Грег Бир
Эон
Лэньер, не чувствуя боли и не испытывая особого страха, повернулся лицом на север и посмотрел в сердце огненной волны, мчащейся к ним со скоростью шесть тысяч километров в секунду.
На то, чтобы насладиться ощущением, времени уже не было.
На корабле, щедщем в опасной близости от бушующей плазмы, Лэньер закрыл глаза и снова и снова повторял про себя, что он до конца выполнил свой долг и сопровождал свою подопечную до самого последнего мгновения.
Все еще сжимая в руках клавикулу, с сумкой через плечо, Патриция свалилась в воду с высоты пяти-шести метров.
Она даже не промокла. Оглушенная, она лежала на дне плавающего силового пузыря. Вода – река или канал – отнесла ее на несколько десятков метров от ворот. Она посмотрела вбок, чтобы увидеть, где находится.
Это было бесполезно. Яркая голубовато-белая струя ударила из ворот и превратила воду позади нее в пар, закрыв все вокруг густым белым облаком. К счастью для Патриции и для всего расположенного в радиусе нескольких сотен метров, ворота закрылись навсегда за миллионные доли секунды.
Патриция легла на спину внутри пузыря, частично ослепленная, закрыв глаза рукой, и дрейфовала еще несколько минут, пока ее не прибило к песчаной отмели. К этому времени зрение уже почти восстановилось.
Встав, она с отчаянно бьющимся сердцем осмотрелась.
Она находилась на берегу широкого канала, по которому медленно текла грязно-коричневая илистая вода. На берегах рос высокий зеленый тростник. Небо было ярко-голубым, безоблачным – и очень ярко светило солнце.
После некоторых колебаний Патриция отключила силовой пузырь и глубоко вздохнула. Воздух был свежим, чистым и теплым.
Она стала тяжелее, чем была с тех пор, как покинула Тимбл, но на этот раз поддерживающего пояса не было. Сила тяжести вызывала неприятные ощущения.
Однако это несомненно была Земля, и Патриция оказалась не в послеядерной пустыне. Собственно, местность была удивительно знакомой. Она уже видела все это раньше… на библейских уроках, посещать которые ее в детстве уговорила Рита.
Прикрыв рукой глаза, Патриция посмотрела на запад.
На другом берегу канала, на плато, стояли гипсово-белые пирамиды. До них было несколько километров, но они четко выделялись в чистом воздухе пустыни. Она ощутила мгновенное волнение.
Это Египет. Она сможет добраться из Египта куда угодно – это элементарно. Она сможет попасть домой.
Патриция обернулась. На шатких мостках, в тростнике, стояла маленькая худенькая темнокожая девочка, на вид десяти-одиннадцати лет, обнаженная, если не считать белой ткани, обернутой вокруг бедер. Ее волосы были заплетены во множество длинных тонких косичек; конец каждой украшал голубой камешек. Девочка разглядывала Патрицию с удивлением, смешанным со страхом.
– Эй! – позвала Патриция, с трудом взбираясь на песчаный берег. – Ты говоришь по-английски? Ты можешь объяснить, где я?
Девочка ловко повернулась кругом и убежала. На какое-то ужасное мгновение Патриции показалось, что она ошиблась во времени на тысячелетия… что оказалась в древнем Египте.
Затем она услышала отдаленный гул и взглянула вверх. Облегчение было настолько велико, что она чуть не вскрикнула. Это был самолет, вероятно, реактивный, летевший на большой высоте над пустыней.
Идя вдоль берега канала, сжимая в руках клавикулу и думая о том, не включить ли снова силовой пузырь – солнце начинало чересчур припекать, – Патриция нашла дорогу и двинулась по ней. Пройдя через рощу финиковых пальм, она вышла к небольшому городку с белыми кубическими каменными домами, практически одинаковыми. На улице было очень мало людей; был полдень, и все, несомненно, отдыхали, ожидая, когда станет прохладнее.
Что-то беспокоило Пат. Раньше она об этом не думала, но теперь вспомнила…
Положив клавикулу на дорогу и прикрыв глаза от солнца, она снова посмотрела на запад. С этой точки было видно, что пирамиды окружены густыми рощами деревьев, она не могла сказать, каких именно. Что-то было не так. Что? Разве египетские пирамиды находились не в пустыне?
Сколько больших пирамид было в Египте? Три?
Она насчитала восемь пирамид, стоящих в ряд, уходивший к горизонту.
– Ошибка, – тихо прошептала она.
