Борис Соколов
Третий Рейх
За компанию с руководителями СА прикончили Шлейхера, с которым Рем пытался сотрудничать, и генерала фон Бредова, начальника канцелярии рейхсвера и ближайшего друга Шлейхера, Грегора Штрассера, секретаря Папена писателя и журналиста Эдгара Юнга и некоторых других. Папена от смерти спасло заступничество Гинденбурга, против которого Гитлер не считал нужным идти. Зато убили бывшего главу баварского правительства Кара, бывшего редактора «Моей борьбы» патера Бернхарда Штемпфле, рассорившегося с нацистами, руководителя объединения «Католическое действие» Эриха Клаузнера и некоторых других политиков и публицистов правой или центристской ориентации. Всего по официальным данным в ходе «ночи длинных ножей» и в последующие дни было убито 77 человек, а по неофициальным оценкам – вдвое больше. В документах же Нюрнбергского трибунала указано, что на самом деле в ходе «Ночи длинных ножей» гитлеровцами было уничтожено 1076 соотечественников, причем большинство являлись членами НСДАП. Но не исключено, что это число значительно преувеличено.
Геринг уже 2 июля распорядился сжечь «все дела, связанные с акциями двух последних дней». Геббельс же запретил публиковать в газетах объявления о смерти убитых 30 июня и 1 июля. Задним числом рейхстаг принял специальный закон, согласно которому все действия, предпринятые «для подавления попытки государственной измены» 30 июня, 1 и 2 июля 1934 года, были признаны законными как «вызванные государственной необходимостью».[40]
Черед Рема настал 1 июля. Вечером в его камеру вошли комендант концлагеря Дахау Теодор Эйке и его адъютант Михаэль Липперт. Они положили на стол пистолет и свежий номер «Фёлькишер беобахтер», где говорилось о подавлении путча. Рему дали десять минут на размышление. Но он стреляться не стал. Тогда Эйкке и Липперт просто разрядили в Рема свои парабеллумы. Перед смертью Рем рванул рубашку на груди, но кричать «Хайль Гитлер!» не стал.
Адъютант Брюкнер представил Гитлеру в качестве доказательств разложения верхушки штурмовиков ресторанные счета, обнаруженные в берлинской штаб-квартире СА. Рем и его друзья оказались тонкими ценителями ресторанной кухни. Среди выписанных ими из-за границы деликатесов были лягушечьи окорочка, птичьи языки, акульи плавники, яйца чаек, а также старые французские вина и лучшие сорта шампанского. У вегетарианца и трезвенника Гитлера подобное гурманство и расточительство вызывало презрение: «Нет, это никакие не революционеры! Для них наша революция слишком пресная!»[41]
Как политик Гитлер полностью переиграл и Рема, и монархистов из окружения Гинденбурга. У вождя штурмовиков вообще не было ни какой-либо оригинальной политической программы, ни ясных представлений, каких именно целей он добивается и какие инструменты надо применить для их достижения. Для штурмовиков и членов НСДАП настоящим вождем был не Рем, а Гитлер. После падения Рема во главе СА был поставлен предатель Лутце, чьи полномочия были значительно ограничены. В частности, он уже не являлся членом кабинета. Роль же штурмовиков, которые теперь не имели права носить оружие, свелась, как Гитлер предлагал в свое время Рему, к допризывной подготовке молодежи и резервистов. СС и СД были выделены из состава штурмовых отрядов. С 1934 по 1938 год численность СА сократилось с 3 до 1,2 млн человек, и никакой политической роли они больше не играли.
Третий рейх в мирные дни
Расправа с Эрнстом Ремом и другими лидерами штурмовых отрядов была продиктована тем, что перед началом широкомасштабного наращивания вооруженных сил и вооружений Гитлеру необходимо было избавиться от потенциальных конкурентов. И конкуренты внутри партии казались ему более опасными, чем генералы рейхсвера. Гитлер знал, что германский офицерский корпус в своем подавляющем большинстве жаждет реванша, грезит о соединении в одно государство «разделенного народа» и потому не будет препятствовать деятельности национал-социалистов не только по возрождению военной мощи, но и по ее применению против тех, кого Версальский договор зачислил в страны-победительницы. Главное же, только у офицеров и генералов рейхсвера был настоящий военный опыт по организации и руководству большими соединениями войск, по сколачиванию штабов, тогда как Рем и его товарищи в кайзеровской армии в лучшем случае были лишь младшими офицерами. Фюрер заботился о том, чтобы получить в свои руки как можно более качественный инструмент агрессии, который мог дать ему глава рейхсвера генерал-полковник Ганс фон Сект, а не Эрнст Рем. Конечно, потом, в случае победы, кто-то из генералов и маршалов мог бы представлять немалую опасность для Гитлера, если бы в какой-то миг возомнил, что является самым подходящим вождем для германского народа. Но это был неизбежный риск, с которым приходилось считаться.
