Борис Конофальский
Вассал и господин
– А может, вы считаете, что Матери Церкви нужна реформация? – повысил голос Волков, все еще сверля взглядом молодого рыцаря. И сделал еще один шаг к нему.
– Да нет же, – промямлил тот в ответ. – Это была шутка.
– Шутка? Вы шутите над Святой инквизицией, которая спасет верующих от козней ведьм и ереси? – Кавалер оглядывался и видел, как с лиц рыцарей исчезают улыбки. С внутренним удовлетворением он продолжал, обращаясь к барону: – Горько мне видеть, что среди рыцарей курфюрста, опоры трона императора, есть люди, для которых Матерь наша Святая Церковь является объектом шуток.
– Не огорчайтесь, друг мой, – сказал барон, взяв Волкова под руку и погрозив молодым придворным пальцем, – это глупцы, повесы. Попрошу нашего герцога сделать им внушение. Распоясались. Пойдемте, пойдемте, друг мой.
Больше ни один из рыцарей не произнес им вслед ни слова.
Когда Волков и его офицеры оказались в отдельной комнате, где лакеи суетились с подносами и кушаньями, а дверь на балкон за ними затворилась, Бертье перевел дух и объявил:
– Фу, прошел между ними, словно штурм стены отбил.
– Да уж… – многозначительно сказал Рене.
– Не волнуйтесь, господа, – произнес Брюнхвальд спокойно, – кавалер Фолькоф владеет словом не хуже, чем мечом или арбалетом.
– И слава богу, а я уж думал, что дуэли не избежать, – отозвался Бертье. – Стоял среди этих господ, как будто голый среди стаи волков.
– Да уж… – повторил Рене.
А Брюнхвальд только посмеялся тихо, и его смех кавалер расценил как похвалу.
Барон тем временем ушел в обеденную залу, но тотчас вернулся и сказал важно и громко:
– Его Высочество курфюрст Ребенрее соблаговолит принять вас немедленно, кавалер.
Волков оправил одежду, сжал и разжал кулаки. Вздохнул и шагнул в столовую залу. Барон сразу зашел за ним и тщательно прикрыл дверь.
Удивительные окна под потолок пропускали в залу много света. Здесь пахло кофе – редким зельем в этих северных краях. За столом, уставленным кушаньями, сидел один-единственный человек. Одет он был на удивление просто – менее богато, чем лакей, стоявший за его спиной, и намного менее богато, чем господин в мехах, поверх которых лежала тяжелая золотая цепь. Господин в мехах и золоте читал сидевшему за столом документы ровно до той секунды, пока на пороге не возник Волков.
Чтец остановился и уставился на вошедших. Волков низко поклонился человеку, что сидел за столом. Лицо у герцога было выразительное, глаза навыкате и внимательные, а нос длинный, как у всех Ребенрее. Даже дамы этого рода не могли избежать сей характерной родовой черты. А еще эта фамилия плохо переносила оспу, болела ею тяжело. Вот и лицо герцога было изъедено этой болезнью.
– Рыцарь Божий, хранитель веры Иероним Фолькоф, коего многие заслуженно зовут Инквизитором, – представил Волкова барон.
Герцог и господин в мехах поклонились ему в ответ. Вернее, господин поклонился, а герцог выразил свою благосклонность милостивым кивком.
Барон начал расхваливать кавалера, говоря, что рыцарь принял близко к сердцу то положение, в которое попал двор, и сделал все что можно, чтобы положение сие не усугубилось.
Он говорил и говорил, нахваливал Волкова, рассказывал, что он претерпел в Хоккенхайме, а герцог тем временем встал, подошел к гостю вплотную, заглянул ему в лицо и спросил негромко:
– Так это вы убили моего лучшего рыцаря?
Барон замолчал. В зале стало тихо. И только кавалер стоял напротив герцога – лицом к лицу. Мог, конечно, начать спрашивать, кого, когда. Но это было бы глупо и низко, словно он юлит и боится. И он ответил просто:
– На то была воля Божья.
– Божья? – На изъеденном оспой лице герцога появилась недобрая улыбка.
– Не я искал ссоры. Не я приехал к нему, – твердо проговорил Волков. – Он искал меня.
