Грег Бир
Эон
– Геодезический дрейф, – предположила Патриция.
– Что ж, возможно и так, – сказал Рю Ойю. – Но это может и не быть чем-то неотъемлемым.
Лэньер даже не стал просить объяснений; он сомневался, что сможет в них разобраться.
Путь был заполнен циклопическими сооружениями, черными кристаллическими массами длиной в тысячи километров. Некоторые из которых свободно плавали, отбрасывая широкие тени на противоположные стены Пути, проходя перед яркой змееподобной плазменной трубкой.
– Притяжение на поверхности составляет около одной десятой земной силы тяжести, – сообщил Йетс. – Параметры существенно отличаются, Рю. Не полагаете ли вы, что это другой Путь, не наш?
– Есть ли у нас основания считать, что кто-то еще мог создать вселенную, подобную этой? – спросил Смотритель Ворот.
– Нет, – согласился Йетс.
– На Путь оказало большое влияние наше собственное наследие. Мы сделали его цилиндрическим, и я сильно сомневаюсь, что другие могли бы его скопировать, если только не располагали безграничными возможностями.
– Тем не менее, такая форма удобна, практична, если предполагается вести торговлю…
Рю Ойю согласился, отрывисто кивнув. Казалось, он был сердит, разглядывая результаты своей работы.
– Очень странно, – пробормотал он. – Здесь нет явно выраженного потока, и плазменная трубка абсолютно неправильной формы. Я бы сказал, что имело место вмешательство.
– Джарты?
– Нет. Эти сооружения нехарактерны для джартов. Я не уверен, что смогу представить себе их практическое применение – это либо геометрические искажения, пространственно-временные возмущения, центры кристаллизации, или… – Он покачал головой. – Или это вне нашего понимания. И, кроме того, я очень сомневаюсь, что джарты смогли продвинуться столь далеко. Это пересечение – если это пересечение – должно быть за отметкой один экс пятнадцать – свыше ста световых лет вдоль Пути.
– Тогда там не может быть никаких ворот, – заявила Патриция.
Йетс поднял брови.
– Почему?
– Потому что это место лежит за нашей Вселенной, во времени. Ворота должны открываться в… – Она подняла руки. – В ничто. В никуда.
– Не обязательно, – возразил Рю Ойю. – Но это интересная мысль. Путь приспособлен к условиям эпохи своего происхождения. Когда он проходит там, где эти условия отсутствуют, он может сам собой приспособиться к другим условиям.
– Может ли Аксис когда-либо оказаться так далеко? – спросила Прешиент Ойю.
– Не знаю. Если там нет потока… это будет сложно. Если, начиная с определенной точки, поток отсутствует…
– Путь поддерживает сам себя, – закончил Йетс.
– Несомненно. Он не требует оборудования шестой камеры или какой-либо связи с Пушинкой.
– Он выглядит пустым, – сказал Лэньер, не уверенный, что ему стоит вступать в дискуссию. – Я не вижу там никакого движения.
Йетс дал команду монитору показать окрестности. Изображение увеличилось, демонстрируя циклопические кристаллы во всех подробностях. Путь был заполнен ими; некоторые парили, заполняя пространство в десятки тысяч километров, и плазменная трубка извивалась вокруг них.
Все структуры – даже свободно плавающие – были покрыты куполообразными дисками, каждый из которых защищал ярко выраженный пузырь открытых ворот. Изображение увеличилось еще в несколько раз. Мерцающие полосы света густой сетью соединяли частые проходы. Там было движение – но совершенно иного рода, чем они когда-либо видели.
Снова замелькали пиктограммы.
– Потока определенно нет, – подтвердил Йетс. – Путь в этой точке полностью стабилен и автономен.
Патриция, казалось, была в полусне. Она снова в своем рабочем состоянии, понял Лэньер. Она изо всех сил пыталась понять, что происходит, и это было полностью вне его понимания.
– Здесь есть причинная связь, – хрипло сказала она.
– Что? – спросил Лэньер, вопрошающе глядя на других и поддерживая ее за локоть. Она широко открыла глаза и уставилась на него.
