Борис Цеханович
Кто служил в армии, в цирке не смеётся. Сборник рассказов

ЧП

В полку ЧП. Да ещё какое ЧП! Четыре трупа и двое в тяжеленом состоянии. Сейчас врачи делают всё, чтобы вытащить бойцов с того света. А пока врачи борются, в полку идут разборки – Как так? Почему? Где и в каком месте проглядели? Кто виноват? Кто должен и как отвечать? Что надо сделать, чтобы это не повторилось потом?

Это в российской армии, при Табуреткине, при таком ЧП сразу назначались виновные, даже не разбираясь – вся вертикаль, от командира взвода до самого верха, все кто причастен хоть как-то к этому. Не важно, что сам боец слабак или идиот по жизни. Не важно, что и родители солдата тоже идиоты. Может даже и клинические и зачали бойца по пьяни. Важно назначить виновных, нормальных офицеров, с нормальными семьями и детьми, которые проучились пять лет в училище и были нацелены служить Родине до конца. Ничего это не учитывалось – под жопу и на гражданку. Увольняли мигом и всю вертикаль…. Главное отчитаться и прикрыть судьбами нижележащих офицеров свои жирные задницы.

А в советское время, по крайней мере в тех частях, где я служил, действительно разбирались именно с причинами ЧП, для того чтобы извлечь такой горький опыт и не допустить в последующем повторение. Да.., если есть конкретная вина или упущения, конкретного офицера – наказывали. Но наказывали дисциплинарно, либо по партийной линии. И работали с этим офицером, проводили необходимые мероприятия, чтобы это больше не повторялось. А офицер, виновный или по какой-либо причине допустивший ЧП, приобретал определённый негативный опыт на всю оставшуюся службу и жизнь. И другие офицеры учились на чужом опыте – как это не допустить у себя. То есть, была целая школа «разбора полётов», которая давало свои положительные результаты.

Вот и сейчас. Разбирались, разбирались и встали в тупик. Даже начальник политотдела, примчавшийся в полк со своими клерками, и те встали в позу непонимания. Работа в полку, во втором батальоне, в пятой роте, где произошло это ЧП, была проделана полностью. Полковым начальством, кому это было положено и запланировано, было проведено целый ряд бесед, лекций в полковом масштабе, по-батальонно, на тему – «Антифриз–Яд». Жидкости, закаченные в противооткатные устройства – Яд. Все технические жидкости, пахнувшие спиртом – Яд.

В батальонном звене, те же самые темы, но уже на жизненном уровне, типа – Балбесы, всё что пахнет спиртом – это не водка и пить нельзя…

На ротном уровне присутствовали все списки по мерам безопасности за год, в том числе и графы с росписями пострадавших, которые из месяца в месяц расписывались за то, что им было доведено – Антифриз – Яд. Стеол М – Яд. В дневниках индивидуального воспитания командиров взводов, тоже есть записи о проведении соответствующих разъяснений, подкреплённые подписями пострадавших.

В боксах на всех единицах техники среди многочисленных бирок и бирочек – «АКБ снят», «Вода слита» Ответственный такой-то. Или наоборот – «Залит антифриз» и тут же красовалась и небольшая бирочка – Антифриз-Яд.

И в других подразделениях полка такая же картина. Политотдел озадаченно молчал, лишь по инерции покусывал замполита полка, замполита батальона и замполита роты. Прокурорские тоже предварительно доложили – есть ЧП, четыре трупа и два пострадавших. Нет виновных. Командование батальона охарактеризовало солдат исключительно положительно. Один, из пока ещё живых, накануне вернулся из отпуска, куда ездил по поощрению. Особисты в свою очередь, исходя из своих источников, подтвердили – солдат из отпуска водку или ещё чего-то не привозил. Ситуация оказалась патовой.

Ещё раз, в жёсткой форме, провели повторно лекции о вреде употребления спиртосодержащих жидкостей с подписями каждого военнослужащего о доведении. А также довели до всех солдат, сержантов – Двоих всё-таки сумели откачать…. Но…., один ослеп на 100%, у второго поражены почки и другие органы, но глазами видит.

