БоЖенька
Тот ещё кадр
– Выглядит отлично, – улыбнулся Виктор и притянул меня ближе за край рубахи.
***
Второй полноценный рабочий день съемочной группы обещал быть проще, до солнцепека собирались лепить песковигов, катать шары и укреплять их водой.
Кто-то справился с задачей быстрее остальных, налепив песчаной бабе два внушительных холма и вынужден был от скуки лепить еще и замки или крепости. Мишаня быстро утомился от безделья и решил пометать "снежки". Пески. Пежки. Не суть.
Миша скатал в руке немного песка и метнул в отместку за разрушенную счастливую семейную пару песковигов и маленького песковичка. Но проблема была в том, что песок более тяжелый и рыхлый, чем снег, а потому бросать его было сложно и травмоопасно.
Когда режиссер вдоволь насладился песчаным побоищем, подсняв смачное приземление песчаных комьев в лицо, прозвучало грозное "стоп".
Мишу удалили с пирса съемочной площадки, поэтому он сидел на веранде ближайшего домика и хомячил чью-то дыню.
Тогда-то к нему и подскочила Вася. Отдав честь, она со всей серьезностью заявила:
– Вы были правы! Учите как быть хорошей девушкой для Виктора!
– Нет, ты не понимаешь, у тебя типаж неподходящий. Ты взбалмошная, дурашливая, гиперактивная.
– Ну, то есть такая же как и Вы?
– А вот сейчас обидно было.
– Вы же умудрились столько времени быть ему другом, значит знаете как с ним ужиться.
– Логично. Ладно, начнем с малого – общий быт. Что делать, если ты хочешь его еду? – Миша протянул мне тарелку с половинками дыни, где он копошился ложкой. Вася неуверенно взялась за столовый прибор и тут же получила шлепок по руке.
– Эй!
– Нельзя лезть в его тарелку! Нельзя воровать еду, нельзя пользоваться его посудой. За всеми закреплены свои чашки, тарелки, ложки, вилки, ножи, доски и даже иногда сковородки. И брать его вещи нельзя. Дальше. Ты решила приготовить ему завтрак в постель, твои действия?
– Выйду на кухню, закрою за собой дверь, чтобы его не разбудить, пожарю яйца с колбасой, налью чай, принесу ему в постель.
– И получишь скандал. Так нельзя. Нельзя есть не за столом, нельзя выносить еду с кухни, нельзя тащить ничего в кровать. И утром Вика не ест ничего жирного, ничего жареного и точно никакой колбасы. Но скажи, вот жаришь ты яйца, решила помешать, что для этого возьмешь?
– Вилку, – Васяя пожала плечами, не представляя как можно ошибиться в этом вопросе. Не руками же ковырять в еде.
– Нет-нет-нет! Никогда! Ни за что! Для твоего же блага говорю, никогда не скреби ничем железным по сковороде. Только деревянные лопатки. Не покупай силиконовые, резиновые или пластиковые – Вика устроит взбучку по вопросам экологии.
– Ладно. Поняла.
– Теперь мысленно переместимся в ванну, – Миша закрыл глаза, откинулся, закинул в рот ложку дыни. Мечтательно покрутил рукой, – со стиркой и так понятно, набирать полный барабан и только потом запускать, цветное, черное и белое сортировать, добавлять кондиционер. Но вот белье постиралось, представь, что ты его развешиваешь. Покажи как.
Вася закрыла глаза, вообразила в руках футболку, расправила рукава, подняла повыше и перекинула через бельевую веревку. И тут же получила ударом холодной ложки по ладони.
– Нет! Надо сначала встряхнуть, иначе на одежде заломы останутся, когда высохнет. Всегда встряхивай постиранное, если не хочешь потом часами гладить пододеяльник.
– Разве их кто-то гладит, – Вася искренне рассмеялась, но Миша угрюмо зыркнул, заставляя умолкнуть.
