Грег Бир
Эон
Эпилог
Четыре начала.
1. Шестой год после Гибели
«И вся королевская конница, и вся королевская рать…»
Эта фраза часто приходила в голову Хайнеману, когда он пилотировал тупоносый флаер, облетая Землю. То, что не испепелила или не отравила сама Гибель, уничтожила Долгая Зима. Какое-то время казалось, что даже искусство, технология и мощь Нового Гексамона не в состоянии поправить положение.
Однако Ленора, которая уже четыре года была его женой, напомнила ему в один из самых худших, самых отчаянных моментов:
– Они сумели выкарабкаться даже без нашей помощи – наше присутствие должно заставить дела идти быстрее.
Но даже надежда и перспективы более светлого будущего не могли уменьшить горечь того, что он видел в течение одного дня разведки.
Индия, Африка, Австралия и Новая Зеландия и большая часть Южной Америки вышли из Гибели с не очень большим ущербом. Северная Америка, Россия и Европа были практически стерильны. Китай потерял четверть своего населения от ядерных ударов; еще две трети погибли от голода во время Долгой Зимы, которая пошла на убыль лишь сейчас, с помощью находящегося на орбите Аксиса. Юго-Восточная Азия погрузилась в анархию, революции и геноцид; разрушения здесь были тоже тотальные.
Пепелища, бесплодные равнины, покрытые снегом долины и холмы, которым вскоре предстояло стать ледниками; гонимые ветром серые густые тучи, отбрасывавшие черные тени на пустынную землю; континенты, отданные бактериям, тараканам и муравьям, и среди этой новой экологии – небольшое число разбросанных тут и там животных, которые когда-то называли себя людьми, когда-то жили в удобных домах, знали основы электричества, читали газеты, обменивались провинциальными взглядами на действительность…
У которых когда-то было время на такую роскошь как мысли.
От всего этого просто разрывалось сердце. Хайнеман начал думать о подобных себе – инженерах, ученых и техниках Земли – как об орудиях в руках самого Сатаны. Почти утраченная вера вернулась к нему с чувством мщения. Лоренс знал, что серьезно испытывает терпение Леноры, но в постоянных видениях Апокалипсиса, ангелов и вознесения он мог, по крайней мере, найти какое-то утешение, смысл. Если он когда-то был агентом Сатаны, то теперь – не меняя рода своей деятельности – стал агентом ангелов, тех, кто должен был сделать Землю раем…
Ленора пыталась снова и снова обратить его внимание на то, что инженеры в такой же степени ответственны за спасение Земли, как и за ее разрушение. Без орбитальных платформ и космической защиты Земля была бы полностью опустошена; западные и советские платформы уничтожили около сорока процентов всех снарядов.
Слишком мало, слишком мало…
И сколько детей, сколько животных, сколько невинных и…
Но, возразила бы Ленора, никто рожденный со ртом и потребностями не невинен…
Конечно, она часто бывает права.
Хозяева, которым он теперь служил, не были ангелами. Они были умными, всесильными, рассудительными; их лидеры были лишены невежественной слепоты лидеров Земли. Но, тем не менее, они отличались друг от друга, и иногда очень сильно.
Так что Хайнеман вместе со своей женой летал в небе Земли, составлял карты разрушений и надеялся, что наступит день, когда снова начнет расти трава и будут цвести цветы, когда растают снега и воздух очистится от радиоактивности. Он тяжко трудился ради этого дня.
И он был предан своим новым хозяевам за то, что родился заново. В первый день после возвращения на Землю с ним случился тяжелый сердечный приступ.
Ларри Хайнеман жил в своем втором теле. Ленора уверяла его, что оно лучше прежнего.
У него были некоторые сомнения на сей счет, но это тело определенно чувствовало себя лучше.
Новозеландские сумерки, еще один эффектный закат на фоне моря. Над головой горел яркий сигнальный огонь Пушинки, а недалеко от него пересекла небо в противоположном направлении быстро двигающаяся точка орбитальных секторов.
