Борис Алексеев
Планета – надежда. Фантастическая квинтоль о добре и зле
Испанская история
Часть 1
Экая безделица…
Испания. 1993 год. Приморский городок Сан-Педро. Я иду по коридору оздоровительного бассейна Талассия. Прямо передо мной, из бокового прохода вышаркивает огромный сутулый старик и, покачиваясь из стороны в сторону, направляется к выходу. Его походка напоминает колыхание шлюпки в волнах на короткой береговой привязи.
По причине хронического безделья (вторую неделю мне не случилось найти хоть какую-то работу) я придумываю себе занятие и беззаботно направляюсь за стариком. Как гребцы на двухместном каноэ, мы синхронно движемся по извилистому каньону коридора и через пару минут попадаем в просторный вестибюль бассейна.
Мне двадцать лет. Для меня жизнь – это щедрая, расточительная игра, моя игра. И я играю на выигрыш независимо от окончательного результата!
Старик что-то шепчет консьержке, та улыбается и подаёт конверт. Он вскрывает печатку, пробегает глазами содержание бумаги и вдруг резко оборачивается в мою сторону. Я едва успеваю отвести глаза.
В вестибюле много народа и довольно шумно. Надеясь, что старик не обратил на меня внимания, я продолжаю исподволь в полоборота наблюдать за ним. Мой визави тщательно мнёт таинственную бумагу и опускает комок в урну. С минуту он стоит, как бы провожая глазами брошенное письмо, затем расправляет сутулые плечи и решительно направляется к выходу.
Странные действия старика только увеличивают кураж преследования. Меня буквально распирает интрига происходящего, ведь я погружаюсь в чужую тайну! «Эх, был бы я писателем! – подумалось мне тогда. – Вот она – книга! Судьба вручает мне перо. Пиши!»
…«Каноэ» пересекает бурлящую гавань вестибюля, проходит «пороги» витражных входных дверей и оказывается на ступенчатой отмели огромного океана улицы. Я крадусь по-кошачьи метрах в четырёх позади старика. А он всё время прибавляет шаг, будто сбрасывает с сутулых плеч мне под ноги мгновения прожитой жизни.
Рискуя вызвать недоумённые взгляды уличных прохожих, я продолжаю идти за стариком и всё более любуюсь деталями его забавного экстерьера.
О, передо мной необыкновенный «исторический» артефакт! Длинные шорты болтаются на худых жилистых ногах, как открепившиеся паруса на двухмачтовой бригантине. Обут старик в поношенные кроссовки поверх плотных шерстяных носков. Сутулое, обнажённое до пояса тело исковеркано бесчисленным количеством лилово-коричневых пятен и мозолистых бугорков и напоминает старый морской бакен с налипшими чешуйками устриц, рачков и сухих перевязей морской травы.
Я спрашиваю себя: «Зачем ты идёшь за ним?» И продолжаю идти, не ожидая ответа…
Часть 2
Старик
Старик миновал территорию бассейна и направился к бухте. На одном из круговых перекрёстков он опять неожиданно обернулся. Я опустил голову и из-под руки посмотрел назад. Возле самой дороги, на балконе старинного особняка, мне привиделась молоденькая девушка. Она держала в руках красный, невероятно длинный шарф. Девушка непрерывно двигалась, подбрасывала шарф вверх и перебегала с одного края балкона на другой. При этом шарф, как воздушный змей, послушно следовал за ней. Наконец она остановилась, многократно повязала шарфом тоненькую шею и на моих глазах превратилась в огненный кокон! Мне припомнились строки из учебника начальной мореходки: «Красный свет маяка обозначает левую от безопасного сектора область для приближающихся судов». Знать бы тогда, сколько слёз и человеческого горя обнаружит в моей судьбе этот нехитрый ориентир житейского фарватера.
Но сейчас, очарованный танцем милой сеньориты, я застыл в неловкой позе, обернувшись назад и совершенно позабыв о старике.
Неожиданно среди шума машин и крика чаек мой слух уловил шарканье удаляющихся шагов. Звук стёртых подошв почему-то напомнил неприятное поскрипывание песка на зубах. Я повернул голову и увидел покатую спину старика далеко впереди, почти у самой бухты. Несоответствие расстояния и звука озадачило меня. Я снова обернулся назад.
