Айлин
Спроси у Анны
Глава 1
Дети – заложники взрослых…Кто-то кинет камень в меня за такое сравнение, ведь нет ничего ценнее и дороже для родителей, чем их дети. И, поверьте, с этим я абсолютно согласен. Однако очень часто те самые родители забывают об этом и начинают выяснять отношения, кричать, ругаться, обвинять друг друга во всех смертных грехах при своих драгоценных детях, делая их заложниками данной ситуации, ведь выбора у ребенка, кроме как терпеть, просто нет.
Вспомните свое детство. Вы разве не попадали в заложники к дурному настроению родителей или их ссорам? Если не кривить душой и не лукавить, то таких счастливчиков, кто смог этого избежать, настолько мало, что их можно заносить в Красную книгу.
Героиня этой книги и есть тот самый заложник. Непонимание со стороны родителей того, что они наносят ребенку непоправимую психологическую травму, влияют на его будущее восприятие института брака, семьи, привело к тому, что она росла необычной и закрытой девочкой. Милая, очаровательная, одаренная от природы необычайными способностями видеть, замечать, запоминать и анализировать, малышка в столь искаженной, неправильной семейной атмосфере росла замкнутой, тихой и отстраненной девочкой. Родители не только не смогли дать ей тепло и ласку, но и не готовы были принять то необычное, что есть в их малышке, с детства попрекали этим и буквально вынудили стать типичным ребенком, дабы не расстраивать родных и не вызывать их гнев.
***
Анна сидела между креслом и стеной и в очередной раз наблюдала за тем, как ссорились ее мама и папа. Эта картина уже не вызывала сильных эмоций, а воспринималась как нечто обыденное и неизбежное.
Мама проверяет тетради учеников, папа пытается переключить ее внимание на себя.
– Зачем ты снова притащила этот хлам домой? Что, в школе стали платить больше, что ты так стараешься? Неужели нельзя это на перемене делать?– каждый раз кричал отец, грубо и бесцеремонно вырывая и разбрасывая стопки тетрадей по комнате.
– Ты ведь понимаешь, что перемены недостаточно для того, чтобы проверить тетради всех учеников. У меня сейчас много классов, а задерживаться после уроков для проверки тетрадей в школе ты сам не разрешаешь!– кричала в ответ мама, пытаясь остановить разбушевавшегося отца.
– Так уйди ты из этой школы! Сдалась тебе эта работа! Платят три копейки, работу домой тащишь, меня нервируешь! Так хоть ребенком бы занялась. Что она весь день делает, ты хоть знаешь? – орал на нее отец.
– Я не брошу работу, и ты это прекрасно знаешь. Мне нужны мои три копейки, я хочу чувствовать себя независимой от тебя. Случись что, мы с дочкой с голоду не умрем, – уже более спокойно отвечала мама, глядя в пол и начиная плакать.
Если мама начинала плакать, значит, ссора близилась к концу: отец просто не выносил ее слез и тут же находил повод уйти. И этот раз не стал исключением.
Эта вечная тема для скандала, уже до рвоты. Анна не понимала, почему взрослые и, на первый взгляд, адекватные люди промывают друг другу мозги как минимум раз в неделю и при этом ничего толком не решают. Всё заканчивается каждый раз на выплеске очередной порции негатива.
Они всё это забудут и к ужину как ни в чем не бывало будут изображать мирную, любящую семью. От подобного отношения между членами семьи у Анны было желание стать невидимой и незаметной, насколько это возможно, чтобы не участвовать ни в неожиданных вспышках агрессии родителей друг к другу, ни в таком же неожиданном представлении любви и нежности.
В свои шесть лет Анна была очень разумна, и подобное поведение взрослых вызывало у нее лишь осуждение и непонимание. Но ни сказать им об этом, ни тем более изменить их она не могла. Мама обижалась на Анну за ее отстраненность и холодность: она считала, что в ссорах с отцом дочь должна жалеть ее и становиться на ее сторону, а не сидеть безучастно и просто тихо наблюдать. Порой в сердцах она кидала ей в лицо:
–И в кого ты такая бессердечная уродилась?!
