Борис Батыршин
Тайна Пятой Планеты

Полная версия

IV

– Гарнье, что бы про него не говорили, гений. Его давно уже следовало выдвинуть на Нобелевку! Собственно, и выдвигали, раза два или три – но он всякий раз ухитрялся разругаться с теми, кто проявлял инициативу…

– Да уж, характер у него непростой. – согласился я. – Это если деликатно выражаться. А если неделикатно – склочник и скандалист, удивляюсь, как с ним люди работают!

Мы с Леднёвым сидели в сквере перед десятиэтажным зданием комплекса Центра Подготовки. Совещание закончилось полчаса назад; до следующего оставалось ещё минут сорок, и я, спустившись в холл, встретил там Валеру. Погоды стояли летние, но нежаркие, с приятным тёплым ветерком, мы устроились на скамейке в сквере и принялись беседовать.

– Среди нобелевских лауреатов по физике хватает непростых личностей. – заметил Леднёв – Один Эйнштейн чего стоил, или тот же Оппенгеймер…

– Гейзенберг вообще был нацистом. – усмехнулся я. – А Оппенгеймер свою Нобелевку так и не получил, хотя характер имел ещё тот, здесь ты прав.

– Это верно. – Валера кивнул. – Но все они по сравнению с Гарнье сущие ангелы – это при том, что его научные достижения как бы и не меньше, просто их ещё не оценили. Вот увидишь – лет через пять его будут превозносить наряду с Нильсом Бором и тем же Эйнштейном! И Нобелевка от него никуда не денется…

– Если раньше не пристукнут. – отозвался я. – Ты уже морду ему бил, найдутся и другие.

Мой собеседник мечтательно улыбнулся. Действительно, имел место в его биографии такой факт – ещё на станции «Лагранж», когда они с французским астрофизиком поспорили в очередной раз. Для Леднёва дело тогда закончилось домашним арестом в собственной каюте – Леонов взял сторону его оппонента, справедливо рассудив, что негоже кандидату наук чистить физиономию профессору, да ещё и своему руководителю. Гарнье же получил от начальника станции карт-бланш на изучение «звёздного обруча» – и, судя по результатам, неплохо им распорядился.

– Его работа по резонансным явлениям в тахионном поле высокого напряжения – это переворот, прорыв, принципиально новый подход! – продолжал меж тем Леднёв. – Даже первые практические результаты, вроде методов блокировки «обручей» крупнейшее достижение в этой области, а ведь он пошёл гораздо дальше! До сих пор всё, что связано с «батутными» технологиями было для наших физиков-теоретиков чем-то вроде чёрного ящика: известно, что на входе, ясно, что будет на выходе, а вот что внутри, никто толком не понимал. А Гарнье этот ящик вскрыл – и можно не сомневаться, оттуда немало всего появится!

– Например, энергия из «червоточины». – кивнул я. – Много и даром.

– Не сыпь соль на раны! – Валера скривился. – У Гарнье это идея-фикс, он все остальные направления из-за неё забросил! А когда я убедил научный совет Проекта не оказывать ему поддержки – взбеленился и подал в отставку!

История эта обсуждалась в Проекте на каждом углу, в каждой курилке, за каждым столиком в столовых и кафетериях, куда ходили по обеденным перерывам и молодые аспиранты, и маститые доктора наук. По слухам, поддержку Леднёву оказал сам всесильный И.О.О., после чего вопрос был решён окончательно. И это тоже тема для размышлений – Евгений наш Петрович просто так ничего не делает. Понять бы ещё его мотивы – но это, увы, из области фантастики. Есть вещи, разобраться в которых попросту невозможно, сколько не бейся лбом об стену…

– Ходят слухи, что Гарнье переманили японцы с англичанами. – заметил я. – Они намерены развернуть работы в этой области.