После расправы с Ремом и руководством штурмовиков Гитлер озаботился устранением с политической арены правоконсервативных политических сил и гарантированием того, что полномочия Гинденбурга после его смерти перейдут к фюреру. С этой задачей Гитлер справился легко. Ведь у окружения Гинденбурга, тех же Альфреда Гугенберга, лидера Немецкой национальной народной партии, и Франца фон Папена, не было на примете сколько-нибудь популярного консервативного политика, способного соперничать с Гитлером. Члены семьи Гогенцоллернов не пользовались доверием народа, и реставрация монархии оставалась несбыточной мечтой. Альтернативы Гитлеру не было, и когда 2 августа 1934 года престарелый фельдмаршал отошел в мир иной, вопрос о его преемнике даже не возникал. Его сын Оскар, выступая 18 августа по радио, заявил: «Мой навеки ушедший от нас отец сам видел в Адольфе Гитлере своего прямого наследника как верховного главу Германского Рейха». О том же писал Гинденбург и в своем политическом завещании. А на похоронах Гинденбурга в Танненберге у памятника победы 7 августа Гитлер завершил свою речь словами: «Почивший полководец, войди в Валгаллу!» [42][43]
«“Да” фюреру!» Пропагандистский плакат по поводу референдума на здании школы в Фюрте, Бавария. Фотограф Ф. Вицетум. Лето 1934 года
Высказывавшееся мнение, что завещание Гинденбурга было подделано людьми Гитлера, опровергал Отто Дитрих: «До позднего лета 1933 года Гитлер подчинялся пожилому президенту, и Гинденбург оказывал на него ограничивающее влияние. Я полагаю, что старый фельдмаршал фон Гинденбург был единственным человеком в карьере Гитлера, с мнением которого он считался. Гинденбург имел на уме что-то определенное, когда обязал Гитлера, прежде чем назначить его канцлером, оставить на посту министра иностранных дел фон Нейрата. Когда Гинденбург навсегда закрыл глаза 2 августа 1934 года, он оставил фон Нейрата как политическое завещание. Действительное завещание, опубликованное фон Папеном после смерти Гинденбурга, с тех пор неоднократно называлось подделкой. Лично я полагаю, что этот слух лишен основания. Никто в окружении Гитлера не произнес ни слова по этому поводу. Я вспоминаю, как сразу же после смерти Гинденбурга пошли разговоры о неких мерах предосторожности, которые следовало принять, чтобы сохранить все посмертные бумаги президента. Но Гинденбург уже доверил свое скрепленное печатью завещание фон Папену. Если учесть отношения фон Папена с Гинденбургом, кажется невероятным, чтобы тот сочинил поддельное завещание или позволил Гитлеру опубликовать подделку».[44]
19 августа 1934 года в Германии прошел референдум, на котором 85 % немцев проголосовали за совмещение Гитлером постов президента и канцлера. Это было последний раз при нацистском режиме, когда голосование было не единогласным. И хотя никакая агитация против предложения о совмещении постов фюрером не допускалась, его не поддержали 15 % немцев. Но в дальнейшем тотальная пропаганда и контроль над жизнью граждан исключили всякую возможность открытого проявления оппозиционности. Ни у кого не было никаких шансов конкурировать с Гитлером на политическом поле. И полиция, и средства массовой информации контролировались НСДАП. Генерал Бломберг сразу же привел весь личный состав рейхсвера к присяге на верность фюреру, а не «народу и Отечеству», как было прежде. Фюрер отныне считался непогрешимым, и никакая публичная критика его не допускалась. Как заявил Гитлер еще 19 марта 1934 года, «победа партии означает смену правительства, а победа мировоззрения – это революция, которая изменяет саму природу народа». Германский народ предстояло превратить в «расу господ», способную повелевать «низшими расами», и освободить всех немцев от химеры, именуемой совестью.[45][46]
Почти все слои населения в первые годы правления Гитлера были довольны, не представляя, к сколь разрушительным и катастрофическим для Германии последствиям приведет вторая половина нацистского правления. Гросс-адмирал Карл Дёниц утверждал:
«В январе 1933 года в Германии было больше 6 миллионов безработных. К лету 1935 года безработица была ликвидирована. Классовая вражда, раздиравшая страну изнутри, исчезла. Постоянные заявления о том, что любой труд почетен и человек, делающий свое дело с максимальной отдачей, достоин наивысшего уважения, внесли большой вклад в упрочнение национального единства.