Гарри Лэньер вышел из тальзит-палатки и увидел Карен Лэньер, беседующую у ограды с фермерами. Две недели назад фермеры привели в лагерь своих детей для тальзитского очищения; по крайней мере, они не произведут на свет монстров и не будут страдать от долговременных последствий радиоактивного облучения. Но среди взрослых все еще преобладали подозрения и недоверие; слухи об инопланетном вторжении и ордах летающих по небу дьяволов, казалось, странным образом подтвердились. То, что Карен была явно беременна – уже шесть месяцев – убеждало их, что они имеют дело с настоящими людьми.
Лэньер до сих пор не рассказывал их историю никому из уцелевших землян. Кто смог бы воспринять столь невероятный и сложный рассказ, когда мысли всех были заняты проблемами выживания и здоровья своих детей, или овец, или сограждан?
Он стоял, сунув руки в карманы комбинезона, и смотрел на Карен, спокойно разговаривавшую с пастухами. Они жили и работали вместе с тех пор, как вернулись на Землю, и поженились два года назад. Их жизнь была насыщена делами, и они хорошо подходили друг другу, но…
Он все еще не был удовлетворен, не был свободен от разнообразных неврозов, которые приобрел за последнее десятилетие. Но, по крайней мере, он чувствовал, как стягиваются и заживают края его душевных ран, образуя шрамы, которые, возможно, даже разгладятся.
Лэньер принимал тальзит-сеансы лишь затем, чтобы очистить тело; их требовалось проводить не реже чем раз в шесть месяцев, чтобы предотвратить вредные последствия атмосферного загрязнения. Он не позволял себе удовольствие пройти ментальный тальзит-сеанс, несмотря на все настояния Ольми; в конце концов, он был заклятым индивидуалистом и предпочитал совершенствоваться в этой области самостоятельно.
Через несколько месяцев он и Карен, если удастся, должны присоединиться к Джудит Хоффман и Ольми и, может быть, даже к Ларри и Леноре. Они должны были загрузить свои временные импланты новыми учебными программами и данными и работать вместе с делегатом от Земли Розеном Гарднером и сенатором от Земли Прешиент Ойю, координируя сложную задачу по очистке атмосферы и переселению уцелевших.
Как ни парадоксально, надеритам вскоре придется иметь дело с порождением их собственного кредо, которое быстро приобретало силу в регионах, еще не затронутых восстановлением.
Лэньер не слишком часто думал теперь о Пути или о поисшедшем несколько лет назад. Его мысли были слишком заняты более непосредственными заботами.
Но то и дело он на мгновение закрывал глаза и снова открывал их. Он поворачивался к Карен и, встретив солнечную улыбку, проводил рукой по ее желтым волосам.
Не было смысла беспокоиться о тех, кто был дальше, чем души умерших.
2. Год Путешествия 1181
Ольми стоял в общедоступной обсерватории Аксис Евклида, заложив руки за спину, в ожидании Корженовского. Вместе они должны были попытаться убедить главного адвоката Земли Рам Кикуру, что законные права уцелевших землян не могут отменить право Нового Гексамона заставить их при необходимости пройти тальзит-очищение. Он вновь мысленно повторил свои аргументы.
Если люди не пройдут духовное очищение, так же как и физическое, состояние мыслей может стать таким, что раздоры и разногласия могут снова разорвать Землю на части в течение нескольких столетий, если не раньше. Они должны быть душевно здоровыми, чтобы встретить будущее, которое уже готовил для них Новый Гексамон; в нем не было места для каких-либо архаических болезненных мыслей, которые, в первую очередь, и привели к Гибели.
Однако Ольми не был уверен, что ему удастся убедить Рам Кикуру. Она перечитывала «Федералистские труды» и знакомилась с древними юридическими казусами.