– Как и они ему. К счастью, у англо-японского космического консорциума, куда он перешёл, нет доступа ни к одному из «Звёздных обручей», только обычные батуты. Да и тех немного, штуки три, не слишком крупные. Правда, сейчас они строят станцию «Такэо Хатанака» – это в честь известного учёного, отца японской астрофизики. «Батут» на ней будет самым крупным на орбите Земли, втрое превосходя диаметром те, что на «Гагарине» и «Звезде КЭЦ»…

В конце аллеи показался грузовичок с голубой цистерной, несущий перед собой изогнутые водяные усы – в окутывающих их облаках брызг повисли две маленькие радуги. Приблизившись к нашей скамейке, водитель убрал напор – струи опали, превратившись в жалкие струйки, стекающие на асфальт. Мы благодарно помахали ему ладонями и машина неторопливо удалилась, унося с собой и радуги.

– Ладно, бог с ним, с Гарнье. – я проводил поливалку взглядом, немного жалея, что не решился освежиться – как вон те двое мальчишек и девчонка в «юниоровской» форме, что звонко смеясь, наслаждаются передвижным душем. – Расскажи лучше, что вы такое умали с «батутом» Зари, из-за чего рейс к Сатурну пришлось отложить на две недели?

– Бортников тебя всё же отпустил? А я-то думал, что он условие тебе поставит – либо больше ни единого пропуска, либо в академку, а то и вон из института!

– Я и сама удивилась. – вздохнула Юлька. – Спасибо Валере, это он его уговорил. Заявил – «без Травкиной никуда, расчётный алгоритм для резонансных частот тахионного зеркала она разрабатывала, вот пусть теперь и воплощает…» Рта профессору не дал раскрыть – а уж как тот старался вставить хотя бы словечко!

Я представил, как всклокоченный, похожий на студента Леднёв препирается с вальяжным, словно академик из довоенных советских фильмов, Бортниковым.

– Вообще-то он в чём-то прав. – продолжала меж тем моя подруга. – Алгоритм действительно разрабатывала я, и применять его нам придётся, и не раз. Если Валера собирается использовать «батут» для локации «звёздных обручей», то без сложных перенастроек не обойтись. Он ведь потому и добился, чтобы ему передали именно «Зарю» – на орбитах Земли и Луны ему экспериментировать не позволили, слишком много тут перемещается людей и грузов, слишком велик риск. А в системе Сатурна рабочих «батутов» всего два, да и сообщение не такое интенсивное – вот пусть и экспериментирует. Опять же, «обруч» на Энцеладе рядом, удобно…

Я слушал и крутил баранку – на обратном пути Юлька позволила мне вести машину самому. Час пик, машин на Ярославке полно – вот и свалила скучные обязанности на супруга. Все они такие, даже самые идеальные…

О планах Леднёва превратить «батут» «Зари» в нечто вроде «тахионного локатора» я узнал от него самого. Это тоже были следствия открытий Гарнье, как объяснил Валера: установив связь между резонансными колебаниями в разных «обручах», даже не соединённых «червоточинами», он дал в руки исследователям мощное орудие. Теперь, возбудив в действующем «батуте» определённые частотные вибрации, можно получить отклик от инопланетного «обруча», даже если тот и не активирован, а просто висит в Пространстве, изображая дырку от бублика. Наши и «их» тахионные зеркала действуют несколько по разному, объяснял Леднёв, и установить устойчивую «червоточину» между лунным «обручем» и «батутом» того же «Гагарина» мы пока не можем. А вот использовать первый для того, чтобы получить устойчивый вектор на второй – это пожалуйста, это сколько угодно. Потому он и настоял, чтобы «Заря» непременно отправилась к Энцеладу – собирается искать затерянные в Солнечной Системе «обручи» методом простейшей триангуляции. Одна засечка будет производиться с «Лагранжа», вторая – с «Гюйгенса», третья же – непосредственно с «Зари». Искомый объект, говорил Валера, может оказаться очень далеко от Сатурна, и чтобы получить устойчивые векторы, планетолёту придётся отойти достаточно далеко, возможно на несколько астрономических единиц – благо тахионные торпеды вполне это позволяют. А тут ещё находка на Энцеладе – Валера всерьёз рассчитывал найти там подсказки для будущих поисков, для чего намерен взять на борт «Зари» группу из трёх ксенолингвистов (новая научная специальность, родившаяся в процессе расшифровки символов с «обручей»). Что ж, хорошо бы он оказался прав – мотаться туда-сюда по Солнечной системе, подобно фашистским «функенвагенам», машинам-радиопеленгаторам из фильмов о светских разведчиках, мне не слишком-то улыбалось.

