Борис Тененбаум
Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»
Президент Бьюкенен выбрал тот, который устраивал южан, и обратился к конгрессу с просьбой рассмотреть ходатайство Канзасa о присоединении к Союзу. Он должен был стать 16-м в ряду рабовладельчeских штатов США. И тут совершенно неожиданно выступил вперед сенатор Стивен Дуглас, автор «Акта Канзас – Небраска», из-за которого вся каша и заварилась, и сказал, что принятие рабовладельческого Канзаса в Союз Штатов Америки произойдет только через его труп. Ибо он «…верит в право народа на честные выборы…».
Дом, разделившийся сам в себе…
I
Стивен Дуглас, как уже и говорилось, был человеком умным и нацеленным на успех. Если уж он заявлял о бестрепетной готовности «умереть за правое дело…», можно было не сомневаться, что вот умирать-то он как раз и не собирается, а собирается бороться за что-нибудь, что ему очень желательно. Так вот, в 1854 году он был готов умереть за «право граждан самостоятельно организовывать подходящую им форму правления…». Еще бы – он готовился к президентской кампании и нуждался в поддержке Юга. А в 1858 году подошел срок выборов, в том числе и выборов на пост сенатора от штата Иллинойс. А поскольку в конфликте вокруг Канзаса штат Иллинойс встал на сторону Севера, надо было срочно менять программу. И сенатор Стивен Дуглас ее и поменял, но теперь ему следовало убедить избирателей в том, что он, собственно, ничего не менял, а всегда, твердо и неуклонно, оставался на их стороне. К августу 1858 года он уже знал, кто будет его противником.
Республиканская партия в Иллинойсе определилась со своим кандидатом – им стал Авраам Линкольн. Сенатор Дуглас не отмахнулся от такого соперника – они были давно и хорошо знакомы. Линкольн не мог похвастаться победами на полях политических сражений, он всего один раз прорвался в конгресс США, никогда не избирался в сенат и ни разу в жизни не занимал никакой государственной должности, кроме почтмейстерской, – но как кандидат был силен.
Это признавалось даже его оппонентами. Линкольн был умен, и к нему было трудно прицепиться – он говорил просто, понятно и на языке, который доходил до избирателей. Так вот, в июне 1858 года Линкольн на одном из политических митингов произнес речь, наделавшую в Иллинойсе много шума, потому что это была сенсация.
В своей речи Линкольн привел пример постройки дома – дело, всякому фермеру Иллинойса известноe до мелочей. Как правило, это было слишком хлопотно для одного человека, обычно тут собиралась артель. Сперва плотниками изготовлялись стропила, потом их дружно поднимали в воздух, устнавливали как надо – и каркас дома оказывался готов.
А уж дальше можно было начинать «работу по заполнению пустот…» – настилать крышу, сооружать стены и так далее. Главное – каркас и опоры.
И вот Линкольн сообщил своим слушателям, что события в США разворачиваются так: сначала принимается «Акт Канзас – Небраска». И оказалось, что территория, которая никогда не предназначалась для распространения рабства, теперь для него открыта, хотя, конечно, это не признается открыто. Согласно «Aктy Канзас – Небраска»:
«…Истинным намерением и назначением этого акта является не узаконивание или запрещение рабства на территориях и штатах, а только закрепление полного и свободного права их жителей формировать и управлять внутренними учреждениями так, как они посчитают нужным, опираясь исключительно на Конституцию Соединенных Штатов…»
Как с этим спорить? Bедь тут, стараниями сенатора Дугласа, в дело вступил «известный аргумент поселенческого суверенитета, иначе называемого священным правом самоуправления…».
Oказывается, рабство можно узаконить? Почему? Потому, что такова воля большинства избирателей данного штата, и оспорить это нельзя. Если один человек решит обратить другого человека в раба, то с этим нельзя спорить ни тому, кого поработили, ни тому, кто хотел бы вмешаться? Является ли такого рода решение окончательным? Может ли законодательная ассамблея отменить такое решение?
