Борис Алексеев
Млечный город
Наши герои вглядывались в дно воронки, зачарованные свершившимся чудом, а за их спиной слышался приглушённый шум техники, и отчетливо доносились человеческие голоса. Наши герои обернулись и не поверили своим глазам. В полевом госпитале кипела жизнь. Санитары выбегали из операционных палат с пустыми носилками и вскоре вносили за брезентовый полог новых пострадавших. Вышел хирург. Он нервно закурил и стал широкими взмахами рук то ли разминать, то ли успокаивать собственное тело. Откинув брезентовый полог, выглянула санитарка.
– Григорий Ильич, у нас всё готово, можно начинать.
Хирург бросил недокуренную сигарету и торопливо вернулся в палату.
– Я ничего не понимаю! Отец игумен, объясните мне, что с нами происходит?!
Артур был похож на ребёнка, которого бесцеремонно ударили ни за что. Он едва ли не рвал на себе волосы. Непонимание происходящего сконцентрировало все его эмоции в одну большую боль. Казалось, он готов был схватить игумена за грудки и вытрясти из него ответ о смысле происходящего. Понимая нелепость задуманного, Артур обмяк телом и без сил повалился на землю.
– Нам не дано знать моментальный смысл происходящего, – ответил игумен, – просто поблагодарим Бога за Его милость и продолжим начатое.
Они вернулись через перелесок к лагерю и заглянули в одну из палаток. Вдруг Николка метнулся к койке в глубине натянутого брезента. На простенькой госпитальной раскладушке лежал пожилой человек с заплаканными глазами и смотрел в потолок.
– Вы живы! – в волнении произнёс Николка.
Человек медленно повернул голову и тихо прошелестел губами:
– К сожалению.
– А где ваша…
Николка умолк, видя, как страдальчески поползли брови несчастного вверх.
– Простите, я могу вам чем-то помочь? – спросил он, подсаживаясь на край раскладушки.
– Да, – человек сделал усилие, откинул одеяло и достал небольшую дамскую сумку, – открой, – попросил он Николку, и из его глаз снова потекли слёзы.
Николай расстегнул молнию и заглянул внутрь. В сумке кроме старомодной косметички ничего не было.
– Запомни адрес, – больной умоляюще посмотрел на Николку, – Москва, улица Зацепский вал, дом пять, квартира сто четырнадцать. Там живут наши дети. Отвези им эту косметичку как память о матери, – он перевёл дыхание, – о нас…
– Конечно!.. – Николка хотел сказать еще какие-то слова утешения, но вдруг заметил, что голова его собеседника странно повернулась на подушке, а глаза, как два искусственных стеклянных зрачка, замерли, уставившись в одну точку.
– Он умер, Коля, – тихо сказал подошедший игумен, помогая юноше встать с койки.
Затем он накрыл простынёй голову несчастного, наклонился и прочитал над усопшим разрешительную молитву.
– Ты его знал? – выйдя из палатки спросил Артур Николку.
– Да, мы ехали в одном купе. Они с женой всё время что-то ели, а я не сдержался и обидел их словом. Моя грубость всё это время мучила меня. Я чувствовал, что мне представится случай извиниться. И не успел…
Омоновцы попрощались и ушли. У края воронки остались отец игумен, Артур и Николка.
– Артур, отправляйтесь с Колей в монастырь. Я задержусь. Созвонимся.
В тот же день вечером сидели за чаем к келье отца Максима Артур и Николка. По комнате затейливо кружился аромат смородинного листа и лучистый запах свежеиспечённого монастырского хлеба. На столе стоял электрический самовар, формой своей напоминавший старые сапожковые самовары. Под потолком горела простенькая люстра местного электрического завода, перед иконами теплилась старинная лампада.
Отец Максим расспрашивал Артура о виденном, горестно качал головой и порой надолго задумывался, медленно расчёсывая бороду. Когда же Артур, захлёбываясь от волнения, касался самых необъяснимых ситуаций, священник просил уточнить совершенно странные подробности. Например, отца Максима необычайно интересовало: в то время, как котлован заполнился водой и вокруг пропало всё живое, не шёл ли от воды пар, и не помнят ли они в связи с этим горьковатого привкуса во рту. При каждом таком переспрашивании Артура охватывал небольшой истерический озноб.
– Ну при чём тут это?! – восклицал он, хватаясь за голову и вскакивая со стула.
– Это я так, Артурушка, так, просто переспросил, – успокаивал его отец Максим и со вниманием слушал дальше.
Наконец Артур завершил рассказ. Наступило долгое молчание. Отец Максим прихлёбывал чай, с треском надкусывал баранки и о чём-то усиленно размышлял. Артур и Николка сидели, практически не притрагиваясь к угощению.
– Да вы пейте, пейте! – вдруг очнулся священник. – В небе-то, поди, не жарко.