Пришел Корженовский, как всегда опоздав, и они вместе несколько минут наблюдали, как под ними проплывают континенты, моря и облака. Горизонт все еще был оранжево-серым от пыли и пепла в стратосфере; сквозь просветы в облаках было видно, что большая часть суши покрыта снегом.
– Ваша женщина собирается устроить нам тяжелые времена? – спросил Инженер.
– Без всякого сомнения, – сказал Ольми.
Корженовский улыбнулся.
– Я хочу кое в чем сознаться. В последнее время мои мысли заняты одной молодой женщиной. О, я знаю, что мы все должны сосредоточиться на восстановительных работах… но, кажется, вы понимаете, почему я думаю о ней.
Ольми кивнул.
– Вероятно, ей не удалось, – заметил Инженер.
– Попасть домой?
– Это очень маловероятно. Я занимался теорией Пути. Частично я продолжаю думать об этих проблемах и сейчас. Мы очень мало знаем о геометрических сосредоточениях. Когда Патриция излагала свои теории, они казались верными… И они были почти верны, но не настолько, чтобы вернуть ее домой.
– Так где же она сейчас?
– Этого я не могу сказать. – Корженовский потер лоб. – Однако эта настойчивость… это стремление продолжать работу над данной проблемой… Я не могу сказать, что у меня есть возражения. Сама теория впечатляет. Размышления об этом доставляют мне самое большое удовольствие, какое только я могу себе представить. И, возможно, когда-нибудь мы сможем попробовать снова.
– С Земли? – спросил Ольми.
– У нас все еще есть шестая камера, – напомнил Инженер. – Это должно быть проще, чем раньше. И мы могли бы сделать это лучше.
Ольми некоторое время молчал.
– Этом может стать неизбежным, – заключил он, – но давайте не будем говорить об этом Нексусу прямо сейчас.
– Конечно, – согласился Корженовский. – После всего, что произошло, мы… я очень терпелив.
Под напряженным острым взглядом Инженера, подобным взгляду готовой к прыжку кошки, у Ольми зашевелились волосы на затылке.
Он не испытывал столь древней реакции уже давно.
– Давайте сразимся с вашим адвокатом, – предложил Корженовский.
Они отвернулись от панорамы Земли и направились к лифту, ведшему в приемную Нексуса, где ждала Сули Рам Кикура.
3. Павел Мирский: личные записи
Если я не ошибаюсь и если не учитывать последствий нашего путешествия, сегодня мне исполняется тридцать два года.
Я привык к жизни в Центральном Городе и участвую вместе с гешелями во всех событяих. Каждую неделю я корректирую копии своей личности и каждый день знакомлюсь с десятками граждан, которые очень хотят пообщаться со мной. И работаю.
Я изучаю историю. Те, кто распределяет здесь работу, считают, что мое восприятие и мои способности делают меня уникальной линзой, через которую можно рассматривать и интерпретировать прошлое. Родженский помогает мне. Он адаптировался, чем я, и даже собирается в следующем воплощении взять себе сделанное на заказ неоморфное тело.
Я часто встречаюсь с Джозефом Римская, но он все еще мрачен и очень возбудим. Я думаю, что он тоскует по дому и, возможно, ему не стоило уходить отсюда. Он уже давно твердит о тальзит-терапии, но до сих пор не сделал этого. Берил Уоллес мы видим редко. Она включена в группу наблюдателей. Это уникальная и пользующаяся большим спросом работа, в которой, как мне кажется, Берил выполняет, в основном, роль талисмана, но я могу и ошибаться. Импланты способны творить чудеса.
Я никогда не был интеллектуалом. Философия меня утомляла, вопросы о смысле жизни и о сущности реальности казались бессмысленными. У меня не было способностей и достаточно богатого воображения. С появлением импланта все изменилось. Я сделал еще несколько шагов к тому, чтобы стать другим человеком.
Мы проделали значительный путь с тех пор, как достигли околосветовой скорости. Не думаю, что кто-либо ожидал того, что происходит сейчас. Путь очень сложен, и даже его создатели не могли предвидеть всех его возможностей.