– Если Аксис будет двигаться с околосветовой скоростью вдоль Пути, именно это и произойдет – еще до начала путешествия. Путь лежит, в сущности, вне времени и должен воспринимать любое событие, происходящее в его пределах. Именно это и произойдет – особенно если конец со стороны Пушинки будет закрыт.
– Да? Продолжайте, пожалуйста… – поторопил Йетс.
– Она права, – сказал Корженовский. – Это совершенно очевидно. И есть кто-то – не люди, не джарты, даже не из нашей вселенной, – кто может воспользоваться преимуществом адаптации к местным условиям.
Рю Ойю широко улыбнулся.
– Боюсь, что для нас это не очевидно. Пожалуйста, продолжайте.
Патриция посмотрела на Инженера и почувствовала понимание. Что-то насчет нее самой. Корженовский кивнул.
– Вы прекрасно говорите, – подбодрил он.
– Мы видим пронесенные вдоль суперпространственных векторов результаты того, что должно произойти на Пути, – сказала она. – Я думала об этом до поездки на Тимбл, после беседы с бродягой. Если Аксис будет двигаться со скоростью большей, чем одна треть световой, это приведет к искривлению Пути и создаст пространственно-временную ударную волну, которая превзойдет скорость света, двигаясь впереди него. Ударная волна будет распространяться вне времени, опережая вызвавшую ее причину. Ударная волна уже прошла эту точку – возможно, много веков назад, может быть, даже до того, как был открыт Путь. Что-то движущееся с околосветовой скоростью вдоль сингулярности, потока, растянет его сверх пределов прочности. В результате виртуальные частицы превратятся в энергию излучения, «испарятся». – Она глубоко вздохнула и закрыла глаза, видя перед собой математические уравнения даже тогда, когда говорила. – Путь был вынужден удлиниться, чтобы конфигурация его стала стабильной. Поток исчез.
Ольми молча слушал Корженовского и Патрицию. «Он гордится собой», – подумал Лэньер.
– В течение нескольких световых лет, пока Путь не удлинится и ударная волна не рассеется, все пространство впереди Аксиса станет стерильным. В этих сегментах не будет ничего, кроме города. Все существовавшее там будет уничтожено, все ворота – закрыты. – Она показала на кристаллические структуры. – Очевидно, Путь дошел до этой точки, и релятивистские объекты вдоль него никак ему не мешают.
Лэньер пытался понять, как мог поток исчезнуть еще до создания объекта, который должен был вызвать его «испарение». Он быстро запутался в противоречиях, но они, казалось, не беспокоили ни Корженовского, ни Смотрителей Ворот.
– Вы можете быстро подготовить документацию?
– С помощью сера Корженовского, – согласилась она.
– Тогда мы узнаем большую часть того, что требуется, – сказал Рю Ойю. – Мы сможем представить наш отчет президенту. Его фракция может делать с этим все, что пожелает. – Он улыбнулся. – То, что, видимо, им придется сделать.
Перед монитором охраны появились ярко-красные пиктограммы, сигнализируя об экстренном сообщении. Ольми пошел принять его. Он вернулся с торжествующим выражением лица. Это было парадоксально, учитывая то, что он сказал затем.
– Джарты открыли ворота у отметки один экс девять и отрезали последний пост охраны. Нам навстречу двигается на максимальной скорости масса плазмы – она, примерно, в семи часах отсюда. Нужно уходить.
Прешиент Ойю посмотрела на отца.
– Гешели не позволят джартам оттеснить их, – сказала она.
– Значит, у президента теперь нет выбора, верно? – заметил Рю Ойю. – Путь сам пишет свою судьбу, так же как и джарты. Он должен взять себе свои сектора, а мы должны взять свои, и следовать каждый своим путем.
Глава 63
Мирскому и трем другим «дезертирам» предоставили небольшие сферические жилища в Лесу Центрального Города. К ним были приставлены три гешеля-неоморфа – две женщины и один неопределенного пола, – чтобы помогать им и руководить их краткосрочным обучением.