Тихо прошли два месяца, в ходе которого, кому положено, тоже тихо «копали». Как же так – все знали, что это Яд, но всё равно выпили? Как так? Ну, ведь не групповой факт самоубийства?

Ларчик открылся просто и совершенно с неожиданной стороны. В конце утреннего полкового развода, командир полка повелительно махнул рукой и от штаба, на плац, вывели двух военнослужащих. Одного вели под руки, так как он ничего не видел. Второй понуро шёл сам и оба имели весьма бледный и очень болезненный вид. Дождавшись, когда они встали на середину полкового строя, командир обратился к полку.

– Вот, посмотрите. Посмотрите на этих двух мудаков, которые сами себе испортили жизнь. Это оставшиеся в живых после употребления жидкости Стеол М из противооткатных устройств. Четыре человека умерли. И пусть это никого не коробит, но они хотя бы умерли быстро и мало помучились. А вот они выжили и стоят перед вами. Вот этот, – командир полка взял за рукав солдата и вывел его на пару шагов вперёд, – это организатор пьянки. И он виновник смерти своих сослуживцев. А также по его вине, ослеп его товарищ.

Командир полка мотнул головой и сопровождающий слепца тоже поставил его рядом с первым.

Командир подошёл к слепому и за рукав повернул его к товарищу: – Вот что ты ему скажешь сейчас? Молчишь!? Тогда скажи ему хотя бы Спасибо… Или что…!? Опять молчишь…! Ну…, молчи…, молчи…, только вокруг тебя лето, зелёная трава, деревья распушились, а за забором молодые девки ходят, кровь с молоком, титьки без бюстгальтера… Но ты этого больше никогда не увидишь и молчишьььь… Да я бы на твоём месте в морду ему дал или плюнул хотя бы в лицо. Потому что вот эта твоя слепота на всю жизнь. А ты молчишь…

Командир вновь повернулся к строю: – Он слепой и у него там ещё есть ряд мелких неприятностей организма. Но жить будет. А вот этот… Ну-ка, два шага вперёд. Вот этот, зрячий, но смотреть ему на мир осталось месяца два-три, как медики сказали. У него этим Стеолом поражены многие внутренние органы, которые должны в здоровом состоянии очищать и обновлять кровь. Вот пока он лечился в госпитале, его раз в неделю возили в немецкую больницу, где есть такой аппарат, который прогоняет его кровь через себя и очищает. А куда он сейчас уедет домой, как комиссованный по здоровью, такой аппарат есть только в областном центре, до которого ему ехать больше трёхсот километров. Вот сами подумайте: чтобы жить – ему раз в неделю нужно будет ехать в областной центр. Триста км туда, триста обратно…. Не хило, надо сказать. Да.., ещё медики говорят – даже если он будет исправно ездить на процедуры, жить ему всё равно лет восемь-десять. Не больше… И достаточно два раза подряд ему пропустить процедуры, процесс внутри его станет необратимым и смерть к нему придёт с жуткими болями от распада внутренних органов. И вопрос – Может быть, лучше им обоим было сразу умереть, чтобы вот так одному медленно умирать, а второму в одиночестве жить в полной темноте. Жестоко сказано, но наверно так лучше. Для всех…. Для них самих, для их родственников, которые будут видеть, как каждый день вот этот загибается, а тот бьётся обо все столбы и стучит палочкой перед собой на улице.

Смотрите и думайте своими головами. Если офицеры вам говорят, что это ЯД – значит это действительно ЯД! Если нельзя пить – значит действительно нельзя пить! Ну, а теперь их проведут вдоль строя, а вы очень внимательно на них посмотрите и запомните на всю жизнь, по какой причине их тут водят….

По команде командира полка обоих военнослужащих медленно повели вдоль строя полка, а по окончанию прохода, снова вывели на середину плаца. Командир долгим взглядом посмотрел на комиссованных и вновь обратился к полку.

