Борис Соколов
Барон Унгерн и Гражданская война на Востоке
© Соколов Б. В., 2022
© ООО «Издательство «Вече», 2022
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2022
Сайт издательства www.veche.ru
* * *
Предисловие
Имя барона Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга, одного из последних вождей Белого движения на Востоке России, вызывает мрачные ассоциации. Он вошел в историю прежде всего как освободитель Внешней Монголии от китайского гнета. Но, кроме того, барон был известен как один из самых жестоких белых военачальников российской Гражданской войны. Можно сказать, что каждая эпоха создает своего Унгерна. Для одних барон и генерал-лейтенант Роман Федорович Унгерн-Штернберг – рыцарь-герой, освободивший Монголию от китайских оккупантов, храбро сражавшийся с большевиками и не побоявшийся открыто поднять знамя восстановления монархии, причем не только в России, но и по всему миру, и с этим знаменем вторгнуться на советскую территорию. Для своих почитателей Унгерн – первый творец евразийской идеи, автор дерзкого проекта возрождения средневековой империи Чингисхана. Неудачу реализации его грандиозного проекта приписывают предательству подчиненных, не оценивших глубины замысла своего вождя. Из-за этого предательства барон был схвачен красными и расстрелян, а все его предприятие, естественно, пошло прахом. Апологеты Унгерна также свято верят, что их кумир был прекрасно образованным человеком, глубоко изучил восточные языки и культуры, был хорошо осведомлен в истории и культуре Монголии и в буддизме и даже создал оригинальное учение, соединив монархическую идею с буддистским учением и тезисом о грядущем господстве желтой расы. Унгерна также числят великим полководцем, сродни тому же Чингисхану, Фридриху Великому и Наполеону, и приписывают ему знакомство с трудами военных теоретиков и полководцев Запада и Востока.
Но есть и другая традиция оценки личности Унгерна, для представителей которой свойственны такие характеристики, как «черный барон», «кровавый барон» и «сумасшедший барон». Что характерно, в этих оценках объединились как большевики, так и представители той части белой эмиграции, которая не поддерживала монархическую идею, а ориентировалась на западные либеральные ценности. Большевики считали, что барон был рыцарем, но отнюдь не в благородном смысле этого слова. Он был рыцарем-кондотьером, для которого главным было воевать, будучи чьим-то наемником. Советская пропаганда, а вслед за ней и историография утверждала, что барона наняли японцы. Что ж, своя логика тут была: китайцы, которых Унгерн бил, уж точно не могли его нанять, а у монголов для этого бы вряд ли достало средств. Значит, остаются японцы.
Противники Унгерна в рядах белых также подчеркивали его приверженность идеям войны и насилия как таковым. Они неизменно указывали на его чудовищные по жестокости казни, на откровенный грабеж богатых и в Забайкалье, и в Урге. Террор, который так страстно осуществлял Унгерн, скорее восстанавливал население против белых, а по своим методам барон не отличался от большевиков. Когда один из самых непримиримых оппонентов барона Б. Н. Волков назвал его новой реинкарнацией бога войны, он имел в виду то, что война для барона стала альфой и омегой бытия, главным жизненным принципом, основой его нехитрой философии, и средством, и целью. Кстати, барона Унгерна буддисты нередко считали и считают реинкарнацией Чингисхана, который должен дать монголам освобождение и возвратить былую славу. К тому же у Романа Федоровича были голубые глаза и рыжая борода, как у Чингисхана. Позднее, в 30-е годы, Унгерна стали сравнивать с Гитлером, подчеркивая совпадение программ по трем линиям: нелюбовь к богатым, ненависть к евреям и возведение во главу угла расового принципа.
Многие также подозревали барона в сумасшествии, что, очевидно, является преувеличением. Но вот в том, что Роману Федоровичу, особенно во хмелю, была свойственна сильная психическая неуравновешенность, выражавшаяся в немотивированных вспышках ярости и побоях, сходятся практически все.
Фридрих Горенштейн, советский драматург, эмигрировавший в Германию, автор сценария фильма «Раба любви», написал об Унгерне роман «Под знаком тибетской свастики» и на основе его – киносценарий, которым в свое время интересовался Ларс фон Триер.