Эти слова вызывали у девочки лишь раздражение. Она никогда не понимала, почему должна жалеть маму, ведь у нее был выбор: жить той жизнью, что у нее есть, или уйти и строить новую, где не надо было бы ее жалеть. Папа же и вовсе не замечал Анну и вспоминал о ее существовании, как правило, в ссорах с женой как повод упрекнуть ее в том, что она недостаточно хорошая мать.
Анна всегда знала, что мама не уйдет и будет жить, как сейчас, и что по факту она свою жизнь не считает несчастной, просто любит драматизировать и жалеть себя. Анна также понимала, что и папа никогда не уйдет из семьи, ему удобно. В целом у него хорошая среднестатистическая семья: симпатичная молодая неглупая и хозяйственная жена, есть дочь, дом, работа, а главное – возможность левачить практически во всех делах и уверенность, что простят и примут. Чего же еще хотеть?
Иногда ей казалось, что она смотрит на этот мир и видит то, что уже знает, как будто перечитывает знакомую книгу. У Анны не было дара предсказания, но был дар понимания того, что есть, и того, что должно быть. Как будто в голове был некий анализатор событий, считывающий происходящее вокруг и выдающий вполне конкретную картину того, что должно было бы случиться. Это делало ее невероятно спокойной и сдержанной по отношению к окружающим. Все попытки рассказать взрослым о своем даре заканчивались тем, что ей предлагали прекратить умничать. Конечно же, всерьез никто не воспринимал шестилетнего ребенка.
Родители Анны очень редко брали ее с собой на какие-либо мероприятия, чаще она оставалась с бабушкой. Тем неожиданнее для девочки стало то, что мама вдруг решила взять ее с собой на свадьбу к родственникам и даже нарядила в очень красивое платье и сделала прическу с бантами. Анна была взволнована: так много людей сразу, веселых в красивых одеждах, в одном месте она еще не видела. Несмотря на волнение до дрожи в коленках, она обрадовалась, ведь появилась возможность понаблюдать за людьми, увидеть новые эмоции, услышать новую информацию и получить массу новых знаний.
Анну посадили за столик у стены зала, откуда открывался прекрасный вид: можно было рассмотреть всех гостей, которые ожидали молодых для того, чтобы поздравить.
Вот стоял немолодой мужчина, чисто выбритый, в белоснежной выглаженной рубашке, костюме и бабочке, он улыбался и старался казаться жизнерадостным. Но испарина у висков, мученическая, периодически проявляющаяся еле заметное искажение черт лица, подергивающаяся рука выдавали его плохое самочувствие. Явно у мужчины сегодня был не лучший день, а тесная одежда и душное помещение, набитое людьми, только усугубляли ситуацию. С каждым часом ему становилось всё тяжелее носить бабочку, она уже раздражала его, как будто была удавкой на его шее. Анна внимательно наблюдала за ним и начинала уже переживать: через пару часов испарина сменилась текущим градом потом, мученическая гримаса почти не сходила с лица, а рука не просто дергалась, а подпрыгивала, будто бы плясала под громкую музыку. Анна искала глазами родителей, чтобы поделиться с ними своими переживаниями, но они танцевали далеко от нее и не обращали на девочку внимания. Тогда Анна решила потихоньку подойти к столику, за которым сидела грузная женщина, по наблюдениям девочки, супруга того самого мужчины. Анна встала со своего места. Сердце готово было выскочить из груди, ведь она нарушала запрет родителей, которые ей велели сидеть на месте и никуда не отходить. Да и идти сквозь шумную толпу незнакомых людей было очень страшно. Но раз уж решила, надо делать – и она медленно, озираясь, начала свой путь. Вот она уже стоит у нужного столика. Грузная женщина обратила внимание на явно взволнованную девочку, которая внимательно на нее смотрела.
– Что такое, моя хорошая? Ты потерялась? Как тебя зовут? – очень добрым голосом обратилась женщина к Анне.
– Меня зовут Анна. Я подошла к вам сказать, что тот мужчина, кажется, ваш муж, плохо себя чувствует. Ему надо полежать, отдохнуть, а лучше к врачу, – Анна говорила очень тихо, боясь звука собственного голоса, и уже готова была разрыдаться, слезы сами покатились из глаз.