– Бортников и сам с удовольствием полетел бы с нами. – щебетала тем временем Юлька. – Он как раз заканчивает работу по некоторым аспектам резонанса взаимопроникающих тахионных полей, а действующего «обруча» и в глаза не видел! Профессор даже намекнул Валере, но тот пропустил намёк мимо ушей.

– Экий он у вас… невнимательный. – хмыкнул я. – Между прочим, отец тоже как-то обмолвился, что не мешало бы ему сходить с нами на «Заре», понаблюдать, как действует новая система отсоединения жилого «бублика». – это ведь он её разрабатывал!

Юлька посмотрела на меня с интересом.

– И что ты?

– А что я? Сказал, что в этом рейсе нам, скорее всего, не придётся ничего отстыковывать. А посмотреть, как эта система действует, можно и не удаляясь от дома. На ближайшее время намечены испытания здесь, возле «Гагарина» – вот пусть и любуется, сколько влезет…

– А отец?

– Вздохнул и согласился. Так что завтра мы с ним летим на «Гагарин» – между прочим, это будет его первый полёт в космос, событие! Может, и ты с нами?

– Нет, не выйдет. – она покачала головой. – Бортников настоял, что раз уж я улетаю, то пусть сначала сдам его коллоквиумы. Так что в ближайшие дня три об отдыхе придётся забыть. Поспать бы немного – и то счастье, так что ужин сегодня сам будешь готовить!

– Не дождёшься! – хмыкнул я. – Заглянем по дороге в универмаг на Смоленке, там отличная кулинария.

– Вечером-то? – Юлька скептически хмыкнула. – Наверняка у них уже шаром покати…

– Найдут! – уверенно заявил я, обгоняя неторопливо плетущийся туристический «Икарус» с огромными надписью «Интурист» по бортам. – Обязаны найти! Мы, в конце концов, герои Внеземелья, или где?

Мы висим в обсервационном зале «Гагарина», в метре от прозрачной скорлупы, отделяющих нас от мертвенного холода пустоты. Хотя, здесь, возле «Гагарина» она не такая уж и «пустая» – шныряют туда-сюда буксировщики, проплывают грузовые контейнеры, люди в скафандрах мелькают туда-сюда, подобно серебристым большим жукам, волоча за собой хвосты выхлопов ранцевых движков. Земля медленно наползает справа- снизу – её огромный горб не способствует ощущению вселенской пустоты, греет, подсвечивает своим голубоватым светом… То ли дело в «засолнечной» точке Лагранжа – там пустота межпланетная, абсолютная, и нет в ней ничего, кроме россыпей звёзд и шарика Солнца. А если повернуться так, чтобы не видеть ни его, ни корабля, охватывает непередаваемое ощущение: ты наедине с этим Ничто, крошечный квант тепла и жизни в бесконечности Вселенной…

На станции редко бывают туристы, но и тех сюда обычно не допускают – для них есть такой же зал на жилом, вращающемся кольце. Здесь же царит невесомость; к стальным полосам, разделяющим прозрачные секции купола, прикручены поручни, к которым следует пристегнуться, чтобы после неосторожного толчка не летать по всему залу, вызывая язвительные смешки посетителей.

Так мы и поступили. Отец впервые оказался в невесомости (несколько минут в переходном шлюзе во время пересадки с пассажирского лихтера не в счёт) и теперь его немного мутило, так что я заранее позаботился о гигиеническом пакете. Контейнеры с ними прикреплены к стенам зала – для таких посетителей, не прошедших специальных тренировок и непривычных к отсутствию тяготения.

