, у меня такой прилив сил, что я не могу представить, что какая-то зараза сидит во мне и жрёт меня. Правда, после – полное опустошение…
Брод: – Ты употребляешь что-то?
Лео: – Я аккуратно, Арни. Какие-то новые метамфетамины. Но мне врач выписал, Арни, ты не подумай ничего такого…С наркотой я завязал давным-давно.
Брод: – Лео, с каких это пор это стало лекарством? Да еще и новым. Лекарством это было недолго. Таблетки или колешь?
Лео: – Таблетки. Всего по пять милиграмм. Терапевтическая доза.
Брод: – Если эту дозу принимать не три, а десять раз, то какая же эта терапия?
Лео: – Я умеренно. У меня и рецепт есть. Все в порядке.
Брод: – Смотри, Лео…
Лео: – Арни, да куда уже смотреть? У меня вариантов немного.
Брод: – Говорю тебе – хорошая клиника тебе не помешает…
Лео: – Чувствую, что не вернусь я оттуда, если переступлю порог такого заведения…Начнется – анализы, обследования. Врачи. Не выпить, не покурить. Концерты отменять придется…
Брод: – Лео, все в твоих руках.
Лео: – В моих руках чаще всего бывает сигарета или микрофон. А вчера я обругал своего костюмера. Сегодня жалею.
Брод: – За что?
Лео: – Да ни за что. У меня было жабо…Бельгийские кружева. Правда, совсем старое. Ветхое даже. Лет сорок ему. Не меньше. Так он, подлец, выбросил его…А сегодня думаю – я же его не надевал уже лет пять. Да и костюмы у меня теперь другие. Такую истерику устроил, что он бедный даже заплакал. Сегодня мне было стыдно. Немного.
Брод: – Разумный человек отличается от неразумного тем, что способен просить прощения за свои неверные поступки.
Лео: – Куплю ему кольцо. С натуральными сапфирами. Он любит.
Брод усмехается.
Лео: – Думаешь, мне будет жалко денег?
Брод: – Я думаю, что нам пора уже, Лео.
Лео: – Я уже изрядно выпил, ты прав…Да…Но я, пожалуй, поеду в клуб…Благодарю тебя за то, что пришел. Я очень тронут, Арни (пытается поцеловать Брода).
Брод отстраняется:
– Лео, тебе помочь поймать такси?
Лео: – Я тут побуду еще. Если тебе надо – я не держу тебя. Я тебе очень благодарен.
Брод достает деньги из кармана, кладет на стол.
Лео: – Ты с ума сошел…Ты ничего и не съел почти. Не надо. Я тебя пригласил. Я угощаю. Убери деньги.
Брод забирает деньги. Подает руку Лео. Лео пожимает ее.
Брод: – Звони, Лео. Я всегда готов тебе помочь. Спокойной ночи.
Брод уходит из бара.
Лео смотрит ему вслед. Наливает еще. Выпивает. Закуривает. Сидит молча.
Лео: – Потрахать бы тебя, Арни. Напоследок…
Встает из-за стола, кидает на стол деньги. Выбегает на нетвердых ногах.
Картина вторая
Комната девочек
Стелла: – Рассказывай…
Жанна: – О встрече с епископом?
Ула: – Что случилось с Даной?
Жанна: – А что с ней?
Стелла: – Это теперь не Дана.
Жанна: – Почему?
Ула: – Она стала другой. Это ты сделала?
Жанна: – Нет. Она сама. Девочки, через неделю меня начнут колоть какой-то гадостью. Но этого не будет.
Стелла: – Почему?
Жанна: – Потому что меня тут не будет. Вы со мной?
Ула: – Я сирота, Жанна, куда мне бежать?
Стелла: – Я могу вернуться к матери, но дальше-то что? Куда дальше?
Жанна: – Если доверитесь мне, я вас вытащу отсюда, и мы уедем на Север. Там вся сила.
Ула: – Какая сила?
Жанна: – Скоро начнется.
Стелла: – Что начнется?
Жанна: – Увидите. Все начнет меняться.