– Я ведь недаром про офицеров сказал. Мы провели расследование этого случая и результаты его нас прямо поразили. Вот этот товарищ, – командир полка показал на зрячего, – был отправлен нами по поощрению в отпуск. Тут вопросов нет. Заслужил честно. И вот в отпуске его встречают, накрывают хороший стол, куда садятся всей роднёй и выпивают за сына, за отпуск и за нашу армию – надеюсь, её не забыли. И мы тоже ничего не имеем против застолья. Таковы наши традиции. В разгар застолья, когда все подвыпили, к нашему отпускнику подсел датый родной дедушка ветеран Великой Отечественной войны и задал ему вопрос – А как вы там, внучок, этим делом балуетесь? Тот ему отвечает – Что никак, дедушка. В самоволку не ходим, да и денег на немецкую водку жалко… И тут дедушка здорово удивился и ударился в воспоминание: – Да ты чего, внучок!? Зачем же её покупать? Я когда артиллеристом на войне был, мы вот с противооткатных устройств жидкость сливали и пили.

– Ты чего, дедушка, её же пить нельзя. Это ж ЯД, так нам офицеры говорят.

– Ерунда всё это. Видишь, я сижу перед тобой…, живой и здоровый. Мы эту жидкость через вату и уголь из противогазных коробок пропускали и пили.

Командир сделал паузу, посмотрел на виновника и, ткнув пальцем в того, продолжил: – И вот этот дурак, всё это запомнил. Приехал сюда и предложил товарищам выпить. Те ему справедливо говорят – Ты чего? Это же ЯД! А он им – Ни фига подобного, офицеры нам врут. Можно пить, мне дед рассказал, как они спокойно пили на войне и всё в порядке. И вот результат – четыре трупа, один слепой и вот он, потенциальный труп.

Начинаем разбираться глубже… Это я вам сейчас рассказываю – чтоб вы знали и не пейте эту гадость. Это действительно ЯД. Так вот его родной дедушка был отчасти прав. Потому что в войну все вот эти жидкости были на основе спирта и после неких манипуляций очищения, её можно было пить. Только вот сейчас за основу всех этих жидкостей, в том числе и Стеола М, что в противооткатных устройств закачен, используют очень сильную химию, которая и является смертельным ядом, только что спиртом пахнет. Поэтому и офицеры не врут.

Ну.., а этих через два часа, мы отправляем с сопровождающим офицером на вокзал и в Союз. Этот будет существовать в вечной темноте, а этот будет бороться за свою жизнь. Вернее, за её продолжительность….

Из глубины строя батареи донёсся солдатский шепоток: – Блинннн…, или он дедушку грохнет, когда приедет или всей роднёй его прибьют. Бедный дедушка.

Дембеля

– Командир…. Командиррррр…. Прапорщик!!!!!! Он что, тоже что ли пьяный? – Меня долго и сильно тормошили за плечи с двух сторон и в конце концов всё-таки сумели вытащить из глубокого и здорового военного сна. Очумелый, вскинулся и, сев на матраце, всё ещё мутными от сна глазами посмотрел на тормошивших меня работяг.

– Вооо…, наконец-то… Ты что, прапорщик, с солдатами квасил?

– С какими солдатами? – Непонимающе уставился на работяг в сильно замасленных спецовках.

– С какими…, какими? Не с мои же…. С твоими. Вон они нахрюканные валяются, – озлился самый замасленный рабочий и мотнул головой в сторону.

Я послушно повернул голову и увидел рядом с собой шеренгу солдатских матрацев, на которых в разнообразных позах, в пьяном угаре, пуская в воздух тихие стоны, слюни и здоровые солдатские газы, валялись мои подчинённые. Один даже лежал мордой в собственной блевотине.

И тут всё мгновенно вспомнил. И то что я старший команды, и то что мы уже второй день находились в командировке на Михайловском алюминиевом заводе, и то что бойцы вчера вечером, наплевав на меня, открыто и нагло ушли в самоход в город. Там-то они наверно и нажрались.

– Неее…, это они без меня, – удручённо протянул я и обречённо вздохнул, – проспятся…, вот тогда и устрою разборки.

Это пришлось сказать для рабочих, а сам про себя горестно подумал: – Как бы они сами со мной разборки не устроили.