Мирский сидел в своей сфере, настроенной на различные каналы пиктографической информации – часть ее переводили дубли-педагоги их кураторов. Он и Родженский согласились на временные импланты, чтобы ускорить обучение. Они смотрели, слушали и мало говорили. Родженский постоянно находился рядом, в то время как Римская – американец с женской фамилией – держался поодаль. Других он почти не замечал. Они были слишком мелкими частями громадной головоломки.
Кураторы пришли к ним в воплощенном виде, чтобы не вызывать тревоги, и дали короткие, крайне насыщенные уроки, во время которых гости поглощали столько информации, сколько были в состоянии воспринять.
В воздухе висело ощущение напряженности; за исключением кураторов, гешели почти не обращали на них внимания. Лес опустел, большая часть его обитателей находилась на новых рабочих местах, готовя сектора к тому, что должно было произойти.
Сообщения дальних постов охраны достигли разделенного Аксиса. Джарты открыли ворота и позволили плазме из глубин звезды вторгнуться в пределы Пути.
Для того, чтобы разрушение достигло конца Пути, требовалось около семидесяти часов, но обитатели гешельских секторов Аксиса должны были принять решение быстро. Если они хотели остаться на Пути и не отдать его джартам, они должны были разогнать свои сектора до скорости, по крайней мере, в одну треть световой, прежде чем их встретит фронт плазмы.
После попадания звездного вещества внутрь Пути температура плазмы должна была опуститься существенно ниже уровня плавления, но все еще оставалась бы в пределах девятисот тысяч градусов. Однако проход гешельских секторов должен был это изменить.
Когда они столкнутся с фронтом, пространственно-временная ударная волна должна размазать сверхгорячую плазму в тонкую пленку. Пленка, температура которой намного выше температуры плавления, должна была затем заполнить Путь еще более мощной плазмой. В результате Путь превратился бы в туннелеобразную новую звезду.
Мирский, пытавшийся следить за публичными дискуссиями, считал эти планы безумным бредом. Погибнет он или нет, не столь важно; он находился в центре грандиозного плана, намного более грандиозного, чем он мог когда-либо представить.
Политики-гешели, которым сепаратисты предоставили свободу, строили сумасшедшие планы. Достаточной защиты спереди и сзади, чтобы предохранить сектора от потока жесткого излучения, не было; это могло бы перегрузить четыре главных генератора потока, которые им оставили, а они и так были достаточно нагружены из-за контакта с потоком на высоких скоростях. Можно ли было создать эту защиту?
Да, решили физики, но лишь в некоторой степени.
Требовалась также защита канала, через который проходил поток. Сам поток должен был излучать очень высокий уровень смертельной радиации. Можно ли обеспечить всю необходимую защиту?
Да, но с еще большими оговорками.
Несмотря на все сомнения, между жителями сектора наблюдалось удивительное согласие. Они не хотели возвращаться на Землю, они смотрели в будущее, а не в прошлое. И, в течение веков сражаясь с джартами, они отнюдь не собирались отдавать им Путь сейчас.
Римская, бродивший по Лесу, избегал всех этих подробностей. Он исступленно молился, не обращая внимания на тех, кто его видел, и на их реакцию. Основное, что его беспокоило – услышит ли Бог молитвы, произносимые вне нормального пространства-времени? Наступит ли момент, когда он полностью будет отрезан от Бога?
Приставленная к нему женщина-гомоморф по его просьбе держалась в отдалении, понимая, что она мало что может сделать для его успокоения.
Для нее его вопросы относились к мертвым знаниям, будучи столь же бессмысленными, как вопрос о том, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы.
Ожидая, когда до них дойдут новости об окончательном решении, Мирский и Родженский плавали в нескольких метрах друг от друга среди зелени. Переплетение светящихся змей освещало обширную трехмерную поляну вокруг их жилищ, отбрасывая на них тень листьев.
Мирский внимательно разглядывал молодого ефрейтора, отмечая румянец на его щеках, восхищенную улыбку, радостный взгляд. «Будущее для него как наркотик», – подумал Мирский. Было ли оно таким же и для него самого?