– А арсенал, что вы разграбили в Ференбурге, тоже искал вас? – продолжал улыбаться курфюрст. – А храм там же тоже вас искал?
– Раку из кафедрального собора Ференбурга я забрал по велению епископа Вильбурга. Он дал мне денег и велел собрать людей, чтобы сделать это. А арсенал города я не грабил, я отбил его у рыцаря Левенбаха, врага вашего, и рыцаря этого я убил. В моем обозе его шатер. А то, что люди мои взяли себе что-то из арсенала, так пусть лучше им достанется, чем врагам Господа, еретикам. К тому же одну пушку, отличную, новую полукартауну из хорошей бронзы через офицера вашего я предал Вашему высочеству.
Герцог обернулся к господину в мехах, и тот кивнул: да, было такое.
Курфюрст понимающе кивнул и сделал рукой жест: давайте несите сюда.
Тут же господин в мехах взял со стола подушку черного бархата, покрытую шелковой тряпицей. Сдернув последнюю, он понес подушку герцогу. Волков сначала не мог понять, что там, а потом разглядел: на черном бархате сияла роскошная серебряная цепь из красивых медалей. С гербом дома Ребенрее в конце.
– Склоните голову, – тихо сказал барон.
Волков повиновался, а герцог взял цепь с подушки и надел ее на шею кавалера. Вроде и цепь та была великолепна, и стоила только в серебре, без работы, талеров пятьдесят, но все-таки кавалер, слоняясь еще ниже в поклоне, не мог отделаться от мысли, что денег из Хоккенхайма герцог получил столько, что и на золотую мог расщедриться.
Да, золотая цепь ему очень бы пошла.
А герцог тем временем вернулся за стол и заговорил:
– Барон уверяет меня, что вы и впредь будете полезны дому Ребенрее, мой канцлер тоже так считает.
Господин в мехах опять кивнул головой, соглашаясь.
Барон взял в руку удивительную белоснежную чашку с коричневой жидкостью.
А курфюрст продолжил:
– Они полагают, что лен будет хорошей платой за ваши деяния. Готовы вы принять лен и стать моим вассалом?
– Для меня великой наградой была бы и чашка кофе из ваших рук, Ваше Высочество. А уж земля так будет для меня неискупимым долгом перед вами, – почтительно ответствовал Волков.
Все присутствующие, включая герцога, засмеялись.
– Что ж, раз так, то и тянуть не будем, – объявил герцог. – Канцлер уже подготовил бумаги и согласовал с нами землю, что вы получите.
Кровь зашумела в его ушах. Господи! Кажется ему это, сон это или явь? Кавалер едва не покачнулся. Не злая ли это шутка? Не издеваются ли эти господа над ним? Он растерянно глядел то на герцога, то на канцлера, то на барона. Те улыбались ласково и казались доброжелательны. Ни в чем не видал кавалер подвоха. Неужто все наяву?
Черт с ней, с цепью, пусть серебро, пусть ее совсем не будет, лишь бы не обманули с землей.
– Если вы согласитесь принять мое старшинство, мою сеньорию, – продолжал курфюрст, – то дело за малым: остается только принести присягу.
– Ваше высочество, я готов принести ее прямо сейчас, – с трудом и сипло произнес кавалер.
– Нет, кавалер, – живо возразил канцлер, – все должно быть по правилам. Для клятвы мы подготовили часовню, там, перед святыми образами, вы и будете клясться. Святые отцы и рыцари свидетели ждут нас.
– Я готов, – повторил Волков, взяв себя в руки и переборов волнение.
– Так не будем тянуть, – сказал герцог, вставая, – у нас сегодня еще много дел, не так ли, канцлер?
– Именно, – согласился господин в мехах и золоте.
Глава 4
Как и все в этом замке, часовня была светла и чиста. И поп был чист и благочинен. И служки, и даже мальчишки из хора были благовидны. В часовне не было амвона и не было кафедры, сразу перед образами расстелили ковер, на ковре стояло кресло в цветах дома Ребенрее. Тут же перед ним лежала подушка. Народу в небольшую часовню набилось много, человек тридцать или сорок даже, разве всех сочтешь. И брат Ипполит каким-то образом сюда проник, стоял едва ли не в первом ряду, осеняя святым знамением кавалера исподтишка. Офицеры, что пришли с кавалером, стояли в задних рядах, и он их не видел. Сам он стоял рядом с попом, который ему что-то говорил, милостиво улыбаясь – но Волков, убей бог, не понимал ни слова. То ли от духоты, что была в часовне, то ли от волнения. Он только кивал согласно и старался усмирить в себе кровь, что приливала к лицу и шумела в ушах. Но все тщетно. Разве можно быть спокойным человеку в такую минуту?