– Дядя Ма… Простите, отец Максим, – заговорил Николка, – что мне делать? Я сейчас думаю о том, что всё зло, которое я натворил в жизни, заслонила одна моя коротенькая грубость. Помните, я сказал нашим попутчикам, что они обжоры и пердуны? Вы меня тогда ещё устыдили. Так вот. Мне представилась возможность повиниться, а он взял и умер. И жена его погибла. И у кого теперь прощение просить? Их нет, значит, зло во мне так и осталось…
– Зло вообще живуче, – отец Максим положил руку Николке на плечо, – может, оно поторопило этого человека со смертью, чтоб ты мучился и навыкал жить с грехом. Не вешай нос, Господь всё видит, Ему же прощать тебя и придётся в конце концов. Если б ты успел повиниться, тот человек наверняка бы задумался: как поступить. В одно ухо бес ему нашёптывает: «Не прощай! Пусть помучается», а в другое ангел Господень щебечет: «Как простишь ему, так и тебе простят однажды!». Может, и не простил, бывает такое. Значит, лукавый под самое сердце его подобрался. А ежели б простил, поступил, выходит, как Бог наказывал. Вот ты к Богу и иди и всё ему, как мне, расскажи. Ежели помилует – почувствуешь, ждать долго не придётся. Легко тебе станет, свободно!
Отец Максим поднялся и стал ходить взад-вперёд по комнате..
– То, что произошло с поездом – только начало, – обдумывая каждое слово, заговорил священник, – не понимаю одного: почему это произошло в случайном месте? Случить такое в Москве – заговорил бы весь мир. А тут – какой-то перегон, вокруг лес, ни жилья, ни храма.
– Разве это не геологическая случайность? – встрепенулся Артур.
– Случайностей вообще не бывает, а таких странных – тем более, – ответил отец Максим, – я не могу вам всё объяснить. Я собираю представление о случившемся слишком фрагментарно, нет нескольких главных величин. Наверняка их сейчас ищет отец игумен. Дождёмся его возвращения.
Отец Максим проводил Артура до дверей, а Николке постелил на печке.
– Лето на дворе, печь холодная не залёживайся, – сказал отец Максим, – завтра бужу в пять. Вечерние правила ты не знаешь – научу позже. Пока ж запомни самую краткую молитву, звучит она так: «Слава Богу за всё». Читай и спать.
Отец Максим погасил свет, а сам опустился на колени под лампаду, взял в руки какую-то книжицу и стал тихо читать молитву:
– Милосердия двери отверзи нам, благословенная Богородице, надеющиися на Тя да не погибнем, но да избавимся Тобою от бед: Ты бо еси спасение рода христианскаго…
Николка слушал, стараясь постичь смысл каждого слова. Глаза его, несмотря на напряжение ума, постепенно закрывались. Не прошло и пяти минут, как он уже спал ровным безмятежным сном. А отец Максим перелистывал книгу, переходил от молитвы к молитве, не замечая ни позднего времени, ни собственной усталости, ни лёгкого похрапывания Николки.
Эпилог.
Памятуя о случаях мародёрства, кратер и территорию спасательных служб обнесли забором. Поверх забора раскатали пресловутую спираль Бруно. Количество техники увеличивалось с каждым днём. Что ни день прибывали новые отряды спасателей, хотя спасать уже было некого.
Ещё не успели поднять со дна кратера все вагоны, как точно такой же случай произошёл в пятнадцати километрах от города Млечный. На этот раз обошлось без жертв по одной простой причине: железнодорожные пути, исковерканные первой аварией, требовали многолетней реконструкции и естественно ни о каких поездах не могло быть и речи.
Двух похожих случаев оказалось достаточно, чтобы люди, имеющие и не имеющие к железной дороге отношение, ждали следующую, третью выходку природной силы (так думали одни), или силы нечистой, как утверждали другие.
Но время шло. Дальнейших неприятностей не случалось, и люди понемногу успокоились. «А-а, вот оно, торжество Христовой молитвы!» – надув щёки, говорили некоторые священнослужители. Услышав такие речи, отец игумен стыдливо опускал голову и говорил братии: «Не гоже нам, молитвенным людям, смущать народ! Ваши слова значат одно: лукавый крадёт наши молитвы. Совестно, братья во Христе, стыдно!..»
Чтобы не перекладывать десятки километров путей в обход обвалов, власти решили строить опорные мосты и восстанавливать прежнее полотно. Отец игумен несколько раз добивался министерского приёма, пытаясь убедить первых железнодорожных лиц страны перепроектировать сообщение между Москвой и Млечным. И ни в коем случае не восстанавливать прежнюю географию движения. «Вопрос не закрыт!» – убеждал он министра. Но, увы, предложение игумена оказывалось весьма затратным. В конце концов был принят к исполнению вариант локальной реставрации, в виду очевидного финансового преимущества.
Прошёл год. Вот-вот должны были открыть железнодорожное сообщение между Москвой и Млечным. Два красавца моста с высоченными арочными перекрытиями, напоминающие древние акведуки, поднялись из тьмы провалов. Опорные конструкции были рассчитаны на заполнение водой обоих образовавшихся кратеров, но грунтовые воды не проявляли себя, а весеннее таяние снега кратеры всасывали, как губки.