Сейчас мы путешествуем вдоль Пути-призрака, локальная природа которого изменилась под воздействием нашего околосветового движения. У него нет диаметра или границ как таковых; объекты, обладающие массой, просто не могут существовать на расстоянии более двадцати тысяч километров от той линии, по которой мы двигаемся. (Поток, или сингулярность, исчез три месяца назад. Просто испарился, превратившись во вспышку новых частиц, некоторые из которых неизвестны даже гешелям).
Мы вышли за пределы супер-множества внешних вселенных, которое включало в себя все наши разнообразные мировые линии. Даже если бы мы сейчас остановились и открыли ворота «наружу», мы встретили бы миры без материи, может быть, даже без формы или порядка. Весьма сомнительно обнаружить здесь нечто знакомое.
Существует бесконечное множество альтернатив Пути, каждая из которых начинается на альтернативной мировой линии за пределами нашей. До сих пор исследователям Пути не было в точности известно, где расположены альтернативные Пути и можно ли их вообще рассматривать как реальные. Поскольку Путь пересекает большую группу альтернативных мировых линий – возможно, все, – может ли существовать больше одного Пути?
Путешествуя с околосветовой скоростью, мы ответили на эти вопросы. Однако появились новые, требующие ответа. Мы нарушили геометрию Пути более чем в четырех измерениях – мы также сжали пятое измерение, сдвинув альтернативные Пути вместе. Границы Пути стали прозрачными в широком диапазоне частот, и мы можем понять форму других Путей. Мы можем выбрать Путь, который хотим изучить, используя устройства, подобные клавикулам для открывания ворот. Именно наблюдением этих альтернативных Путей сейчас занимается Берил Уоллес.
Мы можем даже видеть существ, обитающих на других Путях (и в некоторых случаях пообщаться с ними).
Таким образом, существует бесконечное множество мировых линий, и, следовательно, бесконечное множество связей между ними. Наши исследователи разрабатывают схемы, которые позволили бы нам переходить в другие Пути, другие супер-множества мировых линий, но даже с имплантом я с трудом понимаю то, что они обсуждают.
Это все, что я знаю. Есть Пути, где существа из тысяч самых разнообразных вселенных ведут торговлю, обмениваясь в одних случаях лишь информацией, в других – различными типами пространства-времени. Можно ли представить себе потенциал, который должен существовать между двумя вселенными с различными свойствами? Можно ли этот потенциал назвать энергией?
Римская, оставаясь угрюмым, продолжает работу и даже внес существенный вклад в исследования. Он считает, что нашел определение информации. Это потенциал, существующий между всеми временными измерениями (в частности, самим временем и пятым измерением, разделяющим мировые линии) и пространственными измерениями. Там, где взаимодействуют пространство и время, имеется информация; и там, где информация может быть упорядочена и превращена в знания, а знания могут быть применены, есть разум.
Чтобы кто-нибудь, читая эти записки первобытного человека, не подумал, что мы проводим время, погрузившись в абстракции, стоит добавить, что я открываю богатство, доступное тем, кто желает изменить свои основные характеристики. Разнообразие эмоций, доступное перестроенному человеческому разуму, возможность думать о том, что было недоступно твоим предкам…
Эмоция – *-, которую можно описать лишь как нечто среднее между сексом и радостью познания – любовные игры с мыслями? Или amp; amp;, истинная противоположность страданию. Не «удовольствие», но «предупреждение» об исцелении, росте и изменении. Или (+), наиболее сложная эмоция, которую испытывают те, кто постоянно изменяет конфигурацию своего разума и пробует широкий спектр возможностей, присущих мышлению и существованию.
Я едва начал разбираться в разнообразии человеческой любви. Личности здесь не обязательно изолированы; я могу принадлежать к широкому спектру личностных совокупностей и, тем не менее, сохранять свою индивидуальность… Я ничего не теряю и приобретаю тысячи новых ощущений.