Ни старинного особняка, ни девушки на балконе не было в помине. За моей спиной галдел городской рынок, и чёрные размалёванные негры липли к посетителям, как сладкая вата.
С того рокового дня прошло без малого семьдесят лет, но я отлично помню ужас, охвативший мой ум от внезапной перемены декораций. Однако самым удивительным оказалось не это. Увлечённый игрой в преследование, я не стал ломать голову над внезапной метаморфозой бытия, но беспечно (о, молодость!) поспешил за стариком!
Мы подошли к пирсу. Старик махнул кому-то рукой. Через пару минут напротив нас причалила старенькая двухмачтовая яхта. Судя по облупившейся краске и канатным скруткам, время службы этой старой посудины давно подошло к концу.
Старик обогнул парапет и по откинутому трапу перешёл на палубу.
– Ты идёшь? – спросил меня матрос, скручивая канат с оголовка пирса.
Я ловко перепрыгнул через ограждение и вслед за стариком ступил на дощатый трап.
Яхта отчалила от берега и уверенно легла на курс. Команда принялась выполнять обыкновенную морскую работу. На меня никто не обращал внимание. Я присел в одиночестве на кормовой рундук и от скуки стал разглядывать мускулистые тела матросов. Невнимание команды, несмотря на скромные размеры яхты, заставило меня наконец задуматься над тем, что происходит. Моё сердце начал поддавливать страх перед неопределённостью моего положения и, возможно, роковыми последствиями невинной шутки. «Вот оно как оборачивается безделье души!» – подумал я.
Тем временем яхта, подобно засидевшейся за рукоделием барышне, резво бежала в открытое море. Она весело приплёскивала палубу бурунами встречных волн и посверкивала в лучах солнца начищенным судовым металликом. Берег же напротив плющился и превращался (вместе с моей двадцатилетней биографией) в узкую, едва различимую полоску суши между огромным неподвижным небом и грозным морем, взволнованным предстоящими событиями этой книги.
Я в задумчивости опустил голову на грудь и вскоре уснул прямо на корме, обласканный тёплым попутным ветром и мерными покачиваниями моего нового пристанища..
Часть 3
Держи штурвал, парень!
К вечеру погода стала меняться. Сырой колкий бриз разбудил меня. Я попытался встать и тут же повалился обратно на корму при очередном хлёстком ударе волны о борт.
– Эй, челнок, – крикнул огромный матрос с рыжей копной вьющихся до плеч волос, – тебя кличет хозяин.
Я кое-как поднялся и, качаясь из стороны в сторону, побрёл в центр яхты. Цепляясь за канаты и всевозможные выступы судового оборудования, я не без труда смог подобраться к металлической двери капитанской рубки. Она была распахнута настежь и отчаянно болталась в такт общей качке. Привалившись к двери всем телом, я несколько раз постучал для приличия и, не ожидая ответа (за грохотом волн всё равно никто бы ничего не услышал), шагнул внутрь крохотного, уставленного приборами помещения.
Старик в повелительном тоне беседовал с капитаном о предстоящих морских передвижениях. Оба стояли ко мне спиной. Через минуту кэп обернулся и кивком головы приветствовал меня. Старик, не оглядываясь, проворчал:
– Кого там носит?
Неожиданно для самого себя я ответил так:
– Хозяин, ты звал меня.
В ответ старик ухмыльнулся и прошамкал съеденной нижней челюстью:
– Ну-ну.
Шестое чувство мне подсказало: этим «ну-ну» я только что зачислен в судовую команду.
– Эй, парень, рулить умеешь? – рассмеялся кэп. – Нет? Ну и лады, держи штурвал прямо и не сс….
Меня подмывало съёрничать и высказать витиеватую благодарность кэпу «за оказанную честь», но он уже отвернулся и продолжил разговор со стариком.
Часть 4
Знакомство
Часа через полтора вкруг капитанской рубки собралась в полном составе команда яхты. Кроме старика, кэпа и рыжего матроса, ещё два на вид отпетых морских волка, одетые в просоленные тельняшки, замыкали странное корабельное сообщество.