А иначе никак – только отсюда можно со вкусом понаблюдать за зрелищем, ради которого он, собственно, и заявился на орбиту. «Заря» прошла ходовые испытания (рейс к Луне и обратно на ионной тяге), и теперь ей предстояло, подобно верблюду из Евангелия проскочить сквозь игольное ушко, в роли которого выступал кольцеобразный обитаемый отсек Гагарина. Размеры внутреннего кольца, где был установлен «батут», в принципе позволяли проделать подобный трюк, не зацепив за края, где смонтирована хитрая машинерия, создающая тахионное зеркало, – но буквально впритирку. Выполнить эту операцию с помощью собственных маневровых двигателей планетолёта – нечего и думать, так что «Зарю» заводили в «игольное ушко» сразу шесть буксировщиков, облепивших корабль, словно гигантские кальмары кита.

– А ведь по уму, моё место находиться там! – я показал на «омары». – Если придётся прыгать сквозь «батут» – то заталкивать «Зарю» в него буду в числе прочих и я.

– С чего бы это – ты? – удивился отец. – Когда «Заря» нырнёт в зеркало, ты будешь внутри вместе со всем экипажем.

Я пожал плечами.

– В принципе да – но мало ли как дело пойдёт? Конечно, в хозяйстве Леонова найдутся опытные пилоты – один Шарль д'Иври чего стоит, видел бы ты, как он поймал сразу два контейнера и оттащить их к грузовому причалу! – они и будут запихивать корабль в «батут». А всё же мне не помешало бы поупражняться.

– Ну-ну, только не надо скромничать – улыбнулся отец. – Я видел твой формуляр, там достаточно лётных часов именно на буксировщиках!

Я усмехнулся.

– Пап, знал бы ты, сколько ошибок я наделал, особенно, когда мы швартовали «Николу Теслу» к станции! Вспомню – в дрожь бросает! И то, что дело тогда ограничилось разбитым «омаром», иначе, чем чудом не назовёшь. Да, конечно, опыт пилотирования у меня был немалый, но всё больше на «крабах», да и нервишки расшалились, руки тряслись, как с похмелья… Нет уж, тренировки, упражнения на тренажёрах, матчасть – век живи, век учись! Тогда есть шанс, что не помрёшь дураком, а заодно и не угробишь ни в чём не повинных людей!

– Тебе виднее. – согласился отец. – Но сейчас они и без тебя справятся. Мне больше интересно, как они будут отстыковывать «бублик» от реакторных колонн. Для этого тоже нужны буксировщики, вот и понаблюдаешь. Уж это тебе наверняка придётся проделывать!

– Вообще-то на планетолёте два «омара». – заметил я. – Так что помощник у меня будет, и я даже знаю, какой.

– Юра Кащеев, ваш второй астронавигатор?

– Он самый. – кивнул я. – В экипаже он лучше всех управляется с буксировщиками, так что второй «омар» закреплён за ним. Но ты прав: теперь, когда Шарль на «Гюйгенсе», подобные операции – моя зона ответственности. Но сомневаюсь, что нам придётся разделяться. У Леднёва на «Зарю» совсем другие планы, так что чует моё сердце: из системы Сатурна корабль вскорости отправится куда-нибудь ещё, причём целиком, а не по частям.

Он помолчал.

– Когда вы стартуете?

– А то ты не знаешь! Через неделю, максимум, восемь дней. Могли бы и раньше, но Леднёв тормозит – он сейчас в Штатах, заканчивает расчёты для будущей «тахионной локации». Вот прибудет на «Зарю» – так сразу и отправимся. На «Лагранже», небось, ледорит роют от нетерпения – так их тянет расковырять найденную дверцу…

«Заря» тем временем подошла к станционному «батуту» вплотную. Теперь она занимала половину видимого небосвода, и казалось, накатывалась прямо на наш прозрачный пузырь. Но нет – буксировщики, прицепившиеся к реакторным колоннам, выстрелили белёсыми струйками выхлопов, нос корабля пошёл чуть в сторону и скользнул в «дырку от бублика». Ещё десять ударов сердца – я не заметил, что задержал дыхание, – и махина тахионного планетолёта проскочила «батут» и оказалась на другой стороне «Гагарина, где мы уже не могли его видеть.