Какая польза от попыток измерить расстояние, которое мы прошли? Какая польза личности прежнего Павла Мирского от желания осознать его? Вскоре, как я твердо решил, я наберусь смелости и уйду в Память Города.
И несмотря на занятость я, тем не менее, страдаю. Я все еще оплакиваю утраченную часть меня самого, все еще ощущаю тоску по Земле, на которую не смогу вернуться, Земле, теперь вдвойне недостижимой. Но эта тоска глубоко похоронена там, куда с трудом проходят даже тальзит-сеансы… Возможно, в некоей зоне, которую запрещено изменять, известной как Таинство. Какая ирония, что таким образом я все еще чувствую себя русским, и пока будет существовать хотя бы часть меня, я буду русским!
Поскольку я обладаю тем же Таинством, что и прежний Павел Мирский, я ощущаю свою непрерывность. Я ощущаю…
Стремление к звездам – да, но не только.
Когда я был маленьким, в Киеве (так говорит некоторая часть моей памяти), я однажды спросил своего отчима, как долго будут жить люди, когда будет построен Рай для Трудящихся. Он был специалистом по компьютерам, с богатым воображением, и он сказал:
– Возможно, так долго, как только пожелают. Может быть, миллиард лет.
– А сколько это – миллиард лет? – спросил я его.
– Это очень долго. Эпоха, вечность, время, достаточное для того, чтобы вся жизнь возникла, и вся жизнь закончилась. Некоторые называют это эоном.
В геологии, как я узнал позже, один эон действительно означает миллиард лет. Но греки, которые создали это слово, не были столь конкретны. Они использовали его как обозначение для вечности, времени жизни вселенной, намного большего, чем миллиард лет. Это была также персонификация божественного временного цикла.
Я пережил Рай для Трудящихся. Я пережил конец моей Вселенной, и могу пережить несчетное множество других.
Дорогой мой отчим, похоже, что я смогу пережить самих богов…
Настоящий эон.
Столько еще предстоит узнать и столько изменить. Каждый день я глубоко вздыхаю, подсчитываю мои альтернативы и понимаю, как нам повезло. (Если бы я только мог убедить Римская! Несчастный человек.)
Я свободен.
4. Айгиптос, Год Александра 2323
Молодая царица Клеопатра XXI только что провела четыре долгих и утомительных часа, выслушивая запутанные показания пяти опальных конгрессменов законодательного совета Нома Оксиринхоса. Их жалобы, как решил ее самый доверенный советник, лишены оснований, так что она с суровой улыбкой прогнала их, предупредив, чтобы они не выносили свои жалобы за пределы Айгиптоса в какое-либо другое государство, иначе они будут изгнаны из Александрийской Ойкумены и отправятся на восток, или на запад в земли варваров, или, что еще хуже, в Латиум.
Три раза в неделю Клеопатра выслушивала подобные жалобы, выбранные из тысяч дел ее советниками, хорошо понимая, что это формальность и судьба их предрешена. Ее не очень устраивали эти ограничения, наложенные законодательным советом Ойкумены во времена ее отцов, но альтернативой было лишь изгнание, а опальной восемнадцатилетней царице почти некуда идти за пределами Ойкумены. Многое изменилось за последние пятьсот лет!
Клеопатра взглянула на очередного посетителя. Она слышала много рассказов о главной жрице и ученой Гипатейона на Родосе, о женщине, которая стала легендой не только из-за того, как она попала в Ойкумену, но и благодаря ее достижениям за последние полвека. Однако царица и жрица никогда раньше не встречались.