И тут Линкольн перешел к разбору дела Дредда Скотта, дошедшего до Верховного суда США.
II
Суть дела – если говорить вкратце – лучше всех как раз сам Линкольн в своей речи и изложил:
«…Пока Акт Канзас – Небраска обсуждался в конгрессе, было принято судебное решение по вопросу о свободе негра [Дреддa Скоттa], владелец которого по собственной воле сначала переехал в свободный штат, а затем перебрался на территорию, закрытую для рабства решением конгресса.
Раб долгое время проживал на этих территориях, и решением окружного суда Миссури ему была дарована свобода…»
Так кто же теперь Дредд Скотт? Он раб или он человек свободный? Линкольн говорит своим слушателям, что, когда этот вопрос задавали Cтивену Дугласу, тот ответил: «Спросите у Верховного суда». И Верховный суд принял решение, согласно которому статус Дредда Скотта остался таким, каким он и был изначально, поскольку он не был освобожден своим владельцем, а ссылается только на тот факт, что он проживает на территории свободного штата. И тогда получается, что легислатура одного штата может принять решение о введении рабовладения на территории, к которой относится ее юрисдикция, – но легислатура другого штата HE может принять решение о запрете рабовладения на своей территории? Получается, что в этом случае «священное право поселенцев на самоуправление…» можно проигнорировать?
И дальше Линкольн с точностью хорошего юриста расписывает по пунктам сложившееся положение дел.
Во-первых, никакой чернокожий раб не может стать гражданином любого штата: так полагает Верховный суд[1]. Во-вторых, никакой законодательный орган не может запретить рабство на любой территории Соединенных Штатов. В-третьих, суды Соединенных Штатов не будут решать вопросы о свободе негра, проживавшего с владельцем в свободном штате.
И Линкольн делает вывод, что все происходящее есть согласованная попытка узаконить рабовладение по всей территории Соединенных Штатов, и сравнивает отдельные и вроде бы несогласованные действия разных людей как звенья одной цепи – они возводят стропила дома, которые потом останется только соединить вместе:
«…Мы не можем точно утверждать, что все эти действия – результат предварительной договоренности. Но когда мы видим много разных досок, которые, как мы знаем, были распилены из деревьев разных пород, изготовлены в разных местах и разными рабочими… – и вот, когда мы видим, что из этих досок получаются ровные стены, доски идеально подходят друг к другу, все шипы и пазы совпадают, соблюдены все размеры и пропорции, когда каждая доска встает на свое место без какой-либо подготовки или эти доски взаимозаменяемы, – то нам трудно поверить, что [строители] не понимали друг друга с самого начала и не работали по общему плану еще до того, как был забит первый гвоздь…»
Речь Линкольна была хорошо построена. Идея ее не ограничивалась аллюзиями о стропилах, воздвигаемых строителями дома рабства. Линкольн начал свое выступление словами, которые он позаимствовал из Нового Завета[2]: «И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит».
Понятно было, что оратор говорил не только о принципах плотницкого дела, но о юридической системе страны. Она была безнадежно разъединена, разъединена в принципе. Соединенные Штаты не могут постоянно совмещать несовместимое – и существование рабства, и систему свободных штатов.
Придется выбирать – или то, или другое.
III
Стивен Дуглас начал свою избирательную кампанию в Иллинойсе самым впечатляющим образом – на личном поезде и в сопровождении огромного антуража. Повсюду вместе с ним появлялась его новая супруга – Стивен Дуглас овдовел в 1853 году, но 1856-м женился еще раз, и снова на юной красавице из хорошей семьи с Юга и с хорошими деньгами.
Красавица, следящая обожающим взором за выступлениями своего мужа – великого человека, великого оратора и крупнейшего государственного деятеля, – прекрасно дополняла общий облик сенатора Дугласа. Делалось совершенно понятно, что он борется за свое место в сенате только потому, что так положено суровыми правилами демократии, а вообще-то, оно бесспорно принадлежит ему. И конечно же, сенатор Дуглас сразу же перешел в наступление.