Горенштейн так отзывался о бароне: «Некоторые считают его маньяком. Я с этим не согласен, хотя, безусловно, он человек параноического склада. Это, безусловно, новый тип, тип лишь нарождающегося времени, и этим он отличается от патриархальных тиранов, даже кровавых. Это творец тотальных мифов или утопий. Отсюда и безумная энергия, которой обладают лица с навязчивыми идеями. Во всяком случае, невзирая на жестокость, трагическая попытка барона в одиночку бросить вызов большевикам здесь, на границе Монголии, делает его героем. Конечно, демоническим героем». Нельзя не признать, что в этом отзыве есть зерно истины в понимании личности и дяний Унгерна.
Антиунгерновцы, хотя и называли Унгерна богом войны (то же самое, впрочем, делали и его апологеты), но решительно отказывали барону в военном таланте, считая все успехи его в Монголии и Забайкалье следствием дельных советов и руководства со стороны бывших колчаковских офицеров. Крупнейшее же поражение Азиатской дивизии под Троицкосавском приписывалось всецело грубым ошибкам Унгерна.
Оставляя пока в стороне конкретные сражения, разбор которых впереди, уже сейчас стоит подчеркнуть, что сомнения в полководческих способностях, равно как и в его эрудиции и политических и философских талантах барона, имеют под собой серьезные основания. Достаточно взять печально знаменитый приказ № 15, выражающий военное и политическое кредо Унгерна. Казалось бы, раз ты такой великий полководец и философ, тебе и карты в руки: пиши, выдумывай, пробуй. Ан нет, на допросе у красных Роман Федорович честно показал, что приказ, согласно его указаниям, писали полковник Константин Иванович Ивановский (военную часть) и петербургский журналист, поляк по национальности, да еще к тому же близкий к кадетам, Фердинанд Оссендовский. Это подтвердил в своих мемуарах Оссендовский (Ивановский мемуаров не оставил), а также и все другие мемуаристы, имевшие хоть какое-то касательство к штабу Унгерна. Согласимся, достаточно сложно представить Наполеона, поручающего писать какой-нибудь из своих призванных войти в историю приказов, определяющий судьбу сражения или кампании, своему начальнику штаба или секретарю.
Слов нет, Унгерн что-то читал и по сравнению со средним казачьим офицером должен был считаться хорошо начитанным, что отмечало и начальство в своих аттестациях и некоторые из беседовавших с ним, тот же Оссендовский. Но для выработки оригинальных и глубоких идей что в военной, что в политической, что в философской сфере его познаний и талантов явно не хватало.
Вообще, из всего того, что сегодня известно об Унгерне, складывается впечатление, что для барона главным было даже не воевать, а повелевать. Война для него была только способом расширения его личной власти, высшей формой власти над людьми, а ее высшим проявлением – изощренные казни и собственноручные избиения палками подчиненных, не исключая старших офицеров, включая даже единственного друга генерала Бориса Петровича Резухина. Если что и перенял от выдающихся полководцев прошлого Роман Федорович, так это «палочную дисциплину» Фридриха Великого. Но в XX веке она способна была принести один только вред, и даже в германской армии давно уже не применялась. Как раз вот эти избиения как простых казаков и старших офицеров и даже монгольских князей вызвали в конце концов почти всеобщую ненависть к барону как личного состава Азиатской дивизии, так и служивших ему монгол, и стали одной из причин сложившегося заговора против него. Другие белые генералы все-таки своих офицеров палками не били, хотя крестьян, как водится, пороли, «для порядка», чем вызывали только дополнительную ненависть населения. Красные расстреливали гораздо больше белых, в том числе расстреливали и крестьян, но, в отличие от своих противников, заложников почти никогда не вешали и никогда не пороли, дабы не будить у народа памяти о барских временах, когда крепостных секли на конюшне, и о совсем недавних «столыпинских галстуках». Виселицы и порка только укрепляли ненависть к белым, в которых видели представителей прежней царской власти и помещиков. Главное же значение Унгерна, как кажется, заключалось в качествах не полководца, а вождя. Его личность обладала сильной харизмой, он мог увлечь за собой людей, даже не разделявших его взгляды (а их вообще мало кто из подчиненных разделял), побудить их совершать деяния, на которые они в другой обстановке никогда не решились. И это необычное, почти гипнотическое влияние барона на собеседников, отмечали все общавшиеся с ним, в том числе и настроенные к нему явно недружественно.