Ученая Патрикия прилетела с Родоса два дня назад, приземлившись в аэропорту Рахотис к западу от Александрии, и, ожидая аудиенции, поселилась в привилегированной резиденции в Музейоне. За эти два дня она совершила обязательную, в сущности, экскурсию к пирамидам Александра и Диадохоса, чтобы осмотреть (как это утомительно, подумала Клеопатра) обернутые в золото мумии основателей Александрийской Ойкумены, а затем к окружающим их пирамидам и могилам Наследников. Сообщалось, что ученая хорошо перенесла экскурсии и некоторые ее наблюдения записаны для передачи в восемьдесят пять номов Ойкумены.
Появились глашатаи, объявляя, что ученая прибыла на мыс Лохиас и вскоре будет в царской резиденции. Советники покинули зал, и Клеопатру окружили ее мухи, как она их называла – камергеры и фрейлины, – стирая пот с ее лба, пудря ее щеки и нос, укладывая ее одежды вокруг золотого трона. Поперек зала, наполовину в тени и наполовину на солнце, выстроилась фаланга царской охраны. Когда они разделятся на две линии и встанут по обеим сторонам портала, Клеопатра примет Позу и приветствует Патрикию.
Ряды выстроились, и глашатаи приступили к своим утомительным ритуалам.
Был четвертый день Сотиса по старому стилю, или 27 Архимеда – по новому.
Клеопатра терпеливо сидела на троне, сделанном из кедра, доставленного из причинявшей немалые хлопоты Иудеи, иногда называемой Новой Финикией, потягивая шипучую воду из Галлии из кубка, изготовленного в Метаскифии. Каждый день она старалась пользоваться товарами всех номов, государств и дружественных племен, зная, что для них это почетно и что их народы будут горды тем, что служат древнейшей из империй – Александрийской Ойкумене. Будет хорошо, если ученая увидит Клеопатру исполняющей свои обязанности, поскольку, честно говоря, у юной царицы почти не было других занятий; действительно важные решения теперь принимали законодательный совет и Совет Избранных, примерно так же, как в Афинах.
Большие бронзовые двери Теотокополоса широко распахнулись, и процессия вступила в зал. Клеопатра не обращала внимания на быстро увеличивавшуюся толпу придворных, камергеров и мелких политиков. Она сразу же перевела взгляд на входившую в зал ученую Патрикию, которую поддерживали под руки два ее взрослых сына.
Жрица была одета в платье черного шелка из империи Чин-Чин, простое и элегантное, со звездой над одной грудью и луной над другой. Волосы ее были длинными, все еще роскошно густыми и темными; лицо казалось молодым, несмотря на ее семьдесят четыре года; глаза – черные, большие и проницательные. Клеопатра с трудом заставила себя посмотреть в эти глаза; они казались опасными, слишком вызывающими.
– Добро пожаловать, – сказала она, преднамеренно избегая всех церемоний. – Садитесь. Мне сказали, что нам есть что обсудить.
– О да, есть, моя прекрасная царица, – ответила ученая, пошла от сыновей и приблизилась к трону, одной рукой поддерживая длинный подол платья. Она действительно была очень сообразительна; несомненно, она удерживала своих сыновей в храме для их собственного блага, а не для своего: в эти дни в Ойкумене не слишком легко найти работу.
Патрикия села на покрытое подушками кресло, стоявшее на один человеческий рост ниже трона царицы, и подняла лицо к Клеопатре; ее глаза восхищенно сияли.
– Мне также говорили, что вы принесли некоторые из своих чудесных инструментов, чтобы показать их мне и объяснить их назначение, – продолжала Клеопатра.
– Если мне будет позволено…
– Конечно.
Патрикия дала знак, и два студента Гипатейона принесли большой плоский деревянный ящик. Клеопатра узнала древесину: клен из Нового Кархедона за широкой Атлантикой. Интересно, как идет их революция, подумала она; слишком мало новостей просачивалось с блокированных прибрежных территорий.
Жрица велела поставить ящик на большой круглый стол из кованой бронзы с серебряной гравировкой.
– Вероятно, Ваше Императорское Величество знает мою историю?..
Клеопатра кивнула и улыбнулась.
