– Может быть, вы и правы, – согласился Сэттерли. – Все же стоит подумать о перспективах, которые перед нами открываются. Ведь я мог бы устранить самую возможность войн…
– Допустим. Военные и политические лидеры увидят свои побуждения в истинном свете – и переменятся. На время. – Но мы будем продолжать применение газа! – воскликнул Сэттерли, – Есть и другие честные люди. Мы соберем средства, поставим это предприятие на широкую ногу. И кто знает – может быть, после многократного вдыхания газа люди вообще потеряют способность лгать. Вы понимаете? Мы навсегда избавимся от самого страшного последствия лжи – войн!
– Я понимаю, – кивнул Тиббетс. – Прекратятся войны между государствами. И начнутся сотни миллионов индивидуальных войн. Войны в умах и сердцах людей. Прокатится волна сумасшествий, убийств, самоубийств. И в этой волне, вызванной обрушенным на людское море избытком правды, утонут дом, семья – да что там, погибнет вся социальная структура общества.
– Я не закрываю глаза на известный риск. Но подумайте о том, что мы можем выиграть.
Тиббетс отеческим жестом положил ему руки на плечи.
– Я хочу, чтобы вы обо всем этом забыли, – сердечно сказал он. – Не стройте планов относительно производства «газа правды» и обработки им правительственных учреждений. Не нужно, иначе мы все погибнем.
Сэттерли молча смотрел в окно. Издалека доносился гул реактивного самолета.
– Вы – честный человек, – снова заговорил Тиббетс. – Один из немногих. Я это давно понял и, пожалуй, восхищаюсь вами. Но будьте же реалистом, посмотрите на вещи с моей точки зрения. Мне от вас многого не нужно – скажите только, что не затеете ничего неразумного. Оставьте мир таким, как он есть. – Он помолчал. – Дайте мне честное слово.
Сэттерли колебался. Он действительно был честным человеком, поэтому долго не мог заставить себя ответить. Потом все-таки ответил:
– Даю честное слово, что не стану ничего делать…
И это была ложь…