– Ладно, ладно, командир, это твои проблемы. Беги скорее в цех, там твой солдат загашенный с ломиком бегает. Всю ночную смену разогнал. Как бы кого не покалечил или убил…, – заторопили меня оба работяги, стягивая с матраца.

– Погодите…, погодите…, – упёршись пятками в старый и расщеплённый паркет огромной комнаты, лихорадочно стал пересчитывать бойцов. Со мной было тринадцать человек, а здесь валялось только двенадцать. Кого тогда нет????

Я никак, в течение нескольких секунд, не мог сообразить – Кто там мог бегать с ломиком? Потом махнул рукой и выскочил впереди рабочих из «Красного уголка» цеха, куда нас определили на постой. Перебежал большую, пустую и мрачную комнату, выскочил на обширную железную площадку с крутой железной лестницей, спускающейся в сам цех. Выскочил и опёрся на железные перила, вперив свой взбалмошный взгляд в глубину цеха, пытаясь разобраться в обстановке. Со стороны моя фигура в бриджах, заправленных в хромовые сапоги, в тельняшке ВДВ смотрелась наверно колоритно и предполагала во мне либо матёрого матроса на капитанском мостике в самый разгар шторма, либо революционного, но тоже матроса, готового толкануть в массы речугу и зажечь эти массы на борьбу с Деникиным, или с Колчаком. Только беда была в том, что эти рабочие массы в количестве двадцати человек висели на козловом кране посередине цеха. Если человек семь вполне комфортно расположились на тесной площадке крановщицы, то остальные висели, цепляясь за всё, за что было возможно и уже из последних сил.

Вполне возможно, в другое время я бы и рассмеялся, наблюдая такую забавную картинку, но увидев меня, висевшие возмущённо загалдели: – Чё стоишь? Чё лупаешь зенками? Иди…, крути руки…, – и замахали свободными руками вниз.

А внизу грозно рыча, легко, как берёзовой веткой, размахивая внушительным ломиком, бегал и прыгал сержант Кренделев, азартно пытаясь ломом достать и сбить людей с крана.

Мигом покрылся холодным потом от самой мысли выйти один на один с обезумевшим сержантом, который по жизни был на голову выше, да и физически сильнее меня, двадцатисемилетнего прапорщика. Да и чего греха таить, я его ещё и банально боялся: даже трезвого. А тут слетевший с катушек…..

Поняв, что настал вполне возможно мой последний день жизни, я тем не менее с жизнерадостно-идиотским энтузиазмом повернулся к рабочим, застывшим в священным ужасе и так небрежно кинул им: – Счас…., я его крутану…, – и ринулся вниз по металлической лестнице. Страх пропал – Так и так погибать. Овладело спокойствие и как это не удивительно, но мозг выдал готовое решение: – Кренделев сейчас пьян в стельку. Обстановку вокруг себя не контролирует. Нужно только незаметно подобраться, внезапно напасть, сбить с ног и лишить его сознания….

Так и сделал. Короткими перебежками, прикрываясь станками. Как партизан. Я сумел зайти со спины сержанта, но несколько сбоку. И тут мне здорово помогла крановщица. Она начала сдвигать кран с висящими людьми в мою сторону и Кренделев, плотоядно и злобно, глядя вверх на жертвы, периодически подпрыгивая, тоже стал сдвигаться в мою сторону. Мне только и оставалось внезапно выскочить из засады и сделать красивую подсечку. Лом сразу же вылетел из рук сержанта и с оглушительным грохотом укатился под громадный станок, а громила Кренделев по инерции полетел вперёд и хорошо проехался мордой по бетонному полу. Но он ещё был опасен и его надо было вырубить. Стремительно, как коршун, накинулся на пытавшего вскочить сержанта и уже особо не целясь, стал его запинывать, прекрасно понимая, что могу что-нибудь ему сломать или вообще порушить здоровье. С пятого или шестого удара, тело сержанта обмякло и он провалился в глубокое забытье.

Пока его пинал, а потом стоял над телом сержанта, вытирая пот и, настороженно наблюдая за лежащим, был готов немедленно мочить его и дальше, если он зашевелится. Рабочие живо слезли с крана и обступили меня.