Благодаря сильной воле и умению завораживать окружающих своими идеями, Унгерну удавалось то, что казалось абсолютно невозможным: с восемью сотнями всадников изгнать из Монголии в 15–20 раз более сильную китайскую армию и восстановить монгольскую независимость. Однако об этой заслуге «черного барона» перед монгольским народом обычно предпочитают не вспоминать, акцентируя внимание на его идее восстановления Срединной монархии в границах империи Чингисхана, призванной стать воплощением евразийской идеи, и ненависти к большевикам и евреям. Действительно, Унгерн, начиная свой поход на Ургу, отнюдь не преследовал цели создания независимого монгольского государства. Он рассматривал восстановление светской власти Богдо-гегена, духовного владыки всех монгол лишь в качестве первого шага к реставрации маньчжурской династии Цин в Китае. А китайская монархия, в свою очередь, по замыслу Унгерна, должна была способствовать возвращению российского престола дому Романовых. В отличие от европоцентричной точки зрения барон призывал европейцев учиться у молодой «желтой расы» покорности духовным и светским владыкам, фанатичной преданности религиозным идеям, бессеребренничеству и сознательному отказу от материальных благ. Унгерн не обращал внимания на то, что последнее было вызвано вполне объективными обстоятельствами: ужасающей нищетой, в которой пребывало подавляющее большинство Азии в целом и Монголии в частности. По этому поводу Эдуард Лимонов справедливо заметил: «Как Константин Леонтьев верил в неиспорченность, примитивную простоту турок и ставил турецкий мир куда выше европейского, так Унгерн верил в святую неиспорченность азиатских племен, хотел объединить их и повести на Запад, сперва на Москву, для спасения Российской короны, потом далее на Запад». Унгерн хотел подчинить не только Россию, но и весь западный мир азиатскому идеалу соединения в лице властителя-монарха духовной и светской власти, но сам ни одной азиатской религии глубоко не знал, хотя и декларировал свою приверженность буддизму ламаистского толка в бытность свою в Монголии.
Справедливости ради надо отметить, что ряд авторов относится к идеологии Унгерна с немалой долей иронии, полагая, что сам барон не слишком серьезно относился к тому, что проповедовал устно и письменно. Так, историк Василий Цветков пишет: «Рискну предположить: Роман Федорович – прекрасный актер, искренне, убежденно игравший роль «непобедимого белого князя», несущего прагматичной Европе некий «свет с Востока». Его поведение во многом диктовалось обстановкой, в которой приходилось действовать ему и его подчиненным. Ради достижения поставленной цели он готов был жертвовать многим. Роль «бога войны» была не лишней, но без нее могли обойтись. Антисоветской Монголии он был нужен как начальник реальной военной силы, а не как «небесный воин». Добавлю, что монгольским националистам он был нужен только как военачальник, сумевший изгнать из Монголии китайцев. На этом его роль была сыграна, и более никакого интереса для монголов он не представлял. Им ведь предстояло еще договариваться о своей независимости с двумя гигантами у монгольских границ – Россией и Китаем, а Унгерн с его Азиатской дивизией в таких переговорах мог быть только досадной помехой.