– Я так мало понимаю, – признался Родженский, подтягиваясь по ветке ближе к Мирскому. – Но я чувствую, что смогу понять – и они так хотят нам помочь! Мы им кажемся странными – вам не кажется? Но они рады нам!
– Мы для них нечто новое, – согласился Мирский. Он не хотел делиться с ефрейтором своими опасениями. Его сердце каждый раз начинало биться быстрее, когда он думал о том, что им предстояло.
К ним подплыла женщина-гомоморф, прикрепленная к мрачному американцу.
– Меня беспокоит ваш друг, – сказала она. – Мы думаем о том, как вернуть его к вашим людям… Он не согласится, но я полагаю, что он принял неверное решение.
– Дайте ему время, – посоветовал Мирский. – Мы все слишком многое оставили позади и все будем очень тосковать по дому. Я поговорю с ним.
– Я тоже, – с энтузиазмом подхватил Родженский.
– Нет, – сказал Мирский, подняв руку. – Только я. Мы беседовали, когда я вел переговоры с американцами, и мы оба согласились на это добровольно.
Родженский смущенно согласился, коротко кивнув.
Мирский постучал по жемчужного цвета полупрозрачной сфере. Изнутри послышался голос Римская, сказавший по-английски:
– Да? Что?
– Это Павел Мирский.
– Больше никаких разговоров, прошу вас.
– У нас мало времени. Или вы сейчас же возвращаетесь обратно, или подчиняетесь нашему решению.
– Оставьте меня в покое.
– Я могу войти?
Дверь сферы раздвинулась, и Мирский вошел внутрь.
– Они скоро уходят, – начал он. – После старта выбора уже не будет – вы останетесь здесь навсегда.
Римская выглядел ужасно – бледный, с торчащими во все стороны рыжими волосами, с четырехдневной щетиной на лице.
– Я остаюсь, – сказал он. – Я уже решил.
– То же я сказал и вашему куратору.
– Вы говорили от моего имени?
– Нет.
– Какое вам, собственно, дело, воскресший из мертвых? Вас совершенно не волнует та ситуация, что ваши же люди пытались вас убить. Что касается меня, я отказался от… ответственности, лояльности.
– Почему? – спросил Мирский.
– Черт побери, не знаю.
– Может быть, я знаю.
Римская с сомнением посмотрел на него.
– Вы хотите увидеть конечный результат, – объяснил Мирский.
Римская молча смотрел на него, ничего не подтверждая и не отрицая.
– Вы, я, Родженский, может быть, даже эта женщина – мы все плохо приспособлены к жизни. Нам не хватает одной жизни, и мы стремимся дальше. – Он протянул руку. – Я всегда хотел увидеть звезды.
– Вы хотели увидеть звезды и отправились в космос, чтобы воевать! – отрезал Римская. – Мы не знаем, что увидим – и увидим ли вообще что-нибудь, кроме этого унылого коридора. – Он закрыл лицо руками. – Всю жизнь я был твердолобым упрямцем. Все считали меня бесстрастной старой… задницей. Математика, социология и университет. Моя жизнь была заключена в четырех стенах. Когда меня послали на Камень – Господи, какие впечатления! А затем эта возможность…
– Мы знаем, что это будет интересно, намного интереснее, чем могло бы быть на Земле.
– Другие возвращаются, чтобы спасти Землю, – сказал Римская, крепко сжав кулаки.
– Это делает нас безответственными? Возможно. Но не более, чем всех остальных людей в этой части города.
Римская пожал плечами.
– Так или иначе, я принял решение и не изменю его. Не беспокойтесь; со мной все будет в порядке.
– Это все, что я хотел услышать, – сказал Мирский.
– Вы носите имплант, который они вам дали? – поинтересовался Римская.
Мирский оттянул вперед правое ухо и повернул голову, показав имплант.
– Свой я еще не выбросил, – сказал ученый. Он разжал кулак, показывая устройство размером с земляной орех.