– Ну ты, прапор, и зверюга…. Вот на хрена его так было бить? – Посыпались осуждающие голоса рабочих со всех сторон.

– Уууу…, сукиииии…., – возмущённо завопил я и накинулся на обступивших, – я тут шкурой рисковал, пытаясь его обезоружить, а вы…. Чего тогда сами его не утихомирили, а ко мне прибежали? А если б кто-то из вас свалился с крана, ох и хорошо бы он отходил вас ломиком, тогда бы посмотрел, чтобы вы тут пели….. Ну, блин… раз такой базар пошёл, пошли вы на хрен. Я ухожу спать, а он очнётся вот и пожалейте его…

Подпустил матерка, махнул рукой и сделал вид, что сейчас уйду, но тут загалдели женщины из состава смены: – Ты чё…? Ты чё…? Офицер, хватай и тащи его к себе. Нам больше неприятностей не надо. Ты только завтра сильно его не ругай. Ну выпил, ну не пошло… Не убил же никого…

– Ха…, а вам обязательно чтобы убил…, – саркастически заговорил я, а потом вызверился на работяг, – Чего, морды ворочает? Хватайте его и тащите в «Красный уголок». Утром разборки с ним чинить буду.

Вырубленного и тяжеленого сержанта, с превеликим трудом, шестеро работяг, добросовестно пыхтя и обливаясь потом, затащило по узкой металлической лестнице в «Красный уголок» и положили на матрац. Дождавшись, когда они ушли, я бегло осмотрел разбитое лицо лежащего и сильно заскучал: выбиты два зуба, под левым глазом в пол лица наливающий угрожающей синевой синяк, правое ухо увеличилось в два раза и рассечена нижняя губа. Крови, правда, было мало. А ведь я ещё молотил и по корпусу – Может там всё тоже отбито и сломано? Может всё-таки врача вызвать? Но посмотрев ещё раз на ровно дышащего в отрубе дембеля – плюнул. Пьяный – оклемается.

Добрался до своего матраца и прилёг, решив утром полшестого встать, пока эти ещё дрыхнут, и уйти вообще с завода. Если не уйду, бойцы меня банально отзвиздюлят, да и наверно хорошо так попинают.

Сон долго не шёл и я впал в грустные размышления на тему – Ну, надо же мне так по замене попасть…..

……Замена с Германии в Союз, как не только я считал, но и другие сослуживцы – была удачной. Подавляющее количество заменщиков с полка шло в ЗабВо или в ДальВо и то в распоряжение округа. А уж из округа они разъезжались по дальним гарнизонам и качественным дырам. А мне повезло – прямая замена в 34 мотострелковую дивизию. Прямо в Свердловск. С отделения кадров дивизии направился с предписанием в арт. полк – тут же в городке. Попал в 1ю батарею, в списки которой был навечно зачислен Герой Советского Союза старший лейтенант Борщик Иван Владимирович. Повезло дважды. Так как в батарее из-за Героя большинство срочников были из славян. Пару грузин, один армянин, трое казахов. И всё. Наша дивизия была сформирована в 20м году по личному указанию Ленина в Баку и азербайджанцы по праву считали, хоть дивизия и стояла на Урале, но это была их дивизия, азербайджанская…. Поэтому весной и осенью эшелоны лучших комсомольцев Азербайджана, пополняли ряды дивизии. А я, глядя на лучших комсомольцев, с ужасом думал – А какие тогда худшие комсомольцы Азербайджана? Но это потом я так думал.

В строевой части полка познакомился с прапорщиком Дигусар. Николай. Молдаванин. 27 лет, как и мне. Он тоже только сегодня прибыл в арт. полк по замене с Венгрии и тоже попал в первую батарею. Только я командиром взвода управления батареи, а Николай старшиной батареи.

Обговорив все детали представления, быстро смотались до магазина и заряженные, как положено, направились в батарею представляться комбату.

Комбат первой батареи – капитан Беденко. Здоровый, ражий мужик. Благосклонно выслушал наши представления. Отрапортовав, мы с Дигусаром переглянулись и мигом из обоих дипломатов выставили на канцелярский стол водку и закуску.