– Я знаю, что вы свалились с неба, преследуемая разъяренной звездой, и что вы родились не на этой Гее.
– И что у меня с собой были?.. – подсказала Патрикия, совсем как один из наставников Клеопатры.
Царица не возражала; ей нравилось учиться. Большую часть своей жизни она провела в классах, изучая свойства и просторы мира, а также языки.
– У вас с собой были чудесные приборы, у которых нет точного соответствия в нашем мире. Да, да, эта история хорошо известна.
– Тогда я сейчас расскажу вам о том, что знаю только я, – сказала Патрикия. Она окинула взглядом зал и затем снова обратила свой необычный взгляд к юной царице. Клеопатра поняла и кивнула.
– Это будет приватная беседа. Мы сделаем перерыв и встретимся в моих покоях.
Зал быстро очистился, и Клеопатра, бесцеремонно сбросив тяжелые одежды, накинула на плечи легкую накидку из биссоса. В сопровождении лишь двух телохранителей и сыновей Патрикии они направились в покои царицы. Их ждали подносы с перепелами и хрустальные кубки с винами из Коса. Ученая разделила трапезу с царицей, что было очень редкой привилегией.
Когда они закончили, поели сыновья, и Клеопатра с Патрикией удобно устроились на подушках в углу. Камергеры задернули вокруг них занавеси.
Тогда и только тогда Патрикия открыла крышку деревянного ящика. Там, на толстом слое пурпурного фетра – фетр из Приддена и краска из Иудеи – покоились сделанный из серебра и стекла плоский предмет размером с ладонь еще один предмет, поменьше, и нечто в форме седла с выступающими ручками.
Эти вещи были почти столь же знамениты, как сокровищница генерала Птолемея Сотера – особенно среди ученых и философов. Лишь немногие когда-либо видели их, даже ее мать и отцы.
Клеопатра разглядывала все с нескрываемым любопытством.
– Расскажите мне о них, пожалуйста, – попросила она.
– С помощью этого, – Патрикия показала на небольшой плоский предмет, – я могу измерять свойства пространства и времени. Много лет назад, когда я нашла убежище в Гипатейоне после смерти моего мужа, тамошние техники сделали мне новые батареи, и теперь это устройство снова работает.
– Они заслуживают похвалы, – сказала Клеопатра. Патрикия улыбнулась и махнула рукой, словно речь шла о чем-то несущественном.
– Философия и технология в вашем мире в некоторых отношениях не столь развиты, как в моем, хотя и очень близки. Но у вас замечательные математики и прекрасные астрономы. Моя работа далеко продвинулась.
– Да?
– А этот прибор, – Патрикия достала из ящика предмет с ручками, – говорит мне, где другие пытаются открыть проходы в наш мир, на эту Гею. Он чувствует это и сообщает мне.
– У него есть какое-либо другое предназначение? – спросила Клеопатра, осознавая, что происходящее уже недоступно ее пониманию.
– Нет. Не сейчас и не здесь.
К своему удивлению, царица вдруг поняла, что на глазах у старой жрицы выступили слезы.
– Я никогда не отказывалась от своей мечты, – сказала Патрикия. – И никогда не теряла надежды. Но я старею, моя царица, и мои чувства уже не столь остры… – Она приподнялась с кресла и вновь с глубоким вздохом опустилась в него. – Тем не менее, сейчас я уверена. Я получила верный знак от этого устройства.
– Знак чего?
– Не знаю, каким образом или где, моя царица, но в наш мир открылся проход. Это устройство ощущает его присутствие, и я тоже. Где-то на Гее, моя царица. Прежде чем я умру, я хочу найти этот проход, и увидеть, нет ли хотя бы ничтожного шанса на то, что мне удастся осуществить свою мечту…
– Проход? Что вы имеете в виду?
– Проход туда, откуда я пришла. Возможно, они снова открыли его. Или кто-то создал совершенно новый путь к звездам.