– Один раз забудешь встряхнуть, Вика и не такое с тобой сделает. Дальше полотенца…
Виктор был длинным списком "нельзя". Нельзя сидеть на его диване, кровати, креслах или тканевой части стульев в верхней одежде. Нельзя ставить недоеденную еду в холодильник без контейнера. Нельзя оставлять посуду немытой. Нельзя стричь при нем ногти. Нельзя заглядывать Вике через плечо, читать его телефон или компьютер. Нельзя трогать его волосы. Нельзя ложиться спать без вечернего душа, даже если ты ложишься не в его кровать. Нельзя трогать и нажимать ничего в его машине. Нельзя ставить вещи не оттуда, где ты их взял.
И еще сотня пунктов.
Я еще могла бы добавить: нельзя украшать что-то без его контроля, нельзя хранить молоко в дверце холодильника, а хлеб…
О, хлебница. Вася совсем забыла про ее существование, теперь это была гробница, батон пролежал там с того самого момента, как Виктор переложил. А Вася еще потом удивлялась, где хлеб, куда пропал?
Да, сходу привыкнуть к заморочкам Виктора было сложно, но Вася была не из тех, кто бежал от сложностей.
Тем более, ей показалось, что не такие уж эти правила и строгие. По крайней мере были и те, что Виктор легко позволял: менять температуру подогрева сиденья в машине или пить из его чашки.
А Мише он вообще разрешал залезать в его компьютер, ведь не сама же по себе появилась заставка на рабочем столе.
Вероятно, дело было в том, что близким людям Виктор давал поблажки. И чем ты ближе, тем больше преференций получаешь.
На очередном застолье, Вася решила проверить догадку. На правило "нельзя лезть в его тарелку", она решила перекинуть в пиццу Виктора оливки со своей.
Мужчина тогда молчаливо проследил взглядом действия Васи, откинулся на спинку стула, взглянул на девушку смешливым взглядом и ничего не сказал. Не возмутился, не наругал, не попросил так больше не делать. Как будто его все устраивало. Или он просто решил не заводить скандал из-за одной мелочи? Нужно было повторить следственный эксперимент.
Подгадав нужный момент, когда Виктор с общей доски доложил им по куску пиццы, Вася снова прицелилась на оливки, но на ее куске их не оказалось. Похоже, Виктор намеренно выбрал ей такой кусок, чтобы Вася больше не перекидывалась едой. Не тут-то было!
Она пошла на смертельный номер, залезла рукой в тарелку Виктора и украла пару оливок.
Виктор в ответ посмотрел очень удивленно. Было видно, как внутри борются два желания: узнать все ли с Васей нормально и сделать вид, что он ничего не заметил. Вася постаралась как можно беззаботнее улыбнуться, понимая, что со стороны выглядит самым глупым образом. И Виктор сдался, выдавил из себя смешок, потрепал ее по волосам и вернулся к всеобщему разговору.
Вася мысленно показала язык Мише, вскинула победно кулак и прокричала что-то вроде "выкусите, суки, Виктор позволял мне лазить в его тарелку". Странный повод для гордости, но какой есть.
– Я же тебе говорил, – торжествующе шептал Виктор Мише в перерывах между съемками, – у нас с ней все получается. Вася не истерит и не обижается, что я работаю, вон, погляди, наслаждается своими делами.
Виктор указал на пляж, где Вася закопалась по голову в песок и била себя телефоном по лбу, придумывая сюжеты.
– Не говори мне "я же тебе говорил". Это я буду говорить "я же тебе говорил". Вы знаете друг друга меньше месяца, сколько вы встречаетесь?
– Мы это еще не обсуждали.
– Ага! Но с другой стороны, Вася действительно кажется адекватной. Это заставляет меня задуматься, что все это время проблема была в тебе.
– Нет.
– Да. Похоже ты один из этих тревожно-избегающих типов.
– Тип привязанности?
– Это не важно. Важно то, что ты приторно хороший, такой старательный и обходительный, стараешься понравится девушке, все для нее делаешь, но когда тебе отвечают взаимностью, ты сбегаешь на работу. Да, Боже мой, я прозрел, дело в тебе. Ты абьюзер!
– Прекрати.
– Видишь, ты уже ограничивает меня!
– Не было такого.
– А вот и газлайтинг! Зуб даю, скоро ты сам все испортишь и тогда я скажу "я же тебе говорил".
– Да что с тобой не так?