Обвинение в том, что он участвовал в согласованных действиях по внедрению рабовладения, он отверг с порога. Он заявил, что нелепо подозревать в заговоре против свободных штатов и его, и президента Бьюкенена, одобрившего рабовладельческие установления в Канзасе, и большинство судей Верховного суда, вынесших постановление по делу Дредда Скотта, – все это чепуха и пустые домыслы.
Надо сказать, что вот как раз в этом пункте он аудиторию не убедил.
Было общеизвестно, что глава Верховного суда – южанин, глубоко преданный так называемому «южному образу жизни», и что президент Бьюкенен обязан своим избранием южным штатам и, как правило, действует в их пользу.
Но вот другой пункт нападения на Линкольна имел гораздо больший успех – Стивен Дуглас обвинил его в «потворстве аболиционистам…», в желании «уравнять белых с черными…» и в намерении создать условия для смешения двух рас в единое целое, вплоть до дозволения их общения и сексуальных связей. Вот это имело у публики успех. Негров в Иллинойсе не любили.
В свое время в законoдательной ассамблее штата даже рассматривался вопрос о том, чтобы запретить им тут селиться, и дело не сладилось только потому, что проблема особой остроты не имела, негров в Иллинойсе было мало. Так что стрела попала в цель, и Линкольну пришлось оправдываться и говорить, что «его нежелание иметь негритянку в качестве рабыни не означает его желания иметь ее в качестве жены…». Остроту оценили, но ущерб, что называется, был нанесен. В памяти избирателей осталось впечатление, что Линкольн ближе к аболиционистам, чем хотелось бы, – и это впечатление отразилось на результатах голосования.
Ну, оппоненты, конечно, поговорили еще. Состоялось семь публичных дебатов в разных графствах Иллинойса, где и Линкольн, и Дуглас выступали по очереди в надежде убедить своих слушателей в правоте своего дела. Конечно же, ни тот, ни другой не упустили случая ужалить противника: Дуглас сообщил аудитории, что Линкольн в свое время был владельцем преуспевающего питейного заведения и половину спиртного при этом потреблял сам. Публика посмеялась вволю и за явную неправду на оратора не сердилась.
А Линкольн сказал, что «священный принцип народного самоуправления…» в интерпретации Стивена Дугласа напоминает «питательный бульон, сваренный из тени голубя, скончавшегося от недокорма…». Публика опять посмеялась. В политике во все времена присутствует элемент театра – так почему бы и не комедии?
Республиканская партия в Иллинойсе набрала примерно 125 тысяч голосов против примерно 120 тысяч голосов, поданных за демократическую партию, которую представлял Стивен Дуглас, но подсчет делался на основе победы в отдельных графствах. Здесь демократы победили, выиграв большинство в легислатуре штата, – а сенатора выбирала именно легислатура. Стивен Дуглас в очередной раз победил – он сохранил свое место в сенате. Линкольн в очередной раз потерпел неудачу.
Примечания
1. «Дредд Скотт» – известное дело Верховного суда Соединенных Штатов Америки. Суд постановил, что все привезенные в Америку чернокожие и их потомки не являются гражданами Соединенных Штатов, не имеют права на его получение, не имеют права обращаться в суд и не могут быть отняты у владельца без суда.
2. Евангелие от Матфея, 12, 25.
О том, что можно сделать словом
I
В начале 1859 года Авраам Линкольн, неудачливый политик, говорил своим друзьям, что нет у него ни сил, ни времени на то, чтобы ездить куда-то произносить новые речи. Кампания 1858 года окончена, и удачи она не принесла, а принесла долги, которые надо было как-то погашать. Республиканцы Иллинойса, как организация, оказались должны две с половиной тысячи долларов. Спрашивать их с мистера Джадда, председателя избирательной кампании, было бы очень нечестно – он уже внес на общее дело 1300 долларов из собственного кармана.