Всплеск популярности евразийских идей в России вызвал новую волну интереса к Унгерну. Знаковым событием стал выход в 1993 году художественно-документальной книги Леонида Юзефовича «Самодержец пустыни», не свободной от фактических ошибок, но впервые познакомившей широкую публику с более-менее реалистическим и отнюдь не апологетическим портретом Унгерна, основанном прежде всего на материалах его допросов красными и эмигрантских мемуарах. Хотя кое в чем Юзефович своего героя и идеализировал, преувеличивая, в частности, его полководческие качества. Три года спустя Унгерн оказался запечатлен в романе популярного писателя Виктора Пелевина «Чапаев и Пустота». Восходящий к нему герой прозрачно именуется бароном Юнгерном фон Штернбергом (имя пародирует Карла Густава Юнга, отца одного из направлений психоанализа, чьим поклонником Пелевин является). Юнгерн в романе – не враг, а друг Чапаева, такого же блестящего мистика и тонкого знатока восточных религий. Барон у Пелевина «ехал на лошади, в красном халате с золотым крестом на груди, и никого не боялся». Пожалуй, это очень точная характеристика настоящего Унгерна. Юнгерн же в потустороннем мире вместо Азиатской дивизии командует Особым Полком Тибетских Казаков. Он ответственен за тот филиал загробного мира, куда попадают воины. Но воины эти оказываются больше из современных российских братков, которые бы, наверное, чувствовали бы себя среди своих в рядах Азиатской дивизии. Пелевинский барон списан прежде всего с образа Унгерна, созданного польским писателем Фердинандом Оссендовским в книге «Люди, боги, звери». Юнгерн сокрушается: «…К сожалению, сюда попадают не только воины, но и всякая шелупонь, которая много стреляла при жизни. Бандиты, убийцы – удивительная бывает мразь. Вот поэтому и приходится ходить и проверять…
– Кто такие? – низким голосом спросил барон.
– Сережи Монголоида бойцы, – сказал один из них, не разгибаясь.
– Как сюда попали? – спросил барон.
– Нас по ошибке завалили, командир.
– Я вам не командир, – сказал барон. – А по ошибке никого не валят.
– В натуре, по ошибке, – жалобно сказал второй. – В сауне. Думали, что там Монголоид договор подписывает.
– Какой договор? – спросил Унгерн, недоуменно поднимая брови.
– Да нам кредит надо было отдавать. «Нефтехимпром» лэвэ на безотзывный аккредитив сбросил, а накладная не прошла. И, значит, приезжают два быка из «Ультима Туле»…
– Безотзывный аккредитив? – перебил барон. – Ультима Туле? Понятно.
Нагнувшись, он дунул на пламя, и оно сразу же уменьшилось в несколько раз, превратившись из ревущего жаркого факела в невысокий, в несколько сантиметров, язычок. Эффект, который это оказало на двоих полуголых мужчин, был поразителен – они сделались совершенно неподвижными, и на их спинах мгновенно выступил иней.
– Бойцы, а? – сказал барон. – Каково? Кто теперь только не попадает в Валгаллу. Сережа Монголоид… А все это идиотское правило насчет меча в руке.
– Что с ними случилось? – спросил я.
– Что положено, – сказал барон. – Не знаю. Но можно посмотреть.
Он еще раз дунул на еле заметный голубоватый огонек, и пламя вспыхнуло с прежней силой. Барон несколько секунд пристально глядел в него, сощурив глаза.
– Похоже, будут быками на мясокомбинате. Сейчас такое послабление часто бывает. Отчасти из-за бесконечного милосердия Будды, отчасти из-за того, что в России постоянно не хватает мяса».
Настоящий же Унгерн именно с таким элементом и имел дело, как мы убедимся в ходе дальнейшего повествования. И говорил барон со своими подчиненными примерно так же, как глава мафии со своими «быками».
Но что любопытно, интерес к фигуре барона Унгерна в нашей стране существовал всегда. В 20-е и 30-е годы о нем выходили книги и статьи, его образ нередко мелькал на страницах произведений советских писателей, посвященных Гражданской войне в Сибири. Для целей пропаганды Унгерн был очень удобен, поскольку он, единственный из белых генералов, провозгласил открыто своими лозунгами восстановление монархии и антисемитизм, в чем Советская власть как раз и обвиняла в первую очередь все Белое движение. Затем, после Великой Отечественной войны, антисемитский мотив из образа Унгерна исчез, зато монархический – сохранился.