Карл Оттон Четвертый, герцог и курфюрст Ребенрее, пришел в часовню в одежде, которую можно считать официальной – в длинной собольей шубе, подбитой горностаями, поверх которой висела тяжелая и старая золотая цепь. Только он, кроме попа, был в головном уборе – богатом берете черного бархата. Впрочем, его с герцога сняли, водрузив взамен небольшую корону из золота.
Гул в часовне сразу стих, как только герцог приклонил колено пред образами, перекрестился, поцеловал руку попу и сел в свое кресло. Канцлер встал рядом. Сразу за спиной у Волкова появился человек.
Стало тихо. Поп принялся читать молитву. Читал расторопно, но внятно и хорошо. Все слушали и, где было нужно, крестились. И соглашались с попом: Амэн.
Затем красиво запел небольшой хор, и как только он стих, поп певуче промолвил, глядя на Волкова:
– Кто ты, человек добрый? Как нарекли тебя и чьей ты семьи? Говори, как перед Господом говорить будешь, без утайки и лукавства или подлости.
– Назовите имя свое, – прошептал человек, стоявший за кавалером, почти ему в ухо.
– Имя мое Фолькоф, а нарекли меня Иеронимом, – твердо, уже почти не чувствуя волнения, сказал Волков, ничего более он говорить не хотел.
– Имеете ли достоинство, что дается по рождению, или берется доблестью? – продолжал поп.
– Говорите, что вы рыцарь, – шептал человек за спиной.
– Я рыцарь Божий. Достоинство рыцарское возложил на меня архиепископ Ланна.
– Подайте мне меч свой, – сказал поп. – Пред сеньором на клятве без оружия будьте.
Человек за спиной произнес:
– Отдайте слуге Господа меч с ножнами вместе.
Волков быстро отвязал ножны с мечом от пояса и передал их священнику.
– Ступайте сюда, – пригласил его канцлер, указывая место на ковре перед троном. И он собственноручно положил подушку у ног герцога.
– Поставьте колено на подушку, – шептал человек за спиной.
Волков подошел к подушке и не без труда опустил на нее колено здоровой ноги. Теперь он стоял пред герцогом на одном колене.
– Сложите руки в молитве, – шептал человек за спиной.
Волков повиновался и сложил ладони перед собой, словно молил Бога.
Тогда герцог крепко сжал его ладони своими и спросил, громко и четко выговаривая слова:
– Скажи мне, рыцарь, перед лицом других рыцарей, и нобилей, и других свободных людей, принимаешь ли ты мое старшинство?
– Громко скажите: «Принимаю», – послышался шепот за спиной.
– Принимаю! – повторил Волков.
– Принимаешь ли мой сеньорат над собой?
– Скажите громко: «Принимаю».
– Принимаю!
– Скажешь ли ты без утайки при других рыцарях, нобилях и при свободных людях, что я твой сеньор?
– Скажите: «Вы мой сеньор».
– Вы мой сеньор, – повторил кавалер.
– Клянешься ли, что будешь чтить меня как названного отца или старшего брата?
– Повторите дословно, – шептали из-за спины.
– Клянусь, что буду чтить вас как названного отца или старшего брата.
– Клянешься, что по первому зову моему придешь ко мне конно, людно, оружно и станешь под знамя мое.
– Повторяйте дословно, – говорил человек, но Волков уже не прислушивался к нему.
– Клянусь, что приду по первому зову вашему конно, людно, оружно и встану под знамя ваше.
– Клянешься не замышлять против дома моего, людей моих, замков моих? Не служить врагам моим?
– Клянусь не замышлять против дома вашего, людей ваших, замков ваших. Клянусь не служить врагам вашим.
– Клянешься быть знанием и советом со мной? Клянешься, что не утаишь от меня знаний своих и поможешь советом своим?