– Он вам понадобится.
Мирский мгновение помедлил, и американец. медленно поднеся имплант к голове, прикрепил его за ухом.
Глава 64
– Здесь мы расстанемся, – сказал Рю Ойю дочери и Йетсу. Он протянул руку, и сенатор сжала ее обеими ладонями. Ольми, Патриция и Корженовский ждали рядом с диском.
– Что он собирается делать? – спросила Патриция.
– Он уходит через ворота, – сказал Ольми. – Его будут сопровождать тальзит и один из франтов. Все остальные пойдут с нами.
– Он не выживет, – прошептал Лэньер. – Они не смогут взять с собой достаточно еды, кислорода – на подготовку нет времени…
– Он не пойдет туда во плоти, – объяснил Ольми. – И никто из них. Они передадут свои личности специальному роботу и смогут заниматься исследованиями столько, сколько пожелают – открывать ворота, ждать, доберется ли сюда Аксис. У них запас энергии на миллионы лет.
Прешиент Ойю медленно покачала головой, глядя на отца.
– Ты многое дал мне, – сказала она. – Это будет нелегко – знать, что мы не сможем с тобой поговорить… никогда.
– Отправляйся вместе с гешельскими секторами. Мы, может быть, снова встретимся очень далеко отсюда. Кто знает, каковы будут их планы, если все получится. И, кроме того, кто-нибудь всегда сможет открыть эти ворота, найти нас…
– Никто никогда не найдет эти ворота, – возразила она. – Только ты мог сделать это.
– Это правда, – поддержал ее Йетс. – Это могли только вы.
Рю Ойю кивнул в сторону Патриции.
– Корженовский или женщина с Земли. Они могли бы… но Корженовский возвращается на Землю, а она отправляется на поиски чего-то еще более неуловимого. Что ж, во всяком случае, ничто не окончательно.
– Для меня окончательно, – сказала Прешиент Ойю. – Я возвращаюсь на Землю. Ради этого мы работали.
Она отпустила руку отца.
Смотритель Ворот изобразил символ: Земля, голубая, зеленая и коричневая, живые яркие облака и окружающая планету спираль ДНК, а вокруг упрощенное уравнение, которое Корженовский нашел в одной из старых работ Васкес.
Тальзит в своем холодном пузыре и франт в белых одеждах, символизирующих расставание навсегда, стояли позади Рю Ойю. Прешиент Ойю подошла и поцеловала отца, затем вернулась к стоявшим возле диска.
Смотритель Ворот и его спутники направились к холму вокруг новых ворот.
– Он исполняет обещание, данное Гексамону, – сказала Прешиент Ойю, когда диск сомкнулся вокруг них. – Он поведет за собой Аксис, если тот последует за ним.
Она протянула руку к Патриции, глаза которой снова были мокрыми, и коснулась ее щеки. Сняв слезинку, Прешиент Ойю поместила ее на свою щеку.
Ольми направил диск из терминала к ожидавшим их кораблям.
Оба корабля: служебный и патрульный, на котором они прибыли – ушли с потока и висели, поддерживаемые силовыми полями. Это была предосторожность на случай, если с севера пойдут эвакуирующиеся корабли. Ольми быстро сделал выбор: им была необходима скорость, а корабль охраны был меньше и быстрее.
Они должны встретиться с разгоняющимися секторами, прежде чем те достигнут одной трети световой скорости. Далее будет два пути: сектора могут на короткое время убрать генераторы и захваты потока и позволить кораблю пройти; или корабль должен сойти с потока, прижаться к стене и выдержать натиск волны частиц и атомов, движущейся впереди города.
Но до встречи с секторами Ольми должен был выполнить обещание, данное Патриции.
В пустынной части Пути, где она скорее всего могла отыскать нужные ей геометрические сосредоточения, ее нужно было направить с клавикулой к поверхности Пути. Времени было очень мало – фронт плазмы шел прямо позади них.
Йетс отвел Патрицию в изолированную секцию корабля и в последний раз проинструктировал, как пользоваться клавикулой.