– Как зовут? – спросил меня кэп, стоя за спиной старика, развалившегося на единственном судовом стуле, привинченном к крепёжным вертикалям рубки.
– Огюст, – ответил я.
– Ты шёл за мной, – прошепелявил старик, и все в рубке уставились на меня, – зачем?
– Просто, – ответил я, не зная, что следует к этому прибавить.
– Просто? – усмехнулся старик. – Просто ничего не бывает. Я вёл тебя, мальчик.
Рыжий матрос поднёс старику кальян. Старик сделал затяжку, закрыл глаза и, казалось, отключился от происходящего.
– Это мои товарищи, – продолжил он через пару минут, указывая рукой на собравшихся вокруг матросов, – они свидетели моей долгой жизни. По глазам вижу, тебе не терпится взглянуть на собственную роль в этом спектакле на водах? – старик ещё раз и как-то особенно печально усмехнулся. – Скоро всё узнаешь. А теперь спать. Вахтенные – Филипп и Васса.
Я немного освоился с качкой и вполне сносно устроился вновь на кормовом рундуке, отведённом мне для сна. Я лежал на спине, положив под голову канатную скрутку, и смотрел на звёзды. Серебристые горошины посверкивали в чёрном бархате неба, как бесчисленный песок на отмели в лунную ночь. Звёзды казались настолько рядом, что пару раз я невольно протянул к ним руку. Сон постепенно сморил меня, и я уснул на этот раз спокойно и легко, доверив судьбу новым биографическим обстоятельствам.
Часть 5
Пробуждение
Разбудил меня яркий солнечный луч, брызнувший в расщелину растянутых в небе парусин. Я открыл глаза и увидел над собой вежливую физиономию капитана.
– Господин Огюст, – кэп склонился надо мной, как изъеденный морскими течениями знак вопроса, – как почивали?
– Спасибо, хорошо, – ответил я, немало удивлённый его вниманием.
– Завтрак готов! – гаркнул один из матросов, подбегая ко мне с подносом, полным разнообразной морской всячины. У подноса были загнуты края, чтобы при качке горшочки с кушаньями не падали.
– Спасибо… – ещё раз ответил я, стараясь скрыть удивление перед весьма странным вниманием к моей персоне.
Пока я завтракал, матрос покачивался надо мной сообразно колебаниям яхты. Интересная деталь, при любом отклонении его тела от вертикали поднос он держал в строго горизонтальном положении.
Окончив завтрак и отпустив матроса, я огляделся. Первое, что мне показалось странным, это отсутствие старика. Я несколько раз внимательно обшарил глазами палубу, но старика действительно не было нигде. На яхте деловито совершалась обыкновенная морская работа. Я подошёл к капитану.
– А где старик?
– Какой старик, господин Огюст? – ответил кэп вопросом на вопрос.
Я хотел продолжить дознание и вдруг запнулся. В голове мелькнула мысль о том, что роль старика в этом «спектакле на водах», судя по изменившемуся отношению команды, каким-то непонятным образом перешла ко мне. Его же самого нет и быть не может, потому что теперь есть я.
Мой взгляд больше не выискивал старика за судовыми выступами и нагромождениями, но внимательно вглядывался в лица матросов. И каждый из них, если наши глаза встречались, склонял голову в знак послушания моей ещё не высказанной воле.
Я присел в углу капитанской рубки на тот самый стул, на котором ещё вчера восседал старик. В голове отчаянно пульсировала кровь. Необходимо было сосредоточиться и обдумать моё новое положение и тактику общения с командой.
«Переубеждать их нет никакого смысла. Единственный аргумент, который мог бы всё расставить на свои места, это присутствие старика, но его нет!» Я вспомнил, как старикан смотрел на меня, когда я, исполняя его же приказ о немедленном отбое, вместе с матросами покидал капитанскую рубку. Мне тогда показалось, что он глазами умолял меня остаться, словно говорил: «Стой, я ещё не нагляделся на тебя! Побудь рядом…» Но я вышел, и он не остановил меня.
– Господин Огюст, курс, предложенный вами вчера, опасен даже для такого маневренного судна, как наше. Мы правим на шлейф, где мелководная каменная гряда может повредить корпус и создать нам определённые трудности. Прикажете не менять курс?