– Клянусь быть знанием и советом с вами. Клянусь, что не утаю знаний от вас и поделюсь советом с вами.
– Клянешься, что будешь мечом и щитом моим?
– Клянусь, что буду мечом и щитом вашим.
– Примешь ли суд мой, как суд отца своего?
– Приму суд ваш как суд отца своего.
Герцог сделал паузу, заглядывая кавалеру в глаза, видимо, остался доволен смиренным взглядом Волкова и продолжил:
– Верую клятвам твоим, ибо сказаны они рыцарем перед рыцарями, нобилем перед нобилями и свободным человеком перед свободными людьми. – Герцог встал. – И даю тебе в лен землю, что с юга и востока омывается быстрыми водами реки Марты и что зовется Эшбахтом. Или, как ее еще зовут, Западным Шмитцингеном. Так и будет до дня, пока держишь клятву ты.
Среди собравшихся в часовне прошел ропот удивления. Но Волков ничего уже не слышал. Он завороженно повторял про себя название своей земли: Эшбахт. Эшбахт. Как удивительно и приятно оно звучало.
– Встань, друг и брат мой, – сказал курфюрст. – Отныне пусть все зовут тебя Иероним Фолькоф господин Эшбахта. А ты будь добрым господином и справедливым судьей людям Эшбахта. – Он помог Волкову встать и церемонно расцеловал его в обе щеки, после чего громко проговорил, обращаясь к собравшимся: – Господа, перед вами Иероним фон Эшбахт.
Люди зашумели, Бертье звонко и неподобающе громко для церкви кричал «Виват». Но кавалер не слышал больше ничего.
Не слышал он и хора, что запел «Осанну» по такому случаю, и как громко, почти над головой ударили колокола в его, видимо, честь. Он почти не отвечал на поздравления, только стоял истуканом и улыбался, изредка кивая. И повторял про себя всего одну фразу: «Иероним Фолькоф фон Эшбахт. Иероним Фолькоф фон Эшбахт». Как удивительно и красиво теперь звучало его имя.
Он очнулся от своего чудесного забытья, когда стоял уже во дворе замка, окруженный своими и чужими людьми, среди которых все еще было много вельмож и все тех же рыцарей Молодого двора. Один из молодых придворных кричал ему:
– Послушайте… – он явно хотел польстить Волкову, – Эшбахт, с вашей стороны было бы невежливым не устроить пир!
Остальные, особенно молодые рыцари Выезда, громко поддержали предложение своего товарища.
Волков кивал, хотя страшно не хотел ни тратиться, ни пировать с этими господами, он для вида соглашался, но тут же выставил свои условия, раз уж у него была такая возможность:
– Добрые господа, прошу заметить, что вино и пиво на пиру подаваться не может.
– И что ж это за пир без выпивки? – удивлялись вельможи и рыцари.
– Господа, господа, – кавалер назидательно поднял палец, – пост, господа, не будем про него забывать. Пост. Надеюсь, что среди нас нет таких, кто ради радостей мирских готов рисковать бессмертной душой? – Лица господ рыцарей сразу стали кислы. А Волков беспечно продолжал: – Думаю, что хорошие бобы с луговыми травами, репа и нежирный сыр будут уместны за столом даже в пост, или… – Он оглядел собравшихся. – Или я клянусь, что устрою настоящий пир с вином и медом, и самыми дорогими кушаньями, но только после поста.
– Уж лучше дождемся конца поста, – разочарованно соглашались придворные. – Репу да бобы пусть мужичье жует.
Тут как нельзя более кстати явился слуга и сообщил Волкову, что его ожидает канцлер, чем избавил кавалера от продолжения этого неприятного разговора с этими неприятными людьми.
Лакей, в отличие от мажордома, шел не торопясь, чтобы господин Эшбахт не морщился на каждой высокой ступени замка. Он привел Волкова к большой зале, в которой находился огромный стол и стеллажи с книгами. Там его ждал человек в мехах и золоте, которого звали Рудольф фон Венцель фон Фезенклевер, канцлер его высочества. Правда, меха он снял, оставив на себе только золото. Он, несмотря на ранний час, уже поигрывал вином в высоком стакане. И, увидав кавалера, заговорил, причем тон его был скорее деловой, чем приятельский:
– Проходите, Фолькоф. Вина?