– Помните, – закончил он, – у вас есть инстинкт и желание, но не очень много умения. У вас есть знания, но нет опыта. Вы не должны спешить; действовать надо обдуманно и осторожно. – Он сжал ее плечи и посмотрел ей прямо в лицо. – Вы знаете ваши шансы на успех?
Она кивнула.
– Не слишком большие.
– И все же вы готовы рискнуть?
Патриция, не колеблясь, снова кивнула. Йетс отпустил ее и достал из кармана маленькую коробочку.
– Когда я вложу клавикулу в ваши руки и передам ее функции вам, она увеличится до нормальных размеров. Она будет работать только для вас; если вы умрете, она превратиться в пыль. Пока вы живы, она будет служить вам – хотя чем она поможет вам, если ваш план удастся, я не знаю. Она открывает новые ворота только изнутри Пути, не снаружи. Она распознает наличие ворот, даже если они закрыты…
Йетс достал клавикулу, которая сейчас была не более двенадцати сантиметров в длину, и вложил ее в левую руку Патриции.
– Возьмитесь за рукоятки.
Она взялась за них большим и указательным пальцами обеих рук. Клавикула выбросила в направлении Йетса непрерывный поток красных символов.
– Сейчас она не узнает вас, – сказал он. – Она просит инструкций от своего последнего хозяина. Я активирую ее.
Он изобразил инструкции в виде пиктограмм-кодов.
Устройство медленно увеличивалось, пока не достигло того же размера, что и клавикула Рю Ойю.
– Теперь передаю управление вам.
Последовали новые закодированные инструкции, и Патриция ощутила внезапную волну тепла между собой и устройством.
Корженовский наблюдал за ними, стоя чуть поодаль. Лэньер плавал позади него.
– Теперь я могу говорить с ней, – удивленно сказала Патриция. – Я могу напрямую общаться к ней…
– И она может общаться с вами. Она активна, и вы – ее хозяйка, – пояснил Йетс. В голосе его прозвучала грустная нотка.
Корженовский подошел ближе.
– У меня есть некоторые мысли по поводу вашего поиска – некоторые технические предложения.
– Я с удовольствием их выслушаю, – улыбнулась Патриция.
С постоянным ускорением в двадцать же корабль двигался на юг вдоль Пути.
Фронт плазмы достиг шестидесятикилометрового отрезка, зарезервированного для последнего открытия ворот, ударился о барьеры и нарушил их тонкую геометрию. Первый барьер рухнул, и маленький оазис был испепелен; кольцо колодцев наглухо заплавилось, и поверхность Пути стала девственно гладкой.
Последние сообщения вдоль всей части Пути, контролируемой людьми, говорили об эвакуации. Миллионы граждан предпочли остаться в мирах, лежавших за воротами, а не выбирать между разделенными секциями Аксиса. Последняя торговля на Пути прекратилась, и ворота были наглухо закрыты, готовясь как к проходу гешельских секторов, так и к наступлению фронта плазмы.
Несмотря на близость плазмы, Ольми начал замедление. На корабле было два тупоносых флаера; Прешиент Ойю подготовила один из них для Патриции.
Патриция подошла к Лэньеру и крепко обняла его.
– Спасибо за все.
Лэньер хотел попросить ее не совершать необдуманных поступков, но не стал даже пытаться.
– Ты стала очень много для меня значить, – сказал он.
– Теперь я уже не ребенок, за которым надо присматривать? – спросила она, улыбаясь.
– Намного больше. Я… – Гарри отвернулся, стараясь убрать с лица озабоченное выражение, и покачал головой. – Ты немало значишь для меня, Патриция. – Он внезапно, сквозь слезы, рассмеялся. – Не знаю что именно, но немало.
– Хотите отправиться вместе с ней? – предложил Ольми, отплывая в сторону кормы. В каждой руке его был маленький черный сферический монитор.
– Что? – спросил Лэньер.
– Ей нужна помощь. Я иду с ней.