Линкольн пообещал внести 250 долларов, а за остальным обратился к Ньюту Бэйтмену. Мистер Бэйтмен благодаря поддержке республиканской партии выиграл пост суперинтенданта штата Иллинойс по надзору за местными школами. Так что вежливая просьба – помочь партии деньгами – в сущности, означала требование. Покрыть весь дефицит он, однако, не смог, а тем временем началась свара между Джаддом и его соперником, Вентворфом.
В общем, все шло как обычно, в полном соответствии с поговоркой о победе, у которой много отцов, и о поражении, которое всегда сирота. Ссоры среди видных республиканцев шли косяком. Линкольн все время говорил, что борьба должна продолжаться и после его отхода от политики: «Мы сражаемся за гражданские свободы и не можем сдаться, даже если мы проиграем не одно, а сотню сражений…»
И все, в общем, понимали, что для сохранения партии надо мириться, проигранная кампания 1858 года – не последний бой. Вот только лидера, готового всех примирить на какой-то общей платформе, все никак не находилось…
Тем временем Стивен Дуглас тоже делал выводы из своей выигранной кампании – и, по-видимому, пришел к выводу, что ему надо укрепить свои позиции на Севере, потому что Юг он уже все равно потерял. А поскольку в 1860 году предстояла президентская избирательная кампания, он и решил устроить тур по штату Огайо и помочь на выборах тамошним демократам. Их голоса могли ему впоследствии пригодиться.
Республиканцы Огайо очень этому не обрадовались – у них не было ораторов калибра сенатора Дугласа. Они пригласили к себе в качестве гостя Авраама Линкольна. Поскольку он не был больше кандидатом ни на какой пост, он мог говорить более свободно, и предполагалось, что его речи могут уравновесить речи Дугласа. Как-никак, все помнили, что дискутировали они на равных и победа досталась Стивену Дугласу, что называется, только по очкам.
Линкольн, несмотря на все свои слова о том, что ему следует отойти от дел политических и сосредоточиться на ведении своих собственных, за сделанное ему предложение просто ухватился. Видимо, у него было ощущение, что они со Стивеном Дугласом так и не додрались.
Кампания 1858 года началась сначала, теперь уже за пределами штата Иллинойс.
II
Вся вторая половина 1859 года оказалась одной сплошной волной политических речей Авраама Линкольна, которые произносились им по всему северо-западу США. После его успеха в Огайо он оказался желанным гостем республиканцев Айовы, Индианы, Висконсина и Канзаса. Везде он говорил примерно одно и то же: всякое благосостояние в основе своей стоит на свободном труде, и всякий, у кого есть пара умелых сильных рук и желание приложить их к делу, имеет шанс добиться успеха.
Он показывал на себя и говорил, что начинал свою жизнь работником по найму: рубил лес, который шел на шпалы, и зарабатывал тогда 12 долларов в месяц.
И он добился успеха, и если это смог сделать он, то, очевидно, сделать то же самое имеет шанс каждый! Но, добавлял Линкольн, свободный труд на земле не должен конкурировать с трудом негров, которым хозяин не платит ничего. Рабовладение не может быть допущено на новые земли – это было бы и нечестно, и аморально. Ибо для рабского труда идеальный инструмент – это слепая лошадь, ходящая по кругу, лишенная и собственной воли, и всякой возможности к осознанию собственных интересов. Рабовладение – зло. И если нельзя пока что искоренить его там, где оно составляет основу социальной пирамиды, то уж допустить его распространение – грех перед Господом.
Речи Линкольна имели большой успех. Отчеты о них стали появляться в газетах. Про него стали говорить, что он превосходный человек. И что его следовало бы номинировать на высокий пост как кандидата от республиканской партии. Начали поговаривать даже о том, что из Эйба Линкольна мог бы получиться неплохой вице-президент. Поначалу идея выглядела дикой. Но успехи Линкольна, «бесхитростного оратора из народа», продолжались. В Огайо вышла книжка, составленная из его речей, – она стала бестселлером.