Клеопатра внезапно ощутила беспокойство. Инстинкты ста двадцати поколений Македонской Династии жили в ее крови.
– Люди вашего мира – они мирные и доброжелательные? – спросила она.
Взгляд жрицы внезапно стал далеким и туманным.
– Не знаю. Вероятно, да. Но я прошу вас, царица, помочь мне отыскать этот проход, с помощью всех средств, какие есть в вашем распоряжении…
Клеопатра нахмурилась и наклонилась вперед, чтобы лучше видеть лицо жрицы. Потом она взяла иссохшую руку Патрикии в свои.
– Принесет ли этот проход пользу нашим землям?
– Почти наверняка, – сказала Патрикия. – Я сама – лишь небольшой пример тех чудес, которые могут лежать за подобным проходом.
Клеопатра, нахмурившись, некоторое время размышляла. Ойкумену осаждало множество проблем, некоторые из которых, как уверяли ее советники, были непреодолимы – проблемы древней цивилизации, шедшей к упадку. Она не очень верила в это, но сама мысль ее пугала. Даже в век самолетов и радио должны существовать другие вещи, другие чудеса, которые могут спасти их в их нынешнем положении.
– Это короткий путь к отдаленным территориям, где мы можем расширить нашу торговлю и где можем узнать много нового?
Патрикия улыбнулась.
– Вы очень понятливы, моя царица.
– Тогда мы будем искать. Я прикажу, чтобы дружественные нам государства и империи тоже участвовали в поисках.
– Он может быть скрытым, очень маленьким, – предупредила жрица. – Возможно, это лишь пробный проход, шириной всего в человеческую руку.
– Наши поиски будут тщательными, – заверила Клеопатра. – Под вашим руководством проход будет найден.
Патрикия искоса посмотрела на нее с почти высокомерным подозрением.
– Меня долго считали выжившей из ума старухой, несмотря на эти чудеса. – Она положила руку на ящик. – Вы верите мне?
– Да, клянусь моим титулом Царицы Александрийского Египта и Македонской Династии, – сказала Клеопатра.
Ей хотелось верить. Жизнь во дворце последние несколько лет была очень скучной, а царица действительно обладала способностями, главным образом – в вопросах, касавшихся политики и государственных дел.
– Спасибо, – вздохнула Патрикия. – Мой муж никогда мне по-настоящему не верил. Он был прекрасным человеком, рыбаком… Но он беспокоился и говорил, что я должна жить только этой жизнью, а не мечтой о других…
– Ненавижу ограничения, – страстно воскликнула Клеопатра. – Что вы будете делать, если мы найдем проход?
Глаза Патрикии расширились.
– Я отправлюсь домой, – сказала она. – Наконец, сколь бы несерьезно это ни было, я отправлюсь домой.
– Полагаю, не раньше, чем вы закончите свою работу для нас.
– Нет. Это для меня на первом месте.
– Хорошо. Пусть будет так.
Клеопатра позвала своих советников, строго предупредила, что императорский декрет не может быть предметом разногласий, и отдала команду начать поиски.
– Спасибо, Ваше Императорское Величество, – сказала жрица, когда они шли назад в зал.
Клеопатра смотрела, как Патрикия уходит через ворота Теотокополоса, возвращаясь в Гипатейон до того времени, когда начнется поиск. Потом царица закрыла глаза и попыталась представить себе…
Родина старой женщины. Откуда могла она явиться? Мир светящихся башен и могучих крепостей, где люди были больше степени богами или дьяволами, чем мужчинами или женщинами, которых она знала. Лишь такой мир мог произвести на свет эту маленькую чувственную ученую.
– Как странно, – пробормотала Клеопатра, садясь на трон. Тяжелые одежды вновь были наброшены на ее плечи. Она ощутила приступ внезапной дрожи. – Как удивительно…
Пока ты не знаешь, где ты находишься, ты не знаешь, кто ты.
Уэнделл Барри.