Прешиент Ойю увидела смущение Лэньера и пояснила:
– Будет создан ваш дубль. Монитор его изобразит. Конечно, он не сможет передавать информацию нам, поскольку мы уйдем дальше, как только отправим Патрицию.
– Дубли погибнут? – спросил Лэньер.
– Они будут уничтожены вместе с мониторами, – сказал Ольми. – Но с нами ничего не случится.
От сверхъестественных мыслей у Лэньера закружилась голова.
Я бы очень этого хотел, – прошептал он.
«Рамон читает «Тьемпос де Лос-Анджелес», Рита готовит обед к моему приходу. Я возвращаюсь домой. Пол ждет меня. Что я скажу Полу? «Ты не поверишь…» Или: «Я изменила тебе, Пол, но…» Или просто улыбнусь ему, и все начнется заново…»
Ольми и Лэньер – вернее, их дубли – сидели позади Патриции в кабине флаера. Она держала на коленях клавикулу. На экране плыла бесплодная, гладкая поверхность Пути. Патриция крепко сжимала рукоятки клавикулы, ощущая через них гиперпространство под поверхностью.
То, что ей было нужно, найти намного труднее, чем конкретную песчинку на пляже. Она искала вселенную без Гибели и без нее самой – ту, где Камень появился, но не вызвал войну и где не было ее двойника.
Если такую вселенную найти не удастся (она не исключала эту возможность, хотя такое место должно было существовать и должно было отличаться от всех остальных), придется согласиться на вселенную, где Патриций будет две. Она готова была согласиться на все, что помогло бы ей попасть домой. Она посмотрела на фантома Лэньера, и он улыбнулся ей ободряющей и вместе с тем неуверенной улыбкой.
И внезапно, без какой-либо причины, без какой-либо уверенности в успехе, она почувствовала себя прекрасно. Патриция Луиза Васкес существовала словно в пузыре радости, независимая от всего, что происходило до сих пор, не заботясь о том, что произойдет после. Она никогда не испытывала подобного. Это не было ни самонадеянностью, ни эйфорией – просто оценка всего того, что она испытала, исполнение ее всегдашнего стремления быть не такой, как все. Не жить спокойной жизнью, а всецело отдаваться самым невероятным испытаниям, какие только можно было себе представить. Хотя мир оставался неизменным, она давно решила, что должна создать эти невероятные условия у себя в голове. А потом мир перевернулся вверх ногами. Вселенные каким-то невероятным образом перемешались и дали ей возможность испытать то, что до сих пор было лишь видением в ее голове, ставшее еще более чудесным, странным и преувеличенным благодаря истории, благодаря действиям десятков миллиардов людей, и кто может сказать, скольких нелюдей?
Патриция вовсе не чувствовала себя изолированной или единственной в своем роде. Но она понимала, насколько необычной была ее жизнь. Уже исполнилась ее самая дикая и самая потаенная мечта.
«Все остальное – лишь приложение, – подумала она. – Даже возвращение домой».
Флаер мягко приземлился на поверхность Пути. Клавикула в ее руках издавала мягкое приятное гудение, сообщая, что им следует переместиться на несколько километров к югу. Патриция сказала об этом дублю Ольми, и он снова поднял флаер, чтобы совершить еще один короткий прыжок.
Корабль вновь с ускорением устремился на юг.
Она закрыла глаза, позволяя ощущениям, вызываемым клавикулой, струиться сквозь нее. Казалось, она видела нечто вроде собрания альтернативных вселенных, пробуя их на вкус, будучи их частью, но не могла осознать их. Она не могла ничего сделать, кроме как руководить клавикулой. Никаких детальных сведений о других мирах не передавалось – лишь сам факт их существования и основные характеристики.
Дубли не нуждались в защитном поле, но для нее Ольми подготовил силовой экран и окружающую среду. «Какая его часть присутствует здесь? – подумала она. – Что он почувствует, когда дубль уничтожится?»
Затем она обратила все свое внимание на клавикулу. Носовой люк открылся, и Патриция ступила на поверхность Пути, окруженная гибким, слегка светящимся силовым полем. Лэньер и Ольми вышли следом, спокойно идя рядом с ней в глубоком вакууме.