– Вся проблема в тебе, каждый раз когда ты в кого-то влюбляешься, нам приходится трепаться как девчонкам о чувствах. Вот когда мы в последний раз обсуждали тачки?
– Никогда. Но если хочешь, мы можем.
– Нет, давай обсудим твои психологические травмы…
На самом деле, Виктор не был дураком и признавал, что настоящая проблема прошлых его влюбленностей была в том, что сам он никогда не ставил девушек на первое место. И как только на горизонте возникала работа, Виктор, прежде заботливый, милый и внимательный, становился сухарем, посвящающим все внимание творческим проектам.
И его пассий это оскорбляло, это не могло не обижать, когда о тебе забывают, на тебя не обращают внимания, когда с тобой не считаются.
Миша, хоть и был голодным до внимания человеком, легко сносил безразличие Виктора, потому что отношения у них были рабочие, а именно в работу Виктор всегда и вкладывался.
Но с Васей было по-другому. Она чувствовала себя комфортно, когда Виктор был отвлечен работой. Вася так привыкла, что ее папа всегда был на работе, и мама, и отчим, и все учителя, и знакомые, и друзья, и, что ни странно, коллеги. И именно отстраненное отношение Васе казалось нормальным. А вот ухаживания Виктора, наоборот, удивляли. Впору было крутить пальцем у виска и искать его случай в международном списке заболеваний.
И поэтому, стоя в очередной день съемок рядом с уставшим Виктором, Вася позволяла ему уложить голову на свое плечо и жаловаться. Она улыбалась, выслушивая раздраженное:
– Как можно было полететь снимать шоу на море, если не умеешь плавать? Меня эта Наталья в гроб сведет своими капризами. И Миша бесит, раз двадцать уже попросил не облизывать микрофон, нет, он все равно "я на него дыней накапал, так вкусно".
Большую часть времени Вася была отдана сама себе, она бультыхалась в море или воровала ягоды с диких деревьев, гуляла по округе или каталась на тележках для камер. И думала, очень много размышляла о будущей рукописи. А потому редкие встречи с занятым Виктором, возможность порадовать его вкусняшками или поболтать, становились самой приятной и долгожданной частью дня.
Васе нравилось думать, будто они на самом деле пара, у нее захватывало в груди от мысли, что Виктор хочет быть с ней, покалывало щеки от самодовольной улыбки, когда окружающие смотрели на них.
Виктор не предлагал встречаться, и статус их отношений был неопределен, но Вася в глубине души очень боялась этого вопроса. Ей хотелось бы остаться в конфетно-букетном периоде навсегда, чтобы Виктор ни за что на свете не стал узнавать Васю ближе и не выяснил насколько она меньше, хуже и ниже его. Вася стеснялась всего в себе: и образования, и финансового положения, и семейных неурядиц, и эмоциональной незрелости, и скудности жизненного опыта.
Поэтому именно сейчас было лучшее для них время, когда и Васе, и Виктору хотелось бы навсегда остаться в безмятежном тепле моря.
Заниматься любовью, а не родней
Я приехала на острова, чтобы начать работать над книгой, но так и не сообразила ничего путного. А ведь придумать завязку – самое простое, что может быть. Для это понадобиться всего лишь: противоречивый герой – одна штука, поперчить забавными фразочками, посолить тяжелым прошлым, для противостояние взять злодея, возлюбленного или друга – по вкусу, чтобы был резонером истории; залить водой экспозиции, помешать и оставить томиться. Хорошо подобранные герои сами создают свою историю.
Вот персонаж эстет, любитель культуры, искусства и высшего света. Родился и вырос в маргинальном обществе. Конфликты сами будут его находить. Или нет, сомелье в завязке – так еще смешнее. И история тогда явно должна проверить героя, раскрыть его характер.
Или, например, жесткий, хмурый, брутальный мужчина, ну он же обязан остаться с двумя маленькими девочками, о которых обязан заботиться. Классика.
Вот только всякая завязка будет безвкусной, если не добавить мясистую, жирную мораль. А если тебе нечего сказать своей историей, то и речь выйдет ни о чем.
Я думала об этом весь отпуск и весь полет домой. И даже теперь сидя за обеденным столом Виктора и попивая с ним чай, я пыталась выдавить из себя хотя бы каплю фантазии.