Глава 65
Лэньер плавал в носу корабля, довольный, что может побыть в одиночестве достаточно долго. Мимо проплывали несчетные тысячи километров – черные, золотые, неразличимые.
В конечном счете, он пришел к выводу, что в значительно большей степени обязан Земле, чем Патриции. И он не мог помочь ей завершить путешествие – по крайней мере, увидеть, что она в безопасности, – поскольку это было не его путешествие.
Осталась ли она в живых? Достигла ли своей цели?
Даже если ей все удалось на этом полуфантастическом, полукошмарном Пути из переплетенных вселенных, она теперь была столь же далеко от Лэньера – и столь же недостижима, – будто умерла.
Ольми подплыл к нему и вежливо откашлялся.
– Со мной все в порядке, – раздраженно бросил Лэньер.
– Я в этом никогда не сомневался, – сказал Ольми. – Я думаю, вам интересно будет узнать о той ситуации, в которой мы сейчас находимся. Мы оторвались от фронта плазмы. Излучение вполне терпимое – хотя, когда мы прибудем на место, я предлагаю пройти основательный физический сеанс тальзита.
– Что с секторами Аксиса?
– Мы связались с ними. Как мы и предполагали, они сейчас с ускорением двигаются в нашу сторону. Они согласились отпустить захваты и позволить нам пройти мимо.
– Мы сможем это сделать?
– Если немного повезет, то да, – сказал Ольми. – Они будут двигаться со скоростью, составляющей тридцать один процент световой.
– Полагаю, там будет на что посмотреть.
– Сомневаюсь, что мы многое сможем увидеть, – возразил Ольми.
– Это просто риторическое выражение.
– Да. Если хотите, можете поесть. Сер Йетс собирается обедать и будет рад, если вы составите ему компанию.
– Когда мы встретимся с секторами?
– Через двадцать семь минут.
Лэньер сглотнул слюну и повернулся.
– Верно, – сказал он. – Я бы поел.
Однако ел он очень мало, бросая нервные взгляды на негуманоидов, уединившихся в силовых коконах, спящих или, наоборот, чересчур активных (змея с четырьмя головами быстро отрывисто кружилась в зеленоватой жидкости); на Прешиент Ойю, которая ответила ему откровенным взглядом; на Йетса, выглядевшего более человеком, чем кто-либо, наиболее естественного в своем поведении, и, тем не менее, остающегося Смотрителя Ворот.
Ольми молчал и не шевелился. Недалеко от него плавал в паутине силовых линий робот, содержавший в себе восстановленную личность Корженовского, а также часть Патриции; процесс окончательного созревания продолжался.
Лэньер отодвинул недоеденный обед и сказал, что лучше подождет на носу. Ольми согласился.
Все вместе они двинулись вперед: Лэньер, Ольми, Йетс и странное U-образное существо по другую сторону канала, все еще окруженное своим карантинным полем. Позади отдыхали два франта, свернувшись клубком и выставив лишь шеи и головы.
Впереди черный и золотой цвета начали переходить в более теплые оранжевый и коричневый. Нарушенный движением поток пульсировал мягким розовым сиянием.
– Еще несколько секунд, – сказал Ольми.
Путь, казалось, раздулся во все стороны. Лэньер почувствовал покалывание в руках и тепло в глазах. Поток завибрировал и засветился голубым сиянием. Прозрачная носовая часть корабля начала темнеть, компенсируя яркий свет. Канал посреди корабля, через который проходил поток, вибрировал и дрожал.
«Еще несколько секунд жизни…»
Лэньеру показалось, что они взрываются. Он вскрикнул от боли и удивления и раскинул руки и ноги.
Потом все кончилось. Моргая, он отплыл к сетке силовых линий. Путь снова был черным и золотистым. Поток светился мягким розовым светом.
– Никаких повреждений, – сказал Ольми.
– Не совсем, – заметил Йетс, прижав руку к глазу – Лэньер ударил его локтем.
Гарри извинился.
– Ничего страшного, – сказал Йетс. – В некотором смысле это даже возбуждает. Не хуже тальзит-сеанса.
Позади них, с ускорением в четыреста же, связанные друг с другом Аксис Надер и Центральный город встретили фронт плазмы ударной волной пространства-времени, начав процесс превращения Пути в вытянутую новую звезду.
Уровень излучения за пределами корабля резко возрос.