– Жаль, я не могу лететь с вами… – Отец проводил корабль взглядом и вздохнул. Мы сейчас заканчиваем проект нового тахионного планетолёта, прямого потомка вашей «Зари». Новые корабли собираются строить большой серией, закладывают сразу три штуки – два на орбитальной верфи «Китти Хок», и ещё один на «Мстиславе Келдыше», эта верфь. только-только вошла в строй. Так что, сам понимаешь, вздохнуть некогда, я и сюда-то вырвался с трудом…

– Ну, ничего, ещё слетаешь в Дальний Космос, какие твои годы!

– Тот-то и оно, что мои. – отец снова улыбнулся, и снова не слишком весело. – Все мои, до единого…

Ну да, припомнил я, во Внеземелье новичков допускают только до сорока пяти. Он, несмотря на свои регалии и должность ведущего инженера Проекта – как раз новичок и есть, даже за пределы гравитационного колодца выбрался впервые. Что ж, у него осталось шесть лет – не то, чтобы на пределе, но и не слишком много….

Но вслух я, конечно, ничего не сказал. Отец молчал; я делал вид, что любуюсь видами родной планеты, видной отсюда уже на треть.

– А вы, значит, улетаете через неделю… – тихо произнёс он. – Что ж, удачи тебе… сын!

V

Из записок

Алексея Монахова.

«…Знаете, что такое «дежа вю?» Знаете, конечно, кто же не знает… Со мной это явление приключается постоянно, как вот, например, сейчас. Я снова в своей каюте (они на «Заре» такие же, как на любой орбитальной станции) и передо мной на столике распахнутый ноутбук. Термин этот здесь ещё не прижился – а я вот пользуюсь…

Предстартовые дни пролетели незаметно. Ещё вчера я собачился со снабженцами на «Гагарине» по поводу дополнительных ремкомплектов к «омарам» (буксировщики в моём ведении, как и пристыкованный к одной из реакторных колонн малый орбитальный грузовик) – и вот сижу, наслаждаюсь кратким периодом ничегонеделанья. Каюта у нас с Юлькой общая, но она сейчас с лаборатории с Леднёвым изучают магнитные ленты, которые Валерка привёз из США, из Ливерморской национальной лаборатории. Раньше там занимались разработками ядерного оружия, но с тех пор мир изменился, призрак атомного гриба больше не нависает над человечеством, и лабораторию целиком переориентировали на нужды Проекта «Великое Кольцо». В частности, там стоят шесть новейших суперкомпьютеров «Крей-1», которые только и способны потянуть Валеркины расчёты. В СССР таких пока нет; Юлька ездила в Ливермор вместе с Леднёвым, и до сих пор ходит под впечатлением от увиденного.

В данный момент они кормят бортовую ЭВМ заокеанской магнитной лапшой; я же со скуки решил взяться за дневник – а то что-то давненько я его не открывал… Вот запущу окончательно – и откуда потом брать свежие впечатления для задуманной книги? «Уральский Следопыт» ждёт, напоминает, обещая публиковать по главе в каждом номере…

Но пока с книгой придётся повременить. Я снова выпал из информационных потоков – за две недели предполётной подготовки на «Заре» ни разу не включил телевизор, чтобы посмотреть новости, а ведь земные программы здесь ловятся, и превосходно! Что до газет – то пока корабль висел на орбите Земли, их регулярно доставляли на борт в виде микрофиш, для чтения которых имеется специальный аппарат. Им-то я и воспользовался – три часа кряду изучал газетные полосы на блёклом экранчике размером со школьную тетрадь на глазах у посетителей кают-компании, недоумевавших, как можно тратить время на подобную ерунду…

Может, конечно, и ерунда – но определённая польза от газет всё же есть. В одном из англоязычных изданий (кажется, заокеанская «Нью-Йорк Геральд»? Уже не припомню…) я отыскал упоминание о громком скандале, разразившемся недавно в научном мире, с участием – ну конечно, нашего с Леднёвым старого знакомца, астрофизика Гарнье! Не знаю, почему Валерка не упомянул об этой истории – может, ему банально стало стыдно за коллегу? Хотя, от француза чего угодно можно ожидать, особенно после его ссоры с руководством Проекта и перехода в англо-японскую «батутную» программу…