Женщина была очень удивлена. «Какая странная девочка», – думала она. Чтобы ребенка успокоить, она решила ей подыграть и позвать мужа.
– Не расстраивайся так, моя милая, добрая девочка. Анечка, давай вместе позовем моего мужа и вот тут посадим его отдыхать, чтобы ты не переживала. Хорошо? – обратилась она к Анне.
– Хорошо, – уже вовсю всхлипывая, ответила Анна.
– Мишенька, дорогой, иди к нам! Посиди, пожалуйста, – позвала женщина мужа, крепко держа Анну за руку.
Миша услышал жену сквозь шум музыки и пошел в ее сторону. Шел он шатко, в висках у него звучала барабанная дробь, а голова вот-вот готова была взорваться. Миша старался идти увереннее и не подавать виду, чтобы не пугать жену и гостей, он совсем не хотел портить такой светлый праздник своей племяннице. Чем ближе подходил Миша, тем тревожнее становилось его жене, она уже не была уверена, что ребенок не прав. Скорее, наоборот, Анна правильно заметила, что с Мишей не все в порядке.
Миша с трудом опустился на стул и попытался улыбнуться, но, увидев ужас на лице жены, понял, что что-то пошло не так.
А вместо улыбки у Миши лицо расплылось в гримасе, он начал сползать со стула и, не удержавшись, упал на пол и потерял сознание.
Нона Григорьевна закричала в голос, тем самым привлекла внимание гостей праздника. Люди набежали и начали помогать поднимать Мишу, мужчины отнесли его на руках на диван в холле банкетного зала, вызвали скорую. Конечно же, в такой суматохе все тут же забыли про Анну, и она, испугавшись, что ее могут обвинить в чем-то, сбежала за свой столик и сидела там, заламывая руки, сама не своя.
Миша выжил. У него был инсульт. Парализовало правую часть тела, он долго еще проходил реабилитацию, однако полностью восстановиться так и не получилось. Нона Григорьевна очень переживала за мужа, не отходила от него ни на шаг, и только спустя несколько месяцев, когда самое страшное было позади, она вдруг вспомнила про ту самую девочку, которая к ней подошла на свадьбе. Правда, никто из родственников так и не смог по ее описанию сказать, чей это был ребенок, а женщине очень хотелось поближе познакомиться с Анной.
После того как Мишу увезли на скорой, люди еще немного поохали и забыли, праздник продолжился. Вскоре объявили танец молодых.
Когда Анна увидела жениха и невесту то первое, что бросилось в глаза, – это ореол несчастности, который как будто витал вокруг пары. Анна была очень удивлена, ведь, как она слышала, молодые познакомились сами, очень любили друг друга, и свадьба была для них желанной и долгожданной. Поэтому они должны были быть счастливыми. И внешне действительно выглядели счастливыми: нарядные, они улыбались, махали гостям, танцевали. Но этот ореол несчастности не давал покоя Анне: она никак не могла понять, почему же видит в них печаль, которую невозможно исправить. Она спросила у мамы, почему на новобрачных такой шлейф печали, на что мама, посмотрев на нее удивленными глазами, сказала:
–Ты что, с ума сошла? Это же свадьба! Все радуются, а ты такие глупости говоришь.
Меньше чем через год у этой пары произошло несчастье: их ребенок родился мертвым, к тому же у бедной матери возникла угроза жизни и ей удалили матку, лишив ее таким образом возможности когда-либо самой стать мамой. Это был сильнейший удар для семьи, ведь молодые мечтали о детях и очень ждали появление на свет наследника. А теперь они не знали, что делать, и эта застывшая печаль в глазах, во всех их действиях и движениях ощущалась настолько сильно, что людям стало сложно находиться рядом с ними. Они старались избегать их, потому что не знали, как им помочь, что сказать, ведь прекрасно понимали, что в данной ситуации исправить что-либо уже невозможно.
Однажды, когда снова речь зашла об этой паре, мама Анны сказала:
– Надо же, какая была счастливая пара на свадьбе и какая печальная судьба у них теперь.