«Зачем он это сделал? – подумал я, понимая, что решение было принято стариком осознанно. – Этой ночью закончилось его время, он успел передать мне права на собственную жизнь, но, похоже, не успел вложить в своё таинственное послесловие самое главное – жить!
– Да, мы меняем курс на обратный. Мы идём в порт, – объявил я как можно более твёрдым голосом.
Предупреждая лишние вопросы и не дай Бог возражения, я вышел из капитанской рубки, «вельможно» указав кэпу на карту береговой линии, а рыжему верзиле – на штурвал.
Начался прилив, движение воды увеличило без того предельную скорость хода. Через три с половиной часа перед нами забрезжил тонкий горизонтальный силуэт берега. Ещё через час мы вошли в гавань Сан-Педро и причалили к пирсу набережной. Как только швартовый канат был наброшен на оголовок кнехта, я поспешил на берег.
Часть 6
Катрин
А теперь представьте изумление, которое я испытал, когда вышел на набережную. Вместо крикливого суматошного туристического Сан-Педро 90-х годов передо мной, как в сферическом кинозале, предстало давным-давно ушедшее время…
Портовая архитектура, мелкие киоски и журнальные тумбы, экипажи и фасоны платьев горожан походили на бытовые зарисовки первого десятилетия двадцатого века. Высокие жёсткие воротники, широкие шляпы и причёски в стиле девушек Гибсона, худые, спортивные силуэты и однобортные костюмы мужчин – всё это давным-давно вышло из моды и многократно забыто ею. Однако визуальная реконструкция быта столетней давности была выполнена весьма убедительно. «Наверное, – подумал я, – за время моего плавания в городе что-то изменилось, и на набережной прямо сейчас снимается какой-то исторический фильм…
Вдруг за моей спиной раздался хрупкий, как полевой колокольчик, девичий голосок:
– Хэй, Огюст! – я обернулся. Ко мне бежала молоденькая и лёгкая, как перо, девушка. Не успел я опомниться, как она обвила мою шею своими тоненькими соломенными ручонками.
– Огюст, Огюст, – шептала юная пэри, вжимаясь в мои небритые щёки, – ты вернулся, я так счастлива!
Ситуация!.. Крылами рук юная богиня обнимает вас, её густые шелковистые волосы щекочут вам ноздри, а вы… вы даже не знаете, как зовут вашу прекрасную незнакомку!
– Пойдём скорей! – девушка чмокнула меня в ухо и потянула за руку в сторону первой линии домов. – Мои с утра уехали в Торревьеху, я в доме одна. Я так по тебе соскучилась!
По дороге она без умолку рассказывала мне новости прибрежного квартала, случившиеся в моё (?) отсутствие. Я же разглядывал приметы незнакомого мне времени и старался понять, что на самом деле со мной происходит.
Мы подошли к старинному особняку. Его главный фасад был украшен многочисленной затейливой колоннадой. Над центральным портиком на уровне второго этажа располагался просторный балкон, увитый старой виноградной лозой. Точно такую же архитектурную деталь я видел, когда мы со стариком переходили улицу… Скаты крыши и пологие фронтоны дома посверкивали красной, недавно положенной медью. Во всём чувствовались умная мужская рука и женское внимание к мелочам.
– Пойдём же! – девушка открыла ключом высокую парадную дверь и буквально втолкнула меня в прихожую. Мы поднялись на второй этаж, прошли по коридору и оказались в просторной светлой зале. Три огромных окна наполняли высокие своды залы россыпями золотистого света. Я невольно улыбнулся, разглядывая дивный солнечный аквариум, в котором человек должен был, по замыслу архитектора, ощущать себя весёлой рыбкой, потерявшей связь с земной гравитацией.
– Ну что ты стоишь? Идём! – мы обогнули высоченную китайскую ширму и вошли в уютный, уставленный мягкой мебелью уголок.
Тут я заметил небольшой кремового цвета листок бумаги, подколотый к ширме на поперечную шёлковую вязь. Листок был исписан крупным неровным почерком. Я разобрал только первую строку: «Катрин, любимая…».