Если вкратце, то Гарнье ушёл с прежнего места не с пустыми руками. Нет-нет, никаких хищений, растрат и прочей уголовщины – он всего лишь прихватил с собой сведения о том, где на Земле следует искать ещё один «звёздный обруч». Сведения эти, добытые в результате расшифровки части символов с лунного «обруча», не секретны, но то, что француз, не поставив в известность бывших своих коллег и руководство Проекта, передал их «конкурентам», никого не обрадовало – а кое-кого и натолкнуло на малоприятные мысли…

И ведь было с чего! Предполагаемое место нахождения «обруча» – в австралийском секторе Антарктиды, на Земле Уилкса. Руководство Проекта давно добивалось от австралийцев разрешения на поиски, но те сперва тянули, ссылаясь на какие-то формальности, и в итоге отказали. Это случилось всего через пять дней после того, как Гарнье сменил место работы – а ещё через неделю транспортные самолёты Королевских Воздушных сил перебросили на посадочную площадку в ста двадцати километрах от австралийской станции «Кейси» несколько десятков тонн грузов, в том числе, экскаваторы и тяжёлые трактора с ледорезным оборудованием. Всё стало ясно: англичане и их партнёры по космическому Содружеству решили сами добраться до «обруча». Руководство Проекта в ответ сделало попытку протолкнуть через ООН резолюцию о своём исключительном праве на любую работу с «обручами», но результата не добилось. Как раз сейчас готовится к подписанию всепланетная конвенция о запрете ядерного оружия, и ссориться с англичанами, без чьей подписи этот документ не стоит бумаги, на которой он написан, никто, естественно, не спешит. Заседание по «обручам» откладывалось не меньше четырёх раз – а тем временем, англичане вместе с японцами и австралийцами развернули в Антарктиде масштабные работы и на пушечный выстрел не подпускают туда посторонних наблюдателей.

Не то, чтобы меня это обеспокоило: хотят – пусть выкапывают, прямых запретов на изучение «звёздных обручей» нет. Другое дело, что добраться до них без прямого разрешения руководства Проекта невозможно. То есть, до сих пор было невозможно – но если англичане добьются-таки своего, ситуация изменится. А ещё, не даёт мне покоя фраза Валерки о то, что Гарнье готов играть с могущественными силами, которых толком не понимает – даже теперь, когда его теория тахионного резонанса признана и приносит практические плоды, свидетельством чему наша экспедиция…» «…Спросите, откуда у меня появилось свободное время для газет и, тем более, дневника? Дело в том, что «Заря» должна была прибыть к Энцеладу через станцию «Лагранж», после чего экипаж немедленно включился бы в работу. Но – не сложилось, и благодарить за это следует Леднёва. Валерка категорически воспротивился прыжку сквозь стационарный «батут». Это, заявил он, безвозвратно нарушит тончайшие настройки, с которыми они с Юлькой мучились без малого неделю – а без них на экспериментах по «тахиолокации» (термин изобретённый им самим) можно будет ставить жирный крест. Против малых «зеркал», создаваемых тахионными торпедами, Леднёв ничего не имеет, хотя, подозреваю, будь его воля – заставил бы нас тащиться в систему Сатурна на ионных движках. Но это, к счастью, невозможно – а потому мы движемся прыжками, по разведанным во время первого рейса «Зари» опорным точкам. Первая – примерно на уровне орбиты Марса, вторая в поясе Астероидов, ну а третья уже в системе Сатурна, между орбитами Титана и Япета. Оттуда к Энцеладу мы пойдём на ионной тяге, и это будет самая продолжительная часть нашего путешествия…

После второго прыжка, пока Юлька возилась с программированием торпеды, Леднёв опробовал свою методику, взяв поочерёдно пеленги на лунный «обруч» и на тот, что вморожен в лёд Энцелада. Валера пытался взять ещё один, на «засолнечную» точку Лагранжа, где висит в пространстве третий «обруч», но успеха не имел – виной тому Солнце, как раз оказавшееся между «Зарёй» и объектом. Я сгоряча предложил поискать ещё какие-нибудь отклики – ведь собирался же он разыскивать другие «обручи», ещё не обнаруженные. Леднёв отказался, сославшись на необходимость довести до ума настройки своего «тахиолокатора» – но при этом глянул на меня как-то странно…»