Заряды по периметру седьмой камеры были уже установлены. Инженеры прошли по всей Пушинке с последней инспекцией и проверили оборудование шестой камеры. Когда астероид отделится от начала Пути, оборудование шестой камеры испытает страшный удар – закончатся его функции как стабилизатора Пути и внезапно резко возрастет роль сдерживателя разрушительных сил внутри камер.
Сектора Аксис Торо и Аксис Евклид продвинулись на сто тысяч километров на север от седьмой камеры. Внутри цилиндров царило невероятное замешательство. Большинству граждан Аксиса – надеритам всякого толка и неожиданно большому числу гомоморфов-гешелей – были выделены новые жилища. Мало кто был хорошо знаком со своими новыми секторами. Чувствовалось ощущение праздника, триумфа, но вместе с тем и тяжкое беспокойство.
Сотни землян заполняли процедурные залы под наблюдением врачей-гешелей и адвокатов.
Мужчина-гомоморф – Хоффман отметила это слово и добавила его к своему быстро растущему словарю – брал анализы у группы из двадцати землян. Она была седьмой в очереди. Для каждого у него была в запасе улыбка и несколько хорошо подобранных ободряющих слов. Он был симпатичным, но не в ее вкусе – слишком отточены манеры, – и не очень отличался от десятка других гомоморфов. Возможно, она просто привыкла к широкому разнообразию физиономий ее времени, когда неизбежные дефекты – искривленный нос, излишняя полнота, неровные зубы – создавали средневековый карнавал черт.
Когда анализы были собраны, он достал из плавающего в воздухе ящичка чашу в форме лица.
– С помощью этого устройства производится ряд медицинских тестов, – сказал он. – Они также проводятся добровольно – но ваше сотрудничество очень нам поможет.
Все согласились, глядя в чашу и наблюдая в течение нескольких секунд смесь сложных изображений.
Во время процедур у Джудит возникало ощущение не грядущих несчастий и рабства, а товарищества. У многих из обслуживающего персонала гордо реяли над плечом изображения флагов – Индии, Австралии, Китая, Соединенных Штатов, Японии, СССР и других стран. Все хотели – даже страстно желали – говорить со своими подопечными на их родном языке.
Когда медицинское обследование было закончено, их отвели к ряду лифтов, расположенных с одной стороны зала. Энн Блейкли, бывшая секретарша Лэньера, а ныне секретарша Хоффман, подошла к ней, отделившись от другой группы. С ней была Дорин Каннингэм, бывшая глава службы безопасности научного комплекса.
– Все очень волнуются, – прошептала Каннингэм.
– Только не я, – возразила Джудит. – Я чувствую себя так, словно присутствую на каком-то празднике. Теперь власть переходит к большим людям. О, Господи.
Она только что заглянула в лифт. Там не было пола. Даже после объяснений и демонстраций обслуживающего персонала требовалось некоторое усилие, чтобы заставить себя шагнуть вперед.
Они повисли друг на друге, пока группа из шестидесяти человек опускалась вниз. Каннингэм не открывала глаз. Большинство русских были готовы к самому худшему, сказала она Хоффман, и мрачный пессимизм позволил им сохранить самообладание.
– Кто-то говорил мне, что некоторые из наших людей дезертировали, – сказала Хоффман, не отводя взгляда от спины впереди нее.
Стены лифта были слишком однообразны для того, чтобы почувствовать движение, и она не испытывала никаких ощущений, неприятных или каких-либо других, но путешествие, тем не менее, ей не нравилось.
– Как я слышала, четверо – двое русских и двое американцев, – подтвердила Энн.
– Кто-нибудь знает, кто именно?
– Римская, – сообщила Каннингэм. – И Берил Уоллес.
– Берил… – Джудит подняла брови и покачала головой. – Я не ожидала от нее… или от Римская. – Было ли у нее ощущение, что они ее предали? Это просто смешно. – Что насчет русских?
– Один из них – Мирский, – сказала Энн. – Я не помню вторую фамилию.
Мирский вовсе не удивил ее. Она очень хорошо понимала чужих, но не людей из своей собственной команды. Нельзя слишком много требовать от главного администратора.
Жилища были разбросаны по секторам. Их встретили другие гомоморфы; группы были разделены и препровождены в квартиры, находившиеся на разных уровнях.
– Вы будете жить по трое, – сообщил сопровождающий. – Места сейчас не хватает.
– Вместе? – спросила Каннингэм у Хоффман и Блейкли.
– Вместе, – ответила Джудит. Блейкли кивнула.