Конечно же, она не вспомнила о том, что ее дочь прямо на свадьбе задавала тот самый странный вопрос, за что получила от нее замечание. Анна помнила и была очень расстроена тем, что видит в людях не то, что есть в данный момент, а то, что с ними может произойти в будущем. Ее это и расстраивало, и пугало одновременно. Она хотела быть как все, жить спокойно, строить свою судьбу, радоваться своим успехам, радоваться счастью окружающих, но, к сожалению, она видела в других не только радость, но и будущую скорбь, печаль, болезни, ошибки. И это всё очень сильно давило на нее, ведь она была еще ребенком.
Бабушка и дедушка в один голос говорили, что ей не хватает общения со сверстниками и надо бы ей ходить в детский сад, что именно домашний режим и контакт только со взрослыми людьми делают ее такой странной в речах и такой холодной и закрытой девочкой. Анна довольно быстро осознала, что не стоит делиться с родными своими мыслями: чем меньше окружающие знали о ней, тем спокойнее и комфортнее ей жилось.
Анна росла. Подруг у нее не было: соседские девочки, которые порой приходили поиграть к ней, со временем перестали наведываться в гости, ведь им было скучно с Анной, а Анне с ними. Это выглядело как попытка взрослого поиграть с малышами в песочнице: какое-то время человек может изображать заинтересованность и увлеченность, но вскоре это надоедает, и становится совсем неинтересно. Анна тратила свое время на наблюдение и чтение, она слушала разговоры взрослых, вникала и анализировала их для себя, запоминала, но никогда не вмешивалась, поэтому они спокойно беседовали при ней, порой даже забывая о ее присутствии. Анна научилась становиться практически предметом интерьера, лишь бы иметь возможность получать информацию и черпать знания. Еще с малых лет она была уверена, что самое мощное оружие – это знания и информация, и впитывала всё как губка.
Наверное, единственным в семье Анны, кто видел, что у девочки есть какие-то необычные способности, и поэтому сторонился, был ее дядя Петр. Дядя Анны был человеком крайне закрытым, хитрым, можно даже сказать, отвратительным по характеру. Он был настоящим домашним тираном: издевался над своей женой, требовал жесточайшей дисциплины от детей, отчего росли они у него с детства с небольшими психическими отклонениями, как будто рождены не в семье, а в каком-то концлагере.
Старшая дочь начала разговаривать только в пять лет. Как потом выяснилось, она давно умела говорить, но очень сильно боялась отца и его реакции на сказанные ею слова, поэтому больше года молчала. Сын же боялся отца настолько, что сторонился телевизора с мультиками, любых игрушек и всего того, что относилось к сфере развлечений, потому что знал, что папа этого не одобрит. Так и вырос ребенком, который никогда не играл в игрушки, не смотрел мультики, не читал красочных книжек и ничего в детстве не видел, кроме выполнения домашних обязанностей и указаний отца. Конечно, все члены семьи знали о его методах воспитания и вряд ли кто-то из них в душе одобрял их, но все молчали, считая, что это его семья и его дело.
Анна видела и понимала, что дочь Петра вырастет с ущемленной психикой и всю свою жизнь будет искать себя, бояться всего и так и не сможет реализовать свой гениальный мозг, хотя и закончит журфак известного вуза с отличием. Но страх перед тем, что скажут люди, как они отреагируют на ее слова, а главное, что скажет папа, помешает ей заняться своей карьерой. В итоге она вышла замуж за не совсем перспективного парня, который также унижал и гнобил ее всю жизнь.
Сын же, перейдя черту подросткового возраста, все свои детские страхи вложил в агрессию, начал заниматься боевыми искусствами. От природы он был наделен мощным телосложением, чем и пользовался. О начал наводить ужас сначала на своих одноклассников, потом на одногруппников в институте, потом просто на окружающих людей, которые чем-то ему не нравились. Долгое время не мог найти себя, позже стал работать в органах, причем не стеснялся применять физическую силу направо и налево, не особо контролируя, законно это или нет, уместно или нет. Женился он поздно, выбрал себе девушку намного ниже по социальному положению, нежели был он сам, специально, чтобы иметь возможность давить на нее, унижать и заставлять делать только то, что он считает правильным. В итоге оба ребенка Петра повторили в каком-то смысле сформировавшуюся в детстве модель семьи, только дочь попала под прессинг такого же морального урода, каким был ее отец, а сын вырос и стал сам похож на отца, и в поведении был примерно таким же отвратительным человеком.