Мы, офицеры, тоже почувствовали изменения к лучшему, происшедшие в среде рабочих. К примеру, не так давно, в 1920-х годах, для того чтобы пройти в форме через толпу заводских рабочих, требовалось немалое мужество. Рабочие никогда не упускали случая продемонстрировать свою враждебность. Теперь все изменилось, офицер мог запросто подойти и поговорить с рабочими, не столкнувшись при этом с привычной недоброжелательностью».[47]
Гитлер ратовал за развитие государственной филантропии и сам не чужд был благотворительности. В связи с этим его личный фотограф Генрих Гофман вспоминает такой забавный эпизод:
«Однажды мы остановились, чтобы передохнуть, и потом неторопливо поехали в Берхтесгаден, когда Гитлер внезапно заметил человека, лежащего посреди дороги. Водитель Шрек затормозил, охрана вышла из машины сопровождения и подошла к человеку. Когда он пришел в себя, то слабым голосом сказал, что ничего не ел уже два дня. Мы тут же дали ему бутербродов, а Гитлер достал свой бумажник и дал ему пятьдесят марок.
Когда мы продолжили путь, Гитлер прочел нам лекцию о значении Национал-социалистической народной благотворительности (благотворительное общество, созданное при НСДАП в 1933 году. – Б. С.).
– Один этот мелкий инцидент доказывает, какую важную роль она играет, – сказал он, – необходимо увеличить размах ее деятельности.
Позднее в тот же день в Оберзальцберг прибыл рейхcминистр Ламмерс и за ужином рассказал нам о любопытном происшествии.
– По пути сюда, – сказал он, – я увидел человека, лежавшего без чувств посреди дороги. Я остановился, чтобы узнать, как ему можно помочь, и бедняга сказал, что голодает уже два дня. К счастью, у меня с собой было достаточно еды.
– А денег вы ему дали? – спросил Гитлер.
– О да, мой фюрер! Я дал ему двадцать марок.
Гитлер рассмеялся:
– Выходит, из нас двоих он вытянул семьдесят марок. Значит, он их заслужил! Интересно, кто попадется на удочку третьим».[48]
В «Моей борьбе» Гитлер утверждал «арийский приоритет» во всех основных сферах культуры:
«Вся человеческая культура, все достижения искусства, науки и техники, свидетелями которых мы являемся сегодня, почти исключительно – плоды творчества арийцев. Один лишь этот факт вполне обоснованно подтверждает вывод о том, что именно ариец – родоначальник высшего гуманизма, а следовательно, и прообраз всего того, что мы понимаем под словом “человек”. Он – Прометей человечества, со светлого чела которого во все времена слетали искры гениальности, всегда заново разжигающие огонь знаний, освещающий мглу мрачного невежества, что позволило человеку возвыситься над всеми другими существами Земли… Именно он заложил основы и воздвиг стены всех великих сооружений человеческой культуры».[49]
Парламентскую демократию Гитлер презирал и отвергал под тем предлогом, что «парламентарный принцип решения по большинству голосов уничтожает авторитет личности и ставит на ее место количество, заключенное в той или другой толпе. Этим самым парламентаризм грешит против основной идеи аристократизма в природе, причем, конечно, аристократизм вовсе не обязательно должен олицетворяться современной вырождающейся общественной верхушкой». К личностям же парламентариев, будь то германские, австрийские или какие-либо другие, будущий фюрер питал безграничное презрение: [50]
«Чем мельче этакий духовный карлик и политический торгаш, чем ясней ему самому его собственное убожество, тем больше он будет ценить ту систему, которая отнюдь не требует от него ни гениальности, ни силы великана, которая вообще ценит хитрость сельского старосты выше, чем мудрость Перикла. При этом такому типу ни капельки не приходится мучиться над вопросом об ответственности. Это тем меньше доставляет ему забот, что он заранее точно знает, что независимо от тех или других результатов его “государственной” пачкотни конец его карьеры будет один и тот же: в один прекрасный день он все равно должен будет уступить свое место такому же могущественному уму, как и он сам».[51]
Гитлер в своем презрении к демократии ссылался на фронтовой опыт: «Разве наши молодые полки шли во Фландрии на смерть с лозунгом “да здравствует всеобщее тайное избирательное право” на устах? Нет, неправда, они шли на смерть с кличем “Германия превыше всего”».