– Что бы ты ни делала, лучше иди в туалет. Такое напряженное лицо…
– Отстаньте, – улыбнулась я.
– О чем ты думаешь?
– Пытаюсь создать идею для книги.
– Ты ведь делала это на островах.
– Творчество – интимный процесс. Его экспромтом не выдашь.
– Значит точно надо в туалет.
– Да ну Вас, – я ткнула Виктора беззлобно коленом. Но он, вдруг став серьезным, сказал проникновенно:
– Вспомни, что тебя вдохновляло раньше, пересмотри все, что делала. Мне помогает.
Я кивнула, не в силах сопротивляться доверительному тону Виктора. Раз он сказал, значит действительно надо.
Зайдя на электронный сайт, где выкладывала работы, я обнаружила огромное количество уведомлений. Забавно, когда никто не обращал внимания на мою писанину, я судорожно проверяла реакции каждый день, а теперь, когда люди десятками оставляют рецензии, я даже забываю проверить.
Первое, что меня удивило, это рейтинг книги. Две звезды из пяти.
Второе – комментарии вроде "перехайпленное говно" или "тупые маленькие девочки пишут фанфики для таких же дур, а потом называют это книгами. Самим не стыдно?".
Нет, справедливости ради, люди писали и положительные сообщения, короткие "здорово, мне понравилось", но они тонули в реках ненависти размером с Енисей.
Вот тебе и вдохновение.
Я начала перечитывать Сосунков, пробежалась глазами по первым главам, нашла ошибки, которые почему-то не замечала раньше, странные речевые конструкции, неправдоподобные ужимки персонажей. Позорище.
Тогда, в поисках утешения, я пришла к Виктору, сидящему на диване наперевес с джойстиком. Драматично развалившись у него на ногах, я картинно вздохнула, чтобы отчетливее обозначить трагизм. Виктор в ответ мельком потрепал меня по волосам, не отвлекаясь от игры.
– Я слушаю, – хмыкнул он.
– Люди ругают Сосунков. А от этого книга и мне самой не нравится. Я слишком зависима от оценки окружающих, да?
– Такова человеческая суть. Но я не понимаю, почему людям не зашло. По мне, забавная книга.
– Вы прочитали?! – я подскочила, сбив ненарочно джойстик, но Виктору это мало помешало, он продолжил клацать по кнопкам. Я притихла, устроилась на груди Виктора, впилась в него жадным взглядом и спросила с надеждой, – Вы правда прочитали? Вам понравилось?
– Да, конечно. Баба Клава понравилась, я бы не хотел столкнуться с такой в реальной жизни, но для книги безумно смешной персонаж, – Виктор говорил это глядя в экран телевизора, буднично и спокойно, совершенно не понимая, что в эту секунду я влюблялась в него как сумасшедшая. Бросив взгляд на мое, наверное, слишком восторженное лицо, он поставил игру паузу, улыбнулся хитро и продолжил, – Фердинанд всегда был очень не вовремя со своим флиртом и пошлыми намеками. Я понимаю, что это было нарочно, но все равно жаль, я бы почитал побольше про их любовь. С кланом вампиров я быстро понял оммаж, но все равно оставался интерес к развязке. Но, – Виктор снова взялся за игру, – за концовку тебя не прощу, нельзя же так выдавливать из меня скупые мужские рыдания.
Я чувствовала невероятный прилив нежности, губы сами расплывались в донельзя довольной улыбке, а руки потряхивало от эмоций. Я не удержалась и притянула Виктора за шею, принялась сыпать поцелуями. Совершенно точно нанося увечья, я клевала его и в щеки, и в нос, и в прищуренные от смеха глаза. Я не могла поверить, что Виктор на самом деле прочел то, что я написала. Он был живой настоящий человек, который находился прямо напротив меня, и он видел текст, который я создала, он потратил время и прочел описания, вник, окунулся в действия, сопереживал героям.
Виктор охотно принимал мои телячьи нежности. Даже постарался не пустить меня к разговору, когда телефон зазвонил, являя на весь экран "Владимир Ильич", Виктор притянул меня к легкому чмоку в губы и только тогда освободил.
– Алло.