Тем временем в среде республиканцев шли оживленные дебаты на важнейшую тему – кто из них наилучшим образом послужил бы интересам партии в 1860 году, в ходе президентской кампании. Выдвигалось несколько кандидатур. Вероятно, сильнейшим из претендентов был сенатор от штата Нью-Йорк, Уильям Сьюард, который к тому же был еще и бывшим тамошним губернатором. Оказалось, однако, что сторонники партии «ничегонезнаек» и слышать о нем не хотели – как, впрочем, и он о них.
В Пенсильвании имелся свой кандидат, Саймон Кэмерон, – но он был сильно запачкан множеством сомнительных сделок и считался коррумпированным. Был губернатор Огайо – Сэлмон Чейз, однако даже его друзья признавали, что он хороший администратор, но оратор просто отвратительный. Был Эдвард Бэйтс из штата Миссури – человек умный, с твердой репутацией консервативного прагматика. Но он не был членом республиканской партии, и как-то не было похоже, что он вообще к ней примкнет, пусть и не сейчас, но хотя бы в каком-то представимом будущем…
И как-то вот так, шаг за шагом, и как бы без особых усилий со стороны Линкольна, его имя стало все чаще и чаще всплывать в качестве возможного выбора партии республиканцев. Он был одним из основателей этой партии. Он был совершенно чист с точки зрения каких бы то ни было нечистоплотных сделок. Наконец, он был оратором, собиравшим огромные толпы.
В феврале 1860 года его пригласили в Нью-Йорк, с просьбой выступить перед собранием молодых республиканцев.
III
Юрист из Иллинойса слабо представлял себе, перед какой аудиторией придется ему выступать. Он только знал, что делать это ему надо «в старых штатах, там, на Востоке…», и не хотел ударить лицом в грязь. Так что Авраам Линкольн заказал себе самый лучший костюм, какой только можно было раздобыть в его краях, и выложил за фрак, пошитый в мастерской «Вудс и Хенкле», целых 100 долларов. Реальность, с которой он столкнулся в Нью-Йорке, по-видимому, его несколько удивила, потому что там в числе «молодых республиканцев» его поприветствовал Уильям Брайант, которому как раз стукнуло 65 лет.
27 февраля Линкольн в первый раз в жизни смог полюбоваться на Бродвей. Ну, и ньюйоркцам тоже не терпелось полюбоваться на «одинокую звезду Иллинойса», как Линкольна именовали газеты на Западе. Что подумал о Нью-Йорке Линкольн, мы не знаем, – он своим мнением на этот счет с потомством не поделился. Но вот Нью-Йорк посмотрел на провинциала с веселым недоумением. Наряд, на создание которого Линкольн не пощадил ни трудов, ни расходов, понимающим людям показался довольно нелепым. Зал, в котором Линкольн должен был выступать, оказался забит до отказа.
Публика ожидала увидеть на подиуме нечто странное, и она не была разочарована. На возвышении появился странный человек, чрезвычайно худой и чрезвычайно высокий, с очень длинными руками и ногами, – в общем, это был далеко не тот облик, в котором ньюйоркцы представляли себе государственного деятеля. И голос у него оказался тоже нехорош – слишком высокий, даже какой-то пронзительный.
Ну а дальше оратор начал говорить – и где-то минут через десять аудитория забыла, как он одет, как он выглядит, и даже забыла, как звучит его голос. Его просто слушали. И послушать его, право же, стоило.
Шаг за шагом, с безупречной логикой, слушателям доказывалось именно то, что им хотелось услышать. Тезис Стивена Дугласа гласил, что «отцы-основатели» оставили решение вопроса о рабстве на местные законодательные ассамблеи. Нет – говорил Линкольн – это не так. Рабство не разрешалось на федеральных территориях, не включенных в тот или иной штат, и более того – покупка рабов, привезенных из Африки, была запрещена конгрессом еще в 1807 году. Аргумент сенатора Дугласа, гласящий, что федеральное правительство никогда не вмешивалось в дела, связанные с рабовладением, – чистая неправда.