– Нет. Спасибо.
– Ну и прекрасно. – Он жестом предложил Волкову пройти к огромному столу, что тянулся вдоль всей залы.
На столе расторопный молодой человек раскладывал карту.
Постучав по карте ладонью, фон Венцель произнес:
– Все это земля нашего господина, она обширна и местами богата. А вот и ваша земля, – он ткнул в самый край карты перстом в хорошем перстне.
О, это было самое интересное, что только могло быть. Кавалер стал разглядывать свою землю.
– Ваша земля обширна так, как обширно не всякое графство, – продолжал канцлер. – Смотрите, – он водил пальцем, – с севера на юг миль тридцать, день пути всадника. А с запада на восток полдня, не меньше, ну или чуть меньше…
– Мои владения огромны, – негромко произнес Волков, разглядывая карту с замиранием сердца. – Не знаю даже, как и отблагодарить сеньора.
– Вам обязательно представится возможность это сделать, – заверил его фон Венцель, глядя на кавалера едва ли не с усмешкой, и невозмутимо продолжал: – Владения ваши с востока, через реку Марту, граничат с Фриландом. Герцоги Фриланды семьдесят лет самонадеянно считают вашу землю своей и называют ее Западный Шмитценген.
Волков глядел на канцлера удивленно, и тот, заметив удивление, опять усмехнулся.
– Река по низине поворачивает на запад, огибая вашу землю с юга, за ней, – канцлер сделал паузу и опять пальцем в перстне стал стучать по карте, – за ней свободные кантоны. Горцы.
– Еретики! – догадался Волков.
– Да, свободные кантоны стали прибежищем всем безбожникам, но и праведные люди там тоже живут.
Волков стал, кажется, догадываться. Не могло быть все гладко. Не могло! Ну, а с чего бы ему в лен дали такую большую землю. Столько лет он пытался убежать от войны, стать помещиком, или бюргером, или… да кем угодно, лишь бы больше не видеть оружия. Но его тянули и тянули назад – на коня и в доспехи. Его настроение сразу ухудшилось, и он спросил мрачно:
– И моей земле придется быть аванпостом на юге?
– Ни в коем случае, – твердо сказал канцлер, – слышите, ни в коем случае вы не должны враждовать с кантонами.
У кавалера камень упал с сердца. И он уточнил:
– То есть мне не придется воевать?
– Только не с соседями. – Канцлер положил руку ему на плечо. – Дом Ребенрее воюет двадцать лет, еще отец нашего сюзерена начал воевать, помогая императору сначала в южных войнах, а потом в войнах с еретиками. Дом оскудел, и если все пойдет хорошо, то герцогу удастся расплатиться с долгами только через одиннадцать лет. И, дорогой мой Эшбахт, самое меньшее, что нам сейчас нужно, так это то, чтобы какой-то вассал устроил нам новую войну с кантонами. Надеюсь, вы меня поняли?
– Я сам устал от войн, – признался Волков. – И давно мечтаю хоть немного пожить в мире.
– Хоть немного пожить в мире, – задумчиво повторил фон Венцель. – Да-да. О большем я и просить вас не смею, – улыбаясь, произнес канцлер.
Глава 5
– С запада от вас проживают два барона и несколько мелких владетелей, люди все хорошие, верные слуги нашего герцога. Один из них мой старший брат Георг фон Фезенклевер. Он будет рад хорошему соседу. Ну а на севере от вас земли графа фон Малена. Кстати, ваша земля входит в его графство. В случае войны сбор ополчения проводит он, он же и дает вам оценку. Добрейший старик, хлебосольный, но первый раз постарайтесь предстать пред ним бравым и во всей красе, очень уж он любит рыцарей, и чтобы послуживцы у них были добрые, и кони, и доспех. Если есть возможность, прибудьте к нему в полном копье, он возлюбит вас как сына, тем более что с родными сыновьями у него долгие распри.