– Вася, у нас срочный заказ. Обещаю двойную оплату, если сможешь выйти. Надо закончить до Нового года.
Я уже успела забыть, что работала когда-то на заводе. Все это казалось таким далеким и неважным. У меня ведь уже выходит своя книга, я теперь писательница, да и мой книжный блог стал популярнее, зарабатывать я могла бы на нем, если бы нашла рекламодателей. Но пока что никто не спешил давать мне денег за съемки роликов, и писательство как-то не шло, да и отказывать в помощи было неудобно, так что я согласилась.
Я вышла на работу так, как люди приходят в гости: не проникаясь проблемами и не ощущая себя причастной к делу. Да, я выполняла задания, стояла, как послушная, у станка и одну за другой клепала детали. Я чувствовала себя смешно. Будто я только играю сейчас в работу и все это фарс, фальш, фарш, и что скоро я уйду и никогда уже не встречу уставшие измученные лица коллег.
Я чувствовала, как ноги гудят и спину ломит, но все равно батрачила бодрая и веселая, полная энергии. А в один из дней, стоя за шлифовкой, я потянулась по привычке за щеткой, и в воспоминаниях вспыхнула идея для рассказа.
История из детства, подернутая завесой желтого света старых лампочек, пахнущая бабушкиным ковром и источающая тепло чугунных батарей.
Ощутив прилив тепла и ностальгии, я решила перечитать свои старые рассказы о детстве. И поняла вдохновение, о котором говорил Виктор, когда советовал окунуться в старые работы. Они открывали живые, близкие и очень трогательные воспоминания, которые доступны были только мне и никому и никогда больше. Это и была та интимность, к которой приходит силы творить.
Жаль было, что такой чудесный миг оборвался. В секунду просветления, когда вот уже зажигался новый сюжет, мне пришло уведомление о денежном переводе. Это был аванс от издательства. Пятьсот тринадцать рублей. Десять процентов от будущих роялти.
Только увидев сумму, я не смогла сдержать сардонического смешка. Пятьсот тринадцать рублей – мизер. Даже предзаказ моей книги стоил шестьсот. Что, по их мнению, я могла бы купить за такие деньги, жвачку love is? Зачем вообще было позориться такими зарплатами? Видимо, чтобы отвесить мне смачную оплеуху.
Выключив телефон, я снова посмотрела на завод: на снующих людей, на гудящие машины, на снопы искр от металла. И поняла, что я здесь навсегда. Вот так выглядит работа, на которой я состарюсь, потому что только она сможет купить мне еду и оплатить аренду.
Я помню, что хотела избавиться от детских фантазий о писательстве.
Вот – избавилась.
От меня оторвали дымящийся и сжимающийся кусок сердца. Мне хотелось зарыться поглубже в себя и зализать рану, из которой слезами выходила сукровица.
– Ой, алам! – Раиль Ильясович напугал меня возгласом, – я говорил, что стараться на работе вредно. Вот, погляди, сидишь нюни пускаешь!
Смешно, но он был прав, я в самом деле вложила слишком много сил и трепета в дело, которое взаимностью не отличалось.
– Ну, не реви. В жизни знаешь как надо работать? Понемножку. Немного в работу вложил, немного в семью. Чтобы когда одно падало, второе уравновешивало. Ладно, алга, иди отсюда, праздники впереди, хватит работы.
– Как я уйду? Поставка же срочная. Да и мне нужно деньги зарабатывать.
– Ай, знаешь, что? На свете есть что-то гораздо дороже денег… А заказы, они всегда будут, и что теперь только работать и не жить никогда? Иди, я отпускаю. Илюша ругать не станет, если скажешь, что я разрешил.
Я поглядела на Раиля Ильясовича, впервые понимая, что мужики не шутили, когда говорили, что он основатель завода. И мне впервые захотелось к нему прислушаться.
***
Илья Владимирович, как и было сказано, легко воспринял уход Васи на новогодние праздники. Легко ведь увольнять сотрудника, которого и не оформлял.
Виктор, напротив, удивился.
– Ты поедешь в пригород? – спрашивал он, выуживая одну за другой футболки, который Вася складывала в рюкзак.
– Да, хочу увидеться с семьей, Новый год семейный праздник.