Сущность «германской демократии», как считал Гитлер, заключалась в «свободном выборе вождя с обязанностью для последнего – взять на себя всю личную ответственность за свои действия. Тут нет места голосованию большинства по отдельным вопросам, тут надо наметить только одно лицо, которое потом отвечает за свои решения всем своим имуществом и жизнью».[52]
В Третьем рейхе был провозглашен приоритет в экономике производительного, «чистого» капитала, который, как утверждал Гитлер в «Моей борьбе», «является последним продуктом творческого труда», перед финансовым, «спекулятивным» или «ростовщическим» капиталом, снабженным уничтожающим эпитетом «еврейский». Вождь нацистов считал необходимым отстранить биржевой капитал от народного хозяйства и «начать борьбу против интернационализации германского хозяйства, не открывая одновременно борьбы против капитала вообще как фактора, необходимого для сохранения независимого народного хозяйства».[53]
Гитлер утверждал: «Грехи против крови и расы являются самыми страшными грехами на этом свете. Нация, которая предается этим грехам, обречена». [54]Человеконенавистническая «Моя борьба», содержавшая программу достижения Германией мирового господства посредством новой мировой войны и исключения из мирового развития неполноценных рас, после прихода нацистов к власти издавалась многомиллионными тиражами. Только в 1933 году было продано 1 080 000 экземпляров. Эту «библию национал-социализма» должен был иметь в обязательном порядке каждый член НСДАП. А с 1936 года экземпляр «Моей борьбы» бесплатно вручали всем вступающим в брак. Так что накануне Второй мировой войны эта книга была практически в каждой немецкой семье. Всего же к осени 1944 года совокупный тираж «библии национал-социализма» составил 12 450 000 экземпляров в 1122 изданиях на разных языках, но главным образом на немецком. Но нельзя сказать, что все прочитали «Мою борьбу» целиком. Эта книга, представляющая собой сочетание мемуаров с политическим и философским трактатом, написана довольно тяжеловесным стилем, со сложной композицией, а потому трудна для восприятия и до прихода нацистов к власти не пользовалась большой популярностью. Основные идеи, связанные с превосходством «нордической расы» и необходимостью завоевания «жизненного пространства», германский обыватель черпал из выступлений Гитлера и других партийных вождей и из пропагандистских материалов в газетах и на радио. И пропаганда была весьма действенной из-за своего тотального характера, поскольку никаких независимых изданий не существовало в принципе, и любая критика национал-социалистических идей была в принципе запрещена. [55]
Гитлер был убежден, что смешение рас ослабляет государство и ведет его к гибели. По его мнению, «рядом живущие, но не вполне смешавшиеся друг с другом расы и остатки рас не умеют должным образом объединиться против общего врага. С этим связано то свойство, которое у нас называют сверхиндивидуализмом. В мирные времена это свойство иногда может еще быть полезно, но если взять эпоху в целом, то приходится констатировать, что из-за этого ультраиндивидуализма мы лишились возможности завоевать мировое господство».[56]
Тем самым фюрер выступал против всего хода истории человечества, поскольку с древнейших времен до наших дней в мире непрерывно происходило и происходит смешение различных больших и малых рас. Гитлер же вознамерился повернуть ход истории вспять и очистить «германскую расу» от всех сомнительных в расовом отношении элементов и не допустить ее смешения с представителями других рас впредь.