В 1967 году, в год юбилея Октябрьской революции, барон Унгерн удостоился целого советско-монгольского художественного фильма. Назывался этот фильм «Исход», поставили его режиссеры Анатолий Бобровский и Жамьянгийн Бунтар. Сценарий написали популярный писатель детективного жанра Юлиан Семенов в соавторстве с монгольским автором Базарын Ширэндыб. Звезда советского кино Владимир Заманский замечательно сыграл главную роль чекиста Прохорова, который под именем полковника Сомова пробирается к Унгерну, входит к нему в доверие, становится начальником штаба (как и полковник Ивановский), а затем организует захват барона монголами и передачу его в руки Красной армии. Самого же Унгерна хорошо сыграл рано умерший незаслуженно забытый ныне актер, артист балета и хореограф Александр Лемберг. Кстати сказать, он сам родился в Чите, т. е. в тех местах, где разворачивалась унгерновская эпопея. Характерно, что о заговоре офицеров против Унгерна в фильме не было ни слова, а заслуга в его поимке всецело приписывалась Красной армии и советской разведке. А вот взятие Урги Унгерном было запечатлено вполне реалистически, без каких-либо пропагандистских натяжек. Правда, и жестокость Унгерна в фильме практически не показана, может быть потому, что ее основным объектом были белые – офицеры и казаки, а также еврейское население Урги, еврейские же погромы в советском кино тогда были почти запретной темой.
Историк Юрий Кондаков склонен оправдывать жестокость Унгерна: «Надо принять во внимание те исключительные условия, в которых приходилось действовать Р. Ф. Унгерну. Поражение Белого движения на всех фронтах привело к полной деморализации белой армии. Казаки на Южном фронте и солдаты А. В. Колчака в равной степени массово бросали фронт и сдавались в плен. Чудовищные примеры деморализации известны, например, в частях атамана Б. В. Анненкова при отступлении в Китай (убивали и насиловали жен и дочерей своих же казачьих офицеров). Р. Ф. Унгерн смог не только сохранить от развала свои полки (где было 16 национальностей, и русские были в меньшинстве), но и заставить их доблестно сражаться и побеждать. Для этого были нужны экстренные меры… По мнению очевидцев событий, после взятия бароном Урги там было убито от 100 до 200 человек, около 50-ти из них были евреи».
Все оправдания такого рода построены на стремлении минимизировать число невинных жертв, находящихся на совести Унгерна. При этом игнорируются свидетельства, согласно которым жертв было гораздо больше. Так, Б. Н. Волков (о нем речь впереди), находившийся в Урге в первые дни вступления туда унгерновцев и будучи человеком весьма информированным, утверждает, что было истреблено все еврейское население Урги – 368 человек. И это – не считая жертв среди монголов и китайцев, а впоследствии – и русских жителей города, обвиненных в симпатиях к большевикам.
Нечего и говорить, что помимо художественной об Унгерне за восемь с половиной десятилетий, прошедших с периода его монгольской эпопеи и гибели, накопилась обширная литература, как мемуарная, так и исследовательская. Однако в его жизни и походах по-прежнему остается немало белых пятен. Начну с того, что согласно многочисленным свидетельствам, делопроизводство в Азиатской дивизии велось из рук вон плохо. Бумаг и канцелярий барон не любил, копий приказов и донесений зачастую не сохранял. Те же документы, которые остались, частично были захвачены красными и осели в советских, а ныне российских архивах, в том числе и таких закрытых, как архив ФСБ. Лишь очень малая часть их сегодня опубликована, равно как опубликована лишь незначительная часть документов советской стороны, связанных с борьбой против Унгерна. Немало документов также сохранилось у ушедших в эмиграцию офицеров дивизии и было использовано ими при написании мемуаров, но аутентичность некоторых из них вызывает сомнения. С мемуарным покрытием, так сказать, унгерновской эпопеи также бросается в глаза существенная диспропорция. Подавляющее большинство авторов мемуаров – это офицеры и гражданские беженцы, оказавшиеся в Урге к моменту захвата города Унгерном и впоследствии мобилизованные в Азиатскую дивизию. Поэтому сравнительно хорошо оказался освещен период пребывания Унгерна в Урге и его похода против Советской России. А вот его деятельность в Даурии, равно как и первый период его пребывания в Монголии, включая все три штурма Урги, в мемуарах представлен, как правило, только с чужих слов. Из старых унгерновских офицеров, вышедших вместе с Унгерном из Забайкалья, многие погибли в боях, были казнены самим бароном или были убиты заговорщиками в ходе заговора против Унгерна. В высокие чины они в большинстве своем были произведены самим бароном из урядников и младших офицеров. Особой образованностью и склонностью к литературному творчеству они обычно не отличались, поэтому даже уцелевшие командиры полков (Очиров, Забиякин, Хоботов) мемуаров не оставили. Не оставили мемуаров и такие ключевые свидетели, как начальник контрразведки Унгерна полковник Сипайлов и начальник штаба Азиатской дивизии Ивановский. Вероятно, всем им было, что скрывать, и создать сколько-нибудь убедительные мемуары, способные оправдать их авторов в глазах белоэмигрантских масс, было попросу невозможно.