– Его обязательно отмечать с твоей семьей? Тогда я тоже хочу.
– Вы шутите?
– А что, ты против?
– Да Вам самому не понравится. Неловко будет.
– Не оставишь же ты меня одного в выходные. Новый год семейный праздник.
Вася нахмурилась, глядя на Виктора, она впервые задумалась над тем, что он мог страдать одиночеством. Может и на острова он ее взял просто чтобы быть рядом.
– Поехали, – сказала Вася, уже заранее жалея об этом решении.
Чем ближе был январь, тем слякотнее становилось в Петербурге. И от города не осталось прежнего очарования зимы, только куцые гирлянды и лужи. От того было еще приятнее уехать от грязи и шума города в область, где маленькие домики прятались от мороза в сугробах и ветвях заиндевелых деревьев.
У дома Васи стояли, как постовые, две ели, украшенные пугающим количеством мишуры, бумажных гирлянд и игрушек, но только до высоты, куда дотягивались детские ручки. Забора не было. Лужайка перед домом была завалена игрушками, санками, лопатками. Сам же дом был внушительным, двухэтажным, светящимся изнутри золотым теплым светом.
Стоило подъехать к веренице машин, как по команде из дома высыпало целый выводок детей. С визгом к Виктору подлетели девочки-подростки, они глядели на него как на святыню, сверкали глазами и говорили на ультразвуке.
– Это он! – повторяла одна.
– Я думала он выше, – пищала в ответ другая.
У ног Виктора вертелся мальчишка, по опрятности и повадкам смахивающий на дворового пса. Он с интонацией взрослого, прощебетал по-детски:
– Мужик! А мы думали Васька по девочкам.
– А ну хватит, брысь отсюда! – Вася разогнала братьев и сестер как птиц, но те слетелись обратно.
– Да ладно, я умею ладить с детьми, – сказал Виктор. Он был польщен вниманием ребят, он позволил мальчишкам лет трех хватать его за руки и раскачивать как весы, отвечал вежливо на все глупые вопросы девчонок, даже терпел когда его шмонал пацан лет шести.
– Не с этими, – сокращённо покачала головой Вася, когда в ноги Виктора въехал мальчишка на ледянках. По двору разнесся дружный детский хохот, Вася решила сбежать, пока не высунулись соседи.
– На помощь, – закряхтел Виктор, когда дети принялись хоронить его, поверженного, в снегу.
– Ты сам этого хотел.
– Помоги…
Еле как освободившись от атаки дъяволят, Вася и Виктор вбежали в дом и закрыли вход на щеколду.
– А разве так можно? Они же теперь не войдут.
– Дверь долго не продержится, пойдем.
Вася повела гостя через дом на кухню.
– Пап! – кричала она, заглядывая в каждую комнату, – папа!
За плитой стоял грузный высокий мужчина, он обрадовался увидев Васю, раскрыл перед ней объятья:
– Васенька!
– Здрасьте, а Вы папу не видели?
И мужчина посмурнел, он был отчимом Васи и всегда переживал за нее как за собственную дочь. Обнявшись, он заговорчески понизил голос:
– Ушел за горошком, а то я забыл купить.
– А что еще Вы забыли?
– Яйца, буженину и шампанское. Но алкоголь оставьте мне до тридцать первого. Когда теща и твоя тетка начнут ссориться из-за цвета скатерти, я хочу оказаться где-нибудь поближе к разливному.
– Тогда мы бронируем яйца.
– Только смотри, придется идти, если мамка раньше времени заметит пропажу…
Кухонное окно заскрипело, затрещало, заныло, в него вдавили одного из ребят, пытаясь открыть створки.
– Мы пошли наверх, – бросила Вася и схватила Виктора за руку.
– А кто это с тобой? – спросил отчим, но его уже не услышали, кухня потонула в детских возгласах и криках.
Наверху тоже было неспокойно, стоял гвалт женских пререканий. Гостей встретила мама Васи.
– Василиса, – поприветствовала было женщина, но осеклась, – ой, мужчина, здравствуйте. А Вы…
– Здравствуйте.
– Мам, я говорила, что приеду не одна.
– Ты говорила, что с тобой будет Вика.