Германский историк Роман Тёппель, установивший, что на «Мою борьбу» так или иначе повлияли такие авторы-расисты, как Рихард Вагнер, Хьюстон Стюарт Чемберлен, Юлиус Лангбен, Генрих Класс, Теодор Фрич, Дитрих Эккарт, Отто Хаузер, Ганс Ф. К. Гюнтер и Альфред Розенберг, пришел к следующему важному выводу:
«Поразительно, что Гитлер рассуждал гораздо более односторонне и радикально, чем большинство авторов, которые точно или весьма вероятно повлияли на него. Из этих строительных блоков Гитлер создал свое собственное убийственное мировоззрение, центральной идеологемой которого была беспощадная ненависть к евреям. При этом он построил фигуру “еврея” как однородный образ врага и антитип “расово чистого”, способного к культурному творчеству “арийца”. Теодор Фрич, чьи сочинения Гитлер, как было доказано, читал, написал в своем “Руководстве по еврейскому вопросу”, что “Еврейский вопрос” мог решить только “выдающийся гениальный ум с безграничной смелостью”, “настоящий убийца драконов, настоящий Зигфрид”. Очевидно, Гитлер видел себя в роли этого Зигфрида, “решение еврейского вопроса” он считал делом своей жизни».[57]
Поскольку так думал единоличный глава национал-социалистического государства, чья воля была законом для всех немцев, «окончательное решение еврейского вопроса», а проще говоря, физическое истребление как можно большего числа евреев, не могло не стать главной целью существования Третьего рейха, наряду с завоеванием мирового господства.
Национал-социалисты критиковали культуру Второй империи, которая будто бы и привела страну к катастрофе в 1918 году. Гитлер писал в «Моей борьбе», имея в виду культурные явления модерна и декаданса:
«Худшая черта нашей культуры в довоенные годы заключалась не только в полной импотенции художественного и общекультурного творчества, но и в той ненависти, с которой стремились забросать грязью все прошлое. Почти во всех областях искусства, особенно в театре и в литературе, у нас на рубеже XX века не только ничего не творили нового, но прямо видели свою задачу в том, чтобы подорвать и загрязнить все старое. Направо и налево кричали о том, что такие-то и такие-то великие произведения прошлого уже “превзойдены”, как будто в самом деле эта ничтожная эпоха ничтожных людей способна была что бы то ни было преодолеть».[58]
Бойкот берлинских магазинов, принадлежащих евреям. Весна 1933 года. Надпись на плакате: «Немцы! Защитите себя! Не покупайте у евреев!» Вашингтон, Национальное управление архивов и документации США
Гитлер одним из первых в мире понял, что настроениями народа можно целенаправленно манипулировать. Здесь фюрер творчески развил опыт социал-демократов и коммунистов. Он признавался: «В пропаганде вообще я видел инструмент, которым марксистско-социалистические организации пользуются мастерски. Я давно уже убедился, что правильное применение этого оружия является настоящим искусством и что буржуазные партии почти не умеют пользоваться этим оружием. Только христианско-социальное движение, в особенности в эпоху Лютера, еще умело с некоторой виртуозностью пользоваться средствами пропаганды, чем и обеспечивались некоторые его успехи». Следует признать, что в искусстве пропаганды фюрер стал подлинным виртуозом, далеко превзойдя своих учителей. А Йозеф Геббельс стал первым помощником в деле организации пропаганды в общегерманском масштабе, проявив себя талантливым манипулятором общественным мнением. Национал-социалистическое движение обрело форму религиозного, став родом гражданской религии. После прихода нацистов к власти для оболванивания германского народа и его моральной подготовки к войне было создано имперское министерство пропаганды. [59]
В Третьем рейхе было осуществлено тотальное огосударствление средств массовой информации для манипуляции политическим сознанием с помощью самых современных политических технологий, которые только и могли поддерживать волю масс вести совершенно безнадежную для рейха войну, когда в поражении, казалось бы, уже не было сомнений. Министр пропаганды Геббельс утверждал: «Пропаганда сама по себе не обладает каким-то набором фундаментальных методов. Она имеет одно-единственное предназначение: завоевание масс. И всякий метод, не способствующий осуществлению данного предназначения, плох… Методы пропаганды приходят из повседневной политической борьбы».[60]
Йозеф Геббельс. Фотограф Г. Поль. 1934 год. Федеральный архив Германии
4 октября 1933 года был принят «Имперский закон о главных редакторах», провозгласивший прессу «государственным средством просвещения и воспитания».[61]
В период Третьего рейха в Германии существовал культ «образцовой германской семьи», которая мыслилась прежде всего как средство для укрепления мировых позиций германской расы. Гитлер в «Моей борьбе» утверждал: «Брак не является самоцелью, он должен служить более высокой цели – размножению и сохранению вида и расы. Только в этом заключается действительный смысл брака. Только в этом его великая задача». Главный смысл человеческой жизни фюрер видел в продолжении рода, в увеличении числа «расово полноценных» человеческих особей. 13 декабря 1941 года в застольной беседе он утверждал: «Я мечтаю о таком времени, когда каждый человек будет знать, что он живет и умирает ради сохранения рода. Наш долг – поощрять эту идею: позволить человеку, отличившемуся на поприще сохранения рода, быть достойным высших наград».[62][63]
Пропагандистский плакат НСДАП, изображаю-щий идеальную немецкую семью
Заместителем фюрера по партии был Рудольф Гесс. Но он не слишком любил бюрократическую работу. 3 июля 1933 года начальником его штаба (штабслейтером) был назначен Мартин Борман. 22 сентября 1933 года Гитлер постановил отменить звания рейхслейтера и обергруппенфюрера СС для Гесса и оставить только звание заместителя фюрера, что вознесло его над другими рейхслейтерами и позволило беспрепятственно отдавать им распоряжения. Борман же выполнял всю повседневную канцелярскую работу.