Кавалер понимающе кивал: он мог собрать полное рыцарское копье сам, выступая рыцарем. Хотя рыцарским копьем как оружием он не владел вообще. И не пробовал никогда даже. Коней, доспехов и оружия у него хватало. Вот только мужик Ёган никак не тянул на боевого послуживца, как и Сыч, разве что с Максимилианом сошел бы за второго оруженосца, но кто их будет проверять, если войны не предвидится. Все будут в хорошем доспехе, на хороших лошадях, с хорошим оружием. Как говорится, он прибудет к графу конно, людно и оружно. Четыре закованных в латы всадника – это, считай, копье.
– Но это только для показа? – уточнил Волков.
– Только для показа, покажитесь графу во всей красе – и все, – подтвердил канцлер. – До графа, как и до вас, доведены пожелания герцога: хранить мир всеми силами.
Кавалер кивнул. Это его устраивало. Но на всякий случай он уточнил:
– А не будут ли злы соседи, не будут ли покушаться? Вы говорили, что Фринланды считают эту землю своею.
Канцлер поглядел на него, как глядят на дитя неразумное, вздохнул и произнес:
– Дорогой мой Эшбахт, скажу вам честно, будь ваша земля богата, так иссушили бы они нас своими придирками. А ваша земля небогата, хоть и обширна. Пашен в ней мало, лугов и покосов немного, лесов тоже немного. Так что вспоминают они о ней больше для острастки в переговорах, чем по делу. Не волнуйтесь, никто на вас не покусится.
Вот так новость. Он не нашелся что сказать. Вот так вот. Земля у него обширна и бедна. Волков сначала даже расстроился, услыхав это, но тут же одумался. Да как бы бедна она ни была, всяко и пашни есть, и луга, и леса, хоть всего этого и немного, но не отказываться же. Ничего-ничего, он хозяин рачительный, всегда был таким. Он и из малого сделает хорошо. Лишь бы… Да-да, самое главное он чуть не упустил!
– А мужики там в крепости есть? – быстро спросил Волков. – И сколько их?
– Все в крепости, – ответил канцлер, но каким-то странным тоном, вроде даже отвернулся от кавалера. – Но сколько их, я сказать не берусь. Семь лет назад и пять лет назад еретики из кантонов дважды ходили на Мален и со второго раза взяли его. И ходили через вашу землю. А потом там чума прошлась немилосердно, а прошлый год так и вовсе дождями все смыло, там вдоль реки, по востоку вашей земли, болота стояли. И сколько там сейчас мужиков живет, не знаю. Поедете и посчитаете.
Волков был человеком недоверчивым. Столько раз его обманывали, уж научился. Кавалер мало-помалу стал распознавать лицемерие, ложь или недосказанность, и теперь он чувствовал, что канцлер ему не говорит правды.
– А отчего же у этой земли нет хозяина? – спросил он резко.
– Так был один человек. Дали ему лен три года назад. Звал его граф на смотр, не приходил. Говорил, что болен. А когда два года назад начался мятеж в Ференбурге, который надобно было усмирить, его позвал герцог. Да только он опять не пришел, сказал, что коня у него нет. Герцог и граф ему сказали о неудовольствии, а у него как раз и жена погибла, так он и вовсе бросил лен и уехал за реку, на юг, к еретикам подался.
Волков понимающе кивал и, когда канцлер закончил, спросил:
– Значит, земля моя небогата?
– Дорогой мой Эшбахт, отчего же ей быть богатой, если земля ваша – это предгорья. Камень повсюду, овраги от весенних вод. Но доход она может давать, всегда давала, хоть и небольшой.
Вот теперь канцлер, кажется, не врал. Небольшой так небольшой. Пусть так, решил Волков. Он был уверен, что справится, он не боится трудностей, он готов взять эту землю. Лишь бы мужички имелись. Тем более что если там когда-то был хозяин, может, и замок какой-никакой от него остался.
– До города Малена отсюда полтора дня пути, а от него еще полдня и граница ваших владений, – продолжал канцлер. – В Малене найдите имперского землемера Куртца, он поедет с вами и покажет вам всю вашу землю.
– Имперский землемер? – удивился Волков.
– Именно, все земли империи, что граничат с соседними государствами, всегда показывает имперский чиновник. Чтобы не было лишних споров и конфликтов с соседями. Императору, как и нашему герцогу, совсем не нужны сейчас лишние войны. Поэтому ваши владения вам и покажет имперский землемер. Вот письмо для него.