– Вика Вавилов, ты же знаешь…
– Да откуда мне знать. Василиса, послушай, сейчас твой отец придет, будем делать салаты, овощи уже сварились, сделаем пока винегрет и селедку под шубой, их до праздника никто не ворует. А Вы, Вика, не переживайте, мужики, как все соберутся, пойдут в баню и Вы с ними.
– Да я как-то баню не особо…
– Не отнекивайся. Я всегда в баню хотела, там все от детей прячутся, – тихо пояснила Вася.
– И от нас, чтобы сплетни кухонные не слушать, – хихикнула мама.
– Я бы предпочел сплетни.
– Решено, – обрадовалась Вася, и крикнула во все горло, – дети, кто хочет колоть дрова?!
– Я! – закричали хором, и Вася сбежала на кухню, где бесноватая малышня обгрызала нарезку колбасы.
– Они там точно кого-то убьют, – сказала тихонечко мама Васи, прикрывая рот рукой. Виктор, стоящий рядом, постарался разрядить обстановку шуткой, сказал с улыбкой:
– Одним больше, одним меньше…
Женщина хмуро покосилась на него и ответила замогильным голосом:
– Надеюсь, это будет Пашка.
Собравшись на кухне женщины семейства оказались не менее галдящими, чем дети. И колбасную нарезку они атаковали также резво.
Готовя салаты, они гораздо больше подъедали, чем клали в миски. Это называлось "компенсация", так дамы позволяли себе наслаждаться процессом приготовления к празднику. Все это время они неустанно обсуждали внучку Смирновых со второй улицы, которая то ли забеременела, то ли потолстела, Сидоровых, которые непонятно на какие средства летали в Египет и Виктора.
Стоило только разговору обратиться к Виктору, как каждая из собравшихся хищно и резко повернула голову в сторону мужчины.
– Я могу что-то сделать? Порезать лук, почистить овощи?
– Нет, что Вы. Сядьте, посидите, мы сами все сделаем.
– Да мне не сложно… – Виктора насильно усадили, чтобы завалить сверху вопросами, без права и возможности ответить.
– Вы расскажите: вы встречаетесь с Васенькой, да?
– Ой, такой мужчина хорошенький, холеный, профессор, наверное, какой-нибудь. Вы что же натворили, раз с Васей приехали?
– Она Вас насильно привезла?
– Если Вы тут находитесь незаконно, сразу скажите, нам проблемы не нужны.
– Помолчите, девочки, базар устроили, дайте ему сказать, – встряла мама Васи, и спокойно и вежливо обратилась к Виктору, – сколько Василиса Вам заплатила, чтобы Вы ее парнем назвались?
– Мы с ней еще не обсуждали статус наших отношений…
– Значит, мало заплатила.
– Ага, я знала, девочки, он проклят, поэтому только на Васю позарился.
– Проклят, – согласно зашептали остальные.
Виктор медленно встал, попятился вон, пока женщины были заняты причитаниями. Он вышел на порог, где столкнулся с Васей и ее отцом.
– Это тот самый сосед? – хохотнул папа, – странно, ты говорила, он симпатичный.
– Я не говорила так, папа шутит.
– Конечно шучу, она сразу сказала, что ты урод.
– Пап!
Он рассмеялся. И Виктор не выдержал, схватил Васю за руку и спросил с надеждой:
– Когда за яйцами?
Язык без гостей
Мы столкнулись с Виктором у порога, как раз когда папа, как умел, пытался меня подбодрить.
– Ну, что ты переживаешь, что уволили? Да на свете полно таких же заводов. Ко мне приходи, я всегда тебя приму, будем вместе работать – семейный бизнес, а?
– Нет, пап, я из-за книг переживаю, что плохо пишу, что людям не нравится, что у меня не получается создать ничего нового.
– Так и бросай это, раз огорчает. У тебя же, хорошо, настоящая профессия есть. За станком все получается. Ты же моя девочка, у тебя не может не получаться!
Папа говорил это с большой любовью и гордостью. Он говорил это, потому что не понимал моих притязаний.
Я улыбнулась, но как-то вымученно, совершенно не зная как ответить, чтобы не обидеть. И в этот момент появился Виктор. Он просился сбежать из нашего дурдома, и я как никогда поддерживала его стремления, но было время ужина.