Уже летом 1933 года Борман убедил германский бизнес предоставить Гитлеру 100 млн марок, которыми он мог бесконтрольно распоряжаться в интересах партии и государства в рамках «Фонда германской промышленности Адольфа Гитлера». Отныне туда отчислялись пять процентов годовой прибыли. Управляющим фондом стал Гесс, но фактически его работой руководил Борман, уже имевший немалый финансовый опыт. Из этого фонда оплачивались и личные расходы Гитлера, в том числе подарки его новой любовнице Еве Браун. Отсюда же выплачивались премии партийным и государственным чиновникам и, в частности, финансировались Байройтские фестивали и исследования творчества Вагнера. В Фонд Адольфа Гитлера (ФАГ) поступало также наследство, добровольно отписанное немецкими гражданами лично фюреру. Также Борман направил в фонд гонорары от изданий «Моей борьбы», только в 1933 году составившие кругленькую сумму в 300 тыс. долларов, а позднее обязал гаулейтеров закупать и бесплатно вручать каждой паре молодоженов подарочный экземпляр «Моей борьбы» и сборник последних речей фюрера.
1 июня 1936 года Гесс издал следующую директиву: «Настоящим категорически запрещаю всем членам и инстанциям партии, всем ее организациям собирать денежные пожертвования у тех предприятий, которые могут документально подтвердить свое участие в ФАГ. Я отдал распоряжение всем затронутым этим фирмам докладывать мне о тех организациях, которые, несмотря на запрет сбора денег у участников ФАГ, продолжают подобные сборы. Инструкции о практическом применении этой директивы издаст начальник моего штаба». Так фонд Гитлера стал монополистом по сборам с бизнеса в пользу государства.[64]
После прихода к власти Гитлер передал своему заместителю Рудольфу Гессу технический контроль над партийным аппаратом. После перелета Гесса в Англию в мае 1941 его функции стал исполнять Мартин Борман, ранее возглавлявший штаб Гесса. 12 мая 1941 года он возглавил партийную канцелярию, созданную из штаба заместителя фюрера. В этот день появился указ Гитлера: «Фюрер приказывает: прежнюю службу заместителя фюрера переформировать в партийную канцелярию, которая отныне будет действовать под моим личным руководством. Старшим чиновником партийной канцелярии назначается рейхслейтер Мартин Борман». 13 мая Борман стал секретарем фюрера, а 29 мая – имперским министром без портфеля и членом Совета обороны Рейха. Пост заместителя фюрера был упразднен. [65]
12 апреля 1943 года особым приказом Гитлера Борман был назначен «личным секретарем фюрера». Сам он так сформулировал свои обязанности:
– устройство личных дел фюрера;
– участие во всех переговорах фюрера;
– доклады о текущих событиях фюреру;
– передача решений и мнений фюрера имперским министрам;
– улаживание споров и определение компетенции тех или иных министерств и ведомств;
– переустройство города Линца;
– наблюдение за резиденциями Гитлера;
– руководство группой стенографистов при обсуждении военного положения.[66]
Поскольку в правление Гитлера НСДАП практически слилась с государством, контроль над партаппаратом значил немало. Но контроль Гесса и Бормана был именно техническим. Все основные кадровые решения, в том числе по назначению гаулейтеров (по-советски – первых секретарей обкомов партии) принимал сам Гитлер. И, что еще важнее, именно фюрер выступал генератором основных идей, осуществляемых в том числе и в сфере партийной деятельности. Борман на идеи вне сферы бюрократии был органически неспособен, да и не имел для этого подходящего образования. Он был всего лишь образцовым бюрократом.