Далее оратор перешел к сенсационному делу Джона Брауна – известного аболициониста, того самого, который уже отличился свoей партизанской войной в Канзасе. В середине октября 1859 года oн попытался захватить городок Харперс-Ферри в западной части Виргинии – там был расположен правительственный арсенал на 100 тысяч ружей. Вообще-то, Джон Браун надеялся поднять восстание рабов, но из его попытки ничего не вышло, его отряд был окружен и уничтожен, а его самого судили и приговорили к повешению.
В последнем слове он сказал, в частности, следующее:
«…Библия учит меня, что я не должен делать людям того, чего я не хочу, чтобы люди делали мне. Далее, она учит меня «помнить тех, кто в оковах, как будто бы и ты закован с ними». Я пытался действовать согласно этому учению… Я верю, что мои действия… были правильными…»
Его повесили, как и полагалось по приговору, но сам по себе мятеж Джона Брауна вызвал огромный резонанс. От аболиционистов отшатнулись даже на Севере. Перед тем как его повели на виселицу, Джон Браун сказал, что он теперь уверен – «только кровь смоет великое преступление этой греховной страны…» – и что он напрасно тешил себя мыслью, что отмены рабства можно достигнуть без большого кровопролития.
Но кровопролития вовсе не хотели. Никакого – ни большого, ни малого. И сенатора от штата Нью-Йорк, Сьюарда, как раз и обвиняли в том, что его бескомпромиссная политика по отношению к Югу подстрекает людей вроде Джона Брауна на безумные мятежи, которые приходится подавлять крайними мерами. Слушателям Авраама Линкольна в Нью-Йорке, естественно, хотелось узнать, что же он думает по такому острому вопросу, как вооруженный мятеж.
Линкольн от вызова не уклонился.
IV
Как ни странно, говоря о Джоне Брауне, Линкольн обратился не к своим слушателям, а как бы к южанам. Он сказал, что партия республиканцев и не думает вмешиваться в отношения между рабами и рабовладельцами на Юге. Он заверил их, что в случае любых восстаний федеральное правительство встанет на сторону защиты закона и порядка и что согласно Конституции федеральное правительство не имеет права освободить рабов. Но он, Линкольн, протестует против заявлений сенаторов Юга об их намерении выйти из Союза в случае, если президентом будет избран республиканец.
«…В этом случае, говорят они, вы разрушите Союз, и вина за это огромное преступление падет на вас. Интересная логика. Грабитель приставляет вам к голове пистолет и говорит, чтобы вы делали то, что он велит. «А иначе я стреляю, и на тебя падет вина в совершенном убийстве…»
Затем Линкольн обратился уже непосредственно к своей аудитории:
«…Даже перед лицом провокаций мы не должны действовать импульсивно, под влиянием страстей. Даже если южане не будут нас слушать, мы должны трезво взвесить их требования и подчиниться им, если мы после серьезного обсуждения решим, что мы можем сделать это, не нарушая долга…»
Удовлетворит ли это южан? Тут есть проблема, говорит Линкольн:
«…Мы знаем по опыту, что мы убедим их в нашем нежелании вмешиваться в их дела только тогда, когда мы перестанем говорить, что рабство – это плохо, а станем говорить, что рабство – это хорошо. И это должно быть доказано не только словaми, но и действиями. Мы должны изменить все наши взгляды, а иначе они не поверят, что все их беды идут не от нас…».
Так что же остается делать? Да ничего особенного – надо просто выполнять свой долг и делать правое дело, бесстрашно и эффективно, и не дать рабовладению распространиться на федеральные земли, а уж кстати и еще одно – не следует позволять Югу навязывать свободным штатам правила, которые устраивают Юг. Свою речь Линкольн закончил словами: «…сохраним же веру в то, что правота дает силу, и с этой верой осмелимся выполнить наш долг, так, как мы понимаем его…»
Все полторы тысячи человек, собравшиеся в зале «Купер Юнион» в Нью-Йорке, встали в едином порывe. Зал взорвался аплодисментами.