Группа из двенадцати человек быстро уменьшалась по мере того, как служители размещали их по свободным квартирам. Они были последними; их сопровождала женщина-гомоморф с изображением русского флага над плечом. Жилище находилось в самом конце длинного, плавно изгибающегося цилиндрического коридора. При их приближении зеленые цифры над дверью ярко засветились.
Комнаты были маленькими и почти пустыми. Сопровождающая проинструктировала их, как пользоваться службой информации, затем пожелала всего доброго и удалилась.
– Такая спешка, – покачала головой Блейкли.
– С тех пор как мы отстранены от всех дел, – сказала Хоффман, – мы вынуждены подчиняться; так или иначе, придется приспосабливаться.
Некоторое время они оживленно обсуждали с приставленным к ним фантомом из библиотеки интерьер. У них было несколько часов перед Отрывом, как его называли; Хоффман использовала это время, чтобы связаться с остальными, кого поселили в этом секторе.
Блейкли и Каннингэм тем временем решили выбрать обстановку, которая придала бы помещению некоторый цвет и форму и зрительно увеличила бы пространство. Джудит Хоффман присоединилась к ним, чтобы изучить оборудование и попробовать еду, которую выдавала автоматическая кухня в углу.
Граждане и люди с Земли, как проинформировал их фантом, смогут наблюдать Отрыв почти во всей его полноте. Мониторы, размещенные по всей Пушинке, будут передавать подробное изображение всех событий и их результатов; каждый, если хотел, мог занять вращающееся кресло.
Поев и наигравшись с оборудованием квартиры, три женщины сели перед терминалом, наблюдая за происходящим в астероиде и в секторах.
Картины были даже слишком реалистичными. Через несколько минут Каннингэм отвернулась от дисплея и начала бесконтрольно смеяться.
– Это так забавно, – сказала она, сжимая руками щеки и падая на ковер с восточным узором. – Это просто ужасно.
То же началось и с Блейкли.
– У нас истерика, – констатировала она, и это вызвало у обеих новый приступ. – Мы понятия не имеем, что происходит.
– О, я имею, – спокойно сказала Хоффман.
– Что? – спросила Каннингэм, стараясь быть серьезной.
Хоффман сложила пальцы в кольцо и посмотрела сквозь него на подруг.
– Взорвать один конец – конец, который никто никогда не пытался просверлить. Северный полюс.
– О, Господи, – простонала Каннингэм; ее истерический смех прошел так же быстро, как и начался. – Что бы произошло, если бы мы попытались просверлить там скважину? Куда бы мы при этом попали?
– Взорвать Северный полюс, – продолжала Хоффман, игнорируя вопрос, на который не было ответа, – и оторвать Камень от коридора. А после этого…
– Что? – спросила Энн, ошеломленная и тоже очень серьезная.
– Эта половина города покинет коридор. Мы превратимся в космическую станцию.
– А Камень? – поинтересовалась Каннингэм.
– В еще одну луну.
– Мы вернемся на Землю? – спросила Блейкли.
Хоффман кивнула.
– Черт побери, – сказала Элен. – Это… Я не знаю, что это. Волшебная сказка. Может быть, это день воскрешения из мертвых. Как они это назвали? Вознесение. Мертвецы, возносящиеся на небо с автострад. Люди, покидающие свои машины прямо сквозь крышу. – Она в замешательстве вновь повернулась к дисплею. – Это не имеет смысла, верно? Никаких автострад, никаких машин. Только ангелы, спускающиеся с неба.
Хоффман глубоко, судорожно вздохнула.
– Вы правы, – сказала она. – Это волшебная сказка.
Внезапно она разразилась смехом, и не могла остановиться, пока у нее не заболело в груди и лицо не стало мокрым от слез.
За час до запланированного отрыва Розен Гарднер изобразил личное сообщение для Хоффман, прося разрешения нанести визит. Несколько минут спустя он лично появился у дверей квартиры – «воплощенный», вспомнила Хоффман. Она пригласила его войти. К этому времени женщины снова обрели некоторый контроль над собой.
Политическая деятельность Гарднера на благо разделенного Гексамона и надеритов, как он объяснил, больше не была нужна. Он добровольно согласился представлять в Новом Нексусе интересы людей Земли и выбрал Хоффман как наиболее здравомыслящего человека для переговоров. Он предложил ей постоянно быть в курсе событий, связав ее с его личной памятью и службой информации.
Время отдыха закончилось, не без сожаления подумала Джудит. Она снова кому-то нужна.
– Кроме того, я принес новости, – сказал Гарднер, стоя рядом с ней и заложив руки за спину.