Единственным источником власти в нацистской Германии был Гитлер. Остальные вожди были при нем канцеляристами. По указанию Гитлера Борман собирал анекдоты о высших лицах государства и рассылал им эти тексты.
Мартин Борман. 1934 год. Федеральный архив Германии
В конце 1933 года на конференции местных административных руководителей Борман известил собравшихся, что отныне им запрещается проводить какие бы то ни было публичные дискуссии о возможных территориальных изменениях внутри Германии, поскольку это неизбежно приводило к возникновению беспорядков. А еще в апреле 1934 года Гесс распорядился, чтобы рейхслейтеры информировали его по всем вопросам, касающимся интересов партии, а все постановления высших правительственных органов передавались на рассмотрение его бюро для их предварительного утверждения. Но гаулейтеры подчинялись непосредственно фюреру, а распоряжения рейхслейтеров выполняли лишь в тех случаях, когда это совпадало с их собственными намерениями. Их раздражало, что всякая жалоба или просьба к правительству должна была отныне ложиться на стол Бормана. Даже десять лет спустя ему еще приходилось бороться с нарушениями этого правила.
В сентябре 1934 года на съезде НСДАП Гитлер заявил: «Не государство правит нами, а мы управляем государством». Теперь рейхслейтеры, гаулейтеры и партийные чиновники рангом пониже получили право отдавать приказы государственным чиновникам. НСДАП превратилась в партию-государство.[67]
В декабре 1934 года гаулейтеры самовольно провели совещание в Берлине. Борман узнал об этой встрече лишь после ее окончания и доложил Гессу и Гитлеру. По распоряжению Гитлера Гесс издал циркуляр, где подчеркнул: «Ни рейхслейтеры, ни – тем более! – гаулейтеры не обладают правом по собственной инициативе проводить конференции гаулейтеров или вести дела с государственными ведомствами без моего одобрения». Бунт на корабле был подавлен, и с тех пор гаулейтеры себе такого своевольства больше не позволяли. Встречи гаулейтеров стали лишь способом доведения до их сведения распоряжений и приказов фюрера и его заместителя; председателем на этих собраниях неизменно был сам Борман, в корне пресекавший любые попытки начать дискуссию.[68]
Гитлер учредил четыре отдельных канцлерских ведомства. Одно из них ведало только его личными делами. Другое имело отношение к рутинным вопросам, таким как предоставление помилования, правом которого он был наделен как глава государства. Третье, рейхсканцелярия, занималось вопросами, относимыми к Гитлеру как рейхсканцлеру. Четвертое представляло собой аппарат заместителя фюрера по вопросам нацистской партии. И здесь Борман развернул кипучую деятельность. Прошлые заслуги «старых борцов» не имели для него никакого значения. Борман продвигал вперед только тех, кто в будущем, как он думал, может принести значительную пользу национал-социалистическому движению и лично фюреру.
В 1936 году по его совету фюрер постановил, что министерский служащий, чтобы получить повышение, должен представить личное досье из бюро заместителя фюрера. В том же году Борман учредил специальные курсы для госслужащих. Впредь никто не мог быть принят на ответственную государственную работу без дополнительной подготовки на этих курсах. При оценке кандидатов бюро Гесса опиралось на сведения, поступавшие из местных партийных комитетов НСДАП.
Рейхсминистр продовольствия и глава германского объединения крестьян Рихард Вальтер Дарре, по совместительству – руководитель Главного расово-поселенческого управления СС, оказавшись в американском плену, составил следующую характеристику Бормана: «Эта личность представляла собой невообразимую смесь личных амбиций, жажды власти, прагматизма в организационных и административных вопросах, включая управление финансами, и комплекса угнетения, возникшего вследствие того, что мечтавший о власти энергичный деятель всегда оказывался в положении подчиненного. Хладнокровие искушенного игрока ставит его в один ряд со Сталиным: осознавая преимущества жесткого партийного диктата, он систематически строил свою партийную игру соответствующим образом. Гитлер – вот “альфа и омега” его деятельности. Создавая временные альянсы лишь ради достижения отдельных целей, Борман не нуждался в чьей-либо постоянной поддержке». Дарре вспоминал, как однажды вместе с супругой нанес визит Борманам и посочувствовал его супруге Герде, отметив «оскорбительно грубое обращение Бормана с женой в присутствии гостей».[69][70]