Канцлер протянул кавалеру свиток.
– А это вам, – он протянул Волкову еще один свиток, только с печатью и лентой, – это вассальный пакт, подтверждающий ваше владение землей.
Волков с поклоном взял свиток.
– Вы уже вписаны в реестр земли Ребенрее как землевладелец. И в вассальный статут нашего курфюрста. Езжайте, друг мой, владейте соей землей и помните главное: меньше всего сейчас дому Ребенрее нужны новые войны. Храните мир с соседями, какими бы они ни были. Кстати, будете в Малене – посетите епископа Маленского, отца Теодора. Предобрейший человек. Передайте от меня поклон.
На том дело было кончено. Иероним Фолькоф, рыцарь Божий и господин Эшбахта, забрал у канцлера свои бумаги, письмо к имперскому землемеру и откланялся. Вышел из залы и еще постоял рядом с дверью, перечитывая свой пакт и рассматривая печати. И был, кажется, поначалу всем доволен. Но потом задумался.
Брюнхвальд и все остальные очень хотели знать, что делал кавалер у канцлера так долго, но Волков сел на лошадь молча и всю дорогу до трактира был задумчив.
Никто его тревожить не решился, и только когда он уселся внизу в общей столовой, а не пошел к себе в покои, Брюнхвальд отважился его спросить:
– Кавалер, отчего вы так задумчивы?
Волков положил пред ним на стол свиток, мол, читайте.
Брюнхвальд взял его с благоговением, прочел внимательно и сказал:
– Так отчего же вы грустите? Получи я такой свиток, я бы благодарил Бога до конца своих дней.
Офицеры Рене и Бертье брали свиток и тоже читали, даже монах и Максимилиан заглядывали им через плечо, желая знать, что там написано. Все были в восторге.
– Дьявол, что нужно сделать, чтобы получать лен? Я готов на все! – заявил пылкий Бертье. – Да вот до сих пор случая не представилось. Ни разу мне никто такого не предлагал.
А вот серьезный и взрослый Рене молчал и шевелил губами.
– Так чем же вы огорчены? – недоумевал Брюнхвальд, садясь за стол напротив Волкова.
– Ничем, добрый друг мой, ничем, просто задумчив я, – отвечал Волков, – отчего же мне грустить, разве от того, что земля моя велика, но небогата, оказывается, так пусть, мне много и не надо.
– А найдется ли на вашей земле место, где я мог бы поставить сыроварню, и выпас, где я мог бы пасти коров? На выгодных для вас, кавалер, условиях, конечно, – спросил Брюнхвальд.
– Сыроварню? – удивился Волков.
– Вы же знаете, что я женился недавно, и жена моя Гертруда держит сыроварню в городе Альк, – пояснил Брюнхвальд, – вы ж знаете мою жену?
– Конечно, конечно, знаю.
– В городе после суда люди ей больше не рады, – вздохнул Брюнхвальд, – поэтому мы решили продать сыроварню и уехать. Думали переехать в Ланн, там и поставить сыроварню, но глава цеха сыроваров Ланна сказал, что за вступление в цех нужно будет внести в цеховую казну пятьсот сорок талеров и платить им десятину. И это не считая городских налогов и налогов церковных. В общем, я подумал, что вы, может, не будете против, если я поставлю сыроварню на вашей земле и арендую у вас выпас для десятка коров или, может, дюжины…
Волков помолчал немного и, видя, что Брюнхвальд, да и Рене с Бертье тоже ждут его ответа, сказал:
– Друг мой, сегодня Бог щедр ко мне, почту за честь помочь вам. Я рад, что вы поедете со мной.
– Человек, – звонко крикнул Брюнхвальд, – вина нам! Немедля!
– Ах, как это здорово, господа, – говорил Бертье. – А что же нам с Рене делать?
Волкову захотелось сделать что-то и для этих офицеров хорошее, и он произнес:
– Господа, с сего часа считаю, что контракт ваш закончен, вы и ваши люди свободны от обязательств передо мной. Забирайте провиант, все бобы и весь горох, остатки солонины, там еще бочонок свиного сала жира есть… Муку тоже забирайте, и соль. Это вам подарок от меня, вы свободны. Этого вашим людям должно хватить на две недели.