Стелла: – Что ты все загадками говоришь…? Скажи нормальным языком.
Жанна: – Я не знаю, что рассказать. Жанна говорит, что мне надо ехать туда. Оттуда начнется освобождение.
Стелла: – Вроде как восстание, революция?
Жанна: – Может быть.
Стелла: – А моя мать?
Жанна: – Пока без нее.
Стелла: – А как мы отсюда убежим?
Жанна: – Стелла, Бог все устроит. Даже не думай. Просто скажите мне – да или нет? Вы со мной или тут останетесь?
Ула: – На свободе в любом случае лучше…
Стелла: – Конечно, с тобой. Тут у нас будущего нет.
Ула: – Так что с Даной случилось? После того, как ты провела с ней ночь, она стала меняться на глазах. От тебя она ничего не добилась? Но тогда она должна быть злой как собака…
Стелла: – Ты колдунья, Жанна…
Жанна: – Я не колдунья. Понимаете, Бог коснулся ее. Она не смогла устоять. Она хочет исцелиться.
Стелла: – Раз. И готово? Так что ли? Разве так бывает? Это же не паралич, и не сердечный приступ, чтобы все произошло так быстро. Это же человек. Она такой была всю свою жизнь. Ей, наверняка, уже под тридцать.
Жанна: – Стелла, бывает так. Только очень редко. Ей еще очень далеко до исцеления.
Стелла: – А мы ночью уйдем?
Жанна: – Когда же еще? (улыбается).
Ула: – А когда?
Жанна: – Не позже, чем через шесть дней.
Стелла: – А это может быть сегодня?
Жанна: – Будьте готовы в любое время.
Ула: – А одежда?
Жанна: – Нам принесут нашу одежду.
Стелла: – Принесут? Ангелы что ли?
Жанны: – Человек (улыбается).
Стелла: – Поняла, не совсем еще дура.
Жанна: – Ула, почему у тебя домашняя одежда в шкафу висит?
Стелла: – Вроде как у нас строже режим из-за диагноза. А ей можно, поскольку приезжают дядечки и тётечки, которые хотят взять ее в семью. Чтобы не смущать их нежные души, Ула встречается с ними в домашней одежде.
Жанна: – Не понимаю…А в столовой все в больничной…И часто ты встречаешься?
Стелла: – Ула, за что тебе такие привилегии? А? (улыбается)
Ула: – Да не знаю я….Редко. Приезжают, разговариваем в присутствии врача. Видимо, решают, кто меня сможет и хочет взять. Им же деньги за это платить будут.
Стелла: – Кто?
Ула: – Государство. А так как я сирота, большие деньги.
Стелла: – Ты может, врешь нам всё? А сама работаешь на врачей? Стучишь им?
Ула: – Стелла, мы уже несколько месяцев вместе с тобой живем, за кем я слежу? За тобой? Для чего?
Стелла: – Да кто их знает…Этих докторов…
Жанна: – А когда тебя отдадут в приемную семью?
Ула: – Доктор Лей говорит, что уже скоро.
Жанна: – Ты хочешь? Решай – ты с нами, или тут останешься?
Ула: – А что мы будем делать на севере?
Жанна: – Что Бог на душу положит (улыбается). Вы были там хоть раз?
Стелла: – В детстве. Я же рассказывала.
Жанна: – Так вы на северное море ездили?
Стелла: – Там было очень спокойно.
Жанна: – Жанна говорит, что меня там встретят люди, которым я нужна, которые меня любят. И давно ждут.
Ула: – Ничего себе…Ты такая важная птица?
Жанна: – Ула, я обычная девушка.
Стелла: – Ага…Обычная. Ты будто не с этой планеты…
(смеется).
Жанна: – На Севере люди особенные. Я там жила до 7 лет. Они еще живые. В них еще осталась сила Божья. Свобода Божья.
Стелла: – А как же мы? Без вариантов? Бессильные рабы?
Жанна: – Нет, вы не рабы. В вас еще бьется огонь. Главное – подбросить дров. Я ваш хворост. Я дрова для Ваших сердец.
