Борис Петров
Бражники
Она осталась довольна осмотром, села на корточки и, без уговоров или стеснения, стала дразнить его, то делая минет, то бросая, когда он был уже готов взорваться. Сбросив пустую коробку от пиццы на пол, она села на стол, призывно раздвинув ноги.
– Ну, давай же, – недовольно проворчала она, притягивая к себе.
Бабочников задержался на секунду, разглядывая странную татуировку на лобке. Это была то ли гусеница, то ли змея, больше напоминавшая сфинкса. Мерзкое на вид существо открывало безобразную пасть, тело было рассечено красными и белыми косыми полосами. Лиза впилась в него губами, разрешая себя целовать. Он и не ожидал, что эта недотрога окажется такой страстной. Едва не опрокинув стол на кухне, они хохоча, убежали в комнату. Лиза толкнула его на кровать и победоносно села, он закрыл глаза, не желая видеть эту татуировку, сбивавшую его с нужной волны.
После секса она быстро уснула, отказавшись разговаривать. Он долго смотрел на нее спящую, то прижимавшуюся к нему, что-то шепча во сне, то ложившуюся на спину, тихо посмеиваясь. Он решил, что она просто немного пьяна, и когда Лиза вновь легла на спину, он ушел на кухню и сделал фотографию татуировки. Он включил фонарик и стал разглядывать, татуировка была временная, видимо, какая-то игра. От его острожных касаний Лиза завелась, не просыпаясь, зовя его по имени, а не по фамилии, как она обычно делала, посмеиваясь. А кто только не смеялся над его фамилией за его недолгие двадцать семь лет. Интересно, Алине тоже было двадцать семь лет, а Лизе уже двадцать девять.
Утром следующего дня Бабочников, взяв с собой опергруппу, нагрянул домой к главному юристу клиники Авдееву Эдуарду Николаевичу. Лиза выдала всех, легко посвятив во все тонкости интриг храма здоровья, кто с кем спит, кто с кем спал, кто на кого зуб имеет и т.д. Она уехала в половине седьмого утра, обещав приехать вечером.
Юрист был дома, его взяли в душе после пробежки. Жены не было, она за десять минут до полиции уехала на работу. Эдуард Николаевич, с еще не проснувшимися мозгами и перенапряженными после бега мышцами, долго не мог понять, что от него хотят, пока во дворе, где стояла его машина, не залилась лаем служебная собака. Кинологи немного опоздали, и овчарка Хилари, названная в честь госсекретаря США за мерзкий характер, набросилась на его «Tiguan», мощными лапами пытаясь продрать крышку багажника.
В машине обнаружили два больших контейнера с уже растаявшим сухим льдом, в которых аккуратно были сложены части человеческого тела, начавшие процесс неизбежного разложения. Юриста скрутили и увезли, он что-то кричал, пытаясь перебить лай собаки, набросившейся на его кроссовки, вымытые до блеска приходящей уборщицей.
Обыск дома ничего особо не дал, обычная жизнь, ничего примечательного. На планшете юриста Бабочников обнаружил множество фотографий девушек, он все скопировал себе, чтобы разобраться потом. И все же, пролистав несколько папок, разглядывая голых девушек, охотно позировавших фотографу, он обнаружил фотографии свидетельницы, нашедшей голову Алины Свиридовой. Девушка вульгарно демонстрировала себя, а на гладком лобке была странная татуировка, очень похожая на ту, что была у Лизы. Это была точно гусеница, стоявшая в позе сфинкса, исчерченная красно-белыми полосами по всему телу и рогом на конце, но не такая страшная, как у Лизы. Она наотрез отказалась рассказывать ему, где она сделала эту татуировку и зачем, пообещав, что когда придет время, она ее смоет, и это будет уже скоро.
Вечером Бабочников поехал в морг, где его ждали. Девушку собрали по частям, разложив на смотровом столе. Так вот можно было сделать из человека пазл, расчленив и разрезав на десятки кусков. Даже неопытному взгляду Бабочникова было понятно, что все срезы были сделаны профессионально хорошим инструментом.
– А где остальное? – поморщился Бабочников, показывая на человеческий пазл, в котором не хватало одной части.
– А вот это вам предстоит узнать, – эксперт похлопал его по плечу. – Я слышал, что вы задержали ее любовника, он, вроде, юрист, верно?
– Верно, главный юрист клиники.
– Так вот, я сомневаюсь, что он мог это сделать. Тем более, вот посмотрите сами, видите срезы? Вот, а еще на ногах? Видите? Знаете, на что это похоже?
– Признаться, нет, – поморщился Бабочников, его подташнивало.
– А я вам скажу, – эксперт поправил очки и вздохнул. – Раньше, в XIX веке, для врачей часто делали скульптуры, как выглядит человеческое тело в разрезе. Не было хороших атласов, тем более качественных фотографий. Поэтому вырезали из дерева, из камня, лепили модели органов и тому подобное. А здесь из этой бедной девушки вырезали стенд, я видел такие, для гинекологов делали, искусно вырезали из дерева. Часть ног, чресла, таз, но там еще демонстрировалось рождение дитя. Я вам так на пальцах объясняю, но позже пришлю фотографию из музея, она у меня дома в архиве есть.