– Молодцы, – веско изрёк комбат, – чувствуется опыт. Сработаемся.

Тут же скрутил пробку с горлышка и разлил водку по мутным стаканам. Выпили за представление, выпили за знакомство. А когда прикончили первую бутылку Беденко, аппетитно закусывая колбасой, так простенько сказал.

– Ну что ж. Полк сейчас в лагерях. Вы представились мне, а теперь шуруйте на вокзал и по домам. И приезжайте обратно, так…., – капитан прижмурил левый глаз, что-то просчитал в уме и выдал, – Месяца через полтора.

Удивлённо вскинул глаза на комбата – ведь только что рассказали ему и я, и Дигусар, что мы отпуска отгуляли и прибыли служить дальше.

– Товарищ капитан, так у меня и у прапорщика Дигусар вчера закончились отпуска.

Комбат потянулся за второй бутылкой и, разливая водку, продолжил: – Вот я и говорю. Езжайте ещё на полтора месяца и потом приезжайте в батарею. Да…, перед отъездом не забудьте рапорта написать на очередь по предоставлению жил. площади.

Я решительно отодвинул стакан с водкой в сторону. Посмотрев на меня, тоже сделал и старшина.

– Товарищ капитан, что-то не пойму. Мы приехали, представились. Вы сейчас должны нас представить личному составу. И всё. Приступаем к приёму должности. А вместо этого вы отсылаете нас по домам. Объяснитесь.

Беденко весело ухмыльнулся на мою запальчивую тираду и пододвинул к нам стаканы: – Ладно, ладно. Чего в бутылку сразу полезли? Хотите, чтобы вас представил личному составу – сейчас представлю. Думаю, что потом вы сами всё поймёте. А пока выпьем.

Комбат вышел из канцелярии и дал команду на построение, а через пять минут мы уже были представлены.

Мдаааа…. Перед нами стоял воинский строй, но если бы меня с завязанными глазами привезли сюда и развязали, то увидев людей в строю, я подумал, что попал на Зону. И передо мной Зеки. Бритые головы, угрюмые и настороженные взгляды исподлобья, мрачные выражения лиц. Все как на подбор здоровяки и крепыши, источающие угрозу и физическую силу. Впечатление усугублялось ещё фуфайками без погон, в которые они были одеты. Не добавляло настроение и толпа азеров, любопытно столпившихся по бокам строя батареи, но несколько в стороне. И по манере, по развязным позам, по гырканью гортанными голосами, чувствовалось, что здесь они настоящие хозяева.

Беденко недовольно зыркнул на азеров и те, ощущая угрозу от здорового и авторитетного офицера, стали медленно и недовольно расползаться по расположению. Чувствовалось, что этого офицера они опасаются.

Распустив строй, мы за комбатом вновь зашли в канцелярию: – Ну что, нужны ещё пояснения? – Комбат засмеялся.

– Парни. Это дембеля. К сожалению, в батарее только два офицера – я и старший офицер на батарее старший лейтенант Богданов и всё построено так, что они воспринимают только меня и Богданова. Они увольняются через месяц-полтора и вас они не будут слушать. И авторитета своего вы у них не завоюете. У нас хоть в батарее славяне в основном, да ещё во взводе управления командира дивизиона, а во всём остальном дивизионе азербайджанцы. Да и в полку, в основном азера. Вы их тоже видели. Так что езжайте домой, через месяц-полтора всех уволим. Азера-дембеля тоже уволятся. Наберём молодёжь – вот тогда и будете работать. А сейчас – только нервы себе мотать. Да, кстати, так как у нас зачислен в списки Герой Советского Союза, а он родом из под Киева, то их обл. военкомат вышел с инициативой в нашу батарею – прислать весь рядовой состав с деревни, откуда родом Герой, старший лейтенант Борщик. А это совхоз-миллионер, несколько тысяч жителей и солдат в батарею будут отбирать на общем собрании совхоза. Так что должны прийти хорошие ребята. Нам главное только молодых сержантов с учебок хороших подобрать. Вот. – Поставил точку в своих рассуждениях Беденко.