Она начинала понимать ортодоксальных надеритов – почти по-рыцарски преданных, подобно некоторым политикам-консерваторам, с которыми ей приходилось иметь дело на Земле. – У нас есть сведения о Патриции Луизе Васкес и о четверых, которые были посланы на ее поиски.
– Да?
– Трое вернулись в наши сектора. Это Лоренс Хайнеман, Карен Фарли и Ленора Кэрролсон. Мне стыдно признаться, но их некоторое время держали в плену гешели в Аксис Надере и Центральном Городе. Они были освобождены незадолго до того, как гешельские сектора начали разгоняться. Они вскоре присоединятся к вам.
– А остальные?
– Патриции Луизе Васкес была дана возможность найти дорогу домой, – продолжал сер Гарднер. – Я точно не уверен в том, что это означает; известные мне детали весьма отрывочны. Она и Гарри Лэньер были задержаны и отправлены вместе со Смотрителем Ворот и его группой к отметке один и три экс девять; многие из этой группы, включая Лэньера, сейчас двигаются обратно и успешно разминулись с ускоряющимися секторами. Однако они не успеют присоединиться к нам.
Джудит понятия не имела, что такое «смотритель ворот», и не считала возможным спрашивать. Это можно было выяснить позже.
– Они собираются покинуть коридор?
– Не знаю, – сказал Гарднер. – Их лидеру, серу Ольми, было сообщено о наших планах. Он считает, что они смогут опередить закрытие Пути, но их задержали остановки у некоторых ворот, открытых вновь, чтобы отправить через них спутников-негуманоидов.
Хоффман молча воспринимала новости, слегка похлопывая левой рукой по ноге. Она предполагала, что четверо исследователей и Васкес погибли или пропали без вести в царившей суматохе, и на какое-то время заставила себя забыть о них. Теперь ей снова было о ком беспокоиться, мало что зная об опасностях, которым подвергались коллеги, или об их шансах на успех.
– Время «ноль» наступит через сорок три минуты, – сказал делегат Гарднер. – Кстати, думаю, я должен сообщить вам, что к гражданам Гексамона приставала небольшая группа ваших. В кварталах Аксис Торо происходит «дикая вечеринка». Некоторые из ваших женщин обменивают свои сексуальные прелести не знаю, на что именно. Я запретил доступ туда моих людей.
Хоффман удивленно посмотрела на него, не зная, что отвечать.
– Это разумно, – наконец сказала она. – Не знаю, кто кого в большей степени может испортить.
Внутри Камня
От одного конца до другого, по всем семи камерам, темнота и тишина. В первой камере после возобновления вращения собрались облака; в темноте начался дождь.
В скважинах – абсолютная тишина вакуума, и никакой деятельности, кроме пролетавших время от времени маленьких мониторов.
Во второй камере – легкий свист ветра, пока атмосфера восстанавливала свое равновесие. Большая часть окон была разбита, и некоторые здания – включая один мегаблок – рухнули, несмотря на усилия инженеров.
В третьей камере – почти то же самое, хотя ни одно здание не рухнуло. Мерцающее сияние все еще активных иллюзартовых окон в Пушинке-городе напоминало рой светлячков.
В четвертой камере – затопленные леса и освобожденная вода наконец примирились друг с другом. Комплексы, где раньше жил персонал восточного и западного блоков, были смыты, их обломки унесены в озера или разбиты о деревья возле берега.
Те, кто погиб, вторгшись на Камень или защищая его, продолжали лежать в своих могилах, ничего не видя. Их матрицы уплыли, личности исчезли, Таинства стали еще более таинственными.
Пятая камера – столь же темная и пустая, как глубокая пещера на Земле; слышался лишь вечный шум водопадов и рек.
Шестая камера – единственная, кроме седьмой, все еще освещенная плазменной трубкой, хотя свет ее был неуверенным и неустойчивым.
Плазменная трубка замигала и погасла. Это уже не имело значения. Подготовка была завершена, и лишь мониторы патрулировали просторы Пушинки.
Седьмая камера. Ветер мягко дул со стороны купола, лениво шевеля заросли невысокого леса и ткань покинутой палатки. Часть палатки провисла – там, где упал столбик в момент остановки вращения. Все остальное, как ни удивительно, было почти не повреждено.
Детонаторы терпеливо ждали рядом с зарядами.
Объединенные сектора Аксис Торо и Аксис Евклид были слишком далеко, чтобы их можно было увидеть с этой точки без помощи мощного телескопа. Путь казался пустым, бесконечным, вечным и безмятежным – величайшее, что когда-либо было создано людьми.