– Да, мне все понятно, – ответил побледневший Бабочников и отошел от стола к кондиционеру подышать. – Скажите, а зачем сейчас это делать? Вот кому может придти в голову это… это же зверство какое-то!
– Хуже, мне кажется, что это больше похоже на какую-то псевдонаучную деятельность. Вы, наверное, знаете, что есть художники, если их можно так назвать, которые режут трупы и выставляют срезы в огромных колбах, заполненных формалином.
– Да-да, они еще коров режут. Видел, мерзость.
– Мерзость мерзостью, а спрос есть, – заметил эксперт. – Я давно живу на этом свете и за свою практику встречал деятелей от медицины, которые любили собирать всякие уродства, вырезали и заспиртовывали, делая у себя в кабинете эдакую кунсткамеру. По-своему больные люди, но они спасли тысячи жизней. Работа деформирует человека, деформирует его личность. Вот лежит эта бедная девушка, уничтоженная, сшить толком нельзя, чтобы матери показать, а я приду домой, спокойно поиграю с внуком, поужинаю, посмотрю пару серий про королеву Англии и лягу спать. И ведь ничего, ничего в сердце не дрогнет, а девушку правда жаль, красивая была, вижу, что была красивой. Вот вы, молодой человек, еще не загрубели. Она вам еще сниться будет, помяните мое слово.
Поздно вечером пришла Лиза, как и обещала. Она приготовила пасту с морепродуктами и принесла домашнее печенье, которое сама есть отказывалась. Она ела по ночам, привычка, выработанная ночными дежурствами. Во время еды Лиза рассматривала фотографии Алины, комментируя каждый кусок ее тела, как его могли разрезать, каким инструментом, во многом совпадая с предварительным отчетом эксперта, а Бабочникову кусок в горло не шел. После ужина Лиза растерзала его в постели, искусав губы до крови, и уснула, обхватив его шею рукой, чтобы он не уходил. Бабочников долго не мог уснуть, странные видения витали над ним, то морг, то дом юриста, его испуганный взгляд, ужас, исказивший лицо, слабые попытки оправдаться, но за что? Бабочников и не думал, что он может быть виноват, слаб и жалок – вот вердикт, но полковник, получив подозреваемого, уже отчитался наверх, а в новостях трубили о стремительном следствии.
Он думал, что такую работу с телом могла сделать его жена, сильная, опытная, но у нее было железное алиби, она в день совершения убийства была на операции, всю ночь, отработав в итоге больше суток. Не сходилось, Алину убили за три дня до того, как нашли голову, и как этот горе-юрист вляпался в лужу замороженной крови. Не сходилось, а дело росло, крепло, его ломали в СИЗО, и он уже готов был подписать все, что угодно. Бабочникову не было жаль его, он не особо жалел людей, но Алина терзала его. Наконец, засыпая, он увидел ее, живую, как она была на фотографиях с ее странички на Facebook. Она с тревогой смотрела на него и мотала головой, пытаясь ему что-то сказать. Он подошел к ней и услышал, как сквозь тугой шум, давящий на уши, она просит его, умоляет: «Не верь ей, никому не верь! Бойся, бойся, бойся!».
Он проснулся рано утром, заря только-только зачиналась, и в окно несмело заглядывали тени утренних призраков. Бабочников тихо встал, накрыв Лизу тонким одеялом, всю ночь она мерзла и жалась к нему, сбрасывая с себя одеяло. Лиза завернулась в него и блаженно вздохнула. Какой она была сейчас милой и ранимой на первый взгляд. Любуясь ее лицом, он сначала ощутил тепло в груди от нахлынувшей любви, а потом мертвенный холод. Он боялся Лизу, боялся ее странных взглядов, фразы, брошенной неизвестно кому: «Ты нам подходишь». Секс был прекрасный, лучший в его жизни. Он поспешно ушел на кухню и сел за компьютер.
Пролистывая фотографии девиц из архива юриста, он быстро устал от однообразия, пока не наткнулся на отдельную папку без названия. В ней были фотографии Алины. Девушка немного стыдливо позировала, прикрываясь одеялом, пряча глаза, смеясь, протягивая руку, чтобы закрыть объектив камеры. Девушка ему нравилась, красивые черты лица, добрый взгляд, но было в нем что-то схожее с Лизой, оценка, а может примерка? Наверное, так смотрят на пациента, оценивают его шансы. Наконец, он нашел то фото, которое ждал. Алина сидела на кровати на пятках, с плотно сдвинутыми ногами, грудь закрывали длинные волосы, она смущенно улыбалась, держа руки на коленях. У нее тоже была татуировка, гусеница не вставала в воинственную позу сфинкса, она лезла по зеленному стеблю вверх, девушка была немного похожа на гусеницу, художнику удалось передать ее улыбку.