Стелла: – У меня такое чувство, что ты из средних веков …Я таких людей не знаю. Ни одного. Откуда ты свалилась на нас? (улыбается).
Жанна: – Бог дал мне это испытание. Поэтому я здесь.
Ула: – Иногда мне кажется, что никогда отсюда не выйду. Так и состарюсь тут. Буду сидеть тут спустя много лет. Безумная старушка, сморщенная как тыква. С тупым взглядом. На этой кровати. В этой же одежде. И ничего никогда не произойдет. Таблетки. Четыре стены, коридор, столовая, душ. И так всю жизнь. Без остановки. И не вырваться из этого круга. И в никакую приемную семью меня не отправят…
Стелла: – Да я и сама хотела отсюда рвануть. Рано или поздно начала бы готовить побег. Так что, Ула, не переживай. Я бы тебя с собой взяла. Сто процентов. Мне совсем не улыбается сидеть тут до Второго Пришествия.
Жанна: – Вы знаете, что библиотекарь – сестра главного врача?
Ула: – Которая ту-ту? (крутит у виска)
Жанна: – Она не ту-ту.
Стелла: – Бормочет она что-то все время.
Жанна: – Она поможет нам.
Стелла: – Вот это да…Она из ваших, что ли? Тайный агент?
Жанна: – Стелла, она не агент (смеется). Просто мы с ней сестры по вере.
Стелла: – А как ты узнала?
Жанна: – Просто знаю и все.
Стелла: – Вот бы и мне просто все знать.
Жанна: – Чтобы раз и готово?
Стелла: – Да. Выпила таблетку, и все тебе открылось. Все двери.
Жанна: – Зачем тебе всё знать? От этого только одни проблемы.
Стелла: – Не знаю, зачем. Просто хотелось бы.
Жанна: – Когда мы отсюда выберемся, нам помогут друзья отца. Они нас и перевезут на Север. Ула, у тебя еще есть время – думай. Где тебе будет лучше.
Ула: – Я думаю….
Стелла: – Ты быстрей думай. Соображай. Мы может, сегодня ночью отсюда рванем…Да, Жанна?
Жанна: – Посмотрим. Все может быть. Жанна даст нам знак.
Стелла: – Думаешь?
Жанна: – Даже не сомневаюсь.
Ула: – А если нас поймают?
Жанна: – Нет, нас не поймают.
Ула: – Ты уверена?
Жанна: – Все будет так, как Богу угодно. Мы уйдем отсюда. И никто нас не тронет.
Ула: – Я не верю. Как такое возможно?
Жанна: – Для Бога нет ничего невозможного.
Ула: – А для нас? Мы всего лишь люди. Почему ты думаешь, что никто нам не помешает?
Жанна: – Мне так сказала Жанна. И я ей верю.
Ула молчит.
Стелла: – Опять думаешь?
Ула ложится на кровать.
Стелла: – Ты спать собралась?
Ула: – Нет. Просто до ужина полежу.
Стелла: – Ты чего загрустила? Боишься бежать?
Ула: – Ничего я не боюсь. Отстань.
Жанна: – Не трогай ее, Стелла.
Стелла: – Думай, думай…Может чего-нибудь и придумаешь…
Жанна садиться на свою кровать: – Скучаешь по родным?
Стелла: – Конечно…Я не понимаю, почему нам нельзя встречаться. Хотя бы раз в полгода. Кто придумал все эти правила? И пожаловаться некому. Нет тут ни правды, ни справедливости.
Жанна: – На земле нет справедливости. А у меня не было ни братьев, ни сестер.
Ула начинает плакать.
Жанна: – Ты чего? (подсаживается рядом, гладит Улу по голове).
Стелла: – Переживает…
Ула: – У меня никого нет. Понимаете? Никого. Ни одного родного человека (плачет). Были подруги, но и от них не осталось ни следа…
Жанна: – Мы будем тебе подругами.
Ула: – Ты не можешь.
Жанна: – Почему?
Ула: – Ты другая. Ты не такая, как я. Нас ничего с тобой не связывает.Ничего.