Анна откровенно не любила Петра и каждый раз, когда видела его, говорила:
–Вы плохой человек. Не надо ко мне подходить и пытаться меня дергать за щечку или обнимать. Я вас не люблю. Не люблю то, как вы живете, как вы обращаетесь с детьми, и не люблю вас за то, какими они вырастут.
Петр сначала хотел как-то ее запугать, дисциплинировать. Он считал, что дети не имеют права так разговаривать со взрослыми, пытался ей угрожать и даже один раз ударил. В итоге он вызвал у Анны всплеск такой ярости, что она, не задумываясь и не фильтруя, выдала ему всю его прошлую жизнь, всё, что знала о нем в настоящем, и всё, что видела о нем в будущем. Она его так шокировала правдивостью и точностью информации о его прошлом и настоящем, что, услышав, что ждет его в будущем, Петр в какой-то степени начал верить, что девочка говорит правду. Он испугался ее, посчитал, что она бесноватая и что лучше ему держаться от нее подальше, и больше не делал попыток с ней общаться.
Жена Петра умерла, не дожив и до сорока пяти лет. Видимо, все эти истязания, которые он применял к ней, и физические, и моральные, настолько истощили ее внутренние силы, что она не смогла уже бороться или даже, можно сказать, не захотела бороться за свою жизнь. Когда врачи обнаружили у нее рак, она умышленно отказалась от лечения и молчала о своей болезни, поэтому семья узнала, только когда болезнь развилась настолько, что метастазы уже были по всему телу и сделать что-либо было поздно. Семья смогла лишь побыть рядом с ней в последние несколько месяцев ее жизни, давая ей обезболивающее и обеспечивая ей необходимый уход.
Самым странным было то, что дети в душе прекрасно понимали, что виновником всего происходящего является их отец, но ни дочь, ни сын, так и не смогли найти в себе силы сказать об этом папе. Более того, на похоронах и на поминках они целовали руки отцу, обнимали его, высказывали слова сожаления, желали ему счастливого будущего и даже дали ему разрешение, если он захочет, на новый брак, лишь бы его жизнь была украшена яркими красками.
А Петр, как напыщенный индюк, с идиотским страдальческим выражением лица принимал соболезнования, а сам в голове уже строил планы о том, как он уедет подальше из этого города, найдет себе обеспеченную женщину и будет жить припеваючи. Хотя, может быть, он к тому времени уже и нашел себе женщину, он ведь никогда не отказывал себе в том, чтобы изменять жене, и постоянно вел разнообразные романчики через социальные сети, переводя их периодически в живую плоскость. Раз в месяц он ездил в так называемые командировки по работе, а по факту встречался с этими женщинами. А вот в душе Петр не знал, радоваться ему, что он избавился от своей жены и больше не надо будет ему терпеть старую женщину рядом с собой, ведь он считал всех, кто старше сорока, старыми, или, наоборот, жалеть себя, что лишился такой хозяйки в доме, которая его обстирывала, обглаживала, терпела его тиранию и молча ухаживала за ним. В любом случае горевал он недолго. Через неделю после похорон он собрал свои манатки и уехал из города, даже не сообщив детям, куда и насколько. Просто продал свою квартиру, уволился с работы и уехал. Слухи дошли, что уехал он к одной из женщин, с которой познакомился в соцсетях, и женился на ней. Петр стал настоящим альфонсом, и не просто альфонсом, а альфонсом-тираном, потому что своих средств у него не было: деньги за квартиру он очень быстро потратил на себя любимого – новая одежда, машина, путешествия за границу. Работать он больше не хотел, так что прекрасно обустроился, женившись на старой богатой вдове.
Невероятно: как так получалось, что женщины его терпели, да еще и принимали такого морального урода у себя в доме, выходили за него замуж и готовы были делать для него всё?