– А, это. – девушка поморщилась, – Это Рикардо, мой двоюродный брат. Влюбился в меня, как мальчик! Я ему говорю: «Рикардо, я же тебе сестра, ты не должен меня любить как женщину». А он за своё: «Браки заключаются на небесах. Кто там знает, что ты моя сестра?» Я ему говорю: «Бог всё про нас знает, и Дева Мария тоже!» А он: «Ну и пусть знают. Я всё равно тебя люблю и хочу на тебе жениться!» Тогда я рассказала отцу о проказах Рикардо…
– И что отец? – спросил я, думая совершенно о другом.
– Отец любил Рикардо и сказал: «Он смелый!»
– И что же дальше?
– Дальше? Да ничего. Рикардо не вернулся из плавания. Говорят, слишком много выловили дорадо и перегрузили шхуну. Из того звена не вернулся никто. А на следующий день мне сказали, что видели твою яхту у Розовых островов целой и невредимой. Я так за тебя обрадовалась, что совершенно не могла скорбеть по Рикардо, когда его память отпевали в церкви. Отец тогда на меня страшно разозлился: «Твой брат не вернулся, а ты даже слезы не прольёшь!» Вот так.
Девушка опустила голову и добавила:
– Не обижайся. Я тебя так долго ждала, я ни в чём перед тобой не виновата! Ты мне веришь?
– Конечно, верю, Катрин, – ответил я, наслаждаясь событием, указавшим имя моей «возлюбленной». Она присела на диван.
– Иди ко мне.
Я опустился перед ней на колени и поцеловал её ладонь:
– Катрин, я очень по тебе соскучился, но, милая, я так устал. Позволь мне передохнуть с дороги, – я говорил медленно, стараясь правильно подбирать слова.
– Конечно! – девушка облегчённо выдохнула, улыбнулась и весело спорхнула с дивана. Ни тени смущения или огорчения я не увидел на её лице, вновь искрящемся любовью и трогательной заботой обо мне. – Я провожу тебя в твою комнату! Отец разрешил, чтобы ты жил у нас. Он хочет с тобой поближе познакомиться и надеется подружиться. Пошли!
Катрин проводила меня на первый этаж в крохотную, любовно убранную комнату. Без лишних слов она нежно поцеловала меня в щёку и вышла, прикрыв за собою дверь.
Я остался один. «Господи, да что же, в самом деле, происходит?» В моей голове кружился, как карусель, ворох самых разнообразных чувств. С одной стороны, я горько сожалел о потере родного дома, где меня ждут отец и сестра. Как-то они сейчас там? И вообще, с какой стати я оказался в чужом времени, с незнакомыми мне людьми! А с другой…
Будет неправдой, если сказать, что «у себя» в 90-х я был востребован и счастлив. Я рано потерял мать. Отцовское воспитание скорее походило на десятилетний курс самостоятельности без права на ошибку. С любимой девушкой отношения, несмотря на взаимную любовь, так и не сложились. Она не смогла принять моё хроническое безденежье, а я – её высокомерную заносчивость по пустякам и внутренний настрой на всеядный разорительный шоппинг. «Тут, пожалуй, такого нет», – подумалось мне.
Перебирая в памяти впечатления дня, я с удивлением обнаружил, что отсутствие техники на улицах, за исключением двух-трёх забавных автомобилей с ревущими, как львиный прайд, двигателями и выхлопными трубами, извергающими громады чёрного дыма, меня нисколько не напрягало. Наоборот, я с трогательным удовольствием наблюдал многочисленные конки и огромные, несоразмерные человеку велосипеды. Пока мы с Катрин шли от набережной к дому, меня так и подмывало остановить проезжавшую мимо пустую пролётку, развалиться на её кожаном сидении и мчаться по городу, поглядывая свысока на осанистое дефиле прогуливающихся мимо горожан!
Часть 7
Хуан Антонио Гомес Гонсалес де Сан-Педро…
Утром меня разбудило осторожное постукивание в дверь. Я нехотя открыл глаза и тут же зажмурился от яркого утреннего солнца.
– Кто там?
– Сеньор Огюст, вас ждут к завтраку, – ответил низкий женский голос, видимо, служанки.