Стелла: – Аргумент…Что же теперь? Зато у тебя есть шанс выбраться отсюда. Без всякого побега. Разве нет?
Ула: – Я не верю. Ходят-ходят. Обещают. Но ничего не меняется. И от меня ничего не зависит. Ничего. Я ничего не могу сделать, чтобы меня уже забрали отсюда. В какую-нибудь семью.
Жанна: – Вот видишь, у тебя все равно есть надежда, что у тебя будет семья. Ведь новые родители могут полюбить тебя, а ты – их.
Ула: – А если они только ради денег? И на меня им наплевать? Какая разница – одиночество тут или там?
Стелла: – Будешь жить в семье, ходить в школу. Найдешь себе подругу. И может быть, парня…А мы тут сидим, как две психопатки. Пока нас в овощей не превратят, мы отсюда не выйдем. Чувствуешь разницу? Твоя анорексия по сравнению с моей бритвой и видениями Жанны – это ерунда.
Ула вытирает слезы.
Жанна: – Я буду молиться о тебе. Хочешь?
Ула: – Не надо.
Стелла: – Тебе хуже не будет. Это не страшно (смеется).
Ула: – Ничего мне от вас не надо.
Стелла: – Значит, надумала. Остаешься?
Ула: – Пока нет…Не решила.
Ула утыкается в подушку и лежит молча, неподвижно.
Жанна и Стелла переглядываются. Молчат какое-то время.
Стелла: – Лучше ей остаться…
Жанна кивает головой.
Стелла: – Ула, слышишь? Мы за тебя решили – мы без тебя бежим. Так легче? И голову ломать не надо. Ула? Слышишь?
Жанна подходит к кровати Улы. Наклоняется над ней. Ула спит.
Жанна (шепотом): – Она спит…Представляешь? Заснула.
Стелла удивленно поднимает брови.
Жанна: – Пойдем в коридор. Не будем ей мешать.
Стелла и Жанна встают и выходят в коридор.
Картина третья
Библиотека. Вечер. Полумрак. Свет от полутемной настольной лампы. Дана и Госпожа Брод.
Госпожа Брод: – Тридцатого мая это случилось. Стражники, которые подбрасывали хворост в костер, плакали. Даже палач, который был наготове, чтобы пытать Жанну, не мог сдержать слез. Они сжигали праведницу Божию. И понимали это. Жанна говорила: "Я не боюсь ничего, кроме предательства". А ее предали. Это страшный грех, Дана. Предательство. И именно его совершили те, кто хотел смерти святой. Ее приговорили к смерти её же братья по вере. «Мы все погибли, потому что сожгли человека доброго и святого» – вот, что они говорили после ее смерти. Все обвинения рассыпались в прах. Но ее все равно осудили. Оставалось единственное обвинение. Самое безобидное. Жанна носила мужскую одежду. Именно за одежду ее и осудили.
Дана: – Как такое возможно?
Госпожа Брод: – Ее мужскую одежду объявили символом греха, знаком неестественной извращенности. И потребовали снова надеть женскую одежду. Но мужская одежда была ее единственной защитой, когда она проводила долгие тюремные ночи во власти солдат-стражников. Если бы у нее не было этой последней защиты, она никак не смогла бы доказать, что стала жертвой насилия, и ее бы обвинили в том, что она не Дева. А она была девственно чистой. И душой, и телом.
Дана: – И что же было дальше?
Госпожа Брод: – Жанна смирилась и согласилась надеть женскую одежду, думая, что ее переведут в одиночную камеру. Ей это обещали. Она оделась по-женски, но ее отправили в тот же карцер с теми же солдатами. Она снова надела мужскую одежду. Епископ сделал вывод, что она не в силах отказаться от заколдованной одежды. А это уже была ересь и колдовство. За это сжигали на костре.
Дана: – Если она была святой, разве могли солдаты тронуть ее?
Госпожа Брод: – Святые себя таковыми не считают. Она хранила свою невинность ради Бога. Даже Господь наш, будучи на земле сказал: «Не искушай Господа Бога твоего»…