– О, это очень щедро, – сказал Рене и поклонился. – Нам это точно не помешает. Наши люди будут вам благодарны, господин кавалер. Храни вас Бог.
А Бертье вдруг фыркнул весело и, кажется, раздраженно, схватил Рене за рукав и потащил его прочь. Они стали в темном углу, и молодой Бертье принялся о чем-то горячо говорить Рене, безжалостно тыча ему в живот пальцем. Тот смотрел на него, молчал, внимательно слушал и пытался отвести от себя палец товарища.
На стол расторопный лакей поставил уже кувшин с вином и стаканы. Появилась и Агнес, она, не спрашивая разрешения, села рядом с Волковым, совсем близко к нему, неуместно близко, и опять же без разрешения взяла свиток. Прочла и положила его на стол.
– И что, не порадуешься новости такой? – спросил у нее кавалер.
– Так то для вас новость, – отозвалась девушка с улыбкой и свысока глянула на своего господина. – А для меня и не новость это. Всегда про то знала наперед.
Пока Волков смотрел на нее удивленно, она потянулась за стаканом с вином и рукой своей как бы невзначай оперлась на его бедро. Так не всякая жена ведет себя с мужем. И все это при людях его, при Ёгане, Сыче, Максимилиане и монахе, что все еще стояли у стола. Может, и не видели они этого, но Волков ее руку со своей ноги скинул без всякого почтения. Чтобы не думала себе ничего.
А она только засмеялась и стала пить вино, глядя на него поверх стакана. И все вокруг видели, какая она стала: и злая, и смелая, и даже красивая.
Волков глядел на нее и удивлялся про себя. И не замечал он изменений этих прежде. Нищенская худоба ушла. Губы полны, красны. И грудь под платьем заметна стала. Волосы чисты и ухожены, уложены затейливо под богатым чепцом. Да и не чепец это, а дорогой гребень под шелковым шарфом. Последнее время она вся сделалась заметно круглее: добрая еда у господина, хорошая одежда, уход – все красило ее. Даже косоглазие, кажется, стало менее заметным. Откуда только взялась вся эта приятность в ней.
Пока он глядел на нее удивленно да думал о ней еще более удивленно, Бертье и Рене договорились и подошли к столу. И Бертье заговорил, как всегда горячо и быстро, отчего его акцент стал еще более заметен:
– Кавалер! Мы с моим другом Арисбальдусом Рене договорились вас просить.
– О чем же, господа? – спросил Волков, горячо надеясь, что денег они у него просить не будут.
– Раз ротмистру Брюнхвальду вы предоставляете землю под сыроварню, значит, дозволите и дом поставить на своей земле.
– Ну а как же женатому человеку без дома? Дом ему обязательно нужен, – заметил кавалер.
– А может, и нам позволите у вас жить, домов у нас нет, ни у меня, ни у Рене. Может, и мы в земле вашей дома поставим? И мы будем добрыми соседями Брюнхвальду.
– Глупцом нужно быть, чтобы отказаться от двух хороших офицеров, – обрадовался кавалер, что у него не попросили денег. И от радости сам предложил: – Господа, коли пойдете жить в мою землю, возьмете и вы, Карл, и вы, господа, камня, глины и леса столько, сколько на добрый дом идет, и все бесплатно, коли есть все это в моей земле.
Рене и Бертье переглянулись, а Брюнхвальд и вовсе рот раскрыл.
– Так вы не шутите, кавалер? – уточнил Бертье.
– К дьяволу, какие еще могут быть шутки, – ответил за Волкова неожиданно разгорячившийся Брюнхвальд. – Кавалер никогда так не шутит.
– Тогда выпьем, господа! – заорал Бертье, стащил с головы шляпу и подкинул ее к потолку.
Они кутили до позднего вечера, и музыканты играли уже из последних сил, а стол Волкова был залит вином, так как не раз на него опрокидывали кувшины и стаканы пьяные руки, которые пытались обнять кавалера. Рене орал песни, хлопая пьяного Брюнхвальда по плечу, и даже монах брат Ипполит был изрядно навеселе. Пьяный Арисбальдус Рене тыкал пьяного Волкова в грудь пальцем и непрестанно повторял: «Вы очень хороший человек, господин Фолькоф».