«…На нашем корабле нет кота. Это не жалоба, не просто констатация этого прискорбного факта. Честно говоря, я успел привыкнуть, что на корабле или станции рядом с людьми присутствует эдакий комок шерсти, и душевной теплоты, неважно, гавкающий или мяукающий. Объясняли же психологи Проекта, что подобные питомцы необходимы, чтобы поддерживать душевный климат в нашем дружном коллективе – и где же он, спрашивается?..

Найн, ноу, нон – нету, не судьба. Юрка-Кащей, перед тем, как отправиться на «Зарю», специально заглянул за котом в «Астру». Оказывается, там действует целая программа проверки пушистых космонавтов на предмет адаптации к незнакомой обстановке. Помогают в этом двуногие обитатели подземного комплекса – ребята и девчонки, участники «юниорской» программы, проходящие в «Астре первичную обкатку на предмет психологической совместимости в условиях многодневной изоляции от окружающего мира. Что и говорить, условия для котиков экстремальные, особенно с учётом темперамента и общей бестолковости будущих покорителей Внеземелья – так что проверку проходит лишь каждый третий из хвостатых соискателей.

Юрке не повезло – за два дня до его визита из «Астры» забрали единственного мурлыку, признанного годным к службе в качестве психотерапевта во Внеземелье. Новые кандидаты на эту ответственную должность появятся не раньше, чем через месяц, а к тому времени «Заря» будет уже далеко от Земли…

Я попрекнул Кащея – мог бы взять Даську, его-то готовить не нужно, опытный котяра, ветеранский… Юрка помялся и ответил, что да, была такая попытка – тем более, Мира сейчас на гастролях и пресечь покушение на своего пушистого любимца не сможет. Увы, с этой задачей вполне справилась матушка нашей скрипачки – упёрлась, и ни в какую! Если у вас с Мирой шило в одном месте, и вы не способны сидеть на одном месте, – заявила она Юрке, – то можете скакать хоть по всей Солнечной Системе. Бешеной собаке семь вёрст не крюк, а Дасю она мучить не позволит, и так настрадался котичка…»

Обитаемые «бублики» космических станций устроены практически одинаково, точно так же, как и жилой сегмент нашей «Зари» – ведь он по сути, и есть такая же станция, только в слегка уменьшенном варианте. На внутреннем, «аппаратном» кольце смонтирована вся хитрая машинерия «батута», трубопроводы жидких газов и энергетическое оборудование. Наружное кольцо служебное, «сервисное» – склады, лаборатории, мастерские, шлюзы. Между ними подвижная, вращающаяся прослойка, обитаемая часть «бублика», в которой живёт и работает большая часть населения космической станции.

Аппаратное и сервисное кольца неподвижны относительно корпуса корабля, там царит невесомость; но если сервисное вообще не имеет деления на внутренние отсеки, это сплошная путаница труб, кабелей и токопроводящих шин, то два других кольца разделены на отсеки, соединённым сплошным коридором. Их внутреннее устройство диктуется функционалом, но, в первую очередь, наличием или отсутствием постоянной силы тяжести. Же Если посмотреть на поперечный разрез жилого кольца, то станет видно, что оно разделено на три слоя. В центре тянется кольцевой коридор, справа каюты, столовые, рекреационные залы и медотсеки – всё то, что создаёт среду обитания для экипажа. По другую сторону коридора расположены вспомогательные помещения – отсеки систем жизнеобеспечения, прежде всего, регенерации воды и воздуха, отсеки вспомогательного оборудования и, конечно, многочисленные лаборатории. Пол – палуба, как принято говорить на внеземных объектах – с внешней, вогнутой стороны жилого кольца, что определяется силой тяжести, создающейся при его вращении.