– У вас есть примерно полчаса, – сказал Ольми; его голос передавался с монитора на ее ожерелье. – После этого интенсивность излучения достигнет опасного уровня. Вам хватит этого времени?
– Думаю, что да; надеюсь, что да.
Патриция проверила свою сумку и обнаружила, что все на месте: мультиметр, процессор, электронный блокнот и блоки памяти.
Она держала клавикулу перед собой, ведя поиск. В течение десяти минут она ходила вперед и назад, на север и на юг. Клавикула сообщала об огромном количестве альтернативных миров, которые Патриция пересекала с каждым своим шагом. Она отбрасывала почти все, стараясь не нарушить своих ощущений.
В течение следующих десяти минут она обнаружила линию длиной в несколько сантиметров, которая, казалось, отмечала точку, которую она искала. Она опустилась на колени; силовое поле мягко прогнулось. Клавикула сама перемещалась в пределах этого небольшого пространства; руки Патриции лишь завершали причинную связь.
Еще через пять минут она свела поиск к долям миллиметра. Информация из каждой отдельной вселенной была теперь намного более сложной. Патриция действительно была близка к альтернативной Земле; примерно соответствовал и временной период – в пределах нескольких лет.
– Скорее, – сказал Ольми. – Фронт плазмы уже близко.
Это было очень сложно. Ее теория оказалась не настолько точной, как она надеялась. В пределах даже самых малых сегментов геометрического сосредоточения переплетались существенно различавшиеся миры. Теперь ей было понятно, почему Корженовский и его последователи с самого начала считали геометрические сосредоточения бесполезными.
Клавикула остановилась. Патриция не могла сказать, настроилась ли она достаточно точно на нужную точку, но она могла провести в поисках еще много дней и не приблизиться к цели. Она закрыла глаза и последний раз тронула клавикулу.
– Я готова.
– Тогда в добрый путь, – сказал Лэньер.
Она оглянулась, посмотрев на дубля, и благодарно улыбнулась.
– Спасибо тебе – за все.
Лэньер кивнул.
– Мы были очень рады тебе. Это было захватывающе.
– Да… действительно?
Патриция начала открывать ворота. На севере коридор заполнялся красноватым сиянием. С каждой секундой цвет сияния перемещался в более высокие области спектра – оранжевый, устрашающе зеленовато-голубой…
Свист клавикулы стал болезненно громким. Она увидела у своих ног клубящийся круг. Затем круг – чуть более метра в диаметре – начал светлеть, открывая искаженную картину голубого неба, каких-то ярких рыжевато-коричневых очертаний и воды…
У Патриции не было точных координат. Она знала, что должна оказаться на суше, но понятия не имела, где именно на Земле будет эта суша. Так или иначе, силовое поле должно ее защитить.
Дубль Лэньера прошел сквозь силовое поле и на прощание поцеловалее. Его губы казались мягкими и теплыми.
– Идите! – скомандовал Ольми.
Она шагнула в ворота. Это напоминало скольжение вниз по склону холма. Все вокруг изгибалось и вращалось. Она отпустила клавикулу, но затем снова ухватила ее одной рукой. Слышался шум воды, что-то огромное и белое виднелось невдалеке, ослепительное солнце…
Лэньер и Ольми стояли лицом к надвигающемуся огню.
«Это не похоже на смерть, – подумал Лэньер. – Есть другое полное «я», которое избежит гибели даже сейчас. Но он никогда не испытает этих ощущений. Я никогда не смогу рассказать ему об этом».
Их окружало ослепительное сияние, яркость и жар которого становились невыносимыми. Ольми улыбнулся, наслаждаясь ощущением. Ему уже приходилось посылать дублей на смерть, и он никогда не знал, что они при этом ощущали. Теперь он должен испытать это сам…
А настоящий Ольми так никогда об этом и не узнает.
– Мониторы смогут продержаться в потоке плазмы лишь долю секунды, – объяснил он Лэньеру. – Мы проведем краткий миг внутри звезды…