– Благодарю, сеньора, сейчас иду! – Я украсил ответ вежливым словом благодарности и вдруг понял: всё происходящее со мной – не сон! Да, время, в котором я оказался, давно кануло в Лету. Но ведь исторический взгляд на происходящие события – не единственный. Я понятия не имею о релятивистской механике Эйнштейна, но, говорят, там случается и не такое!
Меня охватил восторг эксперимента. «Ага, – подумал я, – теперь сообразно новым обстоятельствам мне предстоит изменить и внутреннюю моторику, и речь, и общий стиль поведения. Не захочу же я казаться белой вороной!»
Я оделся, тщательно оглядел себя в зеркало и вышел из комнаты. Действительно, пожилая служанка ждала у двери. При моём появлении она чуть присела, затем выпрямилась и, не говоря ни слова, торжественно поплыла вверх по парадной лестнице. Я последовал за ней.
Мы вошли в искрящуюся солнечным светом залу. Описанию этого великолепного помещения автор уже посвятил ранее несколько восторженных строк. В центре залы, за огромным обеденным столом сидели три человека – мужчина лет пятидесяти, красивая статная женщина (как сказали бы «у нас», – таинственного бальзаковского возраста) и несравненная Катрин.
При моём появлении мужчина, в котором трудно было не различить отца семейства и главу дома, встал и вышел мне навстречу.
– Папа, это Огюст, я прошу вас с ним познакомиться, – опустив голову, проговорила Катрин, чуть привстав на своём месте.
– Хуан Антонио Гомес Гонсалес де Сан-Педро, – торжественно произнёс глава семьи, протягивая мне руку.
– Огюст Родригес Гарсиа, – ответил я, пожимая его руку.
– Моя жена, Мария де Монтсеррат Риарио Мартинес де Сан-Хосе, – выговаривая имя жены, дон Хуан отвесил супруге церемониальный поклон, – моя дочь, э-э… впрочем, мою дочь вы, насколько я понимаю, уже знаете. Прошу за стол, сеньор Родригес, – усмехнулся хозяин и указал на единственный свободный стул.
Не успел я присесть, как слуга в потёртой малиновой ливрее поставил на стол четвёртый прибор и принялся украшать его всевозможными яствами.
– Сеньор Родригес, моя дочь сказала, что, пока вы были в плавании, ужасный пожар уничтожил ваше родовое гнездо в Картахене и вам предстоит отстраиваться заново. Примите мои самые искренние сожаления.
Я склонил голову, лихорадочно соображая, что мне следует отвечать на это печальное известие.
– В связи со случившимся позвольте мне, сеньор Родригес, – продолжил дон Гомес, – предложить вам услуги нашего дома, пока вы не исправите положение погорельца.
Отмалчиваться дальше не представлялось возможным.
– Досточтимый дон Гомес, примите мою искреннюю благодарность, – коротко ответил я, припомнив наказ отца: «Меньше слов – меньше печали».
По окончании приветственного ритуала дон Гомес, а за ним и все остальные приступили к завтраку.
Впервые в жизни я чинно принимал пищу. Это что-то!
В нашем светлом будущем мы совершенно не заботимся об изобразительной стороне дела. Польза целиком и полностью определяется количеством съеденного. Во время трапезы за спиной практически каждого едока изнывает от безделья какая-нибудь аппаратура. И привычка постоянно нажимать кнопки нарушает редкие минуты правильной и счастливой жизни.
Теперь же, постигая науку неторопливого застольного разговора, я отвечал на вопросы родителей Катрин и по ходу разговора вживался в чужую, незнакомую мне реальность. Одновременно я резал на кусочки дымящуюся на тарелке мякоть кордеро, сдобренную не менее, чем десятью приправами и соусами, которые предлагали слуги и лично сам хозяин. Я глотал отрезанные кусочки, не пережёвывая. Жевать и одновременно толково отвечать на вопросы у меня просто не получалось.
Наконец трапеза закончилась. Я и Катрин попрощались с родителями и вышли на городскую набережную.
– Катрин, скажи, – ко мне вдруг подступила злость, – имя Огюст и есть имя твоего возлюбленного?
Катрин остановилась и испуганно посмотрела на меня.
– Не спрашивай больше меня так! – она опустила голову и до боли вжала свои острые ногти в мою ладонь. – Ты мой любимый, ты – Огюст, ты, понимаешь?