За пределами Пушинки – черный космос, звезды, Луна и несчастная, разрушенная, обожженная, осажденная зимой Земля, где мало кто, если вообще кто-либо, думал об астероиде или о возможности спасения. Какое могло быть спасение после столь ужасающих бедствий и смерти? История прошла мимо них.
Восстановленные двигатели Бекмана готовились к участию в своем акте драмы, накапливая реактивную массу, чтобы выбросить ее наружу и дематериализовать, превращая в смешанное излучение. Они должны были смягчить удар при отделении и вывести Пушинку на круговую орбиту вокруг Земли на высоте в несколько десятков тысяч километров.
Сектора Аксис Торо и Аксис Евклид начали ускоряться в явно самоубийственном стремлении разбиться о купол седьмой камеры. Внутри них двадцать девять миллионов человек – воплощенных и прочих – занимались различными делами, которыми занимаются люди в ожидании гибели или спасения.
Позади секторов, в полумиллионе километров дальше по Пути, резко замедлялся маленький патрульный кораблик; поток впереди него светился фиолетово-синим сиянием. Он должен был замедлиться до орбитальной скорости Земли к тому времени, когда последует за связанными секторами, покидающими конец Пути – если он вообще сможет совершить такой подвиг.
Заряды, помещенные в стенах седьмой камеры, синхронизировались.
Захваты Аксис Торо и Аксис Евклида были убраны, и огромные цилиндры двигались на юг к куполу седьмой камеры со скоростью чуть больше сорока тысяч километров в час или одиннадцать километров в секунду.
Наступила микросекунда срабатывания детонаторов.
Шум, раздавшийся в седьмой камере, невозможно было описать. Миллиарды тонн камня и металла обрушились из семи точек, где были помещены заряды, и открылись огромные трещины наружу, в пустоту космоса.
Вокруг северного полюса астероида широким веером разлетелись пыль и обломки, за которым последовала яркая вспышка, более яркая, чем солнце. Сияние потемнело до красно-пурпурного оттенка. Семидесятикилометровая каменная глыба была отброшена от астероида. Астероид значительно медленнее отодвигался от своего отделенного конца, и на короткое мгновение между ними возникла дыра в пространстве, заполненная светом плазменной трубки, показывающим бесконечную перспективу…
Из которой вылетели соединенные сектора Аксис Евклид и Аксис Торо, чуть не пролетев мимо самого астероида и отодвинув обломки в сторону силовым полем. Сквозь угасающее сияние и вращающиеся осколки камня и металла, сектора вышли из зоны действия двигателей Бекмана. Затем двигатели сманеврировали, выводя Пушинку на орбиту.
Путь был теперь независимой сущностью. Дыра в пространстве начала затягиваться, окутанная тысячей разновидностей темноты – фиолетовой и цвета морской волны, карминовой и индиго, – давая выход ветрам более могучим, чем тысячи ураганов.
Путь закрылся.
Навсегда отрезав себя от этой вселенной.
Ольми сел и закрыл глаза. Йетс оживленно потирал руки. Сенатор Ойю казалась столь же хладнокровной, как всегда, но Лэньер заметил, что глаза ее беспокойно бегают по сторонам.
Если Прешиент Ойю хоть немного взволнована, а Ольми сидит безропотно смирившись с судьбой, то, решил Лэньер, у него есть все основания испугаться.
– Как вы думаете, у нас получится? – спросил он.
– Будем надеяться, – сказал Ольми, не открывая глаз.
Лэньер посмотрел в сторону носа.
Яркая вспышка семи одновременных взрывов уменьшила прозрачность носового купола. Теперь он прояснился и открыл начало Пути. Внутри светящегося кольца расплавленных обломков астероида и замороженных сосулек водяного пара образовался черный круг.
Круг сжимался, поглощаемый радужным ничто, которое резало глаза: новый конец Пути.
А затем внутри уменьшающегося черного круга Лэньер увидел маленький белый серп. Он заморгал.
Луна.
Корабль завертелся в рвущейся наружу атмосфере. Радужное ничто почти выполнило свою задачу; казалось, им потребуется вечность, чтобы приблизиться к быстро сжимающейся черноте и серпу Луны.
От стен оторвались куски почвы и устремились к новой, перламутровой, границе, которая затмила Луну.
– О Господи, – сказал Лэньер. Он всплеснул руками и закрыл глаза.