Несомненно, когда-нибудь будет написана академическая биография Унгерна с использованием всех имеющихся мемуарных и архивных источников. Моя задача значительно скромнее. Использовав некоторые архивные источники, в частности мемуары и письма Бориса Николаевича Волкова, который первым из известных авторов писал свою «Унгерниаду» в 1921 году, еще при жизни «черного барона», а также опубликованные источники, я постараюсь набросать по возможеорсти объективный, но не беспристрастный портрет барона Унгерна-Штернберга, показать ту роль, которую он вольно или невольно сыграл в Гражданской войне и во всемирной истории. Параллельно по ходу повествования мне придется установить личность начальника штаба Унгерна, загадочного полковника Ивановского, которого большинство мемуаристов числили помощником присяжного поверенного. Эта история почти детективная и представляет собой настоящее расследование. Равным образом почти детективными подробностями обрастает и история мемуаров Волкова, которые автор писал под разными именами вымышленных им людей. Я постараюсь проследить генезис побед и поражений «черного барона» и показать, насколько закономерен был постигший его конец. Я постараюсь также отделить истину от многочисленных легенд, сложившихся вокруг имени Унгерна.
Судьба Унгерна продолжает волновать людей и в наши дни. В 2006 году реабилитации барона Р. Ф. Унгерна как жертвы политических репрессий пытался добиться даже один из депутатов Государственной Думы России, но Новосибирский областной суд ему отказал. Не знаю, если бы реабилитация все же состоялась, принял ли бы ее дух мятежного барона. Мне кажется, он был вполне доволен именно таким концом своей земной жизни – от неприятельской пули, хотя еще лучше для него было бы пасть в бою. Если же брать юридическую сторону вопроса, то сама по себе борьба против болшьшевиков и Советской власти с позиций сегодняшнего дня никак не может считаться преступлением. А вот убийство мирных российских граждан как в Монголии, так и в России, равно как и бессудные казни солдат и офицеров Азиатской дивизии, совершенные по приказанию Унгерна, на преступление, караемое высшей мерой, вполне тянет. Тем более что эти убийства нельзя даже списать на простой белый террор – ответ на красный террор. Большинство жертв Унгерна отнюдь не были большевиками или сторонниками большевиков, а пострадали потому, что были людьми состоятельными, и их средства могли пополнить казну Азиатской дивизии. Многие офицеры пострадали за то, что имели несчастье иметь самостоятельное мнение, отличное от мнения барона. Евреев же убивали еще и на почве расовой ненависти. Как-никак, Унгерн был, наверное, единственным белым генералом, жестокость которого вызвала восстание подчиненных. Последние при этом совсем не собирались перейти на сторону большевиков. Сделать из него ангелоподобного идеолога евразийства, думаю, никому не удастся.
Хочу принести свою искреннюю благодарность работникам Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) и сотрудникам отдела микрофильмов Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) за большую помощь в поске и работе с документами. Я также хочу принести большую благодарность Гуверовскому институту войны и мира Стэнфордского университета (Калифорния), чья программа микрофильмирования архивных документов позволила мне ознакомиться с архивом Б. Н. Волкова, не выезжая из Москвы. И, в заключение, приношу свою самую сердечную благодарность Сергею Павловичу Петрову и Фонду «Династия» за неоценимую помощь, связанную с поиском материалов, посвященных Гражданской войне в России.