– Ту, – сказал папа, – потом яйца поморозишь, пошли за стол.
На застолье, усадив детей отдельно, родные решили окончательно проехаться по мне. Хотелось сбежать к малышам, сесть на крохотный стульчик, упираясь коленками в челюсть, пить из крохотных чашечек и вылавливать овощи гладкими вилками.
– Васенька, ты в этом году молодец, всех нас удивила, порадовала, – бабушка подняла стакан, – мужчину себе нашла.
Своеобразный повод для радости. А с чем еще им меня поздравлять? О канале и книгах семейные не знали, чтобы поздравлять с успехами. Так что я подняла стакан в ответ, решив молчаливо выпить за выход книги. Не портить же ужин сходу, нет, надо дотянуть хотя бы до второго.
– Да, мы уже грешным делом, в содомии тебя подозревали. Что ты с мальчиками ни-ни, ну, понимаешь.
– Я поняла.
– Нет, ты не подумай, я в молодости тоже…
– Мам, ну не за столом! – воспротивились тетушки, они, похоже, уже не раз выслушивали бабушкины рассказы.
– Верно-верно, ты лучше расскажи про своего мальчика, Васенька. Чем он занимается? Много зарабатывает?
Я страдальчески спрятала лицо в ладонях, сгорая со стыда, а Виктор как ни в чем не бывало вежливо ответил:
– У меня несколько источников дохода.
– Что-то плохое, да? – мама заволновалась формулировке Виктора. Остальные поддержали:
– Людей убивает?
– Бизнес какой-нибудь отмывает?
– Как пить дать, спит с мужчинами за деньги.
– Я видеоблогер.
– Два из трех, – кивнула мама недовольно, – а жить-то вам на что? Или вы, ребятки видеоблогеры, от вай-фая питаетесь?
Виктор почувствовал необходимость оправдаться. Сказал, натянуто вежливо:
– Почему же реклама в одном ролике от сорока тысяч. Ежемесячная выручка с мерча двести тысяч. От аренды недвижки суммарно триста с копейками. Еще есть дополнительные проекты. Чеки и договора показать?
За столом воцарилась тишина, слышно было как испаряется влага из стаканов. Неловко было всем. Не знаю, обозлились ли домашние на Виктора или впечатлились после его выворачивания карманов, но никто уже не знал как реагировать.
– Слушай, – удивительно бодро отозвался папа, – а я ведь раньше тоже только с женщинами пробовал…
– Пап!
Потом были вопросы из разряда "Виктор, Вы были раньше женаты?" или "сколько Вам лет?" с последующей калькуляцией нашей разницы в возрасте. Следом на эту тему разразился спор, и хотя бы на время про нас забыли.
В остальном ужин прошел хорошо, Виктор оказался впечатлен стряпней мамы и потратил вечер на обсуждение тимьяна, кинзы и базилика.
Я была в их компании лавровым листом среди заморских специй, обо мне не вспоминали вплоть до пельменей. И это радовало.
Уже к отбою все стали разбредаться по спальням, и я повела Виктора в свою детскую, где до сих пор были развешаны плакаты с OneDirection – к-поп миллениалов – и вырезки из "Всех Звезд", хотя если не знать, что это журнал, то звучит жутко. В общем, самая обычная стыдная комната девочки подростка, потолок был под углом, сжирая и так крохотное пространство, а то что было, занимала двуспальная кровать. Я знала, что Виктору будет сложно спать на непривычном матрасе, поэтому хотела хотя бы скрасить положение хорошей подушкой, ее я украла у отчима, и одеялом – достала с антресоли.
– Василис, – мама возникла в дверном проеме, прислонилась плечом к косяку, спросила угрожающе, – а ты что делаешь?
– Кровать стелю.
– А спать на ней с кем собираешься?
– С Виктором.
– Да? А он мне сказал, что вы не встречаетесь.
– Так и сказал?
– Я спросила: "вы вместе?", а он говорит, что вы еще это не обсуждали.
– Так и есть, – я увидела Виктора, пришедшего после душа, он стоял за спиной мамы, внимательно слушая наш диалог.