Я мрачно хлопнул стакан водки и ворчливо проговорил: – Что я дембелей не видел? Они везде одинаковые. Какая разница, когда вливаться в коллектив и ставить себя в нём – сейчас или через полтора месяца? Я хочу сейчас. Зато через полтора месяца, на полном основании молодёжью буду крутить…

Примерно тоже самое сказал и Коля Дигусар, правда уверенности в его голосе на несколько порядков было меньше, после чего комбат подвёл итог всего представления: – Ну что ж. Это хорошо, что вы не испугались, но тяжеленько вам тут будет….

Полк находился на полигоне, а 1ая батарея, которая оставалась на неделю в пункте постоянной дислокации, на следующий день после представления тоже выехала на полигон.

Где и начался у меня процесс становления в новом коллективе.

Бойцы батареи восприняли меня, как командира взвода управления, с безразличием. Даже мои бойцы со взвода, без любопытства и равнодушно восприняли мое выступление перед ними и мои требования к ним. Лишь высокий и внушительного вида дальномерщик рядовой Жежера с презрением сплюнул в строю.

Пришлось сделать вид, что я этого не видел, хотя ну очень чего-то и сразу захотелось зарядить ему кулаком «в дыню».

– Ничего…, – прошептал про себя, – успею ещё до дембеля почесать об твою рожу кулак.

К огневикам я пока не лез, там лидером у них был сержант Кренделев. Здоровенный парень, под два метра, угрюмый и источал явную угрозу. Под стать ему были и остальные огневики. Тут рулил старший лейтенант Богданов и бойцы полностью ему подчинялись.

Надо отдать должное – бойцы были хорошо подготовлены и у меня не возникало ни каких с ними трений на занятиях и учениях. Всё, что было положено делать, они делали и выполняли мои требования тоже, быстро разобравшись, что я не новичок в артиллерийском деле. Но когда занятия и учения кончались, вот тогда начиналась бодяга. Тут для них я был Никто. Даже чмошный Жежера, которого сразу же сумел под себя подмять, начинал юлить. Справедливости ради, нужно добавить – за это время я сумел только его и подчинить себе. Остальные просто игнорировали меня и мои требования. Комбат не лез в мои дела и во взаимоотношения с бойцами, справедливо рассудив – если я сам не заломаю их, то и бессмысленно мне в этом вопросе помогать. А я сам не лез со своими проблемами к Беденко и Богданову, считая «не мытьём, так катаньем» всех всё равно поставлю в строй – Вода камень точит.

Коля Дигусар сломался сразу, пустив всё на самотёк, и часто «плакался мне в жилетку». С остальными солдатами дивизиона контактировал в лагерях минимально – так как в ходе занятий и учений соприкасался с ними редко. Хотя эта азербайджанская диаспора третьей и второй батареи раздражала меня, своей деланной независимостью и наглостью. Здесь рулил здоровенный азер по фамилии Ибрагимов со второй батареи. Наглая сволочь. По нему, как минимум, плакал дисбат годика так на два. Но вся система оценки подразделений и частей, воспитательный процесс в Советской Армии был поставлен так, что таких скотов довольно сложно было засунуть в дисбат. Поэтому они держались довольно свободно и развязно. Командир второй батареи капитан Кальнев, тоже буквально перед нами принял батарею и тоже бился со своим личным составом, чтобы взять его в узды, что давалось ему с определённым трудом. Если командиры третьей батареи и моей, капитаны Князев и Беденко, были «Рексами» и авторитетными офицерами в полку, да и выглядели внушительно, то двадцатисемилетний Кальнев, с юным розовым лицом в этом плане проигрывал и ему было тяжело ломать личный состав, в том числе и такую скотину как Ибрагимов.