Сервисное, внешнее кольцо устроено иначе. Сплошного внутреннего коридора здесь нет, само кольцо разделено поперечными переборками на отсеки. Перебираться из одного в другой надо по трубе, тянущейся по всей верхней поверхности кольца – термин «верхняя», разумеется, условен, в силу отсутствия здесь силы тяжести. На противоположной стороне расположены шлюзы, стыковочные отсеки, люки ангаров буксировщиков, а так же «лифты» – устройства, позволяющие перебираться с вращающегося среднего кольца на неподвижное наружное.

Один из отсеков наружного кольца – это резервный мостик. Чтобы попасть туда надо, выйдя из «лифта», нырнуть в шахту, пронизывающую кольцо насквозь и оказаться в трубе-коридоре. После чего, следуя указателям, нанесённым на стены флуоресцентной краской преодолеть, хватаясь за поручни, примерно четверть длины коридора – и вот вы уже возле овального люка, на котором красуется табличка: «СЮРПРИЗ». Табличку эту Середа выпросил на студии имени Горького, куда нас пригласили после возвращения из системы Сатурна по случаю очередной годовщины любимого фильма, и собственноручно прикрутил её к люку. Волынов, бессменный капитан «Зари», обнаружив во время очередного обхода новый элемент дизайна, иронически хмыкнул, но от комментариев воздержался. Что ж, молчание начальства следует истолковать, как одобрение – и теперь резервный мостик иначе никто не называет.

Перед этой табличкой и стоял теперь я – вернее? не стоял, а висел, держась за поручень. До этого полёта я бывал на «Заре» лишь от случая к случаю, во время строительства и при подготовке к первому рейсу. До резервного мостика я тогда не добрался; вот и на этот раз дела, дневник и газеты не позволили мне выкроить минутку, чтобы заглянуть на огонёк в «молодёжную» кают-компанию. Ребята не раз меня звали, но я всякий раз отговаривался занятостью. Нет, никаких потаённых мотивов и, тем более, комплексов у меня не было, за исключением одного – я подсознательно ожидал увидеть за люком с табличкой «СЮРПРИЗ» тот самый пульт с картинками квартир, земных пейзажей и всего прочего, что украшало его в фильме. И не торопился разочароваться, обнаружив вместо этого интерьер резервного ходового мостика, слегка дополненный кофейным автоматом.

Звукоизоляция на корабле превосходная и, даже прислушавшись, я не уловил ни звука, исходящего из «Секрета» Что ж, если никого нет – не беда, зайду попозже; я надавил красную клавишу в стене слева от люка, и створка с мелодичным звуком отъехала вправо.

– Ты когда последний раз говорил с Валерой? – спросила Юлька. Я сидел в пилотском кресле, пристёгнутый ремнями, и потягивал из пластикового пузыря кофе.

– Надо говорить «крайний» – наставительно заметил Кащей. – примета дурная: «последний» – значит, совсем последний, понимаешь? Типа больше и поговорить не придётся, кому-то из собеседников кирдык.

– Я этих ваших суеверий не понимаю. – отрезала она. – И вообще, не встревай, а? Я ведь не просто так спрашиваю, важно, значит!

Я посмотрел на запястье, где мигал циферками индивидуальный браслет.

– Да вот сегодня и говорил, через час после того, как вы закончили возиться с тахионным локатором. Валера ещё сетовал, что не всё там у вас получилось, Солнце мешает, что ли…

– Это он о пеленге на «обруч» в точке Лагранжа. – Юлька нетерпеливо махнула ладошкой. – Но я не о том: тебе в этом разговоре ничего не показалось странным?

– Ну… – я сделал попытку вспомнить весь диалог с Леднёвым. – Было впечатление, что-то скрывает, недоговаривает. Ну, я решил: вымотался человек, устал, не хочет отвечать на вопросы, бывает… Придёт время – сам расскажет, а сейчас к чему его дёргать?

– То-то что скрывает! – Юлька подняла указательный палец. – И от меня, между прочим, тоже, и от Коуэлла. Мы с американцем потом просмотрели регистрационные ленты – и оказалось, что Валера взял ещё один пеленг, но никому об этом не сказал! Даже координаты не занёс в журнал наблюдений!