…..Быстро пролетели лагеря и мы вернулись в полк. Вот тут то и понял что такое «тяжеленько и с чем это едят». Разгрузились и на вечер я планировал сходить в баню. Но старшина, которого комбат назначил ответственного на вечернюю поверку, плюнул на всё и слинял в город и мне пришлось отложить свои планы. Я оставался на поверку. В дивизионе ответственных больше никого не было и личный состав занимался чем кто хотел. В основном это было бесцельное шатанье по огромному этажу, где и располагался наш дивизион. Как таковой вечерней поверки в остальных подразделениях не было, а в своей батарее хоть и с трудом, но сумел собрать личный состав и построить их в две шеренги. На мои неоднократные команды «Равняйсь», «Смирно», «Отставить», «Равняйсь» и «Смирно» бойцы не реагировали, выкатывая в изумлении глаза, как будто эти команды слышали впервые в жизни. А кругом строя батареи собралась толпа азеров со своим лидером Ибрагимовым и издевательски гоготала. С каменным лицом я не реагировал на этих ублюдков, понимая, что если попытаюсь сейчас разогнать их или качнуть свои права, ничего не получится и буду только смешон в своих бесплодных попытках. Их было много и они чувствовали свою силу. Поэтому, стиснув зубы, раз за разом подавал команды и наконец-то добился более менее порядка в шеренгах батареи. Сделав перекличку, доведя задачи на следующий день, я распустил строй и тут ко мне развалистой и медленной походкой двинулся Ибрагимов со своими прихвостнями.

– Вот оно…, проверка на вшивость, – насторожился я, но виду не подал.

Ибрагимов вплотную приблизился ко мне, остановился, жёстко глянув и сильно, панибратски хлопнул меня по плечу: – Ну что, прапор, как тебе у нас нравится?

Не знаю какой реакции ожидал от меня солдат, но явно не той, какая произошла. Понимая, что сейчас поступаю единственно правильным способом, резко развернулся и изо всей дури, что у меня была, врезал дерзкому нахалу в челюсть. Удар был такой силы, что я сам еле удержался на ногах и чуть не сломал себе руку. Ибрагимов же, совершенно не был готов к такому удару и, завалив стоявших сзади него двух земляков, отлетел к ружейной комнате, сильно ударился о массивную железную решётку и под изумлёнными взглядами присутствующих сполз на каменный пол. Все опешили и замерли, не веря своим глазам и тому, что какой-то там прапорщик не испугался их. К сожалению, вырубить даже таким ударом Ибрагимова не удалось. Тот медленно поднялся на ноги, с каждой секундой всё больше приходя в себя, и вдруг кинулся на меня.

Я мгновенно встал в стойку, чтобы встретить атаку не только Ибрагимова, но и его земляков, которые внезапно оглушительно заорали и, мешая друг другу, тоже полезли ко мне. Но тут неожиданно вмешалась батарея, дружно бросившееся в свалку. Мне даже не позволили махнуть хотя бы ещё раз кулаком. Азеров оттеснили вглубь помещения, а Ибрагимова схватили за руки и крепко держали, но тот уже бесновался, дёргаясь в мою сторону. На шум со спального помещения прибежал остальной личный состав и в течение пяти минут стоял оглушительный гам. Меня оттеснили в сторону и бойцы батареи кого-то из азеров в этой свалке успели тихонько попинать, а я продолжал стоять, прижавшись спиной к стене, всё ещё не зная чем для меня всё это закончится. Хотелось верить, что сейчас, как в хорошем кино, откроется дверь, ввалится дежурный по полку и выстрелами в потолок утихомирит эту толпу. Но шум и гвалт как-то само собой быстро сошёл на нет. Ибрагимов тоже перестал орать и теперь злобно смотрел в мою сторону. Наступил тот роковой момент – равновесие, когда чаша весов могла качнуться в любую сторону. Либо в мою, либо в его. Оба мы понимали, что должны, без порухи для своего авторитета, выходить из создавшегося щекотливого положения. Ибрагимов уже понял, что запугать или сломать прапора не получилось, а вступать в драку – значит, его тогда надо мочить и мочить серьёзно. Но тогда последствия для него будут очень непредсказуемы. Я тоже понимал, что если полезу с кулаками к Ибрагимову – то тогда и солдаты батареи не смогут меня защитить. Слишком много азеров набежало. Но надо было ставить точку и ставить красиво. А для этого моего опыта хватало. Решительно раздвинув солдат батареи, разделявших нас, я двинулся к Ибрагимову. Тот напрягся, настороженно глядя на меня, а вокруг нас все замолкли, ожидая продолжение конфликта.